Адрес магазина «Свои книги»: Кадетская линия, д. 25 (угол 1-й линии и Среднего проспекта).

18 февраля 2013 года Михаилу Михайловичу Молоствову исполнилось бы 79 лет. А. А.

Из «Википедии»:

Михаил Михайлович Молоствов (18 февраля 1934, Ленинград – 21 апреля 2003, Санкт-Петербург) — российский правозащитник, политический деятель, философ, публицист. Депутат Государственной думы России (1993-1995).

Семья и детские годы

Родители — Михаил Владимирович и Александра Павловна Молоствовы, артисты. В 1935 в ходе операции «Бывшие люди» («Кировский поток») был выслан с родителями из Ленинграда из-за их дворянского происхождения. Жил с родителями в Ржеве, Саратове, Петропавловске (Казахстан), в эвакуации), Омске.

Учёба и диссидентская деятельность

Окончил философский факультет Ленинградского государственного университета (1957). За выступление на общефакультетском собрании с призывом к демократизации общества был лишён именной стипендии; ему было также отказано в поступлении в аспирантуру. После окончания университета он вернулся в Омск и работал ассистентом кафедры марксистско-ленинской философии местного сельскохозяйственного института.

В конце 1956 — начале 1957 Молоствов написал «Status quo» — свою первую работу, в которой он подверг критическому анализу советскую государственную систему и потребовал: «1.) Явности политической жизни („Массы должны знать все“, — писал В.И. Ленин); 2.) Всенародного покаяния сообщников Сталина и всенародной реабилитации жертв сталинского террора; 3.) Гарантий от рецидивов бериевщины». В те годы, как и многие другие молодые оппозиционеры-шестидесятники, Молоствов стоял на марксистских позициях, в последующие годы и до конца своей жизни он продолжал следовать методологии марксизма и убеждениям демократа.

КГБ оценил его работу как «антисоветский документ программного характера» и обвинил его в том, что вместе со своими друзьями (Леонтием Гараниным, Евгением Козловым и Николаем Солохиным) Молоствов готовился к созданию антисоветской организации.

25 июля 1958  Молоствов был арестован в Ленинграде. Также были арестованы и его товарищи. Приговорён вначале к пяти (приговор отменен из-за «мягкости»), затем к семи годам лагерей по ст. 58-10 и 58-11 УК. Срок отбывал сначала в Воркутлаге, а затем в Дуюравлаге в Мордовии. Освобождён в 1965.

После освобождения был учителем в сельских школах Карелии, Новгородской, Псковской и Омской областей. В 1983 переехал в посёлок Еремково Удомельского района Тверской (тогда еще Калининской) области. Там преподавал в школе, а затем работал почтальоном.

Поддерживал постоянные связи со своими лагерными друзьями, с правозащитным движением, печатался в самиздате. Его статьи о социальном, политическом и нравственном состоянии советского общества помещались и в выходивших за рубежом журналах и сборниках — «22», «Синтаксис», «Форум», «СССР — Внутренние противоречия», «Посев», «Страна и мир», их тексты транслировались в эфире радиостанции «Свобода».

Политическая деятельность

Активно участвовал в работе общества «Мемориал». Выступал на митингах, участвовал в первой в Ленинграде массовой демонстрации в защиту демократии 25 июня 1988.

В 1990-1993 — народный депутат России, член Верховного Совета России, входил в состав фракции «Радикальные демократы» и «Коалиции реформ». Был среди немногих депутатов, выступивших против бесплатной приватизации думцами московских служебных квартир. Во время политического противостояния  1993 поддержал Б.Н. Ельцина. В 1993-1996 — член Комиссии по правам человека при президенте России. Был членом Комиссии по вопросам помилования при президенте России, выступал против смертной казни.

В 1993—1995 — депутат Государственной думы, член фракции «Выбор России». Член комитета по организации работы Государственной думы, председатель Комиссии по депутатской этике. Активно и последовательно выступал против войны в Чечне. В конце 1994 с группой депутатов Госдумы, пытавшихся остановить войну, ездил в Грозный и находился там под обстрелом и бомбежками в течение всей его затянувшейся осады и штурма. В 1995 был в группе депутатов, журналистов и правозащитников, предложившей себя Шамилю Басаеву в обмен на захваченных в буденновской больнице заложников. Был отпущен вместе с другими добровольными заложниками после возвращения басаевцев в Чечню.

Один из немногих депутатов, добровольно отказавшихся от предоставляемых профессией привилегий, и добровольно сдавший в казну государственную квартиру. Был членом партии «Демократический выбор России». После её самороспуска в связи с созданием СПС вступить в последний отказался. Жил в Петербурге, занимался публицистической деятельностью. По словам Елены Боннэр, «один из самых заслуженных и истинных по беспримерному идеализму диссидентов, один из самых чистых политиков — потому и ушедших от нее, что не выносил на дух грязи, один из самых умных людей России — человек железной стойкости и не представимой легкости характера».

 Труды

·                                 Прямые, которые не пересекаются. М., 2000.^[3]

·                                 Из заметок вольнодумца: Сборник статей. СПб., 2003.

·                                 «Ревизионизм — 58» Опубликовано в: Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. М.: Прогресс — Феникс — Atheneum, 1991. С. 577—593.

**

Опубликовано в журнале:
«Знамя» 2001, №4

М. Холмогоров

Лагерная кличка — Монтень
Михаил Молоствов. Прямые, которые не пересекаются. М.: ЗАО «Редакция газеты «Демократический выбор», 2000. .

Не мудрствуя лукаво, оформитель книги поместил на обложке портрет автора. И правильно сделал! На вас, читатель, с печальной иронией глядит народный депутат России: ирония обращена во внешний мир, туда, где коллеги-депутаты делят московские квартиры, распускают руки, спят на заседаниях или прогуливают таковые; печаль — в мир внутренний, где совесть одиночки скорбит о том, что и во власти что-то не удается переменить мир к лучшему.
Жаждущие последовательных — от беззаботных и трогательных картинок детства до мудрой зрелости — мемуаров будут разочарованы: хоть и не обидел Господь жизнь Михаила Михайловича Молоствова событиями, биография автора проходит сквозь книгу пунктиром, а эпизоды ее, будь то мордовский лагерь, продливший студенчество как мироощущение, или «Ордена Ленина, имени Жданова» учебное заведение, новогодняя ночь в грозненском президентском дворце под грохот отечественных танков или экскурс в древненовгородские корни гигантского генеалогического древа, рассыпаны в беспорядке, ибо их вызывает из памяти не закон поступательного движения во времени, а вольная цепь ассоциаций свободного мыслителя.
А повод к размышлениям весьма невесел. В России, замученной незавершенными реформами, заметно поубавилось сторонников свободы и демократии, а память об унижениях в большевистском рабстве оказалась на удивление коротка. И опять из могил доносятся хриплые призывы Леонтьева и Победоносцева: «Не созрела Россия для демократии. Надо бы подморозить!». С высоты удивительного жизненного опыта, вместившего коридоры Большого дома на Шпалерной и Белого дома на Краснопресненской набережной, Молоствов находит единственный достойный ответ:
«Когда сама жизнь с любой точки зрения навязывает тебе неумолимый вывод: твоя страна еще не доросла до демократии в подлинном смысле этого слова, нелепо переть против очевидности только потому, что вокруг тебя ликуют вяленые воблы: «Не доросла! Не доросла! А мы-то что говорили! Плетью обуха не перешибешь! Уши выше лба не растут!».
Честное признание поражения не означает ОТРЕЧЕНИЯ от своих убеждений, если они тебе дороги...
Именно потому, что мы еще не доросли до того состояния, когда нормы демократического общежития становятся общепринятыми, приобретают прочность народного предрассудка, необходимы нам политические деятели, несущие в себе заряд незаурядной нравственной и интеллектуальной силы, личности масштаба А.Д. Сахарова. И чем больше их будет, тем лучше.
Напротив, уменьшение количества последовательно мыслящих демократов отдаляет час победы подлинной демократии.»
Только выстраданная мысль достигает ясности изложения. Отметим оригинальность и точность формулы «прочность народного предрассудка». Мы же привыкли пренебрегать понятием «предрассудок», тем более — «народный». Кстати, наша привычка эмоционально окрашивать абстрактные понятия — тоже своего рода предрассудок. Только интеллигентский. А крепость народного Молоствов на своих боках испытал. Из деревенских диалогов — старушка спрашивает младшую дочь Молоствова: «Читали в газетах про твоего папашу. Уважительно пишут. Вот только не поняли мы: он сам Кирова-то убил или его родители?». Даже людская любовь к нему, чужаку, обрела форму весьма причудливую. Когда Михаила Михайловича и Екатерину Мустафьевну, сельских учителей, вернейшим способом — интриг — выжили из школы, народ взбунтовался и пошел заступаться за жидов. И, похоже, званием этим автор книги гордится не меньше, чем гербом рода Молоствовых, высочайше утвержденным его императорским величеством Александром III. Не раскрашенный щит, а дружба одного из предков с самим Пушкиным составляет истинную гордость отпрыска старинного дворянского рода. Что же до жида, то приговор оформлен давным-давно Мариной Цветаевой:

В сем христианнейшем из миров
Поэты — жиды!

А Молоствов — поэт. Не по профессии и даже не по выработанной в тюрьме и лагере привычке зарифмовывать свои мысли — по мироощущению, по неутолимой жажде додумываться до истины, за что и получил кличку Монтень. И не только додумываться, но и жить в соответствии с мыслями, а не по произволу обстоятельств. Как истинный поэт, Молоствов обладает той силой обаяния, которая притягивает к нему людей столь же ярких, как он сам. Это началось еще в университете, когда на огонек сравнительно свободной, пока еще марксистской мысли слетались мотыльки-студенты — Николай Солохин, Евгений Козлов. И к полной свободе шли уже по этапу через мордовские лагеря. И в депутатстве круг Молоствова составляют личности незаурядные — Сергей Ковалев (депутатская кличка — не с легкой ли молоствовской руки? — Садамыч), Валерий Борщев, Анатолий Шабад, Сергей Юшенков.
В нашей жизни, полной лукавства и лжи, драматизм возникает в ту минуту, когда хотя бы один человек говорит правду. Он тут же становится всем чужд и неудобен, в его присутствии как-то неловко делать подлости, а как без них проживешь в достатке? Молоствов испытал это отчуждение на себе даже в лагере среди единомышленников — он ведь там не носился с фанаберией «я политический», не манкировал в соответствии с этим обязанностями, а трудился добросовестно, пилил и пилил. Что уж говорить о депутатах, деливших казенные квартиры и хлопотавших о привилегиях. Недавно с государственных высот спустилась фраза: «Народ у нас правильный». Так вот Молоствов решительно во всех своих проявлениях неправильный сын правильного народа. Но едва такой дон кихот уходит, тут же образуется брешь. Из деревни Рамушево, где начальство сожрало Молоствовых, годами шли письма школьников и родителей — вернитесь. Да и Дума, кажется, осиротела без Молоствова... Не стоит село без неправильного.