Кажется, только один раз я встречался с Игорем Губерманом. В 60-70-е гг. мы дружили с писателем-диссидентом Марком Поповским (ныне покойным). А он меня тогда однажды привел домой к Игорю, в ту пору уже опальному (хоть «Прогулки вокруг барака» были еще впереди»).

В диссидентской и полудиссидентской писательской среде было распространено: «неблагополучный» автор пишет книгу, а издает ее за подписью относительно «благополучного» - на тот момент - друга. «Подставной», разумеется, передает гонорар автору. (Так выживали).

Марк Поповский тогда подарил мне «свою» книжку (кажется, из серии «Пламенные революционеры»), которую на самом деле писал Игорь Губерман. А тот, воздержавшись от изобличающей их «сговор» дарственной надписи, записал на оборотах обложек несколько своих ранних гариков.

Так отложился этот эпизод в моей памяти. Документально подтвердить его, к сожалению, сейчас не могу.

А. Алексеев. 9.07.2016

**

Из портала Каспаров.ру:

"ВСЕРЬЕЗ РАЗУМЕН ТОЛЬКО ТОТ..."

Егор Седов

07-07-2016

Слушайте, ему сегодня - 80, а я не верю!
Во всяком случае, не сразу поверил.
Но это - строго научный факт: Игорь Миронович Губерман родился 7 июля 1936 года в Харькове.
А почему не верю?
Да потому, что очень уж ярки и свежи четверостишия "Омара Хайяма современности". Как будто, если не вчера и не сегодня созданы, то совсем недавно.

Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности;
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.

Или:

Любую можно кашу моровую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.

Или:

День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.

А первое знакомство с поэзией Губермана состоялось... наверное, мне тогда было лет восемь, вряд ли больше. Вот вообразите - более чем пролетарский район Питера (как тогда говорили - "Ленинграда"), дети - соответственно, почти исключительно из семей, на которые апологеты "86%" сейчас махнули бы рукой... Что они повторяют вместе со страшилками и с "садистскими" стишками про "маленького мальчика"? А вот и это, например:

Не стесняйся, пьяница, носа своего,
он ведь с нашим знаменем цвета одного.

Конечно, тогда фамилии такой не знали. "Слова народные, исполняет автор..." Был бы я тогда постарше, сделал бы вывод: видимо, СССРия - скоро всё, раз уж дети отнюдь не из интеллигентских и совсем не из диссидентских семей повторяют такое...
Уже, конечно, будучи постарше, выяснил, и кто автор, и каковы другие "гарики". А заодно, что "хохма" - это мудрость, разумеется. Но иногда она и в самом деле может быть с усмешкой на устах, а порой становится грустной, тут грань очень тонка.

Если рвется глубокая связь,
боль разрыва врачуется солью.
Хорошо расставаться, смеясь -
над собой, над разлукой, над болью.

Но на грустном совсем не хочется завершать.

Поскольку жизнь, верша полет,
чуть воспарив - опять в навозе,
всерьез разумен только тот,
кто не избыточно серьезен.

Суровой и мрачно-серьезной части нашей оппозиции - да на заметочку бы эту хохму...И другую - особенно, тем, кто любит припев "ах, ужас никогда не закончится!"

Живи и пой. Спешить не надо.
Природный тонок механизм:
любое зло - своим же ядом
свой отравляет организм.
 

Вообще, в интересное время живем, граждане. Стругацких снова цитируют (до советских интеллигентов, которые могли общаться цитатами из Стругацких, нам еще, конечно, далеко, но все же...) "Гарики на каждый день" выглядят так, будто бы написаны они прямо сегодня - и совсем не пожилым человеком.

Это замечательно, что Игорь Миронович у нас есть, что мы - его современники. Здоровья и долгих лет жизни автору "гариков"!

На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
**

Из веб журнала-газеты Евг. Берковича «Мастерская»:

ГУБЕРМАН — 80

Михаил Юдсон

8 июля 2016

Игорю Мироновичу Губерману великому, могучему и прекрасному русскому поэту моисеева завета исполнилось восемьдесят — многие лета!.. А тело тем временем не только к суровой прозе клонит (неустанные повести о витаниях духа и странствиях плоти), но и нежные по-прежнему «гарики» клонирует:

Живу я с удовольствием на свете,
хоть возраст у меня — смурной и смутный,
а то, что в голове гуляет ветер —
так он попутный.

Губерман как некий стихийный «боинг», поэтический «аэробус», вольно и плавно несет свои крылатые оды, полет муз проходит нормально:

Любая мне мила попойка,
душе дарящая полет,
я выпил в жизни этой столько,
что не любой переплывет.

Нынче у Игоря Мироновича юбилей — в самом слове приятное бульканье, льющееся звучание! Сказывали мне разумные люди, что в этот день надо усесться за стол и выпить четыре бокала вина, соответствующие четырем проявлениям свободы, упомянутым в Книге, и четырем строкам «гарика», дарованного Губерманом:

Когда выпиваю под вечер,
я чувствую чье-то касание,
как будто небесный диспетчер
одобрил мое расписание.

В науке есть понятие «уровень цитируемости». Если применить его к сегодняшней русскопоэзии, то Губерман, вестимо, в авангарде, шагает впереди. Мало того, он еще своеобразный гуру для многих и многих, читающих вслух и заучивающих вхруст «гарики»-губермантры. Ему пишут письма и заваливают записками на выступлениях от Нью-Йорка до Оймякона, спрашивая про жизненно важное: «Игорь Миронович, а Бог есть? И откуда Вы это знаете?», «Подскажите, как мне выйти замуж за еврея?», «Как Вы думаете, чем все закончится?»

Любовью наслаждаюсь я народной —
вчера я тронут был почти до слез,
когда по вольной воле благородной
читатель мне бутылку преподнес.

Перефразируя навязшее, отметим, что «поэт в Израиле больше чем поэт» — он себе ребе, слегка таки пророк, короче, Губерман. Не зря Игорь Миронович обитает в святом граде Иерусалиме. Слыхивал я на травянистых тельавистых холмах и в отрогах Галилеи, что Земля обетованная вращается вокруг мировой оси (свежо предание, да вертится с трудом!), но вот Иерусалим — точно пуп-полис, вечный город будущего года. И читательское паломничество туда не стихает, не зарастает, так сказать, народная тропа, дорожка к храму:

Каплю внес я в русскую духовность
книгами и голосом на сцене:
я вернул духовности греховность,
без которой дух неполноценен.

В свое время Шем присел на корточки возле Моше и дал ему книжку-раскраску, каменную флэшку, а тот уже понес в песочницу к избранным друзьям-приятелям. Но Губерман, признаться, куда демократичней — он ко всему народу выходит, всем является, никого не выделяет — ни эллина, ни иудея, ни прола, ни профессора. Его отличает, пользуясь достоевщинкой — «всемство». Поэтому-то надутые снобы вперемешку с эстетами набитыми, случается, бурчат, что «гарики» якобы просты, как песня песней, и мы тоже сложим псалмов не хуже, выдадим на-гора погонными метрами. Развелись и скачут множественные, как сам Игорь Миронович отмечал, «марики, жорики и даже ирики». Вся эта топорно-графоманская хмарь — цирк лилипутов, и так и подмывает накатать статейку-с «Губерман в стране шмуликов».

Полно дураков на ристалище нашем,
различных повадкой и лицами.
Дурак из евреев особенно страшен —
энергией, хваткой, амбицией.

Да, «гарики» сконструированы на первый взгляд вполне доступно, но полнятся и еще чем-то загадочным, подспудным, будто нострадамусовы катрены — этакий квант таланта, порция цимеса поэзии, чистый пардес. Четыре уровня понимания, голова ты садовая! Поэтому смешно и грустно, когда цветет «гарик», а вокруг нарастают размалевано-подмороженные подражания — «артик», как выражаются у нас в местечке. Как существует охвоенная разница между елкой и палкой, так и пролегает огромная пропасть между истинным стихотворчеством(краткие подлинники Губермана!) и поделками «второй свежести». Ведь судя по всему, Единый предпочитает первичное, вначальное…

К нам Божественный свет освежающе льется,
от него мы сильней и добрее.
Человечество живо, покуда смеется,
раньше всех это знали евреи.

Губермана приятно не просто читать, ан паче того — почитать тянет! Дар его светлый, светящийся даже, к нему тянешься, летишь хоть ползком — побыть рядком, напитаться лучистой энергией, забыть про скучные чуланы бытия. Лишь творчество и губерманство! Покоряет его любовь к жизни, неиссякающий интерес к слову, окружающим существам, перемещениям по миру.

И обниму я жизнь за плечи,
и тихо ей шепну на ухо:
за утро, долгий день и вечер —
спасибо, дивная старуха.

Игорю Мироновичу Губерману — восемьдесят, и эта восьмерка в годовых кольцах, словно знак бесконечности, вставший на дыбы, вьющаяся прямая судьбы, выписывающей кругаля — заманчиво и замысловато… Золотой возраст — четыре раза по двадцать. Две трети пройдено пути — осталось до 120-ти!

Я ничего не членский активист,
мой мир сейчас — осенняя аллея;
сегодня я осенний желтый лист
и падаю, кружась и сожалея.

Краеугольно-шестикрылый символ его книг — свобода. «Очень уж охота на свободу!» — исходный рефрен в «Прогулках вокруг барака». На библейской фене «барак» — это молния. Губерман поистине живет с молнией, всю жизнь прогуливается вокруг молний: идет направо — прозу вводит, налево — «гарик» говорит… Желаем вам, Игорь Миронович, продолжать играть с огнем!

**

ПОСТСКРИПТУМ

Свежее от Губермана

Смотрясь весьма солидно и серьезно 

под сенью философского фасада,

мы вертим полушариями мозга, 

а мыслим — полушариями зада.

Учусь терпеть, учусь терять 

и при любой житейской стуже

учусь, присвистнув, повторять: 

плевать, не сделалось бы хуже.

Вовлекаясь во множество дел,

Не мечись, как по джунглям ботаник,

Не горюй, что не всюду успел,

Может, ты опоздал на «Титаник»

Пришел я к горестному мнению,

От наблюдений долгих лет:

Вся сволочь склонна к единению,

А все порядочные — нет.

Обманчив женский внешний вид, 

поскольку в нежной плоти хрупкой

натура женская таит 

единство арфы с мясорубкой.

Я живу, постоянно краснея 

за упадок ума и морали:

раньше врали гораздо честнее 

и намного изящнее крали.

Я женских слов люблю родник

И женских мыслей хороводы,

Поскольку мы умны от книг,

А бабы — прямо от природы.

Когда нас учит жизни кто-то, 

я весь немею;

житейский опыт идиота 

я сам имею.

Крайне просто природа сама 

разбирается в нашей типичности:

чем у личности больше ума, 

тем печальней судьба этой личности.

Во мне то булькает кипение, 

то прямо в порох брызжет искра;

пошли мне, Господи, терпение, 

но только очень, очень быстро.

Не в силах жить я коллективно: 

по воле тягостного рока

мне с идиотами — противно, 

а среди умных — одиноко.

Когда мы раздражаемся и злы, 

обижены, по сути, мы на то,

что внутренние личные узлы 

снаружи не развяжет нам никто.

Умей дождаться. Жалобой и плачем 

не сетуй на задержку непогоды:

когда судьба беременна удачей, 

опасны преждевременные роды.

Будущее — вкус не портит мне,

Мне дрожать за будущее лень;

Думать каждый день о черном дне

Значит делать черным каждый день.

Я никак не пойму, отчего 

так я к женщинам пагубно слаб;

может быть, из ребра моего 

было сделано несколько баб?

Есть в каждой нравственной системе

Идея, общая для всех:

Нельзя и с теми быть, и с теми,

Не предавая тех и тех.

Душа порой бывает так задета, 

что можно только выть или орать;

я плюнул бы в ранимого эстета, 

но зеркало придется вытирать.

Когда устал и жить не хочешь, 

полезно вспомнить в гневе белом,

что есть такие дни и ночи, 

что жизнь оправдывают в целом.