Кажется, только один раз, в годы Перестройки, судьба свела меня с Леонидом Михайловичем Баткиным. Но  это было глубокое и яркое впечатление, которое с тех пор берегу.  Леонид Бвткин был уникальным специалистом по итальянскому Возрождению, но при этом не менее глубоко погруженным в современность. Это прекрасно сочеталось. Ибо было в нем что-то общее с гениями Возрождения – мыслителями, деятелями и Творцами.

Читая актуальную публицистику Л. Баткина (а до его историко-культурогических произведений, увы, не дошли руки), я всегда ловил себя не безусловном доверии и согласии с его позицией, т. к. исповедуемые им ценности гуманизма были самым надежным «мерилом всех вещей». Хоть в 60-е , хоть в 80-е, хоть в 2000-е гг.. Он был Человеком на все Времена.

А. Алексеев. 29.11.2016.

**

Из портала «Грани»

Умер культуролог Леонид Баткин

29.11.2016

В Москве на 85-м году жизни умер историк, культуролог, публицист Леонид Баткин. Об этом сообщили его коллеги и знакомые.

Баткин - один из крупнейших в мире специалистов по культуре Возрождения, исследователь поэзии Данте и Петрарки, художественного и научного творчества Леонардо да Винчи. Действительный член Американской академии по изучению Возрождения. В 1989 году Совет министров Италии присудил Баткину за книгу о да Винчи премию по культуре.

После окончания в 1955 году Харьковского госуниверситета Баткин преподавал в Харьковском институте искусств. В 1959 году защитил кандидатскую диссертацию. В 1967 году Баткина уволили за "грубые идеологические ошибки", в том числе за "пропаганду чистого искусства и формализма".

С 1968 года работал в Институте всеобщей истории АН СССР. В советское время ему не давали защитить докторскую диссертацию. Степень доктора Баткину присвоили в 1992 году по совокупности работ на тему "Итальянское возрождение как исторический тип культуры". С 1992 года Баткин работал главным научный сотрудником Института высших гуманитарных исследований РГГУ.

В 1979 году Баткин стал участником самиздатского литературного альманаха "Метрополь".

Баткин, один из старейших исследователей социально-политических процессов в России, много работал как публицист. В 1988 - 1991 годах Баткин был одним из руководителей клуба "Московская Трибуна". В 1990 - 1992 годах участвовал в деятельности движения "Демократическая Россия". Баткин - составитель сборника "Конституционные идеи Андрея Сахарова", изданного в 1991 году.

В марте 2003 года Баткин поставил подпись под обращением деятелей науки "Остановим чеченскую войну вместе". В мае 2010 года подписал обращение российской оппозиции "Путин должен уйти".

**

Из блога Г. Явлинского:

Леонид Баткин. Не боясь своего голоса

29.11.2016

Ушел из жизни историк и культуровед Леонид Баткин. Леонид Михайлович был очень близким человеком и «ЯБЛОКУ», и мне лично. Беседы с ним всегда были событием для меня.

Выдающийся ученый, специалист по итальянскому Возрождению, он не запирался в так хорошо изученное и понятое им время, - он видел современные события в контексте Большого времени. Из всех политических российских партий Баткину было интересно «ЯБЛОКО». Мы ценили это и видели в его интересе близость не только общественно-политических взглядов, но общечеловеческих. Это было для нас очень важно.

Когда-то он написал замечательную статью «Не боясь своего голоса» про фильм А. Тарковского «Зеркало». Название ее выражает не только идею фильма, но и взгляд Л.М. Баткина на каждого человека: надо жить, не боясь своего голоса. Как и жил Леонид Михайлович.

Вечная память.  

Г. Явлинский

**

Лучшие книги Леонида Михайловича Баткина:

- Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности.Издательство: «Наука» 1989 г.

- Итальянские гуманисты. Стиль жизни и стиль мышления Издательство: «ЛЕНАНД» 2014 г.

- Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления. Издательство: «Книга по Требованию» 2012 г.

- Европейский человек наедине с собой. Очерки о культурно-исторических основаниях и пределах личного самосознания. Издательство: «РГГУ» 2000 г.

- Пристрастия. Издательство: «РГГУ» 2002 г.

- Пьетро Аретино и конец итальянского Возрождения. Издательство: «РГГУ» 2009 г.

- Данте и его время (Поэт и политика). Издательство: «Наука» 1965 г.

- Итальянское Возрождение. Проблемы и люди Издательство: «РГГУ» 1995 г.

- Личность и страсти Жан-Жака Руссо. Издательство: «РГГУ» 2012 г.

- Эпизоды моей общественной жизни. Издательство: «Новый хронограф» 2013 г.

- Пьетро Аретино как религиозный писатель. Издательство: «РГГУ» 2005 г.

- Леон Альберти и Леонардо да Винчи о жесте и живописи. Издательство: «РГГУ» 2002 г.

- Микеланджело и его время (Авт.: Вера Дажина, Леонид Баткин, Александр Аникст, Михаил Либман, Ренато Гуттузо). Издательство: «Искусство» 1978 г.

- Тридцать третья буква. Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. Издательство: «РГГУ» 1997 г.

**

О ПОЛЬЗЕ ИСТОРИИ… И «ВРЕДЕ» ИСТОРИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ

Леонид Баткин

О движении истории в будущее

Леонид Михайлович Баткин (р. 1932) – историк, литературовед, специалист по истории и теории культуры.

Посвящаю свои заметки тем, кто, возможно, высказывал подобные соображения до меня; тем, кто сочтет их достаточно серьезными; тем, кто пожелает над ними поразмыслить, но не согласится.

1

Не выглядит ли нелепым само название?

Ведь так трудно понять прошлое, даже если о нем очень многое известно, что ж рассуждать о том, что мы, по определению, не можем знать?

Вправе ли гуманитарии подражать физикам, которые были уверены в необходимости единой теории поля до создания такой теории? Или астрофизикам, которые мало что знают о «черных дырах», однако принимают их не только как наблюдаемый факт, но и как решающий фактор устроения космоса? А еще раньше они же подарили поэтам вполне научное понятие «антимиров». Ныне космологи размышляют о «темной материи» и «темной энергии», о которых ровно ничего не известно, кроме того, что они невидимы и заполняют 95% нашей Вселенной. И что, по-видимому, только совершенно неведомыми антигравитационными свойствами «темной энергии» можно объяснить сравнительно недавнее потрясающее открытие. Расширение Вселенной не замедляется, а ускоряется!

То есть, хотя идея первоначального «большого взрыва», породившего мир вместе с временем и пространством, по-прежнему доказательна, гипотеза о неизбежном в будущем сжатии и гибели нашей Вселенной – зависает.

Более того: мы слышим от астрофизиков окончательно сводящие нас с ума, но вполне нешуточные предположения о том, что вселенных, кроме нашей, много… С какими-то другими временами и другими пространствами… Это вновь подтверждает физику Эйнштейна. И заодно поразительные фантазии на эту же тему Джордано Бруно.

Я, ничего не смысля в естественных науках, тем не менее, именно в качестве гуманитария, по правде говоря, нахожусь под величайшим впечатлением от научных успехов последних двадцати–тридцати лет, особенно в физике и генетике. Это самые важные – и не просто научные, но и всемирно-исторические события на рубеже XX–XXI веков. И они прямо или косвенно должны отразиться на самосознании человечества и на понимании нами своего загадочного места в мире.

Мы, гуманитарии, не имеем в своем распоряжении ни высшей математики, ни изощренного спектрального анализа или излучений разного характера и диапазона. У нас нет космических телескопов и вообще экспериментальных инструментов.

Тем не менее, как я убежден, мы не способны ответственно судить о прошлой истории людей, если не соотносим ее с той или иной, пусть остающейся, разумеется, за рамками каждого конкретного исследовательского текста, концепцией всемирности. Иначе говоря, если мы не соотносим ее с тем, как связано прошлое – в качестве уже состоявшейся части истории – с ее будущим продолжением.

То есть с Историей как целым.

Известно, что у гуманитариев принципиально иная наука. Но, безусловно, странным образом тоже вполне наука. Об этом написаны тысячи работ.

Так почему бы и нам не отважиться, простите, воспарить. То есть, оторвавшись от своих конкретных тем и задач, а точней – параллельно с ними, решиться на разумные научные гипотезы о характере движения истории в будущее. Или, выражаясь по-другому, исходить из понимания предметных изменений самой исторической всемирности.

Мы, ныне живущие, случайно застали ее в некой точке временнóй оси. На этой оси прошлое уже отложено, но всегда обрывается отточием…

2

Неандертальцы – это уже несовершенные люди, охотники... Неизвестно с полной достоверностью, умели ли они говорить. Росписей в их пещерах не оказалось. Ни одного текста, естественно, тоже. Хотя, если не ошибаюсь, совсем недавно найдены какие-то значки, не поддающиеся расшифровке. Они жили только маленькими группами по 15–25 человек, и всего их было в мире тысяч тридцать. Но они были разбросаны по всей Евразии. Им, несмотря на ледниковые периоды, было подарено 200–300 тысяч лет существования, за которые они ничуть не изменились. Они полностью исчезли примерно 30 тысяч лет тому назад, предварительно смешавшись с более предприимчивым, уже современным видом человека. И стали, таким образом, в некоторой мере нашими прямыми предками.

Их вытеснил иной биологический вид человека, homo sapiens, появившийся 40–50 тысяч лет тому назад. Появились мы…

Следовательно, уже первая предысторическая (первобытная) стадия оказалась короче предыдущей. Эта закономерность – ускорение смены стадий развития – интересна для нас, потому что она продолжилась и в истории как таковой, отмеченной динамичными и качественными изменениями. Динамизм этот сперва был весьма относительным, но начал бешено усиливаться, особенно в наши дни.

Письменная история родилась только что, в космическом масштабе – нынче утром. Даже в Индии максимум 9–10 тысяч лет тому назад. Но продлится после нас (если исключить возможность погибельных космических или тектонических катаклизмов) – сотни и сотни тысячелетий. Не так ли?

Если так, то что из этого следует? Какое отношение это имеет к всегда конкретной работе историков над сугубо эмпирическими источниками?

Мой покойный друг Арон Яковлевич Гуревич любил повторять, возражая против отвлеченных предположений: «Я зануда-историк». И впрямь, каждый гуманитарий обязан быть занудой. Но почему же только гуманитарий? Им должен быть каждый работник науки – точной, либо неточной, либо нашей (как выразился Сергей Аверинцев) инонауки.

Вместе с тем мы понимаем, что находимся посреди (но отнюдь не в хронологической середине) истории. В дальнейшем по мере остывания Солнца предстоит полное уничтожение жизни на нашей планете – этом космически-провинциальном Урюпинске неподалеку от Солнца, в свою очередь удачно оказавшегося достаточно далеко от губительно-раскаленного центра Млечного Пути, одной из двухсот миллиардов обнаруженных за последние годы галактик.

Зануды мы или не зануды, помимо исторической науки есть еще та или иная философия истории. Научно ли ею заниматься? В той мере, в какой она метафизическая философия, – нет, ибо философия не наука. В той мере, в какой она предметная философия истории, – бесспорно, да. Наиболее насущна она сегодня для нас, взыскующих ответа на вопрос «Что дальше?». (Жаль, что некоторые мои превосходные и успешные коллеги поглядывают на нее пренебрежительно, считая, что научно только то, к чему можно уверенно прикоснуться.)

Почему же философия истории необходима? Потому что, повторяю, нельзя судить исторично о любом, сколь угодно частном, то есть сильно ограниченном во времени и пространстве, феномене вне понятия истории человечества как целого. То есть некоторым образом в космическом масштабе и значении.

Что до вопроса о ее «смысле», а не «значении», то вопрос этот, само собой, нелеп. А каков смысл звезд и галактик или элементарных частиц, зачем они существуют? Наука никогда не ставит подобного невменяемого вопроса. Ибо ответа на него быть не может.

Это трюизмы. Но, обозначив необозримую цель своих кратких заметок, я буду вынужден то и дело припоминать только те сведения, которые всем хорошо известны.

Трюизмы бывают разными. Чаще твердят сомнительные или скользкие общие места, чем истинно глубокие суждения.

3

Толкуя на предложенную тему, беря Историю извне как объект, мы тем самым обнаруживаем себя на последней границе специфически гуманитарного мышления. Здесь гуманитарии-«лирики», полностью отдающие себе отчет в том, что перед ними история существ, обладающих сознанием, мышлением и свободой выбора (гуманитарии, непосредственно занятые только смысловыми, то есть культурными мирами и их интерпретациями), встречаются с гуманитариями-«физиками», изучающими, так сказать, соматику истории. Это изучение тела исторической деятельности (в духе, скажем, Фернана Броделя) или же формальной синтагматики ее текстов.

Здесь располагается общий сегмент двух гуманитарных подходов, лучше всего осмысленных Михаилом Бахтиным. Двух мыслительных окружностей исторической науки, субъектной и объектной, не возможных друг без друга. По слову Бахтина, «без драки на меже». Здесь сфера их взаимопроникновения и взаимовлияния. Здесь они дополняют друг друга[1].

Второй подход, нуждающийся часто в числовых измерениях, есть своего рода анатомия и физиология наличной человеческой реальности. Такой подход, как, впрочем, и первый, существует по необходимости. И даже в массе своей преобладает во всех областях конкретно-исторической науки. Он состоит в установлении по источникам точных внешних фактов и группировке их в эмпирически наблюдаемые системы. В последнем случае естествоиспытатели могут наиболее непосредственно обнаружить общенаучную связь с их гуманитарными собратьями.

4

Два постулата позволяют раздумывать о неведомом будущем.

Во-первых, помянутое отчетливое понимание того, что мы находимся лишь на старте человеческой истории.

Во-вторых, обозрение прошлого, обязательно взятого в хронологически протяженных отрезках. И установление при этом основного системного вектора перемен в достаточных, эпохальных пределах. Отличая этот вектор от локальных и пусть даже всемирно-значимых пережиточных частностей и вибраций (вроде путинского режима, иранской угрозы или всемирного финансового кризиса, грозящего новыми дефолтами).

Ибо покрывающий все события и несовместимые ментальности всемирно-исторический системный купол сочетается с неизбежными феноменологическими колебаниями, с рывками и откатами, победами и обескураживающими современников провалами и затруднениями.

Понятно, что историю делают люди, хотя людей определенной эпохи и культуры делает история. В поворотных точках (особенно в точках решающей неопределенности, называемых естественниками «точками бифуркации») история людей альтернативна.

Поэтому современники могут пытаться очерчивать разные «сценарии» предстоящего (не люблю этого модного слова) и быть при этом «пессимистами» или «оптимистами». Оперировать противоположными сценариями. Меня такое политологическое обыкновение разочаровывает и забавляет. Оно равносильно прогнозу: «больной либо выздоровеет, либо умрет».

Чтобы споры политологов шли на относительно твердой основе, следует сперва договориться о современном всемирном векторе. К тому и веду речь.

Например. Обсуждают, не обрушится ли евро. С 95% уверенностью думаю: не обрушится! Ибо слишком могуч наметившийся в 1950-х годах вектор образования единой Европы, без границ и без отныне более невозможных и немыслимых для нее войн. Последняя из них была обусловлена распадом Югославии и агрессивностью тогдашнего сербского режима. Больше внутри Европы войн не будет.

Именно историку (наполеоновских войн, скажем, или только что закончившейся Второй мировой) трудней всего вместить в голову, что из Франции теперь можно проехать в Англию на поезде и пройти в Германию пешком. Боже мой, Европа… и без государственных границ!

А если расставание с евро могло бы вопреки вероятию произойти (ведь по конкретным извилинам истории нет абсолютных гарантий), то кто же имеет основания сомневаться, что вскоре евро всплывет вновь. Тут можно бы решиться и на гарантии. Такова сила исторического течения, возникшего со времен плана Маршалла и «общего рынка» Аденауэра и Экхардта. Тогда еще трудно было вообразить, во что эта общность вскоре развернется.

5

Настоящий политолог обязан быть историком. Осмысленная политология – всего лишь прикладное ответвление историологии и социологии. Увы, как правило, ее приправляют идеологическими специями, личными настроениями, «интуицией», то есть, в общем, дилетантской болтовней. Поэтому у нас сейчас объявить себя политологом так незатруднительно и прибыльно.

Ложен столь ходкий трюизм, что «история не терпит сослагательного наклонения». Напротив! Пока результат не сложился бесповоротно – то есть накануне бесповоротного результата, в столкновении разных сил, тенденций, интересов и случайностей, – история просто купается в сослагательном наклонении.

Потому-то мы обычно и не знаем, что произойдет завтра. Но мы за него боремся, трезво учитывая всю наличную информацию – и полагаясь на общеисторический вектор. Такая борьба (и вообще большая политика) была бы странной глупостью, будь будущее подчинено жесткому детерминизму, а не апостериорно оправданной и преобладающей вероятности.

Народы заслуживают своих правителей, но порой не очень заслуживают, если в эпохальном горизонте условия для свержения нынешних правителей уже созрели. Тогда дело лишь в сроках и цене. В гибких и дальновидных способах политического действия. Для тактических и политических (по характеру мышления) усилий тут крайне важно не ошибиться. Я высказывал по этому поводу конкретные мнения в своем Интернет-блоге.

Исходя из долговременного вектора, мы можем с очень высокой вероятностью рассмотреть, что именно стратегически окажется неизбежно преходящим. И как в наводящем уныние мареве настоящего высвечивается более отдаленное (но, конечно, не фантастически отдаленное) будущее.

6

Однако всегда нужна оглядка, некоторая оговорка, чего почему-то не учел Фукуяма. Он был, на мой взгляд, прав в определении мирового вектора, но поторопился, сразу подбивая сальдо. Он, оригинальничая, не учел некоторых простых вещей.

История никогда не «прекращается» и не прекратится, пока существует человечество. Доводы Фукуямы, сводящиеся к исчезновению антагонизмов, наивны. На веку человечества достанет неантагонистических, но трудноразрешимых противоречий и глобальных проблем.

В наше время сохраняется громадная традиционалистская, тормозящая и откатная инерция. «Золотым» стал пока миллиард, а не семь миллиардов. Перетягивание каната отнюдь не закончилось. Самые обоснованные прогнозы все-таки принципиально вероятностны.

Все помнят, что «история – это не Невский проспект». Она протекает зигзагами, петляет, как река, пробивает основное русло, но также и боковые протоки дельты. Но, думаю, при изучении значительного временного интервала всегда можно установить выводящий в следующую эпоху вектор. Он нарастает внутри себя и радикально (содержательно) меняется от одной большой эпохи к последующей.

В каждую мировую эпоху он характерен не для всех фрагментов человечества, но для его части, оказывающейся лишь в конце концов наиболее перспективной и постепенно охватывающей всех землян. Люди живут в одно время, но в разных эпохах. К финишу эпохи никогда не приходят все одновременно.

Рядоположенность векторов разных эпох позволяет, прослеживая их, заметить также резюмирующий и сквозной вектор всех эпох всемирной истории. Это самое отвлеченное и самое важное.

В наши дни, как мы наблюдаем, это реально возможно не задним числом, но впрямую, через настоящее, свергающееся, как Ниагара, – но только не вниз, а вверх, в будущее. И сегодня мы, попав в третье осевое время, свидетели трудных родов Четвертой истории. Они совершаются с нарастающей скоростью (подобно, соблазнительно сравнить, расширяющейся Вселенной). Со скоростью, допустим, внушительного обновления через каждые несколько лет компьютерных программ.

И не только в научно-технической сфере, хотя, безусловно, прежде всего именно в ней. Наука стала, как выразился бы новый Маркс, «базисом», производительной силой. Она сейчас меняет все слои истории, в известной степени становящиеся «надстройкой».

Но резюмирование совсем недавнего прошлого порождает очередные и непривычные, подчеркнем, всегда небывалые коллизии. Посему любые аналогии с прошлым более или менее сомнительны. В частности, мягко говоря, спорны расхожие мнения о русской истории, как малоподвижной и вечно идущей по кругу, клонирующей свое же прошлое. На мой взгляд, это ерунда.

Хотя нельзя отрицать, что в этом есть и немалая доля правды. Но эта доля, относительная и притом несравненно более глубокая, затяжная и вязкая, чем в России, присутствует также в истории многих других стран. Однако и там традиционализм – часто в течение всего лишь последних ста лет – все-таки стал напряженно преодолеваться. В Западной Европе этот процесс начинается уже полтысячелетия тому назад. Или даже веком раньше. Или веком позже. В России он впервые обозначается в XVIII столетии. Мрачный акцент на неполном до сих пор преодолении у нас некоторых традиционалистских пережитков гораздо хуже явной неправды именно потому, что это выглядит при поверхностном подходе правдоподобно. Избирательное, одностороннее уловление рутинности – плод унылой подавленности от трудностей нашего сплава по историческим порогам. Оно опасно нас обезоруживает. Оно лишает возможности свободных действий смысла. Лишает политической воли.

Бегá истории не похожи на конские бега. История не такая штука, чтобы, не сомневаясь, делать исключительно выигрышные ставки. Каждый игрок, впрочем, стремится опереться на некие оценки лошадей и жокеев. Прежде, чем решиться.

Я, кажется, исхожу из достоверных данных. И, пусть посмеиваясь над собой, нынче решился бы поставить на определенный характер будущего.

Но об этом позже.

(Продолжение следует)