ЗУД  НЕТЕРПЕНИЯ  КАК  НАСЛЕДСТВЕННАЯ БОЛЕЗНЬ  РОССИЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА

(Полемические  заметки  к статье В. Пастухова «Преданная революция»)

 Странно, что статья  В. Пастухова «Преданная революция» в «Новой газете» (04.01.2013)  так взбудоражила читающую публику - настолько, что он вынужден был (13.01.) в своем   блоге на сайте «Новой газеты» написать дополнение – «Десять тезисов к дискуссии о приватизации». Ведь автор не открыл ничего нового и даже не посмотрел на проблему под каким-то доселе неведомым углом зрения. Он просто (впрочем, это совсем не просто) выразил ясно и кратко мнение многих людей на проведенные в начале Ельцинской эпохи реформы (и, прежде всего, конечно, в отношении приватизации)  - как на грабительские, несправедливые, непродуманные и безжалостные для основной массы населения.

Автор проявил научную и гражданскую смелость, ибо такая оценка шла наперекор либеральному тренду, против мейнстрима. Это – во-первых. И, во-вторых, она исходила «от своего» - отнюдь не противника, судя по тексту, либеральных рыночных реформ. Что придавало ей особую значимость.

В разгоревшейся дискуссии наибольшее внимание привлекают два ключевых  момента:

1).Могло ли все сложиться иначе, чем это исторически случилось, и
2) можно ли теперь «переиграть» по новым правилам результаты той реформаторской деятельности. И при каких условиях.

Но прежде о вынесенном в заголовок тезисе о «преданной революции», который предполагает, что события первых лет Ельцинского правления, были не просто продолжением начатой сверху перестройки, побаивавшейся радикальных перемен и нацеленной на постепенные эволюционные преобразования, а вылились в настоящий революционный передел всех основ государственной жизни на принципах частной собственности, рынка, политических свобод.

Хотя их можно считать логическим развитием горбачевских реформ, они могли быть осуществлены и совсем по-другому, а не тем лихим кавалерийским наскоком, с каким это было проделано «младореформаторами». Не та ли самая лихость и набрасывала флер революционности на данные события?

Я не согласна с утверждениями гайдаровцев (и их нынешних сторонников), что ситуация в то время была настолько критической (пустые прилавки, красно-коричневая угроза и т.д.), что действовать надо было быстро и решительно, что только таким образом и можно было исключить (или максимально уменьшить) риск реставрации прежних порядков. Данную аргументацию убедительно опровергает А.Илларионов. Не стану на этом останавливаться.

Далее автор утверждает со ссылкой на директора ИНИОНа Ю.Пивоварова, что страна, «сладострастно сорвавшаяся…в дуван… в штопор грабежа» - не выдержала «искушения приватизации», предала идеалы русской революции, приватизировала свободу, превратив ее в «частный промысел». Причем это касается не только «олигархов,  но «всех и каждого». Так ли это?

РЕВОЛЮЦИЯ? 

Присмотримся повнимательнее: как к существительному -  революция, так и прилагательному – преданная. На мой взгляд, события, последовавшие за путчем (ГКЧП) и  отставкой Горбачева (приватизация по Чубайсу, отпуск цен в свободное плавание, гиперинфляция, шокотерапия и т.д.), назвать революционными, конечно, можно - ввиду их скоротечного радикализма. На поверхности явлений они действительно выглядят таковыми. Но заглянем поглубже, в суть. И тогда возникают сомнения.

Во-первых, эти реформы носили верхушечный характер, в них не участвовал народ. И, во- вторых, если под революцией понимать смену мирным или немирным путем социально-экономического строя и лежащих в его основе отношений собственности, то произошло ли это на самом деле?

 В чьих руках находилась собственность при Советах на протяжении 70-ти лет? Народа? Общества?  Как бы не так! Сегодня это уже даже не нуждается, на мой взгляд, в опровержении. Собственность - как право распоряжения ею, распределения и присвоения - принадлежала государству и его номенклатурно-бюрократическому  аппарату.

Что же изменилось? Вроде бы, если скользить опять-таки по поверхности явлений, в процессе приватизации она переместилась в значительной степени в частные руки. Возник слой собственников. Но из кого он состоял? По-преимуществу? Из бывших директоров, партийных, комсомольских и советских функционеров, сумевших задействовать свой организационный ресурс. В дальнейшем в этот слой постепенно просачивались разные предприимчивые люди, но основной первоначальный костяк владельцев собственности оставался прежним.

Не станем принимать в расчет, условно говоря, лавочников – значительную массу мелких предпринимателей  - не они «делали погоду» ( хотя расчет на их политическую лояльность в целом оправдался). И уж тем более «не купимся» на рассуждение о якобы народном характере ваучерной приватизации и приватизации жилья.

 И тогда получится, что собственность как была, так и осталась в основном  во власти слегка модифицированной применительно к новым реалиям номенклатурно-бюрократически-государственной элиты, слегка разбавленной некоторым количеством пришлых людей из других социальных групп. То есть, изменилось лишь ее персональное наполнение.

Учтем к тому же почти сразу же начавшееся и все возрастающее со временем тайное и явное участие в «дележке пирога» действующего чиновничества и иных элитных  управленческих слоев. Хотя это и не главное.

Гораздо важнее, что почти с самого начала государство стало привычно вмешиваться  в дела бизнеса с помощью разнообразных  непосредственных и косвенных рычагов воздействия, в том числе и прямого политического давления. Причем такое вмешательство затрагивало все прерогативы собственности: и управления (распоряжения), и распределения, и присвоения.

Иными словами говоря, государство в лице своих функционеров на деле становилось со-собственником частных предприятий (в том числе - и формально независимых), если не с решающим правом голоса, то с огромной долей влияния.. Хотя способы реализации его прав собственности различны (введение своих людей и подразделений в состав акционеров,  в советы директоров; издание разного рода законодательных и правительственных актов и положений, экономическое и внеэкономическое принуждение и т.п.), суть всегда остается одна и та же: заставить частных собственников играть по правилам, устанавливаемым государством и подчиняться его волеизъявлениям.

А коли так, не означает ли это, что собственность, как была, так и остается, сосредоточенна в значительной мере в руках государственных чиновников разного ранга (и образованных ими структур управления)? И можно ли в таком случае говорить о революционной ломке советских устоев и переходу к иному способу производства? К современным социально-экономическим отношениям и строю, существующим в развитых странах (1).  Приложим ли в таком случае термин «революция» к  ельцинско-гайдаровско-чубайсовским преобразованиям?  Большой вопрос.

В.Пастухов сам признает, что «был политический переворот…а  вот то, что это была социальная революция кажется сильным преувеличением. Власть и собственность в России после перестройки фактически осталась в руках того же класса (или мягче –той же элиты), который владел ими до переворота.». Непонятно в таком случае - почему же, спрашивается, он озаглавил статью: «Преданная РЕВОЛЮЦИЯ»? (выделено мной - П.)  У меня нет ответа.

ПРЕДАННАЯ? 

Теперь о прилагательном - «преданная». Данное определение по общему смыслу и контексту статьи В. Пастухова предполагает, что в основе реформ, осуществленных в порубежные 90-е годы, лежали некие революционные идеалы, которым впоследствии их приверженцы, апологеты и проводники в жизнь изменили, предали их. У меня, однако, это вызывает сомнение. Объясню - почему.

 Но прежде всего, думаю, следует отмести, как полемический перехлест, тезис об ответственности «всех и каждого» за  «грех предательства». Это могло бы быть так, если бы население было в состоянии реально влиять на происходящее. 

Однако очевидно, что подавляющее его большинство могло лишь в бессилии наблюдать за событиями – гиперинфляцией и шокотерапией, ведущими к обнищанию, за растущими поползновениями государства - в лице власть предержащих - поприжать оппозицию и все подмять под себя, за пренебрежение собственной Конституцией и усиливающейся профанацией демократических институций.

 С моей точки зрения, было бы неконструктивно, да и неправильно, возлагать за все это ответственность на людей, исходя из известной формулы: «каждый народ достоин своего правительства». Бесспорно, фраза красивая, но верная (и то лишь отчасти) только при определенных экзистенциальных обстоятельствах: либо когда население «безмолвствует» в невыносимых условиях, либо когда оно проявляет пассивность при угрозе наступления на свои права, тогда, когда сопротивление могло бы быть результативным.

Иначе говоря, выносить суждение о предательстве революции со стороны «всех и каждого», вероятно, можно было бы:

·                    если бы имела место действительно революция,

·                    если бы в ней участвовал народ,

·                    если бы она была украдена у него, что называется, из-под носа, а он                                         и   палец о палец не ударил, чтобы этому воспротивиться.

 По–моему, ни первого, ни второго, ни третьего в реальности не было. А стало быть, по меньшей мере, сомнителен и тезис о  вине и ответственности «всех и каждого».

Тогда, может быть, обвинение в предательстве нацелено, и вполне заслуженно, на  руководящую верхушку и агентов ее влияния? С этим стоит разобраться. Зададимся вопросом  (на поверхности явлений, вроде бы, очевидным) – что за люди осуществляли преобразования на заре Ельцинской эпохи?

 Как известно, это была привлеченная Кремлем в правительство команда относительно молодых реформаторов, не имевших, как правило, ни опыта хозяйственной работы, ни опыта управления (не только что страной, но даже чем-то большим, чем лаборатория), исходившая из общетеоретических западных представлений и собственной логики.

Им казалось, что самое главное в тот исторический момент – как можно скорее раздать собственность, передать ее в частное управление. Вспомним довольно откровенные и циничные высказывания Чубайса по данному поводу: дескать неважно к кому она попадет первоначально – в партноменклатурные ли, в бандитские ли руки, со временем дети этих хапуг позаканчивают Сорбонны и Гарварды и начнут вполне цивилизованно распоряжаться ею. Так или иначе, она найдет в конце концов эффективного хозяина. Хоть это и вольный пересказ, но, как мне думается, довольно точный. Что из того вышло – сейчас мы уже можем судить по факту.

Были ли искренны эти люди в своих намерениях? Хотели ли они на самом деле совершить революционную ломку инерционного, закосневшего порядка вещей. Изменить код и ход дальнейшего развития страны? Мне кажется, что в известной степени ― да. Было бы большим упрощением посчитать, как полагают некоторые, что в основе их действий лежали главным образом корыстные соображения. Другое дело, как это было осуществлено. И вот тут я целиком разделяю оценки В.Пастухова, о чем уже написала в самом начале.

Я глубоко убеждена, что их поспешные шаги по реформированию были изначально ошибочны. Не учитывали в достаточной степени всех возможных последствий в экономической и социально-политической сфере, масштабов страны, ее многонациональный состав, значительную уже к тому времени раздробленность, инерционность, отсутствие даже в зачаточной форме гражданского общества и многое другое.

 Это очень интересная тема отдельного исследования. Самоуверенность младореформаторов сыграла с ними плохую шутку – постепенно многие из них были вытеснены из руководства или ушли сами. С учетом всего  вышесказанного вряд ли будет правильным обратить именно к ним упрек в предательстве. Однако и к тем, кто пришел на смену (процесс этот начался, как известно, уже при Ельцине, но и сейчас еще не близок к завершению: на многих местах продолжают сидеть представители право-либеральной ельцинской гвардии, хотя их позиции сильно ослаблены), нельзя применить подобный упрек. Новое в персональном отношении руководство не ответственно за действия реформаторов первой волны. Оно ставило перед собой уже несколько иные в изменившихся обстоятельствах  цели и задачи.

«А  БЫЛ  ЛИ  МАЛЬЧИК?»

Так кто же повинен в предательстве? И имело ли оно место вообще? Вопрос, конечно, интересный. Концептуальный, можно сказать. Поскольку затрагивает самую суть произошедших тогда событий. Всегда хочется найти конкретных виновников – что понятно.

Едва ли не через всю историю России пролегли две проблемы, особенно волновавшие ученых, публицистов, писателей, интеллигенцию – кто виноват и что делать?

 Но в человеческом сообществе очень часто происходят такие процессы и явления, которые хотя и реализуются через поступки людей, тем не менее, случаются по какой-то внутренней, имманентно им присущей объективной логике. Бывает, что и вопреки намерениям действующих лиц. Не с такой ли ситуацией в данном случае мы и имеем дело?  Мне кажется, что это именно так.

Многие исследователи задумывались над тем, почему в нашей стране на каждом ее историческом витке, в поворотные, вроде бы, моменты, пресловутое колесо истории начинало вдруг (или не вдруг?) крутиться в обратную сторону. Ответы давались разные. От мистических (злой рок) до научно аргументированных: влияние географического положения, других  геополитических и природных факторов, социо-культурное и социально-экономическое отставание от западных государств, общественно-политическая неразвитость -  как все еще до конца не искорененные пережитки татаро-монгольского ига, особый генетически обусловленный всеми этими обстоятельствами менталитет народа и т.д., и т.п.

Вопрос остается открытым до сих пор. И западники, и славянофилы (условно говоря) продолжают ломать на нем зубы. Причем это касается как прогнозов на будущее развитие России, так и текущей политики. «У нас особый путь», «заграница нам не указ» – это довольно широко распространенное мнение, культивируемое определенного толка идеологами и политическими силами. И оно все больше становится одной из направляющих нынешнего государственного курса. Что выглядит на первый взгляд несколько парадоксально, если принять во внимание сохраняющуюся  западноевропейскую ориентацию страны во многих других аспектах.

Возвращаясь к теме предательства и ответственности (и подытоживая вышесказанное), хочу отметить следующее: никакой сознательной и целенаправленной измены реформам начала 90-х годов, на мой взгляд, не было. В хозяйственно-экономической сфере это тем более очевидно, что принятое в ту пору направление  в целом сохраняется и сегодня. Государство как действовало в интересах крупного частного капитала, так и продолжает действовать. Хотя и ограничивает  последовательно его независимость и самостоятельность, однако не покушается на само его существование (2).

Приход во власть новых людей ничего не менял по существу: сменялись персоналии, но не сам правительственный курс. Об измене, если и имеет смысл говорить, то лишь применительно к отчетливо проявляющейся тенденции к зажиму дарованных некогда политических свобод и гласности. Однако не есть ли это лишь очередное проявление  столь характерной для  России исторической закономерности – постоянному возвращению «на круги своя»?  Вопрос спорный, на котором не скоро будет поставлена точка, если будет вообще.

Можно ли упрек в предательстве обратить на те либерально-демократические силы первого призыва,  которые поддержали Ельцина в  1990- 91 –х гг. и  разработали в относительно свободных условиях Конституцию? (3) Из них же были рекрутированы в немалой степени законодательная и в значительной мере  исполнительная ветви власти. Думаю, что нет. Они были слабы, разрозненны, неопытны, но при этом амбициозно-самоуверенны. И подобно деятелям Февраля 1917 г., попросту  не смогли  не только упрочить, но даже удержаться на занятых позициях. Однако в этом не вина их, а беда.
В данной связи вспоминается прекрасная статья И.Клямкина, опубликованная еще в середине 1970-х гг. в «Молодом коммунисте» (4), в которой автор акцентирует внимание на давно подмеченной исторической закономерности: революцию подготавливают и делают одни (простаки, по его терминологии), а затем ее перехватывают и пользуются плодами другие (хитрецы, ловкачи - не помню уж, как он их там называет). Но ни те, ни эти не совершают, строго говоря, предательства, а просто изначально руководствуются разными целями.

В.Пастухов пишет: «…не надо себя обманывать, люди, которые выходили на Манежную площадь в феврале 1990 года, действительно стремились к свободе и верили в нее. Однако спустя всего несколько лет они приватизировали свою свободу, превратили свободу в частный промысел». Эта мысль звучит как аксиома, как факт, не требующий доказательств. Но как мне кажется, ее еще нужно аргументировать.

.Подведем итог сказанному. 1. Неправомерно, с моей точки зрения, квалифицировать постгорбачевские реформы, как революцию (тем более, что автор сам в этом сомневается); 2. Также не верно трактовать как предательство и измену последующее поведение их адептов, отцов-основателей, проводников и продолжателей. Одни уже ничего не могли поделать, будучи вытеснены на периферию. Другие, пришедшие им на смену, изначально исходили из несколько иных целей и установок.

С ЧЕМ  НЕЛЬЗЯ  НЕ  СОГЛАСИТЬСЯ

Статья В.Пастухова изобилует хлесткими  и афористичными высказываниями (вроде такого, к примеру: «Новая Конституция была написана кровью российского парламентаризма на приватизированной совести нации»). Со многими из них трудно не согласиться. Приведу здесь лишь некоторые. «Приватизация была тем способом, при помощи которого советская элита смогла превратить свое право де-факто в право де-юре»  (речь здесь идет о распоряжении государственным имуществом как своим собственным).  Автор не стесняется резких выражений: «гангстерская национализация», «варварская приватизация» – на мой взгляд, вполне справедливых.

«Сегодняшние коммунисты несут наряду с правительством прямую ответственность за все, что происходило в России, начиная с середины 90-х годов. Тряся на словах пыльными тряпками псевдомарксистских догм, они на практике признали итоги приватизации и комфортно встроились в выросшую из нее экономическую и политическую систему» 

«Если народ, который 20 лет назад мечтал о свободе, сегодня выбирает рабство, если его тошнит от слов «равенство» и «братство», если он скучает, когда говорят о демократии, и засыпает, когда заходит речь о Конституции, то это еще не значит, что вам не повезло с народом. Это значит лишь то, что кто-то этот народ здорово обманул, и теперь он никому не верит».

 «Приватизация — это первородный грех антикоммунистической (либеральной) революции в России». 

«Приватизация негласно стала «священной коровой» российского посткоммунизма. Ей молятся и Кремль, и многие вожди Болотной площади. Пришла пора ее зарезать». 

«Приватизация была великим искушением, которого русская революция не выдержала». 

За исключением квалификации реформаторских действий начала 90-х гг., как революции ( напомню, что и сам автор сомневается в этом), я в основном разделяю смысл и пафос приведенных цитат. Вот по пунктам краткий суммарный итог моего согласия  с В. Пастуховым:

·                    насчет грабительского характера приватизации;

·                    с характеристикой ее последствий для экономики, для населения, для развития гражданского общества и процесса демократизации, как негативных;

·                    не вполне, но в основном согласна с оценкой позиции коммунистических лидеров (на деле, конечно, а не на словах), встроившихся в систему и почувствовавших выгоду от такой приватизации, как соглашательской (5);

·                    с тем, что попытка завуалированной – «кривой национализации», по выражению автора, или, иначе – ренационализации, «оказалось такой же бандитской, какой была сама приватизация»;

Частично также я разделяю мнение автора, что пересмотр итогов приватизации может привести к катастрофичным последствиям: «Приватизация повсюду проходила одинаково криминально,- пишет Пастухов, - Вся Россия покоится на этом шатком фундаменте. Тронь его, здание может просто сложиться как карточный домик... На первый взгляд ситуация выглядит совершенно безнадежной». Я считаю, что риск, действительно велик, однако не только «на первый», но и на второй и третий взгляд.

Согласна также (правда, не вполне) с утверждением, что « Путин «лечил» Россию, но не вылечил. Своей двусмысленной политикой он лишь загнал болезнь внутрь». Полагаю, что его цели и задачи вообще были несколько иными – во-первых, показать, «кто в доме хозяин» и подчинить строптивых, зарвавшихся нуворишей своей власти. И, во-вторых, привести в большее соответствие установившиеся к этому времени порядки с собственными представлениями « о должном», которые, как мне кажется, не на 100% совпадали с точкой зрения либералов первой волны. Такое лечение, конечно, могло лишь загнать болезнь внутрь.

Не могу не согласиться с автором, что «…Прямой отказ от приватизации был для Путина невозможен, так как он получил власть из рук тех, кто был главным ее бенефициаром. Поэтому он инициировал «кривую национализацию», при которой собственность формально продолжала оставаться частной, но распоряжаться ею без согласия правительства было уже невозможно».  Принимая общий смысл такого утверждения, я не разделяю, однако, мнение, что он этого «хотел». Здесь мы вторгаемся в столь субъективную область мотивов поступков, что судить о них можно лишь очень и очень предположительно. Более реалистично  посчитать такую политику стремлением, как я уже отмечала ранее,  «держать в узде» и под контролем весь бизнес, особенно крупный, могущий уйти «в отрыв».

 Частично согласна также с тем, что «кривая национализация» - результат компромисса между олигархами и властью, но не всегда добровольного. Правильнее было бы, наверное, говорить о принуждении к оному ( т.е. к компромиссу). Хотя в некоторых случаях, он возможно, и устраивает обе стороны.

ЧТО  ВЫЗЫВАЕТ  СОМНЕНИЕ

 Теперь о том, с чем я не согласна и что вызывает сомнение. Прежде всего, это тезис о «левой пробке на правой полосе». Автор пишет: «Возвращение России к либеральной политике возможно через решение задач, которые обычно стоят перед левым движением. После того что реформаторы сделали с Россией в начале 90-х годов, на «правой полосе» образовалась «левая пробка». Теперь на смену «тупику коммунизма» пришел «тупик приватизации»». Что имеется в виду? 

Очевидно (по контексту высказывания) -  что для исправления ситуации и продвижения вперед страна, по мысли В.Пастухова, должна пройти через этап «ренационализации». Т.е., задачи дальнейшего ее развития по либеральному пути потребуют таких преобразований, которые смыкаются с требованиями левых сил. По-видимому, полагая, что только так можно преодолеть «тупик приватизации», он оговаривает, « что ренационализация может быть хотя бы частично проведена за счет простого включения рыночных и конкурентных механизмов.

Автор признает, что это потребует изменений в государственной экономической политике: отказа от поддержки неэффективных производств и введения прогрессивной шкалы налогообложения.

Однако сомнения возникают как по первому, так и по второму пунктам. Соглашусь, что поддержка государством неэффективных производств чревата пагубными последствиями для экономики и социума, но в некоторых ситуациях, если, скажем, речь идет о крупных банках, других системообразующих (например, в отраслях инфраструктуры) или градообразующих предприятий по-иному поступить просто нельзя – ввиду возможных катастрофических последствий для страны и ее населения.

Что касается второго пункта – относительно целесообразности введения прогрессивной шкалы налогообложения, об этом много говорилось и писалось, однако «воз и ныне там». И думается, что не случайно. Проблема тут не только и не столько в риске возможного «бегства капитала» и уклонения от налогов, но, что важнее, в абсолютной незаинтересованности в этом крупного, среднего, даже  малого бизнеса, ориентирующейся на него власти и обслуживающих его идеологов.

На такой шаг могло бы решиться  левоориентированное  правительство, использовать его как лозунг  в пропагандистских целях. Так или иначе – это, вряд ли, дело обозримого будущего. И, вряд ли, осуществление такой программы обошлось бы без яростного сопротивления заинтересованных в сохранении status quo лоббистов, что признает и Пастухов.

 Не менее утопичной представляется и идея о том что «…скрытной мафиозной национализации, которую с 2003 года осуществляет Путин, должна быть противопоставлена альтернативная программа открытой и прозрачной национализации, целью которой является не возврат в советское прошлое, а подготовка почвы для создания по-настоящему конкурентной и свободной экономики». Спору нет: если бы это удалось, то было бы здорово. Но боюсь, что данная ситуация напоминает известный анекдот про слона -  «съесть-то он съест, да кто ж ему даст».

 Страну, имеющую за плечами чуть ли не столетний опыт равнодушного чиновничьего управления, бесхозяйственности, воровства, коррупции, потребительски - безответственного отношения к труду и т.п., очень трудно перевести на иные рельсы. Исторически сложившийся генотип будет сопротивляться переменам и изменить его не удастся, не поменяв в корне социо-культурных и морально-психологических привычек и установок в жизни основной массы населения. А также – парадигмы мышления на принципах гуманитарной этики и ментальности. А это задача даже не послезавтрашнего дня.

Прав, прав был в свое время Георгий Валентинович (Плеханов. – Ред.) , когда сомневался в возможности социалистических преобразований в отсталой императорской России, не видя для этого никаких вызревших предпосылок (что потом и подтвердилось на практике). Как нет их, по моему мнению, и сейчас. Причем не только для социализма, но даже и для цивилизованного, респектабельного капитализма. От таких рассуждений веет глубоким пессимизмом. Насколько он, однако, обоснован?

Вот возможные контраргументы противников подобной точки зрения: научно-технический прогресс кардинально изменил мир к ХХ1 веку, стремительно развивающиеся средства связи и передвижения положили конец изоляционизму и автаркии. Культурные, научные, технологические достижения очень быстро становятся всеобщим достоянием. Стандарты потребления, все еще заметно различающиеся в разных странах, постепенно унифицируются, порождают демонстрационные эффекты. Население государств, отстающих в экономическом и социо-политическом развитии, равняется на самые передовые супердержавы.

В этих условиях неизбежна акселерация  исторических процессов. Вызревание предпосылок для перехода к более цивилизованным моделям государственно-политического  и экономического устройства заметно ускоряется. Современные средства массовой коммуникации не только позволяют любой новости почти мгновенно распространиться по всему свету, но они меняют и сознание людей. Делают его более динамичным. Добавим к этому рост культурно-образовательного уровня  жителей Европы и Северной Америки, да и ряда афро-азиатских и латиноамериканских стран. Их усилившуюся политическую активность. И мы получим некоторое основание для более оптимистического взгляда на потенциальную возможность прогрессивных перемен в общественно-политическом и социально-экономическом устройстве отстающих государств.  В том числе, конечно, и в России. Особенно, если учесть ее заметную продвинутость в степени компьютеризации и интернетизации.

МОГЛО  ЛИ  БЫТЬ  ИНАЧЕ? 

Так кто же все-таки более убедителен в споре оптимистов-энтузиастов с пессимистами-скептиками по вопросу об «альтернативной программе открытой и прозрачной национализации»  и о «создании конкурентной и свободной экономики»? Прежде чем попытаться ответить на него, необходимо, как мне кажется, вернуться к двум сформулированным в начале историко-философским проблемам: могло ли развитие России  пойти по-иному пути после Горбачева? И при каких условиях?  И, второе – можно ли сегодня прервать углубляющийся тренд на откат к привычным, глубоко укоренившимся за советские десятилетия формам управления экономикой и обществом?

Выше уже затрагивалась данная тема. Правда, лишь в самом общем виде. Ее вообще нельзя решить, что называется, «по-быстренькому». Это предмет серьезного исследования. Здесь же можно вкратце добавить только ряд соображений. В основе которых лежат, как уже указывалось, сомнения в том, что курс начала 90-х на ускоренную приватизацию и отпуск цен был единственно возможным и правильным в тех условиях.

Мне представляется, что осторожная политика М. Горбачева, за которую его ругали, называя трусливой и нерешительной, была тогда ситуативно вполне оправданна. Но в результате от него отшатнулись даже те, кто раньше поддерживал. И тем самым уже в то время, а не после путча, была предопределена (по принципу маятника) неизбежность перехода к более решительным шагам.

Критика Михаила Сергеевича бывшими сторонниками, на мой взгляд, и оказалась тем спусковым крючком, который подтолкнул его противников к активным действиям. Путчисты, подобно Ленину в Октябре 17-го, почувствовали благоприятность момента (ослабление позиций президента, утрату им поддержки) и отважились пойти ва-банк: вспомним пресловутое – «вчера было рано, а завтра будет поздно».

 Вся логика известных последующих событий вела к эскалации конфликта между адептами и оппонентами нового экономического курса на ускоренные реформы. Адепты победили. Поддержанные Ельциным, предоставившим им карт-бланш, они повели страну к дикому капитализму, не считаясь ни с чем, отмахиваясь от возможных негативных последствий своих действий для страны и населения. Или же не в полной мере просчитывая и понимая их, а, может быть, и сознательно  пренебрегая  – «лес рубят, щепки летят».

В который раз в российской истории радетели перемен ( разного идейно-политического окраса) поддались искусу нетерпения, так хорошо описанному Ю.Трифоновым в одноименном романе. Психологически это понять можно: не где-то там за горизонтом, а еще при своей жизни хочется увидеть в реальности желаемые изменения, к которым стремишься и призываешь других. Но на деле данный феномен вновь сыграл свою роковую роль, как мне кажется. И  в конце концов не он ли обусловил обратный ход пресловутого «колеса», начавшего уже чуть ли не вскоре после прихода ельцинистов к власти вращаться вспять?

При всей неблагодарности подобных занятий, представим себе на минуточку, что ничего из того, что было в действительности, не случилось: ни путча, ни Беловежских соглашений, ни гайдаро-чубайсовских реформ. У власти по-прежнему  демократы первой волны во главе с Горбачевым (или неким «X», но на той же умеренной платформе). В стране новая Конституция, ставящая во главу угла социальные ценности, предусматривающая разнообразные свободы в политике, допускающая частную собственность в услугах, производстве и торговле, однако при сохранении в руках государства основных цено- и системообразующих отраслей – инфраструктуры, банковско-финансовой сферы, так называемых гигантов индустрии.

Тут сразу же может возникнуть вопрос – а сочетаемы ли в принципе демократические свободы с сохранением  госсобственности в качестве преобладающего уклада экономики? Хлебнувши изрядно тоталитаризма в советское время и сытые им по горло, многие идеологи свободного рыночного хозяйства априори предполагали, как бы отталкиваясь от противного, что экономическая самостоятельность частных производителей создает предпосылки (и основу) и для их политической независимости.

 Отсюда вытекало, что стоит только государству отказаться от роли собственника, как сами собой исчезнут язвы и болячки социалистической  системы хозяйствования. И с этой стороны ничто уже не будет мешать развитию демократии в стране. Это мировоззрение имеет своих сторонников и сейчас, хотя, казалось бы, история становления капитализма в России в постперестроечную эпоху дает достаточные основания сомневаться в его безотносительной и однозначной правильности.

Так все-таки – могло ли развитие пойти по-другому? Или его историческая предопределенность неизжитым наследием прошлого не позволила бы соскочить с привычной дорожки? На такой вопрос трудно ответить однозначно. А, может быть, и невозможно. Поскольку здесь мы имеем дело с очень сложными, многофакторно-обусловленными  и разно направленно ориентированными процессами. С борьбой тенденций и контртенденций, предсказать исход которой можно лишь с большой долей вероятности.

 Конечно, как всякие альтернативные (тому, что произошло в действительности) сценарии развития, они имеют весьма ограниченную область  применения -  в рамках философии истории. На данную тему интересно и небесполезно порассуждать, но это скорее «игра в бисер».

 К  чему мог бы привести эволюционный, а не радикальный путь реформирования страны? И какой из них больше соответствовал задачам и условиям преобразования России в современное демократическое государство? Пожалуй, я ответила бы так: генетически предопределенная склонность ее к соскальзыванию на авторитарно-централизованные рельсы управления действовала бы, как мне кажется, в обоих случаях.

 Но постепенные реформы, а не поспешные и плохо продуманные по своим  последствиям, не ударили бы столь  больно по населению – это во-первых. И, во-вторых, вероятность (и количество) всего того негатива, на который указывает в своей статье  В. Пастухов, была бы, думается, меньше. Хотя мне могут возразить, что подобный путь развития напоминает «отрубание хвоста у собаки по частям».

Однако мог ли такой курс вообще быть реализован в тех исторических условиях? Полагаю, что такая возможность была. И в не меньшей степени, чем программа быстрых радикальных преобразований.

Почему же не получилось? Притом, что объективные предпосылки к этому существовали: изношенный механизм, коли его приходится переделывать на ходу, зачастую легче поддается ремонту по частям, нежели полной замене в один прием со всеми  вытекающими отсюда рисками.  Причину вижу в том самом феномене нетерпения, о котором уже упоминала. И который привел к радикализации настроений в кругах влиятельной элиты (поддерживавшей первоначально М. Горбачева). А в итоге к его отставке и приходу к власти младореформаторов во главе с Б. Ельциным.

На это мне могут возразить, что даже если бы сторонники Михаила Сергеевича не отшатнулись от него, не факт, что им удалось бы успешно подталкивать его к более решительным шагам в направлении рынка и свободной экономики, преодолевая все возрастающую осмотрительность и боязнь совершить что-то непоправимое. Вынуждена с этим согласиться. И тем не менее шанс был. И он оказался не использованным.

НЕ  КТО  ВИНОВАТ,  НО ЧТО ДЕЛАТЬ

Так что же? Получается, что виновники все-таки есть.  Не думаю, однако, что это можно оценить в таких категориях. Разве кто-то может быть повинен в том, что попросту не смог  чего-то предусмотреть или не допустить по независящим от него причинам. Вот почему, как мне кажется, не стоит возлагать всю полноту ответственности за происшедшее на демократов перестроечной поры. Если их и можно  в чем-то упрекнуть, так только в том, что поддавшись нетерпению, многие из них слишком поспешно отвернулись от своего лидера, не обеспечили ему той поддержки, которая могла бы вывести на совсем иной путь развития. Что же касается пришедшей на смену им ельцинской гвардии, то повторюсь: эти люди ничему не изменяли, а  просто смотрели на все по-иному и действовали со своим представлением о «желаемом завтра».

Но оставим очень скользкий и спорный вопрос о виновниках в стороне. И вернемся к статье В.Пастухова – к тезису, уже упомянутому выше: об «альтернативной программе открытой и прозрачной национализации»  и о «создании конкурентной и свободной экономики». Достаточно ли он реалистичен? И при каких условиях это могло бы произойти? Автор, хоть и оговаривается, что не имеет рецепта, но на кое-какие возможности все-таки указывает. И с ним нельзя не согласиться.

Прежде всего, он подчеркивает, что «Задача национализации состоит в том, чтобы вывернуть Россию из того зигзага, в который ее закрутила криминальная приватизация… что та национализация, которую устроил Путин на паях с кооперативом «Озеро»… категорически не устраивает. И только потом, когда все завалы будут расчищены, Россия сможет вернуться к идее приватизации, но уже на рыночных и законных условиях».

Но как же этого добиться? Автор признает, что попытка со стороны властей действовать простым волевым приемом может привести к чрезвычайно опасным социальным катаклизмам. «На первый взгляд ситуация выглядит совершенно безнадежной.- пишет он, - Приватизация — это консервант для нынешних экономической и политической систем. Их нельзя изменить, не пересматривая ее итогов. В то же время пересмотр итогов приватизации 20 лет спустя может дать старт к такому жесткому переделу собственности, который ни одно правительство не будет в состоянии контролировать». Зададимся вопросом:  а возможен ли в принципе относительно безболезненный вариант таких преобразований?

В.Пастухов приводит в качестве такового (как первые шаги на этом пути) – отказ от поддержки неэффективных предприятий государством и введение прогрессивной шкалы налогообложения. С некоторыми оговорками, о которых я писала выше, данные идеи безусловно следует принять. Тем более, что их признают многие. Другое дело: достаточно ли этого, чтобы в корне изменить ситуацию? И сколько на то потребуется времени?

Автор подчеркивает, что хотя у него нет конкретной программы, «Трудность задачи, однако, не освобождает от необходимости искать решение». Кто бы спорил. Но в том-то и проблема, что решения, конечно, будут найдены. И даже, скорее всего, не одно: их, вероятно, будет множество. И тогда на первый план выдвинется вопрос о поиске консенсуса, что  неизбежно приведет к обострению идейно-политической борьбы.

 Понятно, что партии левоцентристского толка не могут обойти в своих программных документах эту тему (с истинными же «леваками» примерно все ясно – «отнять и поделить»). Однако их неумение договариваться, искать компромиссы, действовать сообща, продемонстрированные за два последних десятилетия, порождают скепсис относительно перспектив реализации выдвигаемых предложений в обозримом будущем. Что делает (наряду с прочими сомнениями) проблематичной саму возможность постепенного, эволюционного перехода к «открытой и прозрачной национализации» и «свободной конкурентной экономике». 

Революционный же путь и нежелателен, и опасен для страны. Не приведи Бог, как говорится... Но все может быть. С моей точки зрения, самым предпочтительным, да и наиболее надежным способом решения проблемы могли бы стать преобразования, начатые сверху. Тем более что прецедент уже был – горбачевская перестройка. Кто сказал, что  невозможно повторение? Для России появился бы второй шанс. При условии, разумеется, что были бы извлечены все уроки из первого. Скажете: утопия? Время покажет. 

ВМЕСТО  ЗАКЛЮЧЕНИЯ:  АПОЛОГИЯ  ПЕССИМИЗМА

Должна признаться, что я довольно пессимистично смотрю на скорое и линейное продвижение России в сторону  твердой демократии,  многоукладной экономики, цивилизованного рынка и социального государства.  По крайней мере, в ближайшей исторической перспективе. Для обоснования  такой позиции есть немало аргументов. Но этот вопрос требует отдельного и детального рассмотрения.  Не претендуя на оригинальность и новизну, ограничусь здесь лишь некоторыми самыми общими соображениями.  Тезисно:

1. Человеческим сообществам, как части живой природы – биоценоза  –  свойственны  проявления  и эгоизма, и альтруизма.  В борьбе между этими двумя  тенденциями  складывалась история, осуществлялся  прогресс, развивались социально-экономические  отношения;

2. Отсюда вытекает, что люди движимы в своем поведении стремлением, с одной стороны, к максимальной выгоде, с другой – готовы поступаться собственными интересами ради каких-то общих целей, выживаемости целого (6);

3. Исходя из этого, можно утверждать, что капитализм вполне естественен, родственен и близок человеческой природе;

4. Однако, в процессе эволюции (классовой борьбы – по Марксу) он выработал  для самосохранения  защитительные механизмы, ограничивающие  неуемные желания  людей «грести под себя»;

5. Это стало возможным благодаря формированию институтов гражданского общества, росту политического самосознания населения, укреплению демократических принципов в управлении государством; нравственному прогрессу общества;

6. Россия в этом отношении сильно отставала от развитых  государств Европы и Северной Америки еще до Октябрьского переворота, а за 70 лет советской власти ситуация стала только намного хуже;

7. В условиях сталинской тоталитарной диктатуры и дальнейшего авторитарного руководства не могло и речи идти о саморазвитии гражданского общества, навыков борьбы за свои права и солидарного отстаивания интересов;

8. К горбачевской перестройке страна подошла совершенно неподготовленной к переходу на демократические рельсы;

9. Ленинский тезис о том, что «можно начать сначала» с установления правильной власти, а затем подтягивать до нужного уровня  население, доказал свою историческую несостоятельность;

10. Именно поэтому, собственно, реформы начала 1990-х гг. и не могли закончиться ничем иным, чем закончились, хотя формы и методы их проведения могли быть и более щадящими.

Вновь вспоминается мудрый Георгий Валентинович. А еще известная пого­ворка – «И рад бы в рай, да грехи не пускают». Но это не значит, что путь к свобо­де и демократии закрыт для  России в принципе. Однако, очевидно, он будет до­лог, труден и непрям. Изменение самосознания людей, их менталитета – самая большая проблема  и препятствие на данной дороге.  Успешно преодолеть их страна сумеет, только идя в фарватере наиболее развитых государств, следуя за ними.  И не поддаваясь на искусы нетерпения. Иного способа просто нет (7).

Пересмешник.

23.02-2.03.2013

(1) Я оставляю здесь за скобками  саму по себе очень важную проблему: а возможно ли в принципе – в один прыжок перескочить из одной формации в другую? Это тема отдельного исследования. Попутно замечу, что, несмотря на все мои старания избегнуть марксистской терминологии в определениях, это не вполне удается. Полагаю, не случайно.

(2) Более того, в своих либеральных устремлениях руководство страны идет даже дальше многих  развитых государств, последовательно снимая с себя полномочия и ответственность за состояние дел в отраслях социальной инфраструктуры – в образовании, науке, культуре, здравоохранении, социальном обеспечении и т.д. По всей видимости, оно хочет дистанцироваться от участия в непосредственном производстве услуг в этих сферах, но сохранить за собой надзорно-контролирующие функции.         

(3) Сейчас многие ставят в упрек ее разработчикам перекос в сторону пропрезидентской республики. Я согласна с тем, что была допущена серьезная ошибка (но не предательство) в угоду сиюминутным политическим интересам. В такой стране, как наша, с вековыми деспотическими устоями и имеющей за плечами 70-летний опыт существования в условиях тоталитаризма, этого нельзя было допускать. 

(4) Клямкин И. Замысел без воплощения  // Молодой коммунист. - 1973. - N 5. - С. 94-102.

(5) Слишком уж разные в коммунистической верхушке люди, чтобы о них можно было бы судить «одним чохом».

(6) Впервые в России об этом заговорил еше в 1971 г. известный генетик В.П. Эфроимсон, опубликовав в «Новом мире» статью «Родословная альтруизма» (№ 10).

(7) На днях я случайно наткнулась на  размышление известного писателя М. Веллера на эту тему. Не могу не привести его здесь. Вот оно:

«Скажите, как можно строить коммунизм либо капитализм с таким народом? Видимо, нельзя. Иногда я сочувствую до слез нашим правителям, какими бы они ни были. Потому что если вдруг представить, что они станут чисты как вздох младенца, они будут благоухать как фиалки и сияние неземное будет исходить из их глаз и они захотят положить жизнь своя на алтарь народа своя, они могут повеситься сразу, потому что не получается. Это ужасно». 
(М. Веллер, 22.02.2013, Особое мнение, Эхо Москвы). В своем пессимизме я не дохожу, конечно, до таких глубин отчаяния. Но что-то в этом есть. Какая-то сермяжная правда.