Сергей Яров стал широко известен своими последними книгами «Блокадная этика» и «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда». Профессор Европейского университета в Петербурге и Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.

Прощание с Сергеем Викторовичем Яровым состоится в пятницу, 18.09.2015, в 12:30 в центральном зале крематория по адресу Шафировский пр., 12.

Из некролога Юлии Кантор (Российская газета, 15 сентября 2015):

«Он умирал тяжело, но сохранив полную ясность ума - осознавая скорый уход. Последнее, что успел сделать, уже находясь в реанимации, - распорядиться единственным своим материальным богатством: уникальной коллекцией книг, которую он собирал всю жизнь. Она завещана Европейскому университету в Санкт-Петербурге.

Сергей Яров был блестящим ученым и честным человеком, отрицающим любой метод исторического исследования, кроме правды - какой бы горькой она ни была. Абсолютно чуждый публичности, он испытывал острейший дискомфорт, когда коллеги и друзья, журналисты - все те, кто осознавал масштаб его одаренности и качество сделанного им, - выражали ему свое восхищение. И терпеливо отшучивался, слушая лай тех, кто изводил его, упрекая в "непатриотичности" и "фальсификации истории". И ни разу, ни на йоту не отступил от истины.

....

Его прах упокоится на Ковалевском кладбище, что на Дороге жизни, рядом с останками ленинградцев, о которых он писал так честно, так мужественно и так гуманистично. Тех, кому он создал достойный их мученического подвига памятник. Тех, что увели его за собой - по Дороге в вечность».

***

В 1984 году окончил с отличием исторический факультет Ленинградского государственного университета.
В 1990 году защитил кандидатскую диссертацию по теме "Формирование политических представлений рабочих в 1921-1923 гг. по материалам Петрограда".
В 1999 г. защитил докторскую диссертацию по теме "Политическое сознание рабочих Петрограда в 1917-1923 гг.".
2007 присвоено ВАКом звание профессора по кафедре русской истории (сайт ЕУСПб).

Некролог Европейского университета в Петербурге

*** 

Академический некролог, размещенный на сайте Санкт-Петербургского института истории РАН, строг и информативен, он - от научного коллектива и не имеет подписи:

Санкт-Петербургский институт истории РАН понес тяжелую внезапную утрату. 14 сентября 2015 г. стало известно, что накануне ночью в возрасте 56 лет скоропостижно скончался один из самых выдающихся сотрудников института, профессор Сергей Викторович Яров.

Сергей Викторович работал в институте с 1988 г. За это время вышел ряд его научных работ, получивших признание в науке и, что не менее важно, среди простых читателей. Наиболее известными были серия книг «Горожанин как политик», «Крестьянин как политик», «Пролетарий как политик», монография «Конформизм в Советской России», а также «Блокадная этика», удостоенная Анциферовской премии как лучшая исследовательская работа о Петербурге 2012 года, и заслужившая её автору премию «Просветитель» «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда». Совсем недавно С.В. Яров был избран членом Санкт-Петербургского ПЕН-клуба.
Под руководством Сергея Викторовича Ярова было подготовлено множество молодых учёных, которые уже успели зарекомендовать себя в науке. Он уделял им много своего личного времени, участвуя в жизни каждого.
Такая его самоотдача и работоспособность запомнятся навсегда. Светлая память замечательному ученому, талантливому педагогу и неординарному человеку.

***

Сергей Викторович Яров – историк России XX века, в частности – одной из самых трагических ее страниц – Ленинградской  блокады. Но это темой он вплотную занялся уже в последние 10 лет. А до этого специализировался на  истории первого десятилетия Советской власти.

К особенностям круга его научных интересов  можно отнести, с одной стороны, сосредоточение на проблемах исторической психологии, общественного сознания и повседневной жизни «простых» людей, а с другой стороны - к переломным и / или экстремальным периодам  советской (российской) истории.

Поясним сказанное названиями некоторых его работ, в частности, монографий:

• Горожанин как политик. Революция и военный коммунизм глазами петроградцев 1917—1921 гг. СПб., 1997;

• Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и НЭП глазами петроградцев. СПб., 1999;
• Крестьянин как политик. Крестьянство Северо-Запада России в 1918—1919 гг.: политическое мышление и массовый протест. СПб., 1999;
• Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917—1923 гг. СПб., 1999;
• Конформизм в Советской России. Петроград 1917—1920-х годов. СПб., 2006.

А вот – из жанра статей:

• Учредительное собрание в политических дискуссиях 1918 г. (по материалам стенографического отчета Первой конференции рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района) // ВИД. Т. XXV. СПб., 1994;

• Эспирантизм как политико-лингвистический эксперимент 1920—1930 гг. // Вестник псковского Вольного университета. 1995. № 1—3;
• На заре советского следствия: идеология и практика 1918—1919 // Минувшее. Исторический альманах. Т. 18. М., 1995;
• Политическая психология крестьян при переходе к «военному коммунизму» (по материалам Северо-Запада России) // Вече. Альманах русской философии и культуры. 1996. № 2;
• Крестьянские волнения на Северо-Западе советской России в 1918—1919 гг. // Крестьяноведение. Теория. История. современность. Ежегодник. М., 1996;
• «Кронштадтский вопрос» и беспартийное совещание рабочих Петрограда. Март-апрель 1921 г. // Петербург и Россия. СПб., 1997;

• Учредительное собрание в восприятия крестьян. 1918 г. // Россия в XIX—ХХ вв. СПб., 1998;
• Рабочие и Учредительное собрание 1921 г. // Историк и революция. СПб., 1999;
• Массовое сознание в 1917—1920 гг.: формы политизации // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX—ХХ веков. СПб., 1999;
• Сводки «революционных троек» Петрограда как источник для изучения политических настроений горожан в 1921 г. // Социально-экономическая и политическая модернизация в России XIX—ХХ вв. СПб., 2000;
• Протоколы фабрично-заводских собраний как источник для изучения общественного сознания рабочих Петрограда 1918—1923 гг. // Нестор. 2001. № 1(5);
• Учредительное собрание в восприятия крестьян. 1918 г. // Россия в XIX—ХХ вв. СПб., 1998;
• Рабочие и Учредительное собрание 1921 г. // Историк и революция. СПб., 1999;
• Массовое сознание в 1917—1920 гг.: формы политизации // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX—ХХ веков. СПб., 1999;
• Сводки «революционных троек» Петрограда как источник для изучения политических настроений горожан в 1921 г. // Социально-экономическая и политическая модернизация в России XIX—ХХ вв. СПб., 2000;
• Протоколы фабрично-заводских собраний как источник для изучения общественного сознания рабочих Петрограда 1918—1923 гг. // Нестор. 2001. № 1(5);
• Революция по Ивану Бунину // Бунин И.А. Окаянные дни. СПб.: Азбука, 2000;
• Доклады агитаторов как источник для изучения политического протеста крестьян северо-запада Советской России в 1918—19191 гг. // ВИД. Т. XXVIII. СПб., 2002;
• Новая экономическая политика в советской пропаганде 1920-х годов // Звезда. 2004. № 5;
• Государственная пропаганда вначале 1920-х годов: Системы аргументации // Новая политическая история. СПб., 2004;
• Предпосылки конформизма: «большевизация» языка в 1917—1920-е гг. // Нестор. 2005. № 3;
• «Политическое воспитание» как средство формирования нового человека: система комсомольского просвещения в 1921—1924 гг. // Нестор. 2005. № 7;
• Конформизм интеллигенции в 1917—1920-е гг.: причины, мотивация и форма сотрудничества с властями // Нестор. 2005. № 7;
• Проблема «ответственных работников»: опыт официозной интерпретации в Петрограде 1917—1921 гг. // Социологический журнал. 2005. № 1;
• Антисемитские настроения в Петрограде в феврале-марте 1921 г. // Мировой кризис 1914—1920 годов и судьба восточноевропейского еврейства. М., 2005;
• «Человек сомневающийся»: психология и практика сопротивления // Кросс Б.В. Мыслить небезопасно… Дневники 1944—2004 гг. СПб., 2005;
• Большевизация повседневного языка в 1917—1922 гг. // Нестор. 2005. № 3;
• Интеллигенция и власть в Петрограде 1917—1925 гг.: Конформистские стратегии  и язык сотрудничества // Новое литературное обозрение. 2006. № 78;
• История людей в истории эпохи: Новгородское общество в документах ГАНИНО // Новгородская земля в эпоху социальных потрясений. 1918—1930. Сборник документов. Книга первая. СПб., 2006;
• Оправдание диктатуры: пропагандистские импровизации в Петрограде в 1917—1920-х гг. // Отечественная история и историческая мысль в России XIX—ХХ веков. СПб., 2006;
• Политизация досуга в 1917—1925 гг.: структуры и формы клубов // Россия и Урал в годы войны и мира. ХХ век. Екатеринбург, 2007;
• Риторика вождей: В.И.Ленин и И.В.Сталин как ораторы // Звезда. 2007. № 11;
• Упрочение лояльности посредством групповых связей: профсоюзы как элемент конформизации рабочих // Новейшая история Отечества XX—XXI вв. Сб. научных трудов. Вып. 2. Саратов, 2007;

Такая библиография позволяет судить об авторе не только как об историке, но и как о социологе, социальном психологе и политологе, строго ограничивающем себя рамками исторического периода и кругом источников.

Из этой библиографии вырисовывается также нетривиальность научного подхода, отбора тем, концептуальных установок автора. Я бы сказал, Сергей Викторович был далеко не ординарен – не только как личность (о чем сказано в некрологе СПбИИ РАН), но и как профессионал.

На фоне такой углубленной специализации (которую мы пытались «библиографически» продемонстрировать выше), кажется неожиданным и особенно впечатляет перечень учебных пособий, автором которых является С.В. Яров. Вот он:

• Русская история. 1917—1991. Структурный курс. СПб., 1997;

• Новейшая история России. 1917—1921. СПб., 1998;
• Источники по истории политического протеста в Советской России в 1918—1923-х гг. СПб., 2001;
• Российская история. 1917—2000. Пособие для старшеклассников и абитуриентов. СПб., 2001;
• Источники для изучения политической психологии российского общества. СПб., 2003;
• Источники для изучения общественных настроений и культуры России ХХ века. СПб., 2009;
• Россия в 1917—2000 гг. СПб., 2014.

Блокадная тема, к которой Сергей Викторович обратился в последнее десятилетие, не менее богато, чем 20-е годы,  представлена в  перечне его научных трудов (всего их около 170). Но здесь она имеет две ярчайших монографических «кристаллизации», два фундаментальных обобщения. А именно:

• Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде 1941—1942 гг. СПб., 2011; 2-е изд., испр. и дополн. СПб., 2012;
• Повседневная жизнь блокадного Ленинграда. М., 2013.

«Блокадная этика», книга на 600 страниц, переизданная буквально на следующий год, -  случай чрезвычайный в научной литературе, свидетельство высочайшего читательского успеха. Нужна особая отвага и дерзость именно такой формулировки темы, что подкреплено скрупулезным сбором материала (официальные документы, дневники, письма, воспоминания).

В 2012 г. автор «Блокадной этики» стал Лауреатом Анциферовской премии за лучшую исследовательскую работу о Петербурге, опубликованную в 2009—2012 годах

«Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича и «Блокадная этика» С. Ярова, при всем различии жанров, равно высоко информативны  и равно заряжены высочайшим культурно-нравственным потенциалом. Открыв ту и другую книгу, от них невозможно оторваться сегодня. И обе эти книги - литературные памятники на века.

Вторая книга С.В. Ярова на эту тему – «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда» - является замечательным образцом научно-популярной литературы и памятником подвигу ленинградцев и ленинградской трагедии. В 2014 г. ее автор стал Лауреатом премии «Просветитель»,  в номинации «Гуманитарные науки».

Вот это соединение ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬСТВА и ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВА является является высочайшим достижением историка перед Наукой и перед Обществом.

В заключение, пусть читатель прислушается к тому, что сам С.В. Яров говорит о своей последней книге:

«Постнаука», 12 ноября 2014. Интервью Юлии Полевой 

В сентябре были объявлены финалисты премии «Просветитель» сезона 2014, среди них историк Сергей Яров, написавший книгу о повседневной жизни блокадного Ленинграда. Мы поговорили с автором о его книге и работе над документами.

— Почему возникла идея книги о повседневной жизни блокадного Ленинграда? Как вы пришли к этой книге?

— В 2011 году увидела свет моя первая книга о военном Ленинграде, называлась она «Блокадная этика». Там приведено много свидетельств того, как люди помогали друг другу, делились последним куском хлеба, спасали обездоленных, детей. Но всю глубину подвига этих людей нельзя было оценить, не зная, в каких условиях они жили. Я намеревался в будущем написать книгу об этом, но не предполагал, что это случится столь быстро — издательство «Молодая гвардия» предложило опубликовать ее в очень престижной серии «Повседневная жизнь».

— На каких документах основана книга?

— Основные источники — это письма, дневники и воспоминания блокадников. Они сильно отличаются от того историографического канона, который сформировался в 1950–1970-е годы, но в этом и их сила: они показывают нам блокаду такой, какой ее видели сами свидетели этой трагедии. Привлечены и официальные материалы: справки, отчеты, докладные записки.

— Чем они отличаются от этого канона? И расскажите, пожалуйста, подробнее о каноне, как он складывался.

— Собственно, официальные документы и формировали этот канон, хотя ценность многих из них нельзя не признать. Что отмечалось в этих документах? В первую очередь образцовость выполнения заданий, быстрота и четкость работы. К сожалению, именно с их помощью формировался блокадный канон: были определенные трудности, но они быстро преодолевались; эффективность работы советских и партийных органов была высокой; жертвы были, но были предприняты значительные усилия для того, чтобы уменьшить их число. Складывался этот канон постепенно, и он был вызван не только давлением «верхов», для которых по ряду причин был важен именно такой облик блокады, но и представлением «низов» о том, как следует оценивать поступки тех людей, которые пережили трагедию.

— Можете привести примеры, что нового эти документы рассказывают о повседневности блокадного Ленинграда?

— Они уточняют наши представления о снабжении и распределении продовольственных и промышленных товаров в городе, о социальной стратификации, возникшей в эпоху катастрофы, об уровне снабжения руководителей города, о настроениях людей, о слухах, о компетентности тех, кто вершил судьбы жителей города. Повторяю, это не те официальные документы, которые известны историкам давно и были опубликованы еще в 1950–1970-е годы, создав основу для историографического канона. Это те документы, наличие которых скрывалось, к которым не имели доступа историки, которые объявляются нетипичными и не отражающими общую картину осады города.

— Как проходил отбор документов?

— Изучались основные пласты, массивы документов, сохранившихся в архивах и опубликованных в 1940–2010-е годы. Отбирались те из них, в которых блокадная эпопея отражена с наибольшей драматичностью. Разумеется, имело значимость и то, подтверждаются ли эти документы другими источниками, приводились и те из них, которые по-иному описывали историю осады города.

— На чем сделан основной акцент в книге?

— На бедствиях людей. Не надо превращать блокаду в оптимистическую трагедию — она не была такой. Это ад, через который пришлось пройти человеку не после смерти, а при жизни. Не надо ложного пафоса — это абсолютная трагедия.

— Правильно ли сказать, что вы выбирали самые трагические моменты и в этом была ваша задача?

— Вся блокада — это, собственно, и есть трагические моменты, других нет. Все прочее — попытки ретушировать великую трагедию, хотя надо сказать, что при этом не всегда преследовались отчетливые политические цели.

— Что было самое сложное в написании книги?

— М. Зощенко как-то сказал, что профессия писателя опаснее, чем производство свинцовых белил. Изучение не одного, не двух, а сотен блокадных документов может вызвать травматический эффект. Привыкнуть к ним нельзя. Новый документ — это новая мука.

— Кажется, что до сих пор тема блокадного Ленинграда является почти табуированной, вокруг нее есть много легенд, мифов, «страшилок». Как, на ваш взгляд, можно сейчас рассказывать о ней, как правильно подобрать тон для такого рассказа?

— Многие табу сейчас сняты, но я бы хотел избежать слова «страшилки». Блокадная повседневность была такой, что ее едва ли могла отобразить и сотня так называемых «фильмов ужасов». Легенды и мифы можно обнаружить в любом повествовании о значимых для общества событиях. Это необязательно злонамеренная фальсификация, это может быть и выражение признательности людям, испытавшим неимоверные страдания. Несколько лет назад в одной из газет я обнаружил такое «разоблачение». Оказывается, несчастная Таня Савичева, ставшая сиротой в блокадном Ленинграде, неправильно написала в дневнике: «умерли все» — у нее имелся какой-то дальний родственник, живший за блокадным кольцом. Поменьше бы таких «разоблачителей», лучше бы занялись другим делом.

— Как вам кажется, что еще предстоит сделать историкам в раскрытии темы блокадного Ленинграда, какие лакуны заполнить?

— Есть темы малоизученные: отношения Смольного и Кремля во время блокады, организация снабжения в городе, в том числе и привилегированных слоев, преступность, психологические последствия голода и бомбежек, отношение к дистрофикам. Разумеется, изучение каждой из тем обуславливает и появление новых «белых пятен» в истории осажденного города, но это неизбежно.

— Как вам кажется, нужно работать с исторической памятью в области воспоминаний о блокадном Ленинграде, могут ли историки (должны ли?) и как могут внести свой вклад в работу с коллективной памятью?

— Едва ли я смогу кратко ответить на этот вопрос. Любой источник требует критики — не «разоблачений» с последующей, как говорили в прошлом веке, «сенсационной подачей материала», а именно вдумчивой оценки его противоречий, выявления его авторства, происхождения, исторических условий, в которых он создавался. Это сложная работа, подчас она доступна только профессиональным историкам. Говорю об этом без снобизма, таковы реалии. Коллективная память о блокаде формировалась под влиянием многих факторов — это и официальная версия трагедии, упрочение ее в советское время и прессой, и фильмами в твердо установленных цензурных рамках. Существовала и альтернативная, я бы сказал, народная память о ленинградской катастрофе — ни один блокадник не начинал ведь описание своих горестей рассказом о театре музыкальной трагедии. Все это смешивалось, и границы между тем, что видели, и тем, о чем знали с чужих слов, порой кажутся неуловимыми.

(См. также еще одно интервью: Сергей Яров: «Они у меня в голове поселились и живут»)

Подводя итог всему сказанному: безвременная кончина интеллектуала-интеллигента С.В. Ярова, занимавшегося изысканиями в области насущно важных для  исторической памяти и персональной нравственности материй, – это поистине невосполнимая потеря не только для родственников, друзей, коллег, учеников, но также и для просто ЧИТАТЕЛЕЙ и заочных почитателей его таланта Ученого и Просветителя.

А. Алексеев 15.09.2015.

**

Прощание с Сергеем Викторовичем состоится в пятницу, 18.09.2015, в 12:30 в центральном зале крематория по адресу Шафировский пр., 12.