Продолжаем публикацию докладов ряда ведущих российских социологов на очередном 4-м Всероссийском социологическом конгрессе, проходившем в октябре 2012 в Уфе. 

См. ранее на Когита.ру: Лев Гудков. «Доверие» в России: смысл, функции, структура.

Текст доклада заведующего сектором социально-экологических исследований Института социологии РАН, доктора философских наук, профессора Олега Яницкого.

Яницкий О. Н., Москва

Проблемы активистской социологии в России

Аннотация В статье рассматриваются актуальные проблемы современной активистской социологии в России, которая все более становится междисциплинарной («гибридной») отраслью знания, в основе которой лежит микро или макро конфликт. Активистский дискурс переходит из дискуссионной фазы в конфронтационную, связанную с нарастанием протестных настроений.

Ключевые слова: активистская социология, социальные движения, социаль-

ный конфликт, Россия

Активистская социология – лидирующая отрасль знания

Век назад активной частью мир-системы был западный мир: там развивались наука и технологии, создавались концепции и проекты мироустройства, разрабатывались инструменты для их воплощения. Наконец, там сформировалась наука социология, стимулом к развитию которой в немалой мере были массовые переселения мигрантов с континента на континент – вспомним классический труд У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке. Не случайно сегодня В. Ядов называет теорию активизма в качестве одной из интегральных стратегий [Ядов, 2006: 81].

Сегодня активизм – отличительная черта глобального сообщества.  Грань между богатым Севером и бедным Югом становится относительной и призрачной. В мире появляется все больше акторов, с очень разными устремлениями и представлениями о «надлежащем» мировом устройстве.  Смысл жизни многих таких акторов: борьба за доступ к благам европейской цивилизации, борьба против тех, кого они считают своими угнетателями, или просто против соседних племен, исповедующих иную религию или обладающих иными ценностями. Эти акторы, часто изначально сконструированные в недрах западных обществ, стали теперь самостоятельными и действуют по всему миру в форме легионеров или «неопознанных вооруженных формирований». Активизм, мирный или вооруженный, всегда подразумевает конфликт, социальный, политический, религиозный. Ядерное оружие постепенно теряет роль фактора сдерживания, потому что ежегодно от локальных войн, болезней, голода и конфликтов реально гибнет на порядок больше людей, чем от взрыва атомной бомбы. 

В своей основе социальный активизм может иметь самые разные причины: агрессивность финансового капитала в отношении «слабых», амбициозные, плохо просчитанные глобальные проекты (как, например, Объединенная Европа), деградирующие государства и местные сообщества, агрессивность масс людей, доведенных до отчаяния своим бедственным положением (серия революций в государствах Северной Африки).  Выделяющаяся при этом энергия распада [Яницкий, 1996] проявляется в форме активизма беженцев, вынужденных переселенцев, людей, запертых в современных гетто и потому вынужденных браться за оружие. Так или иначе, активизм есть результат конфликта. Широко используемый сегодня западными социологами термин «турбулентные времена» есть лишь эвфемизм конфликта экономических или политических интересов.

Проблемы и противоречия данного подхода

Весь этот сложный запутанный конгломерат кооперативных и конфликтных взаимодействий не может охватить ни одна отрасль современного дисциплинарно организованного социологического знания.  Поэтому современная социология – гибридная наука [Latour, 1987, 1998].  Дисциплинарная организация социологии как института есть лишь отражение «отраслевой» организации общества, присущей первому модерну.  Сегодня всякий труд и его продукт есть результат объединения усилий множества специалистов. Какую бы отрасль знания или практики мы бы ни взяли – везде процесс и продукт труда является результатом согласованных усилий множества людей, а теперь еще и специалистов-универсалов.  Однако пока большинство социологов сегодня изучают лишь какой-то один маленький «срез» поведения этих сложных (гибридных) систем. И в этом заключена слабость современной активистской социологии. 

Итак, по моему мнению, конфликт – ключевая категория активистской социологии. Потому что глобализация – это не просто «больше связей» и не только «глобальное в локальном», то есть глокализация, по М. Уотерсу [Waters, 1995]. Глобализация – это сближение, уплотнение, столкновение очень разных мир-систем, более сложные и многосторонние связи между ними, которые, в конечном счете, ведут к конфликтам государств, сообществ, культур и цивилизаций. Глокализация уже породила множество национальных, территориальных и иных конфликтов. Именно поэтому я полагаю, что сегодня, конфликт – ключевой социологический факт и методологический отправной пункт любого социологического анализа в рамках активистской парадигмы.

Конфликт всегда сопровождает переход от одного типа общества к другому. Однако это утверждение не равнозначно императиву «поступательного развития». Напомню принцип «отрицательной селекции» П. Сорокина [Сорокин, 1994]. Напротив, сегодня самые жестокие конфликты разворачиваются между «современными» и «архаичными» обществами, между территориальными и сетевыми системами, между обществами первого и второго модерна, между развивающимися экстерриториальными кластерами и деградирующими местными общинами.  Проблема в том, что развитые общества для того, чтобы локальные войны и конфликты, не перешли в глобальную ядерную войну, вынуждены тратить значительную часть своих ресурсов на «кормление» деградирующих обществ и государств. Так возникают два социальных слоя, которые мы тоже редко изучаем: международная бюрократия и кормящийся за счет гуманитарной помощи международных организаций уже в течение нескольких поколений класс «вынужденных и необразованных бездельников», готовых в любую минуту взяться за оружие, чтобы уничтожать своих соплеменников.

Конфликты редко разрешаются. Чаще, они переходят в иное, «замороженное» состояние или балансируют на грани катастрофы. Вот уже 20 лет вся мировая и российская социология обсуждает феномен резкого распада СССР, повлекшего за собой серию больших и малых конфликтов.  А феномен «Арабской Весны» [Коротаев и др., 2010], когда за очень короткий период произошел резкий слом политических режимов практически в десятке стран, режимов, стабильно существовавших десятки лет? Этот слом тоже не получил адекватного социологического осмысления. И что самое серьезное, значительная часть этих конфликтов продолжается. А конфликты и распри во вчера еще Объединенной Европе? Что об этом может сказать наша социология, твердящая, что нашей целью является стабильность и порядок?

Социология социальных движений в обществе риска

Власть пугает народ призраком «цветных революций» и следующим за ним хаосом, но ничего не делает, впрочем, как и само социологическое сообщество, для изучения этих процессов. Нет серьезных исследований по теории революций (далеко не всякая революция сопровождается насилием, вспомним опыт «вельветовых революций» в странах Восточной Европы). Нет длительных исследований политических и социальных движений, акций протеста и вообще – реакции гражданского общества что на «Арабскую Весну», что на множественные акции протеста в нашей собственной стране. Практически не изучаются также контрдвижения, причем даже такие легальные организации, как Объединенный народный фронт, не говоря уже о прокремлевских молодежных организациях. В высших учебных заведениях нет стабильных курсов по теориям революций и социальных движений. О школьном образовании я уже и не говорю. По этим темам официальные СМИ кроме сцен насилия вообще ничего не показывают. А ведь превращение социального движения в политическую партию и вообще, в силу, изменяющую социальный порядок, – весьма давно распространенное в России и в мире явление. 

Совокупность вышеназванных процессов было названо мною «обществом всеобщего риска» [Yanitsky, 1998; Яницкий, 2004а]. Это такое состояние общества, когда производство рисков (опасностей бедствий, разрушений) преобладает над производством материальных и духовных благ.  В результате общий объем общественных благ в обществе сокращается, качество жизни падает, а в среде обитания не остается место абсолютно безопасных – есть только более или менее опасные. Другое следствие того же процесса – это разделение общества на риск-производителей и риск-потребителей, будь то локальная война или «замороженный конфликт».  Первые получают от этого производства выгоду, тогда как вторые вынужденно подвергаются воздействию риска (Яницкий, 2004). 

Вступление в фазу «общества всеобщего риска» означает общий рост нестабильности, неустойчивости, непредсказуемости мир-системы.  Об этом писали и пишут M. Archer [2010], U.Beck [1992, 1999], M. Burawoy [2008], Ch. Tilly [2004] и десятки других социологов во всем мире. Россия, по мнению наших национальных лидеров, является в этом «турбулентном мире» островом стабильности. Однако условием сохранения стабильности любого организма являются его беспрерывное изменение. Это – закон, одинаково верный для природных и социальных систем.

Активистская социология как геополитика

Глобализация означает также уже состоявшееся превращение социологии в геосоциологию или геополитику. Главными акторами глобальной политики являются транснациональные банковские системы и корпорации. Именно от них зависят инвестиции, миграционные потоки и, в конечном счете, состояние и благополучие мировой экономики и отдельных граждан. В любом вопросе, в решение которого сегодня вовлечена социология, содержится сильный геополитический аргумент. Примеров достаточно: расширение Москвы, освоение Сибири, отношения «центра» РФ с российским Дальним Востоком и т. д. Социология практически не обращает внимания на создание таких «гибридных» региональных и субконтинентальных объединений, как ШОС, АТЭС и АСЕАН. Вообще, центр мирового развития снова, как и пятьсот лет назад, перемещается в тихоокеанский регион. Однако именно эти сетевые кластерные объединения, в конечном счете, будут определять всю экономическую и социальную географию нашей страны, ее социально-профессиональную структуру, миграционные потоки и т. д.

Другая сторона социологии как геополитики состоит в том, что самые мощные «кластерные» системы как, например НАТО, не могут справиться с малыми архаичными сообществами и даже племенами. И после ухода НАТО из них эти страны в еще большей степени становятся производителями рисков (конфликты между разными моделями ислама, производителями наркотиков, потоками беженцев и вынужденных переселенцев). Последствия провала военной авантюры этой организации в Ираке и Афганистане – лучший тому пример. Более того, в мире и частично в России есть подобные малые сообщества, которые не только непобедимы, но оказывают растущее влияние на центральную власть. Малое – не значит слабое, особенно если оно имеет идеологию (религию) и хорошо вооружено. Так что экспорт демократии ни к чему хорошему не приводит, кроме, конечно, увеличения «интереса» главных стейкхолдеров. 

Еще одной причиной конфликтов и перманентного передела сфер влияния между этими «кластерными системами» является борьба за ресурсы. Геофизики на прошлом Всемирном конгрессе в Гетеборге (2010) показали, что, если Китай и Индия достигнут уровня потребления, сравнимого с США, то мощи солнечной энергии не хватит для поддержания жизни на Земле. Конфликт между обществом и природой – базовый и неустранимый конфликт, который в обозримом будущем будет сопровождать любые наши реформы и контрреформы. Есть «мягкие» способы его смягчения посредством социального активизма: отказ от потребительской идеологии, экономия энергии, использование ее альтернативных источников, более скромный образ жизни. Но есть и более «жесткие»: войны, эпидемии (которые обычно следуют за ними), непосильный или рабский труд, плохая среда обитания.

О состоянии смежных дисциплин

Я не собираюсь говорить о проблемах всех направлений российской активистской социологии. Но о некоторых, все же, надо сказать.  Совершенно захирела социология города и региональных систем, хотя во времена советской власти это была одна из лидирующих областей того самого «гибридного знания». Можно сказать, что это была пионерная отрасль, причем не только столичная, – были прекрасные социологи города в Уфе, Ленинграде, Минске, Казани, Таллинне, Харькове, Новосибирске и других городах. Сейчас трудно поверить, что в 1970 г. на VII Всемирном социологическом конгрессе в Варне (Болгария) мы были в лидирующей группе урбансоциологов мира. На секции по городскому и сельскому планированию выступили 17 советских социологов, причем с докладами на такую, как тогда казалось, экзотическую тему, как информационная теория городского роста. Сегодня, когда генплан Москвы снова изменяется указом сверху (чего не было даже в сталинские времена), социологи должны сказать, что они думают об этом.

В свете серии протестных акций в России осени 2011—весны 2012 гг.  возникает вопрос: а что по этому поводу сказала российская социология? Этот вопрос тем более актуален, потому что во времена перестройки и начала реформ социология социальных движений (тогда их называли общественными) развивалась чрезвычайно интенсивно [Степанский, 1982; Румянцев, 1988; Яницкий, 1991; Костюшев, 1992; Гордон, Клопов, 1993, 1994; Здравомыслова, 1993; Клопов и Берелович, 1993; Халий, 1996; Deelstra and Yanitsky, 1991; Yanitsky, 1993]. Главными характеристиками работ российских социологов социальных движений того периода были: переосмысление теоретического инструментария, разработанного западными социологами; исследование генезиса движений, в частности связи между низовыми инициативами (так называемыми неформалами), и формированием собственно социальных движений; влияние этих движений на политику, в том числе, на социальную политику; изучение стратегии, тактики и репертуара действий этих движений; и анализ состава их лидирующих групп, в том числе – социально-психологических черт их лидеров. 

Еще более важное направление – это социология труда, этой всеобщей формы активизма. Опять же в советские времена мы были в этой области пионерами. Теперь все изменилось. Труд стал наемником капитала, производящего прибыль. Защита интересов трудового человека практически отсутствует. Но, главное, что труд для массы людей утерял свою познавательную и этическую составляющую. Появилась масса молодых, для которых место работы стало чем угодно: местом отсидки, пересидки, ожидания случая, возможностью устройства личных дел или незаконного обогащения, но не «трудом на благо». Наконец, появилась масса образованных молодых людей, которые никому не нужны. Страна утеряла этику честного и самоотверженного труда. Какая этика пришла ей на смену? 

Я сторонник не просто активистской социологии, но того ее направления, которое в мире именуется «соучаствующим исследованием (participative research). Это означает, что социолог, работающий в данной области, должен быть не только дистанцированным аналитиком (посредством массовых опросов), но и инсайдером, способным увидеть конфликт и столкновение сторон изнутри, понять их мотивы, связь конфликта с местным и более широким контекстом. Принцип этого подхода: обучение через действие и его последующее осмысление. Вот почему я считаю, что активистская социология есть также контекстуальная социология.

Заключение

Более полутораста лет назад дискуссия между западниками и славянофилами внесла неоценимый вклад в русскую и мировую культуру.  Сегодня активизм перешел из дискуссионной в конфронтационную фазу.  Воюют либералы и патриоты, воюют потому, что их конечной целью является не истина и не благо других, а прежде всего власть. К сожалению, и те, и другие используют знания о переменах в мире (его информатизации, сетевизации) как инструменты борьбы за власть. Не видя при этом, что эти «инструменты» изменяют сам характер активизма людей и организаций, например, подталкивая общество к переходу от директивы и «ручного управления» к регулированию на основе диалога и консенсуса.

По моему мнению, сегодня активистская социология является мейнстримом социологии социальных изменений. А они не бывают без коллективного действия. Если мы не поймем целей и мотивов драйверов текущих перемен, мы не поймем, куда будет двигаться наше общество. Активистская социология имеет, по крайней мере, два уровня: макро и микро. Макро – это уровень действий ТНК, международных правительственных и финансовых организаций. В познании их механики у нас практически полный ноль.  А ведь именно они, ТНК и транснациональные финансовые организации определяют динамику мирового сообщества. И одновременно, конкурируя, порождают конфликты по всему миру. Микро – это «взгляд снизу», от конкретного человека потребителя, местного сообщества. Но пока социология местной жизни у нас не в почете, а уровень самоорганизации этой жизни ниже, чем 30 лет назад. Многие наши социологи не могут осознать важности владения «локальным знанием», необходимости ви́дения проблемы снизу в условиях специфического социального и культурного контекста.  Никак не прививается у иных моих коллег максима «следуй за актором», когда исходной точкой социологического исследования должны быть интересы, потребности и образ жизни человека в конкретных условиях места, на земле или в сети -безразлично.

Библиографический список

1.         Гордон Л., Клопов Э., ред. 1993. Новые социальные движения в России (по материалам российско-французского исследования). М.:

Прогресс-Комплекс.

2.         Гордон, Л. Клопов, Э. ред. 1994. Новые социальные движения в России (по материалам российско-французского исследования). М.:

ИМЭМО РАН.

3.         Здравомыслова, Е. 1993. Парадигмы западной социологии обществен-ных движений. СПб: Наука.

4.         Клопов Э., Берелович А., сост. 1993. Российское демократическое движение на переломе истории. Материалы для обсуждения. М. М.:

Институт проблем занятости РАН и Минтруда РФ.

5.         Коротаев А.В., Зинькина А.С., Ходунов А.С., ред. 2012. Системный мониторинг глобальных и региональных рисков: Арабская весна 2011 года. М.: Издательство ЛКИ

6.         Костюшев В., ред. 1992. Социология общественных движений: концеп-туальные модели (исследования 1989‑1990 гг.). М.: ИС (СПб филиал).

7.         Румянцев О.Г. 1988. О самодеятельном движении общественных ини-циатив (неформальные объединения и их роль в перестройке обще-ственной жизни в СССР). М.: ИМСС.

Сессия 1. Общества и теории: отражения, отторжения, притяжения

301

8.         Сорокин П. 2003. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь. М.: Academia & LVS.

9.         Степанский, А. 1982. Общественные организации России на рубеже XIX‑XX вв. М., 1982.

10.       Халий, И. 1996. Акции экологического движения: руководство к дей-ствию. М.: «МАТРА».

11.       Ядов В.А. 2006. Современная теоретическая социология как кон-цептуальная база исследования российских трансформаций.  СПб: Интерсоцис.

12.       Яницкий О.Н. 1991. Социальные движения: сто интервью с лидерами.

М.: Московский рабочий.

13.       Яницкий О.Н. 1996. Экологическое движение в России. Критический анализ. М.: ИС РАН.

14.       Яницкий О.Н. 2004. Риск-солидарности: российская версия. Интер.

2004. № 2–3. С. 52–62.

15.       Яницкий О. 2004а. Россия как общество риска: методология анализа и контуры концепции. Общественные науки и современность. № 2.

С.5–15.

16.       Archer M. 2010. Sociology and Crisis (The silence of sociologists). Paper presented at 17^th ISA congress (Geteborg, Sweden, July, 11-17).

17.       Beck U. 1992. Risk Society. Toward a New Modernity. London: SAGE.

18.       Beck U. 1999. World Risk Society. Malden, MA: Polity Press.

19.       Burawoy M. 2008. What is to be Done? Theses on the Degradation of Social Existence in a Globalizing World. Current Sociology 56 (3), pp. 351-59.

20.       Deelstra T. and O.Yanitsky, eds. 1991. Cities of Europe: The Public’s Role in Shaping the Urban Environment. M.: Mezhdunarudnye Otnosheniya.

21.       Latour B. 1987. Science in Action. Cambridge: Harvard Univ. Press.

22.       Latour B. 1998. From the World of Science to the World of Research?

Science, 280, pp. 208—209.

23.       Tilly Ch. 2004. Social Movements, 1768—2004. L.: Paradigm Publisher.

24.       Waters M. 1995. Globalization. Lnd. & N.Y.: Routledge.

25.       Yanitsky O. 1988. Modernization and Globalization from the Perspective of a Transition Society, pp.165-84, in Gijswijt A., Buttel F., Dickens P., Dunlap R., Mol A. and Spaargarem G. Sociological Theory and the Environment.  Proceedings of the 2^nd Woudshoten Conference. Amsterdam: SISWO.

26.       Yanitsky O. 1993. Russian Environmentalism: Leading Figures, Facts, Opinions. Moscow: Mezhdunarodnye Otnosheniya Publishing House.