СЕГОДНЯ УТРОМ УШЕЛ ЯДОВ

Из множества откликов на это горестное известие, которыми переполнена моя (и не только моя) почта, изберу пока только два, с которыми глубоко солидарен. А. Алексеев. 2.07.2015.  13:30.

Яков Гилинский:

Уходит наше поколение. Уходят лучшие. Невозможно представить себе российскую социологию без Владимира Александровича Ядова. Его заслуги перед Наукой, перед коллегами, перед последующими поколениями столь велики, что их невозможно (да и не нужно, наверное) перечислять в последних словах памяти об Ученом и Человеке.

Сам Владимир Александрович до последних дней оставался преданным Делу, которому он служил. Его «Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций» (2009) содержит необъятное поле для размышлений и исследований, а в 2013 г. выходит расширенное издание его любимой диспозиционной концепции. Организаторский талант В.А. Ядова позволил создать первую в СССР социологическую лабораторию в ЛГУ, в течение многих лет руководить Институтом социологии АН СССР/ РАН.

Нельзя не отметить человеческие качества профессора В.А. Ядова. Всегда внимателен, всегда доброжелателен, всегда рад выслушать что-то новое, задуматься над этим и высказать свое мнение.

Прощай, дорогой Владимир Александрович!

**

Роман Ленчовский:

 Очень грустно...Да, друзья, уходит эпоха... Но - не вся, не во всём... 

Близкие коллеги и прямые ученики... Последующие поколения учеников... Книги... "Аура" общения... Этос... Нравственная, гражданская, научно-культурная эстафета... И даже ремесло, отношение к ремеслу... 

Реальности обществ на пространствах обломков советской империи - ужасают, кого больше, кого меньше... (Чему-то, конечно, можно было бы и радоваться, скажем, самим "обломкам", но не об этом речь...).  "Вызовы времени" были всегда, и наши Великие Учителя тем для меня (для нас, нашего круга)  сверхзначимы, что вырабатывали инвариант адекватного "ответа"... 

Вечная память...

**

Продолжаем публикацию откликов на кончину Владимира Александровича Ядова (1929-2015).

Владимир Костюшев, 

            Владимир Александрович Ядов - родной человек. Учитель в профессии и по жизни. Многие коллеги так могут сказать о Владимире Александровиче.

            Ядов – имя нарицательное. Уже несколько десятилетий.

            Вспоминаю: все основные события в профессии связаны с Ядовым - со студенческих лет. Как и другие, учился по его книгам – «Человек и его работа», «Социологическое исследование», «Портрет инженера», «Саморегуляция и прогнозирование», «Стратегия социологического исследования». Радовался каждой статье в журналах. Открыл социологию через Ядова, пришел в профессию из-за Ядова. Десять лет работал рядом, диссертацию защитил при его поддержке (В.А. не был руководителем, но без просьбы – как важно для молодого исследователя! - прилетел на защиту в Минск, и обсуждение работы превратилось в три часа интеллектуального праздника).

            Ядов активно поддержал – интеллектуально и институционально, как исследователь и директор Института социологии - становление нового направления, которое мы с коллегами начали развивать в конце 1980-х – социологию общественных движений. И все последующие годы Владимир Александрович постоянно был рядом – участием, советом, поддержкой, шуткой. Как важны были вечерние беседы с Ядовым, когда заходил к нему в гости! Все конференции и семинары с участием Владимира Александровича - превращались в интеллектуальные события. Каким ярким, точным, ироничным был Ядов на международной конференции в честь Ленинградской социологической школы! И на недавней лекции в Вышке в СПб в честь 85-летия..

            Считал за честь знакомить аспирантов с учителем: вот, Владимир Александрович, представляю Вам Ваших же «внуков». Позже с радостью узнавал уже «правнуков» Ядова. Как важно и как удивительно: каждый из отечественных социологов может сказать о личной причастности к Ядову и его Работе, об участии Владимира Александровича – через книги или общение - в профессиональной судьбе.

            Как доблестно защищал Ядов честь профессии и профессионализм!

            Как терпеливо и ярко объяснял другим призвание исследователя!

            Как точно шутил – в самых серьезных нешуточных ситуациях!

            Как остро переживал сегодняшние российские беды…

            Ядова - так много. Вся жизнь. Слов не хватает.

            Каждая встреча, со всеми деталями, дорога.

            Светлая память Учителю. Благодарность.

 2 июля 2015 г.

**

Андрей Вейхер:

 С первого моего впечатления (наверное, в 66 году) и до последней встречи в питерской Вышке Владимир Александрович удивлял и радовал поворотами своих мыслей и отношением к другим людям, их мыслям и делам. Абсорбировать лучшее из мыслей других, объединить сумму своей конструкцией в что-то новое, не становясь гуру, а делая собеседника соавтором - это он умел и любил делать. И в такой социологии очень хотелось жить, чувствуя, что творится умное, честное, важное и полезне. Как нам повезло! Проводим его - талант человеческий и научный, - восхищением такой большой жизнью!!!

**

Виталий и Екатерина Дмитриевские:

Чтим память большого ученого и прекрасного, достойного  человека.

**

Михаил Борщевский:

**

Ольга Старовойтова:

Мне не пришлось работать с Владимиром Александровичем,
хотя и видела, и слышала его много раз.
Однако практически все мои родственники и друзья с ним
так или иначе сотрудничали, работали, дружили... Поэтому
кажется, что знала его всю жизнь...
У меня сложилось впечатление, что чуть ли не все вокруг
меня были то ли его коллегами, то ли учениками, и образ
Владимира Александровича для меня с юности был чем-то
вроде "отца современной социологии"... Даже не будучи
профессиональным социологом, читала его классические
книги. И это было ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО.
Помню, когда была "волна" избрания коллективами директоров,
В.А. Ядова выбрали. И мы после этого шли по Шпалерной
(тогда Воинова), нас было много, почему шли, куда шли? Не
помню, но шли от восторга, не расходиться же по домам,
будто ничего не произошло... И город был НАШ!
А вот 16 лет назад, когда мы начали проводить ежегодный
конкурс научных работ молодых людей памяти Галины
Старовойтовой, В.А. Ядов сразу откликнулся, горячо поддержал
идею и стал первым председателем жюри этого конкурса.
Ну, а первый - всегда первый. И за это ему - СПАСИБО.

 **

Денис Подвойский

«Формула, ставшая известной благодаря историко-биографическим штудиям Бориса Докторова звучит так: алфавит российской социологии начинается с буквы «Я». Во всех «поминальных» списках (как их иронично именуют в научной среде), включающих «живых и вечно живых», классиков и современников, Владимир Александрович Ядов всегда занимал последнее место. Но все посвященные отлично знали ‑ откуда надо считать.

Об идейной эволюции и институционально-организаторском вкладе Владимира Александровича еще будут написаны статьи и книги, в обычной, нормальной обстановке – отнюдь не в формате некролога. Но и при его жизни всем в нашей дисциплине, независимо от специализации и идеологической позиции, было понятно – каково реальное распределение авторитета и заслуг. У российской социологии был свой непререкаемый авторитет, и это был Ядов. Его уважали и ценили все. Он дал дорогу многим и для многих был учителем, независимо от факта личного знакомства.

Так получилось, что В.А. Ядов ушел позже, чем его ровесники – товарищи по цеху: Ю.А. Левада, Т.И. Заславская, Б.А. Грушин, И.С. Кон, Ю.Н. Давыдов, В.Н. Шубкин, А.Г. Здравомыслов... Он четко ассоциировался с поколением, которое персонифицировал своим именем (поколение Ядова), теперь он его фактически закрывает. Геннадия Батыгина он хоронил как сына, с просветленным стариковским лицом и великой горечью в сердце. Если составить частотный именной указатель к многотомной летописи истории новейшей российской социологии, нет сомнений – кто окажется на первом месте, причем с огромным отрывом. И такая «наукометрия» будет говорить сама за себя…

Ядов был не только профессиональным социологом высшей пробы, он был «публичным социологом» с большой буквы, «социологом по жизни». Теоретическая и инструментальная «правда-истина» никогда не существовала для него в отрыве от практической и этически окрашенной «правды-справедливости», но и последняя, с другой стороны, никогда не подминала под себя и не отменяла первую. В этом смысле он был и оставался именно ученым, а не просто интеллигентом с морально и мировоззренчески фундированной жизненной позицией.

Российская социология сегодня переживает непростые времена (хотя для нее, кажется, никогда не было «простых времен»). Однако урок жизни Владимира Ядова близок уроку, озвученному его другом Юрием Левадой: надо продолжать работать, работать в любой, даже самой неблагоприятной обстановке. Ядовский стиль обществоведа – не стиль печального, пессимистичного философа. Он дает пример напряженной работы мысли в сочетании с прививкой от уныния и опускания рук. Такая мотивация очень нужна всем нам – поколениям российских социологов, которые продолжают его дело, протаптывая торную дорогу там, где он проходил по целине.

Светлая Вам память, Владимир Александрович!»

**

Олег Божков:

Говорят, незаменимых людей не бывает. Это неправда – каждый человек незаменим. Кем можно заменить ушедшего друга, учителя? Уход из жизни лидера ленинградской школы социологии это действительно невосполнимая утрата для российской социологии, для социологического сообщества, для его учеников, соратников и друзей. Хочется повторить знаменитые слова Вяземского на смерть А.С. Пушкина: «Закатилось наше солнышко».

Владимир Александрович был действительно светлым, солнечным человеком, с острым умом, богатым чувством юмора. Он был человеком доброжелательным, открытым к дискуссии, удивительно демократичным. Помню, как на одном из собраний сектора, которым руководил Ядов, (это было еще напротив Гостиного двора) молодой аспирант на какую-то реплику шефа воскликнул:

- Ну что за глупость?

- Ну, почему же глупость? - спросил Ядов.

Аспирант объяснил свою позицию, на что Владимир Александрович отреагировал в чисто ядовской манере:

- Резонно. Будем вместе думать дальше.

В этом эпизоде он весь.

Тоже давний эпизод. Я одно время увлекся вязанием и вязал везде, в том числе и на собраниях, на конференциях. Однажды я опоздал на заседание сектора. Вхожу, извиняюсь за опоздание. Ядов мне говорит: «Да садись уже, сам себя наказал – уже небось пол носка связал бы, или что ты там сейчас вяжешь?»

Вспоминается еще один случай. Тогда разрабатывалась программа исследования «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности». Презентация и обсуждение одного из первых вариантов этой программы проходила на спортивной базе тартуского университета в Кяэрику. Естественно, критики было немало. Но когда одна из сотрудниц и соавторов проекта начала «оправдываться», Ядов довольно резко пресек эту попытку: «Вера, мы ради критики сюда и приехали. Записывай все, что говорят, нам это очень пригодится». Мне эта реакция показалась странной, вроде бы не свойственной Ядову, но в ней он - тоже весь.

Острый ум, быстрая реакция, интерес ко всему, что происходит вокруг, всегда были ему присущи. На 4-м социологическом конгрессе, который проходил в Уфе, Ядов участвовал в работе шестых чтений памяти Валерия Голофаста, включенных в программу конгресса в статусе одной из его секций. Какие-то технические неполадки помешали нам начать работу секции. В аудитории оказалось много молодежи – студентов и аспирантов университета. Владимир Александрович, чтобы не терять времени даром, начал беседу со студентами. Сначала он задавал им вопросы об учебе, о том, почему выбрали ту или иную специальность, что хотели бы исследовать. А потом и студенты задавали Ядову вопросы. Беседа получилась настолько живой и интересной, что не хотелось её прерывать, хотя неполадки уже были устранены, и надо было начинать работу секции.

Ядов уже плохо ходил и в Уфе ему выделили персональную машину с шофером. Молодой парень как заботливая нянька опекал Владимира Александровича. В машине они всегда оживленно разговаривали на самые разные темы. Этот шофер просто влюбился в московского профессора. Да, и трудно было не влюбиться в него. Он со всеми держался очень просто и естественно, с неподдельным интересом к тому, с кем общался.

На одном из симпозиумов «Пути России» на пленарном заседании, и на секционных Владимир Александрович был очень активен. Он мог посреди доклада задать докладчику вопрос или вставить реплику. Я не помню случая, чтобы кто-то обиделся на него за это или разозлился. Ему это прощалось. В том числе и потому, что это никогда не имело цели как-либо уязвить докладчика, поставить его в тупик. Это всегда была живая и точная реакция.

И, конечно, в памяти возникает немало эстонских эпизодов. Семинары в Кяэрику по массовой коммуникации, которыми руководил избираемый народом «Сенат». Ядов был неизменным главой этого Сената. Семинары и уборка урожая на хуторе Тюйстре. И встречи с Ядовым на его хуторе Симуна близ Раквере, где он оборудовал небольшой музей народного быта, собрав разные старинные вещи. И даже когда у него уже плохо работали руки, он продолжал заниматься рукоделием.

А теперь вернусь к началу. Конечно, Владимир Александрович Ядов совершенно незаменимый человек и нам его будет очень и очень не хватать и как учителя, и как замечательного человека, и как надежного друга. Это воистину невосполнимая утрата. В наших воспоминаниях он всегда будет живым.

**

Борис Максимов:

Сейчас, когда эмоции несколько приутихли, можно сказать более спокойные слова об В.А. Ядове. Не в назидание другим – такие личности не служат образцом для подражания – а просто из почтения, сказать последнее спасибо и прости.

Спасибо, Владимир Александрович, за ту научную заботу, помощь, опекание, которые  я чувствовал всю жизнь, как, наверное, и многие ваши ученики. Я знал, что есть на свете человек, не равнодушный ко мне, что я всегда могу придти. Спасибо за человеческую заботу, буквально как отца; я, во всяком случае, чувствовал за спиной отца. И это отеческое отношение проявлялось не раз и не по одному поводу.

 Думаю, что многие ощущали это уникальное сочетание учености и человечности. Ядов являл собой как бы идеальный тип социолога, показывающего пример в органическом овладении социологией, вместе с тем не вознесшегося в своей учености, всегда открытого, доброжелательного, готового разговаривать с тобой, даже если несешь почти что чушь. Моя жена всю жизнь вспоминает, что когда она, на заседании в лаборатории в Меншиковском дворце , присутствовала – как студентка матмеха! – и стала возражать Ядову, то он не одернул ее, а совершенно серьезно вступил в разговор.

Прости, Владимир Александрович, что мы плохо защищали тебя при жизни. Помню, при защите докторской, в переполненном лектории истфака, самозваный «оппонент» Григорян  зачитывал фактически клевету, но никто его не одернул, не подал реплику, народ молча взирал, как Ядов один должен был защищаться. А когда Ядова в Ленинграде лишили всех постов, ни один партийный коллега не сходил в Смольный и не сказал, что это просто на весь мир стыдно мирового масштаба ученого подвергать таким гонениям. Перестройка его спасла. Но московские коллеги не выдвинули его в числе первых в академики. Я сам в последнее время не преодолел свои немощи и не бросился на помощь. Прости, Владимир Александрович!

**

Владимир Паниотто:

 2 июля умер один из основателей советской социологии - Владимир Ядов. Он много сделал и для развития украинской социологии, два месяца назад, в апреле, он был награжден медалью Социологической ассоциации Украины за выдающийся вклад в развитие социологической науки и образования в Украине. Многие пишут, что с его смертью ушла эпоха (ведь нет уже ни Здравомыслова, ни Игоря Кона, ни Грушина, ни Левады). Я познакомился с ним больше сорока лет назад, виделись не часто, но он сыграл важную роль и в моей жизни и в жизни Валерия Хмелько. Он оставался нормальным порядочным человеком в любых ситуациях, в том числе возглавляя много лет "главный" социологический институт СССР и России, что не просто. И сейчас, во время войны и массового психоза, его позиция позволяла понять, что это не ты сошел с ума, а что-то не так с российским обществом (с украинским, конечно, тоже, но другое). Я любил Владимира Александровича и очень грустно, что его уже нет.
**

Валерий Хмелько:

Тяжело переживается смерть Владимира Александровича… Очень тяжело…  Ощущение такое, будто уходит часть собственной жизни..  Той, которая для меня началась в 1970 году со знакомства с самим Владимиром Александровичем и с опубликованными им в том же году тезисами доклада на международном коллоквиуме по социальной психологии в Тбилиси.   
Для науки же, для социологии и социальной психологии личности, историческими вехами станут со временем, думаю, две публикации Владимира Александровича.  Первой статьи о диспозиционной регуляции социального поведения личности, опубликованной в 1975 году и опубликованных в 1979 году  диспозиционной концепции личности и результатов ее верификации в уникальном эмпирическом исследовании «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности», выполненного по инициативе и под руководством Владимира Александровича Ядова.

**

СТРАНИЦЫ ПАМЯТИ В.А. ЯДОВА:

Институт социологии РАН

Рекция "Социологического журнала"

Полит.ру

Санкт-Петербургская ассоциация социологов

Левада-Центр

Социологический институт РАН

Государственный академический университет гуманитарных наук

Новосибирский государственный университет и Отдел социальных проблем ИЭОПП СО РАН

Фонд общественное мнение

Центр социального прогнозирования и маркетинга

Киевский международный институт социологии

**

ИЗ КНИГИ: АЛЕКСЕЕВ А.Н. И ЛЕНЧОВСКИЙ Р.И. ПРОФЕССИЯ - СОЦИОЛОГ… ТОМ 2. СПБ.: НОРМА. 2010

Тяготение, которое не тяготит. В.А. Ядову – 80 лет 

Если для младших поколений российских социологов Владимир Александрович Ядов все же «далекая звезда» - хоть можно и книги почитать, и лекции послушать - кому бы молодому такая активность! - то для старших и средних поколений он слишком значим профессионально и по-человечески, чтобы не оставаться постоянно в поле его притяжения. Замечательно, что это «тяготение» не тяготит, и как бы даже не ощущается. Просто невозможно себя представить «вне» этого поля.

Далеко не безупречный и не репрезентативный онлайновый опрос «Демоскопа-Weekly» середины прошлого года, тем не менее, не мог не отобразить ядовское первенство в популярности среди коллег, ближних и дальних.

 Ядов – харизматический лидер, каковым стал очень рано и остается на протяжении многих десятилетий, независимо от возраста, чинов и званий.

Я ограничусь здесь одним документированным эпизодом, вроде не таким уж и существенным, однако показательным.

В 1979 г., Ядову, самому известному из советских социологов, только что проведшему  панель (повторное исследование) «Человека и его работы» и издавшему «Саморегуляцию и прогнозирование социального поведения личности», уже смещенному с поста заведующего отделом Института социально-экономических проблем АН СССР, но еще не изгнанному из него (чем этот институт, понятно, себя прославил), исполнилось  «всего лишь» 50 лет. Обстановка в том институте была довольно напряженной, и надо было так составить юбилейный адрес, чтобы его, не задумываясь, подписали все – от лаборанта до директора.

Мы, сотрудники сектора социальных проблем личности и образа жизни,  проявили чудеса изобретательности, чтобы облечь свои искренние чувства в достаточно казенные слова, за которыми эти чувства, однако, просвечивали. И  сочинили:

«Удивительно молодой старейшина» (В. А. Ядову – 50 лет)

Дорогой Владимир Александрович!

В день Вашего 50-летия коллектив Института социально-экономических проблем АН СССР хочет выразить свою глубокую удовлетворенность и осознанную гордость тем, что Вы являетесь его членом. Ваш славный жизненный и трудовой путь представляется Вашим коллегам неотделимым от исканий и достижений современной советской социологии, своего рода олицетворением ее исторического пути. В Вашей научной деятельности счастливо сочетались первооткрывательство и развитие заложенных Вами научных направлений, будь то современная отечественная социология труда, социология личности, разработка методологических проблем социологических исследований. Общепризнанные успехи отечественной социологии за последние 20 лет во многом обусловлены Вашим вкладом. Воспитатель целой плеяды исследователей, ныне работающих во всех концах страны, Вы являетесь удивительно молодым старейшиной советских социологов, неиссякаемым «генератором идей» и «стимулятором открытий». Органическое сочетание научной и гражданской позиции, партийная принципиальность и человеческое обаяние, свойственные Вам, позволяют сегодня сказать, что коллеги и друзья видят в Вас подлинного Рыцаря советской социологической науки.

Желаем Вам, Владимир Александрович, новых открытий и творческих озарений, жизненных радостей и достижений в третьем 25-летии Вашей жизни!

25 апреля 1979 г.»

Этот адрес интересен и тем, когда именно он был написан (1979), и тем, сколько лет было юбиляру (50). Такая получилась «точка пересечения биографии и истории» (пользуясь выражением Ч. Р. Миллса).

В 1999 г. Ядову исполнилось, понятно,  70. И текст этого самого адреса был произнесен и вручен ему (в ту пору уже 10 лет как директору головного социологического института страны) повторно. И ведь не устарело! Замечательна верность Ядова самому себе, тому, каким его видят окружающие, и тому месту, которое занято им в современной российской социологии, какие бы должности ни занимал.

И вот теперь – 80-летие. Почти все  пожелания коллег и друзей, высказанные 30 лет назад, сбылись. Хоть было за эти десятилетия немало не только радостного, но и горького.

…А зачем я все это пишу? Только ли для того, чтобы еще раз поздравить с юбилейной датой Учителя,   Коллегу и Друга, сыгравшего столь важную роль в моей жизни? Нет. Зная Ядова, я уверен,  что тот старый адрес не висит у него на стене в рамке под стеклом. И вновь врученный ему 20 лет спустя – тот же самый, но уже без золотого тиснения на папке - тоже куда-нибудь задевался.

А тут –  сборник или журнал,  хоть на бумаге, хоть на сайте (…на папирусе, глиняных дощечках, в камне…), сохранит - и для него самого, и для всех его учеников, нынешних и будущих,  -  этот скрипт ближайших коллег и друзей об  «удивительно молодом старейшине» отечественной социологии. Каким он был, остался  и никогда не перестанет быть.

А. Алексеев. Февраль 2009

**

 Приложение

В. Ядов, Г. Марчук, Б. Фирсов

(из воспоминаний Б. Фирсова)

<…> Избавление социологов от реальных и потенциальных несправедливостей, от многолетнего бесправия произошло лишь в 1988 году, когда Политбюро ЦК КПСС приняло запоздалое постановление «О дальнейшем повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении ключевых проблем советского общества». В итоге Институт конкретных социальных исследований АН СССР возглавил профессиональный социолог — Владимир Ядов и в соответствии с упомянутым решением ЦК создал на его основе Институт социологии.  Свидетельствую, что каждый день новой директорской жизни нес на себе отпечатки его неукротимой творческой натуры. Поступки, которые он совершал, мысли, которые он выражал, для нас, людей из его окружения, были признаками его многообразных талантов, а для него, прежде всего, отстаиванием своих взглядов, как своего собственного «Я». В этом — весь Ядов.

Когда его утверждали директором Института социологии АН СССР на заседании Президиума Академии наук, тогдашний ее президент академик Г. Марчук задал ему ритуальный вопрос. В советских «верхах» действовало одно ритуальное правило: если какого-то человека наделяли доверием и назначали руководителем крупного учреждения в надежде на то, что он что-то изменит, исправит к лучшему, то считалось обязательным спросить выдвиженца: «Утверждая вас в высокой должности, мы хотели бы спросить, чем можно облегчить первые шаги в новом для вас, серьезном деле?». В эти моменты руководящий орган на мгновения превращался в богиню благотворительности. У «золотой рыбки» просили автомашины, вычислительную технику, зарплату. А тут Ядов возьми да скажи: «Прошу создать филиал Института социологии в Ленинграде. 55 моих коллег по профессии томятся в неволе у экономистов из Института социально-экономических проблем АН СССР». Г. Марчук отреагировал мгновенно: «Ну, что ж, пожалуй, в этом есть смысл. Давайте создадим филиал!». Как правило, только на обсуждение идеи быть или не быть новому учреждению уходили месяцы согласований, а тут рождение филиала произошло на глазах! И это в то время, когда страна продолжала оставаться в одном отношении неизменной, по-прежнему на все надо было получать разрешение партийных инстанций. Марчук поддался ядовской искренности. Такое случалось редко.

На каком-то витке создания филиала возник вопрос, кто возглавит новую академическую организацию? А это тоже было прерогативой партийных органов. Ядов, теперь уже директор головного академического института, поехал договариваться по этому поводу в Ленинградский обком КПСС. Он сказал без обиняков: «У меня нет никаких других кандидатур на пост директора-организатора филиала, кроме Фирсова». На что его собеседник, один из секретарей обкома партии возразил: «Как так Фирсова? Он же опальный! Он еще ходит со строгим партийным выговором, да еще с предупреждением. Как он может быть назначенным на пост директора филиала, если взыскание не снято?». Понимая, что наступили времена, когда можно было свободно разговаривать и даже возражать в стенах, где еще недавно возражения не допускались, Ядов ответил: «А сейчас время опальных!». Подумав над этими необычными словами, его собеседник произнес: «Да, вы правы. Пусть директором будет Фирсов». «Опальный» — это еще оттуда, из советского прошлого, а вот «время опальных» — это уже отсюда, из перестроечной атмосферы, императивы которой Ядов быстрее многих усвоил и встроил в структуру своего повседневного бытия. <…>

**

 И еще о Ядове

Полит.ру

25.05.2009

Борис Докторов

Советская социология начинается с буквы «Я»

25 апреля 2009 года исполняется 80 лет Владимиру Александровичу Ядову, доктору философских наук, профессору, одному из зачинателей современного этапа российской социологии, аналитику, стоящему у истоков ряда направлений отечественной науки, автору книг, давно признанных классикой советской социологии, учителю значительной части работающих в стране социологов, создателю ленинградской социологической школы, человеку, много лет возглавлявшему головной академический социологический институт в Москве, одному из лидеров профессионального сообщества российских социологов и ученому, во многом определившему отношение международной общественности к российской социальной науке, редактору регулярных социологических изданий и многих книг, члену различных экспертных советов и многое другое.

Уверен, что творчество Ядова станет предметом целенаправленного анализа теоретиков социологии, специалистов в области прикладных исследований, историков и методологов науки, культурологов. Ядов – это не только ученый и учитель, это – личность, которой присущи черты русской интеллигенции и в которой неистребим дух шестидесятничества.

Эти краткие заметки о сделанном и прожитым Ядовым базируются не только на моем многолетнем опыте дружеского общения с ним, но и на рассказанном им о себе в серии наших продолжительных электронных бесед, состоявшихся в последние годы. 

1.   

В начале весны 1968 года при мне известный ленинградский психолог Евгений Сергеевич Кузьмин (1923-1993) сказал: «Советская социология начинается с буквы “Я”». И по тому, как это было произнесено, я теперь могу утверждать, что то была не спонтанно родившаяся фраза, а итог рассуждений ученого, знавшего логику и процесс развития в СССР смежной с социологией науки – социальной психологии. 

Тогда я понял только то, что буква «я» – не местоимение, и несколько позже осознал, что утверждение Кузьмина относилось к Владимиру Александровичу Ядову, фамилия и лицо которого незадолго до того момента нашли друг друга в моем сознании. В 1966-67 годах я не раз слышал от ленинградских психологов фамилию Ядов и многократно видел в НИИ комплексных социальных исследований стоящего в коридоре у слегка приоткрытых в комнату дверей курящего человека с продолговатым лицом, немного напоминающим молодого Бориса Пастернака. Наверное, я у кого-то спросил об этом человеке, столь необычным образом участвующим в семинарах, проходивших в комнате за дверями. Мне сказали, что это руководитель социологический лаборатории Ядов. Познакомились мы в 1968 году, четыре десятилетия назад.

Отчеканенные Кузьминым слова уже давно перестали восприниматься мною как метафора, они – правда, и я пытаюсь разгадать, как это он, всего пятью годами старше Ядова, смог столь емко и точно определить место и роль Ядова в постхрущевской российской социологии. Тогда Ядову не было и сорока лет и невозможно было сказать, что будет им сделано в следующие годы. Вывод один: как ученый, изучавший механизмы зарождения науки, Кузьмин понимал, что сделанное Ядовым уже к тому времени – фундаментально, навсегда; как социальный психолог он мог оценить редкостный тип личности Ядова, увидеть его харизму и обнаружить в нем уникального лидера; наконец, как человек цельный, переживший раскулачивание и в 18 лет ставший на фронте инвалидом, он распознал  сильный гражданский потенциал Ядова.

2.   

После окончания философского факультета ЛГУ Ядова рекомендовали в аспирантуру, но сразу приступить к обучению не получилось. В 1952 году его исключили из партии, обвинив в том, что он при вступлении в КПСС «не написал правду», скрыл, что его отец в 1928 г. состоял в зиновьевской оппозиции. На парткомиссии он объяснял, что отец никогда ему об этом не рассказывал, а когда на втором курсе он вступал в партию, его отец был не только давно восстановлен в партии, но преподавал в вузе историю КПСС. Этого никто не слушал: с интервалом в десять минут их с отцом из партии исключили. Об аспирантуре можно было забыть, и он пошел работать на завод, став учеником слесаря-лекальщика. Вскоре цеховая парторганизация поручила ему вести политзанятия и… предложила вступить кандидатом в КПСС. Биографию его они знали. По воспоминаниям Ядова, он тогда «был совершенным хунвейбином и с радостью подал заявление». Пока дела шли по инстанциям, умер Сталин. И все завершилось как в кино: вместе с отцом его исключали, вместе в один день их восстановили в партии. После этого путь в аспирантуру был открыт.

Этот эпизод в жизни Ядова оказался крайне ценным, в частности, случившееся повлияло на определение тематики его первых серьезных социологических исследований.

3.     

Я не стремлюсь к охвату всего, сделанного Ядовым к концу 1960-х, но отмечу три достижения, кажущиеся мне важнейшими и во многом определившими направление и дух развития нашей науки. 

Начну с того, что им и его коллегой и единомышленником, ныне – известным российским социологом Андреем Григорьевичем Здравомысловым – было проведено крупное социологическое исследование отношения рабочих к труду и издана книга «Человек и его работа» (1967 г.), сразу признанная классикой, переведенной на многие языки и переизданной почти через сорок лет. Исследование показало, что труд – в отличие от заверений партийных идеологов – не превращался в первую жизненную потребность. После одного ядовского доклада член ЦК КПСС академик Митин сказал: «Цифры – это хорошо. Но нам нужны правильные цифры, которые подтверждают нашу теорию!». А этого не было. Книга дала мощный импульс социологическому изучению труда и стимулировала возникновение в стране сети заводских социологических лабораторий.

В 1968 году, по словам Ядова, «родилась в Тарту серенькая, в мягкой обложке» книга «Методология и процедуры социологических исследований». Несколько лет назад Ядов рассказывал мне:

«Живу в маленькой гостинице “Park”, на втором этаже, спускаюсь к завтраку, хозяйка приносит именно мой завтрак и к тому же спрашивает: «Когда Вам принести кофе в номер?» Полный отпад... Утром читаю лекцию, к полудню слушаю аудиозапись, к ночи – текст раздела учебника».

Советской социологии редкостно повезло в том, что первый учебник делался на основе лекций, читавшихся в Эстонии. Там не было столь жесткого идеологического пресса, как в русских регионах Союза.

С Эстонией связано еще одно, к сожалению, стремительно уходящее в неизвестность событие, которого не было бы без Ядова. Имеются в виду семинары на хуторе в Кяэрику, состоявшиеся в 1967-1969 годах, на них участники говорили то, что думали, а думали как шестидесятники. Невозможно сегодня рассматривать историю российских социологических исследований общественного мнения и массовой информации, более широко – культуры, не обращаясь к материалам тех самых либеральных социологических форумов.

4.   

Вот история из жизни Ядова, относящаяся к периоду изучения отношения рабочих к труду и хорошо иллюстрирующая, как в 60-х советские социологи осваивали международный опыт. В ней фигурирует известный американский ученый Фредерик Херцберг (1923–2000)  исследователь динамики удовлетворенности работой американцев. Его книги стали известны Ядову и его коллегам, и они отправили ему письмо «на деревню дедушке» с предложением о сотрудничестве. Через некоторое время Херцберг приехал в Ленинград и согласился провести общенациональный опрос молодых американских рабочих по методике ленинградских социологов без единой поправки. Он выполнил свое обещание… но переслать сырые данные не мог, цензура не пропускала рулоны с цифирью.

Так сложилось, что  вскоре Ядов отправился на конференцию в Вену, там к нему подошел какой-то человек и сказал: «Я привез пакет от профессора Херцберга». Возвращается Ядов в Ленинград, а на перроне его уже ждет человек из «органов» и говорит:  «У вас пакет из Вены. Прошу мне отдать». Ядов: «Ну, слушайте, надо ворошить чемодан, давайте завтра утром». Соглашается. Звонит Ядов сотрудникам, и они всю ночь переписывают статистику с тех рулонов. Все не успели переписать, а «бондяга» явился поутру, и забрал материалы.

Так в дальнейших публикациях анализ материалов опроса Херцберга был неполным.

5.   

Среди университетских преподавателей Ядова, с которыми он продолжал общаться, уже став самостоятельным ученым, были два выдающихся психолога Борис Герасимович Ананьев (1907–1972) и Владимир Николаевич Мясищев (1893–1973). В процессе интервью Ядов вспоминал об одной беседе с Ананьевым, в те годы развивавшем междисциплинарный подход к человеку и личности. Однажды он говорил об индивидуальной неповторимости личности и формуле Маркса «личность есть ансамбль всех социальных отношений». Ядов через многие годы счел важным отметить: «...Маркса он знал, видимо, в оригинале, потому что в русских переводах «всех» было изъято, а вместо «ансамбль» писали – «совокупность». Общение с Ананьевым подтолкнуло Ядова к исследованию проблем личности. Мясищев был не только теоретиком, но и опытнейшим психотерапевтом, в свое время – ярым сторонником коллективной рефлексологии Бехтерева. Умирал Мясищев как подлинный ученый, диктовал свои ощущения до последнего вздоха.

Ядов известен не только как социолог, им внесен ценный вклад в развитие социальной психологии и психологии личности, речь идет о созданной им в 70-х годах диспозиционной теории, упорядочивающей установки личности в некую иерархию. Высший уровень – ценностные ориентации, низший – ситуативные установки. Соответственно, высшие уровни регулируют поведение в долговременной перспективе и в какой-то мере контролируют низшие установки, отвечающие за поведенческие акты в конкретных ситуациях. Ядов указывает, что междисциплинарный (сегодня можно сказать –  полипарадигмальный) подход  Ананьева к познанию человека и теория социальных отношений личности Мясищева имели огромное влияние на разработку диспозиционной концепции. Так случилось, что Ядов не смог продолжить начатые исследования, и сегодня, насколько мне известно, никто не развивает сделанное им и группой его коллег в 70-х годах. Вместе с тем думается, что и социологи, и психологи через какое-то время обратятся к тем построениям и найдут возможность не только для размещения сделанного четыре десятилетия назад в контексте современных теорий личности, но и для углубления найденных тогда выводов.  

А сейчас приведу фрагменты рассказа Ядова о том, как «изобреталась» диспозиционная теория.

«…Я очень интересовался «эффектом ЛаПьера», суть которого в том, что аттитюды не согласуются с реальным поведением человека. Но мы-то фиксируем именно социальные установки вроде нынешних опросов: «За кого будете голосовать?». Респондент отвечает, но что из этого следует? На моем «чердаке» среди прочего валялась теория систем (Берталанфи и др.), и вдруг озарило: а не являются ли поведенческие намерения одним из элементов иерархической структуры чего-то. Позже пришел в голову термин «диспозиции личности», то есть метафора из воинской терминологии (стратегия, тактики…).

Метафора, уверяют психологи, – пусковой механизм идеи. Со своего «чердака» я спустился в реальную квартиру заполночь и разбудил Люку [БД: жена Ядова – Людмила Николаевна Лесохина (1928–1992)]. Ты знаешь, она социо-педагог. Люка говорит: это же открытие! Для начала я прикончил остававшийся коньяк, а утром позвонил Леше Семенову, моему молодому сотруднику, психологу по базовому образованию. Лешка немедля приехал и тоже восхитился. Начали думать вместе. <…> Очень заметный вклад внес Володя Магун [БД: Владимир Самуилович Магун – психолог и социолог], он – неповторим. <…> Часами спорим с Володей. Он – кремень. Мне надоедает, и соглашаюсь с его аргументами. Звонит, мерзавец, и спрашивает: «В. А., почему вы со мной согласились? Я считаю, надо еще поговорить»…»..

6.   

К концу 60-х годов Ядовым были заложены основы ряда направлений в развитии советской социологии, и многие задумывавшиеся о профессиональной работе в этой сфере впервые получили возможность реализовать свой замысел, используя его учебник. Период, начинающийся в 70-х и доходящий до наших дней, оказался в жизни Ядова богатым на дела и достижения. Не занимаясь перечислением, укажу лишь направления сделанного Ядовым. В значительной мере благодаря ему, в сложные постперестроечные годы был удержан от развала головной академический институт в Москве и создан ленинградский филиал этого института, открылось множество социологических факультетов и кафедр, начала разрабатываться методология изучения трансформирующейся социальной среды.

Несколько лет назад я спрашивал Ядова о том, сколько человек под его руководством защитили кандидатские диссертации. Цифры не помню, но или около ста, или более ста. Ядов – суперзвезда многих формальных и неформальных сетей общения российских социологов. Признание отечественной социологии на Западе в значительной степени базируется на высоком международном авторитете Ядова. Его интерес к новому неисчерпаем, и при этом он не выпускает из поля зрения те области, направления развития социологии, которые он когда-либо разрабатывал. Отсюда – его феерическая компетентность и огромное влияние на ключевые аспекты жизни всего российского сообщества социологов.

7.   

Ядов родился в 1929 году, через 12 лет после Октябрьской революции, и – так получается  – через каждые двенадцать лет в истории страны происходили крутые переломы, формировавшие и его жизненную траекторию. Когда ему было 12 лет, началась война; в 1953 году – умер Сталин.  В 1964-65 гг. годах началась эра Брежнева, через 12 лет перешедшая в  период, иногда называемый «культом, без личности». 1989 год – «пик» перестройки, первые свободные выборы народных депутатов СССР. Наконец, 2001 год – возводятся строительные леса для построения вертикали власти и конструирования суверенной демократии.

Это – вехи, размечающие жизнь всех родившихся в конце 20-х и доживших до нашего времени. А вот «частности» из жизни Ядова; это ответ на мое замечание: «Да, твое поколение сильное, оно многое видело и перечувствовало...».

«…Нам очень повезло. Столько исторических событий за 70 лет! Голод на Украине связан у меня с няней Грушей, которую папа подобрал возле булочной, где она нищенствовала. Ей было лет 16, расписывалась крестиком. Так и оставалась безграмотной.  <…> После войны получила комнату этажом выше. С ее комнатой связано интересное событие. Позвонил из Москвы Рой Медведев [БД: Рой Александрович Медведев, писатель, политик, правозащитник] – мы дружны со студенчества – и попросил устроить на проживание одного выпущенного из лагеря, а кого – не сказал. В Грунину комнату и поселили. Она говорила, что человек странный: никуда не выходит, сидит за пишущей машинкой, питается хлебом и молоком, что она приносит. Уже теперь Рой сказал, что это был Солженицын.

К июню 1941-го я окончил четвертый класс. <…> В середине июля школу эвакуировали в сторону Луги, то есть именно туда, где немцы прорвались к городу. Нас сажают в автобусы, едем на железнодорожную станцию. Вдруг немецкий патруль – десантники. Ребята орут: «Фашисты, убийцы!» Мы только что узнали о Зое Космодемьянской. Учительница приказывает ложиться, а мы из окон кричим. Немецкие солдаты пропускают автобус, и дальше видим наши разбитые танки по обеим сторонам дороги, а на станции все горит.

Я сам занялся социологией труда во многом потому, что в период исключенности из партии работал слесарем-лекальщиком. Но все же я думаю, что именно война заметно повлияла на социологов «первого призыва». Сужу по себе. После восьмого класса я поступил в летную спецшколу, откуда ушел как непригодный к полетам из-за чего-то там в вестибулярном аппарате. А еще испанская война, мальчишки росли будущими солдатами в боях за справедливое дело. Думаю, что одним из импульсов в сторону новой науки было подсознательное чувство ответственности перед павшими: нельзя укрываться в окопе, когда можно что-то сделать и потому, «ребята, пошли в атаку на махровых налетчиков!»

Расскажу о самой защите [БД: докторской диссертации], это было в 1967 году. На нашем философском этаже места для желающих присутствовать не достало. Спустились в Большую (амфитеатром) аудиторию истфака. Я в заключение благодарю тех, кому обязан помощью, и в их числе Хильду Химмельвайт из Лондонской школы экономики и политики. Жуткий скандал. Члены Совета выступают и говорят то-то и то-то. Мы с Люкой и товарищами по лаборатории переживаем в ожидании итогов голосования. Большинство «за». Здорово помогла Галина Андреева [БД: профессор Галина Михайловна Андреева], мой оппонент. Она объясняла Совету, что Химмельвайт – крупнейший социопсихолог, экспериментатор и прочее. Так что «вымывала» из сознания голосующих ассоциации с какой-либо идеологией.

При подготовке книги «Человек и его работа» издательство «Мысль» запросило официальную рецензию у Коли Лапина [БД: профессор Николай Иванович Лапин]. Коля ничего нам об этом не говорил и рассказал, какова была обстановка, лишь после недавней публикации вместе «Человек и его работа в СССР и после». Здесь мы восстановили главу о советских и американских рабочих с пояснением, что цензура ее изъяла в первом издании. Коля, получив подаренную нами книгу, звонит по телефону и говорит: «Что вы там нафантазировали? Какая цензура? Вы знаете, что редакция вообще отказывалась принять работу только потому, что был подзаголовок “Социологическое исследование”? Я, обормоты, вас спас, предложив убрать пятую главу».

Шота Надирашвили, [БД: директор института психологии им. Д. Узнадзе], которого я полагаю своим другом, говорил: «Установка – это личность». Однажды мы с Верой Водзинской [БД: социолог Вера Васильевна Водзинская, умерла около двадцати лет назад] участвовали в конференции в Тбилиси. Надирашвили не имел к ней отношения. Мы решили его навестить и приехали неожиданно. В доме не было ничего, чем не стыдно накормить гостя. Через полчаса был накрыт роскошный стол: соседи все обеспечили. За столом семья и двое-трое друзей хозяина. В ходе разговора я спрашиваю: Шота, что все-таки есть ганцхоба (по-грузински установка личности – «ганцхоба»), какие пропорции бессознательного и осознанного? Хозяин говорит (вообрази грузинский акцент): «Мэри, принеси еще вина». Приносит: «Теперь, Володя, сделай из этой бумажки воронку и заткни пальцем внизу. Друзья, отлейте из ваших бокалов немножечко нашему дорогому гостю. Отними палец и выпей. Можешь сказать, какие пропорции в этом восхитительном напитке? И я не могу сказать. Ганцхоба – это ганцхоба.

Путч Янаева и других «героев», как многие их именуют нынче, застал нас на эстонском хуторе. Люка отговаривает ехать в Москву, говорит, что эта революция уже «не наша». <…> Я звоню в институт, чтобы использовали типографию для размножения листовок. Тем временем к Таллину подходит танковая колонна из Ленинграда. Прибежал сосед Энн Вахемаа и предлагает спрятать нас у него на чердаке. Говорит: «Чердак большой, лес рядом». Танки командующий Ленокругом повернул назад, народ бросал цветы танкистам. <…> Нынешние суждения о путчистах представляются мне кощунственными. Вижу на телеэкране эстонского ТВ танки. Если бы они одолели, мы имели бы войну с тремя балтийскими государствами, страшнее Чечни, и не исключено – с введением миротворцев ЕС. Узники Бутырки не должны сидеть в Думе.

В общем, жизнь моего поколения перенасыщена историей отечества. Не говорю уж о том, что не мог себе вообразить, что доживу до нового тысячелетия. Я пережил не только Люку, но по возрасту и обоих родителей. Поэтому вполне справедливой полагаю встречу с ними в загробном царстве, в каковое, увы, не верю. Да и тоскливо должно быть современному человеку в раю: созерцать Господа и наслаждаться красотами Эдема. Это рабы мечтали об освобождении от непосильного труда. Игорь Кон [БД: профессор Игорь Семенович Кон] сказал однажды: почему бы не изучать образ смерти, не только образ жизни? Он прав. Образ смерти столь же важен для понимания культуры и человека, как и образ жизни.

Я причисляю себя к российским патриотам прозападной ориентации, то есть приверженцам либерализма, демократии (социал-демократии в политических терминах), и потому надо сделать поправку на неизбежную предвзятость моих рассуждений. Вполне допускаю, что приобщение многих социологов к православию искренне, хотя по своему советскому воспитанию понять это не способен. Я извлек из своего университетского образования, что религия и наука – полярны, а из работ классиков социологии выучил, что это особый социальный институт, играющий важную роль в стабилизации социокультурной системы. Раскол в среде отечественных социологов вполне объясним постсоветской ситуацией в обществе, утратившем ценностные ориентиры, но, думаю, что наша профессиональная и гражданская миссия состоит в том, чтобы оставаться в пределах взаимоуважительной полемики-дискурса, участники которого артикулируют свою позицию, но не стремятся навязать ее оппоненту.

Личность Ядова, его гражданские идеалы наиболее активно формировались во время политической оттепели. Он оказался внутренне готовым к тому, чтобы стать шестидесятником, и стал им. В годы застоя власть крепко испытывала прочность его идеалов: редко – пряниками и обильно – кнутом, но ничего не получилось. Он остался самим собою. Шестидесятнический потенциал Ядова был востребован в начале перестройки, он был назначен директором Института социологии РАН в Москве. В 2000 году он оставил этот пост, но и в самые последние годы Ядов страстно защищает российскую социологию от попыток внести в нее «особые» идеологемы и развивать ее вне контекста мэйнстрима.

8.   

В годы перестройки и ослабления идеологического пресса отношение к марксизму как философской базе всех социальных наук в СССР, в том числе – социологии, стало меняться. Безусловно, оставались те, кто не хотел или не мог взглянуть более широко на марксизм и остался на позициях истмата. Многие из тех, кто прежде называл себя научными коммунистами, кто работал в идеологических отделах КПСС и ВЛКСМ, быстро «переквалифицировались» в социологов и политологов и при этом мгновенно «открестились» от своей преданности марксизму-ленинизму. Ядов много раньше других заметил, что прежние дискуссии о предмете социологии, прежде всего, сводились к тому, в какой мере та или иная новая концепция противоречит марксисткой философии, но они не допускали расширения собственно научной и мировоззренческой платформы советских исследователей общества. Он стал одним из тех серьезных ученых, кто начал искать новые теоретические основы российской социологии, отстаивая принципы полипарадигмальности. Если совсем кратко, то речь идет о построении системы  взаимосвязанных теорий, идей, позволяющих создавать обоснованное и достоверное знание о социальном мире. Естественно, что полипарадигмальный подход базируется на использовании многих теорий, и марксизм – одно из величайших достижений социальной мысли, занимает в нем достойное место. 

В один из моментов нашего разговора «за жизнь» я спросил Ядова, не чувствовали ли социологи первого поколения своей скованности в силу того, что им приходилось работать лишь в рамках марксизма. Ядов ответил: «определенно был марксистом и сегодня никоим образом этого не стыжусь, много пишу о полипарадигмальности современной социологической теории», в которой Маркс стоит рядом с Вебером. И пояснил, что он и группа его единомышленников были теми марксистами, которых позже назовут шестидеятниками. <…>

9.   

Изучение творческой и личной биографии Ядова – кратчайший и эффективнейший путь к исследованию траектории пятидесятилетнего развития постхрущевской российской социологии. Через его жизнь можно проследить первые шаги советской социологии, осознание ею своей самостоятельности и начало борьбы пионеров науки за признание этой самостоятельности идеологическими и властными структурами СССР. Можно увидеть, как советские социологи овладевали правилами программирования теоретико-эмпирических исследований, новыми математическими методами и вычислительной техникой.

Оказывается возможным узнать, какие сложности приходилось преодолевать ученым, чтобы информировать общество о получаемых результатах, какой хитрый язык для этого приходилось использовать, как трудно было преодолеть внешнюю цензуру и как тяжело было побороть свои собственные страхи. Ядов – один из центральных элементов всей системы  профессионального общения советских / российских социологов, и рассматривая коммуникационные цепочки, входящие в этот «центр» и выходящие из него, можно войти в творческие лаборатории многих ведущих социологов страны.    

Ядов – не только ученый и гражданин.  Наряду с этим существует Ядов как феномен профессионального общения. Он всегда в ожидании нового, в настрое на узнавание, причем он всегда щедр на советы и консультации тем, кого он давно знает и кто пришел к нему впервые. У него самоуважение много сделавшего свободного человека. Ему уникальным образом удается совместить глубочайшее погружение в проблемные области науки с откликом на текущие события жизни.  Ядов – интеллектуал, но в нем  есть нечто от земных платоновских героев, понимающих мир нутром.  С таким талантом можно лишь родиться. Но одновременно этот природный дар дополнен традициями шестидесятничества и глубоко пропитан духом петербургско-ленинградской культуры.