Продолжаем публикацию докладов ряда ведущих российских социологов на очередном 4-м Всероссийском социологическом конгрессе, проходившем в октябре 2012 в Уфе. 

См. ранее на Когита.ру:

Лев Гудков. «Доверие» в России: смысл, функции, структура.

О. Яницкий. Проблемы активистской социологии в России

Текст доклада профессора НИУ Высшая школа экономики, зав. сектором социологии культуры Института социологии РАН, доктора социологических наук Александра Гофмана

Гофман А. Б., Москва

Социальная солидарность: пробуждение социологической идеи

Аннотация Работа посвящена рассмотрению судьбы идеи социальной солидарности, взлетов и падений ее популярности в науке, современных попыток вернуть ее в сферу актуального социологического знания.

Социология много и основательно занималась тем, что в социальной жизни плохо. И это хорошо. Но она слишком мало занималась тем, что в социальной жизни хорошо. И это плохо.

Социологи часто избегают изучения самоотверженности, любви, согласия, дружбы, симпатии, альтруистического поведения, справедливости и других подобных «позитивных» явлений. Эти темы рассматриваются главным образом как область интересов нормативной этики, религии, политических демагогов, беллетристов или прекраснодушных мечтателей.  Во всяком случае, удельный вес исследований подобных явлений сравнительно невелик.

Такое положение в общем объяснимо. Когда речь идет, например, о межгрупповых конфликтах, девиантном поведении, преступности, то для всех очевидно, что это социальные проблемы, требующие решения и, следовательно, изучения. Что касается вышеназванных «позитивных» тем, свидетельствующих, допустим, о социальном благополучии, то здесь явно и неявно действует примерно следующая логика. Если они есть, то прекрасно, проблем нет и исследовать тут нечего, по поговорке «От добра добра не ищут». Если же их в обществе нет, то опять-таки исследовать нечего: невозможно изучать объект, который не существует или же существует лишь в качестве идеала либо благого пожелания. Такая логика к тому же наслаивается на в общем плодотворную традицию европейской светской науки, предписывающую разделять бескорыстный поиск истины о реальности, с одной стороны, и оценочные суждения о ней, с другой. 

Сказанное вроде бы не относится к судьбе такого «позитивного» явления, как социальная солидарность. В истории социологической мысли его изучение занимает почетное место. В определенном смысле социология начиналась именно как изучение социальной солидарности и усилие решить проблемы ее необходимости, отсутствия, формирования или внедрения. С самого своего возникновения и впоследствии социология, отделив понятие общества от понятия государства и придав социальности свойство фундаментальной мировоззренческой и научной парадигмы, стремилась решить «социальный вопрос». Она обосновывала так называемую «социальную» точку зрения, направленную на преодоление индивидуального, классового и национального эгоизма и утверждение солидарности и альтруизма в максимально широком, даже во вселенском масштабе. 

Не случайно один из создателей социологии Огюст Конт, который изобрел само название этой дисциплины, изобрел также и слово «альтруизм»: для него социология была средством обоснования последнего, а вместе с ним, – и социальной солидарности и морали. В его теории солидарность – универсальное свойство всех явлений природы, достигающее апогея в обществе и выступающее в нем в форме консенсуса; при этом, помимо синхронического, она имеет и диахронический аспект, связывая между собой поколения посредством традиции. Не случайно и то, что Пьер Леру, один из изобретателей слова «социализм» (2), вместе с тем внедрял понятие «солидарность» в социальную мысль и практику ХIХ века. Понятия солидарности, морали и альтруизма изначально шли рука об руку с понятиями общества, социальности и социального и, таким образом, занимали в социологии привилегированное место.

В ХIХ в. идея солидарности основательно утвердилась в общественном сознании европейцев, настолько что постепенно стало возможным говорить о солидаризме как о доктрине или совокупности доктрин особого рода. В каком-то смысле солидаризм проник в самые разные течения социальной мысли и практики и пропитал их. Идею солидарности, ее реальность и необходимость обосновывали самые различные и даже

противоположные направления социальной мысли: социалисты и либералы (1), реформисты и революционеры, консерваторы и новаторы, умеренные и радикалы, клерикалы и лаицисты, сторонники laissez faire и протекционисты, анархисты и этатисты, мистики и сторонники строгой науки. Разумеется, интерпретации идеи солидарности оказались столь же разнообразными, как и сами эти течения; более того, они нередко энергично сражались между собой.  Многочисленные приверженцы тех ли иных разновидностей солидаризма, начиная с ХIХ в. и по сей день, активно действуют в различных странах Европы, включая, разумеется, Россию.

Несмотря на громадную популярность идеи социальной солидарности, ее история в научном дискурсе оказалась далеко не простой.  Выделившись из христианской идеи милосердия и оказавшись в мире секулярного, она отчасти сохранила свой религиозный характер, продолжая занимать важное место и в теориях религиозных мыслителей (Жозеф де Местр, Ламенне и др.) и в официальных документах католической церкви.  Вместе с тем, в связи с общим процессом секуляризации европейских обществ, наряду и вместо идеи солидарности в Боге и через Бога, стала развиваться идея солидарности без Бога. Она стала важным элементом светской морали, политических идеологий и движений. Наконец, она получила обоснование и интерпретацию в светской науке. Таким образом, идея оказалась на пересечении самых разных дискурсов, да и внутри каждого из них интерпретировалась очень по-разному, так что отдельные ее интерпретации зачастую подвергались резкой критике не только ее противниками, но и сторонниками.

Это сосуществование и смешение трактовок приобрело хронический характер. В итоге социальная мысль постоянно колебалась, можно сказать, металась между представлением о социальной солидарности как о религиозной добродетели, нравственном долге, политическом лозунге, элементе государственной политики, социальных и филантропических движений, с одной стороны, и представлением о солидарности как научном (физическом, химическом, биологическом, социальном, экономическом, юридическом) факте, с другой. Вовлеченность научного дискурса в остальные, его неотделенность от них в эпоху, когда статус и престиж науки были чрезвычайно высоки, вызывали серьезную озабоченность тех, кто хотел рассматривать социальную солидарность с научной точки зрения, внести вклад в ее исследование и в то же время – в ее практическое осуществление. 

Характерна в этом отношении судьба идеи солидарности и солидаризма во Франции эпохи Третьей республики. Солидаризм в ней стал мощным социальным движением и наряду со сциентизмом, лаицизмом и антиклерикализмом составлял один из главных идеологических символов, направленных, с одной стороны, против национализма,

монархизма и клерикализма, с другой – против революционного марксизма. Вместе с тем, в качестве «либерального социализма» он был направлен против индивидуализма либералов и коллективизма социалистов, стремясь одновременно примирить оба эти направления.

Эпоху Третьей республики во Франции можно назвать золотым веком идеи солидарности. И именно тогда и там наиболее ярко было продемонстрировано, насколько сильно научный дискурс солидарности вовлечен во вненаучные (политические, моральные, религиозные) и смешан с ними. Очевидно, промежуточное и неопределенное положение этой идеи, оказавшейся на границе научной, нравственной, религиозной, политической и других сфер, не могло не повлиять на отношение к ней социологов. Оно становится осторожным, можно сказать, настороженным, недоверчивым, скептическим. Судя по ряду признаков, можно утверждать, что к началу 30-х годов понятие солидарности воспринимается как старомодное. Несмотря на то, что понятие солидарности во многом характеризует квинтэссенцию социальной жизни, несмотря на его использование рядом классиков и авторитетных социологов-теоретиков, его место среди социологических понятий до недавнего времени оставалось весьма скромным, даже маргинальным. Среди тысяч публикаций, посвященных теме солидарности, лишь немногие относятся к собственно социологическим. 

Судьба идеи солидарности в социологии и, шире, в социальных науках, чрезвычайно сложна. В этом отношении, вероятно, мало с какой социологической идеей ее можно сравнить. Периоды подъема и упадка интереса к ней сменяют друг друга. Иногда ее интерпретируют как концентрированное выражение и (или) синоним социальной жизни, общества как таковых; иногда как пограничное понятие, находящееся на грани науки, морали, права или политики. Временами идея впадает в состояние своего рода летаргического сна, а сам термин «солидарность» вообще почти исчезает из словаря социальной науки.

В чем причины такой сложной судьбы рассматриваемого понятия, если вообще уместно говорить о причинности применительно к судьбе?  Вероятно, одна из них заключается в фундаментальной полисемии самого слова «солидарность», в которой отразилась множественность интерпретаций идеи солидарности. С другой стороны, сама эта полисемия в свою очередь несомненно повлияла не только на повседневный, политический или моральный дискурсы солидарности; она (как это часто бывает в социальной науке, хотя и в разной степени) проникла в научный дискурс, оказывая на него существенное влияние. Это влияние прослеживается и в классических теориях, и в современных.

При всех нюансах, в различных трактовках мы обнаруживаем следующие смыслы, в которых используется выражение «социальная солидарность»:

1.  Объективная функциональная взаимозависимость, взаимодополнительность и общность интересов индивидов, групп, обществ.

2.  Субъективная взаимная симпатия, сочувствие, сопереживание, консенсус социальных акторов.

3.  Их приверженность одним и тем же нормам и ценностям.

4.  Их общая социальная (групповая) идентичность.

5.  Социальная связь в самом широком смысле.

6.  Социальная интеграция.

7.  Общность взглядов и ответственности акторов.

8.  Совместная деятельность для достижения определенной цели.

9.  Альтруистическая помощь, взаимопомощь или поддержка социальных акторов.

10.       Моральная обязанность, основанная на ценности справедливости и предписывающая помощь другим людям (ближним, соратникам в общем деле, нуждающимся, обделенным судьбой).

11.       Различные формы социальной, экономической и политической поддержки, в том числе со стороны государства, направленные на улучшение положения определенных социальных групп и слоев, включая деятельность институтов социальной защиты и социального страхования.

12.       Совместная ответственность за что-либо (отсюда, например, характеристика солидарности как «круговой поруки» и применения принципа «один за всех и все за одного» в словаре Владимира Даля). И т. д. 

Все перечисленное связывает индивидов, группы и общества между собой, но по-разному. В различных теоретических интерпретациях мы постоянно наблюдаем выдвижение на первый план одних форм, разновидностей или аспектов за счет других, их смешение и, вместе с тем, –многочисленные попытки их аналитического различения, сопоставления и противопоставления.

В последние годы в социологии наблюдается возрождение интереса к идее социальной солидарности. Хотя, конечно, полностью она никогда не исчезала из сферы социологии (достаточно вспомнить о той важной роли, которую она играет в теории Толкотта Парсонса), сегодня есть основания говорить о ее возвращении в социальную науку. Об этом свидетельствует ряд признаков. С конца 80-х годов прошлого века наблюдается постепенный рост числа монографий и статей по данной теме. «В поисках солидарности» – такова была тема международной конференции, организованной Британским Центром дюркгеймовских исследований 10-12 октября 2008 г. в Оксфорде и посвященной 150-летию со дня рождения Дюркгейма.  В августе 2012 г. в Лас-Вегасе, США, на 106-й конференции Американской Социологической Ассоциации (АСА), прежде всего благодаря организационным и пропагандистским усилиям профессора Университета штата Калифорния (Нортридж) Винсента Джеффриса, была создана и получила официальный статус новая секция Ассоциации под названием «Альтруизм, мораль и социальная солидарность». Этому предшествовал ряд тематических публикаций, включая статью в официальном органе Ассоциации, журнале « American Sociologist » и несколько выпусков бюллетеня «Newsletter of the Altruism, Morality, and Social Solidarity», переименованного затем в «Altruism, Morality, and Social Solidarity Forum». Характерной чертой теоретической разработки темы солидарности в данном случае является ее связь с темами морали и альтруизма. А отсюда – новое обращение к трудам позднего Питирима Сорокина, посвященным… проблематике альтруизма и любви.

Внимание российских социологов в последние годы также направлено на изучение историко-социологических и теоретико-социологических аспектов социальной солидарности и смежных проблем, что не удивительно, так как в силу более или менее очевидных причин эта проблематика для России имеет не только теоретическое, но и чрезвычайно важное практическое значение. В настоящее время группа российских социологов под руководством профессора Дмитрия Ефременко, при поддержке Российского Фонда фундаментальных исследований и в сотрудничестве с американскими коллегами из вышеназванной секции АСА, разрабатывает проект, озаглавленный «Социальная солидарность в условиях общественных трансформаций: теоретические основания, междисциплинарные аспекты, российская специфика».

В общем, можно с уверенностью утверждать, что сегодня, после достаточно длительного дремотного состояния, солидарность вновь возвращается на социологическую арену. Это факт безусловно положительный.  Но вместе с тем возвращаются и те проблемы, с которыми сталкивались интерпретации этой идеи в прошлом. Эти проблемы никуда не исчезли, и с ними вновь предстоит столкнуться социологам.

Речь идет прежде всего о постоянном и неявном стремлении обосновывать этику солидарности из фактической солидарности. Из того, что солидарность – универсальное и реальное явление, не следует, что она представляет собой нравственный долг и существует моральная обязанность быть солидарным (с кем? когда? где?), в отличие, например, от обязанности быть честным, справедливым или милосердным: ведь все последние добродетели тесно привязаны к определенным ценностям, в данном случае – ценностям честности, справедливости и милосердия.  Этого нельзя сказать о солидарности как таковой, поскольку сама по себе она не указывает на то, с кем, когда, где и почему надо быть солидарным; она обязательно предполагает добавление еще какой-то ценности (вроде названных) или сущности, во имя которой или ради которой следует быть солидарными (например, таких, как Бог, общество или человечество).  И если это факт, то почему тогда еще нужно его рассматривать как долг, если он и так существует?

К тому же, и это, к сожалению, слишком хорошо известно, существует «солидарность во зле», соединяющая индивидов для совершения аморальных и преступных действий. «Естественная», реальная зависимость различных существ друг от друга далеко не всегда означает их взаимную солидарность или же означает солидарность особого рода, основанную на несправедливости, принуждении или насилии. Охотник в определенном смысле солидарен со своей жертвой, поработитель – с порабощаемым, так же как волк солидарен со своей добычей, но такого рода солидарность в мире людей вряд ли можно рассматривать в качестве нравственного долга. 

Но и противоположный подход, выведение реальной, фактической солидарности из морально, юридически или политически предписанной, в науке также неприемлем, если только сами эти «солидаризирующие» нормы не рассматриваются как факт, как объект изучения. Наука, в отличие от таких нормативных сфер, как религия, мораль или право, прежде всего говорит и должна говорить нам не о должном, а о сущем, не о том, что должно быть, а о том, что есть и почему. Иначе она изменяет самой себе, своему истинному предназначению и не может именоваться наукой. Выдавая себя за науку, но не являясь ею в действительности, она оказывается не только научно, но и этически несостоятельной. Именно об этом говорил в свое время Макс Вебер в своей знаменитой лекции о науке как призвании и про-фессии. Применительно к изучению социальной солидарности его позиция представляется особенно актуальной.

Наконец, и это тоже хорошо известно, солидарность с кем-то и за что-то часто означает одновременно солидарность против кого-то и чего-то.  Соединяя с одними, она разъединяет с другими, вызывая или усиливая враждебность к тем, кто по каким-то причинам не оказывается объектом или участником процесса данной конкретной солидаризации. В связи с этим, проблема соотношения различных форм групповой солидарности между собой (классовой, этнической, религиозной, клановой, родствен-ной, корпоративной, мафиозной и т. д.), с более широкими социетальными солидарностями (гражданскими, общенациональными, государственными) и, наконец, с общечеловеческой солидарностью. Сегодня эта проблема является особенно острой. Иногда замена и вытеснение более общих солидарностей более частными происходит открыто, явно и агрессивно, иногда – неявно. В последнем случае более частные солидарности выдают себя и представляют себя как более общие, партикуляризм выступает под маской универсализма.

Наконец, современная история вполне подтверждает также достаточно давно установленную истину о том, что единая и неделимая солидарность может составлять основу различных форм деспотизма, подавления личных и гражданских свобод. Сама по себе идея солидарности, не базирующаяся на реальной взаимной заинтересованности, взаимном интересе, справедливости и индивидуальной свободе невозможна, она не имеет ничего общего с принудительным и навязанным единством. 

Таким образом, если солидарность и относится к так называемым «позитивным» явлениям социальной жизни, упомянутым вначале, то такая квалификация требует серьезных оговорок, уточнений и теоретических добавлений. Как уже отмечалось, в качестве объекта изучения в социологии солидарность отличается чрезвычайной многозначностью и смешением с вненаучными интерпретациями. Кроме того, использование этого понятия сопровождается постоянной конкуренцией со стороны близких ему понятий, научный статус которых часто представляется социологам более бесспорным. Среди них, в частности, такие как единство, сплоченность (cohesion), согласие (consensus), связь или связи (социальные) (bond, ties), интеграция, ассоциация, союз, содружество, товарищество, общность, кооперация, сотрудничество, объединение, взаимопомощь, обмен, милосердие, благотворительность, поддержка, содействие (assistance). 

Тем не менее, притягательность, очарование и магическая сила идеи солидарности были и остаются огромными. Несмотря на все разочарования, скептицизм и критицизм в отношении этой идеи, социологи вновь и вновь возвращаются к ней, что заставляет задуматься над тем, не отвечает ли она некоей фундаментальной потребности, научной и практической.  Идет ли при этом речь о реальном явлении, с которым они постоянно стал-киваются, или о мечте, с которой они никак не могут расстаться и которая заставляет их снова и снова искать эту чашу Грааля? В любом случае, каким бы ни был ответ на этот вопрос, солидарность в качестве идеи и объекта социологического анализа играла, играет и, вероятно, будет играть важнейшую роль. А это означает необходимость и плодотворность дальнейших исследований в данной области, с учетом достижений и уроков изучения идеи солидарности за два столетия ее существования.

(1) Напомним, что первоначально последний сливался с «Социальным движением», а слово «социалистический» было практически синонимом не только «социального», но и «католического», т. е. вселенского. Из этого в дальнейшем выросли мощные «коллективистские» движения, включая социализм, коммунизм, «солидаризм» и т. д., которые приобрели планетарный масштаб.

В связи с этим следует подчеркнуть, что часто повторяемый сегодня идеологами антизападничества тезис о том, что «западная» традиция является заведомо индивидуалистической и либеральной, не соответствует действительности. В данном случае, помимо прочих, совершается ошибка pars pro toto – часть западной традиции («индивидуалистическая») выдается за традицию в целом. В действительности, помимо упомянутых западных коллективистских течений, существовало даже коллективистское «западное антизападничество», в частности, в Германии. Некоторые предшественники немецкого нацизма (де Лагард, Лангбен, Мёллер ван ден Брук и др.) еще в ХIХ и начале ХХ вв. решительно противопоставляли германскую «коллективистскую» национальную идею западной «индивидуалистической» и «материалистической» традиции. Эти западные антизападники, с одной стороны, служат источниками вдохновения для современных антизападников и антилибералов, с другой, – самим своим существованием опровергают их идеологические конструкции. Сторонникам этих конструкций, от российских нацистов до последователей Бен Ладена, остается либо считать названных предшественников «ненастоящими» антизападниками, либо отлучать их от западной культуры, признавая их «ненастоящими», «нетипичными» представителями западной культуры.

(2) Отсюда характеристика солидаризма как «либерального социализма».