В середине декабря минувшего года я получил от Бориса Докторова письмо с сетевой ссылкой на статью нижегородского психолога Натальи Стоюхиной, посвященной одному из ныне мало известных имен отечественной науки. Статья называлась: «Страницы биографии Серафима Михайловича Василейского: к 120-летию со дня рождения».

Прочитав эту статью с чрезвычайным интересом, я написал коллеге:

«Да, биография психолога С. Василейского, как справедливо пишет твоя корреспондентка,  не блистательна, как у Выготского, не трагична, как у Шпильрейна (расстрелян в 1937 году. А. А.) . Она ДРАМАТИЧНА, как у всего поколения наших родителей (ровесников XX века). Их детям, т. е. нам, очень даже повезло, на самом деле».

Наша собственная с Б. Докторовым переписка на эту тему, а также его (Б. Д.) переписка с автором статьи продолжались, И в итоге  – я могу предложить вниманию читателя эксклюзивный текст, написанный Н. Стоюхиной для Когита.ру.

К сожалению, в эти странички не вмещается весь исторический – общественно-политический и социокультурный - контекст, без которого трудно осмыслить драму жизни и профессиональной биографии героя.  

Автор статьи  определяет С. Василейского как «психолога, педолога и психотехника». Для тех, кому слова «педология» и «психотехника» мало что говорят, я в конце этой публикации приведу выдержки из «Большого психологического словаря, под ред. Б. Г. Мещеряковй и акад. В.П. Зинченко, 2003 года

А. Алексеев. 14.01.2013

P.S. Хорошо, однако, что есть энтузиасты и труженики, возвращающие нашей науке имена.

Наталья Стоюхина

С. М. Василейский: имя, возвращенное нашей науке

Имя Серафима Михайловича Василейского – психолога, педолога и психотехника, широко известного своими работами в 1920-1930-х гг., сейчас знакомо лишь небольшому числу историков психологии. Начав интересоваться его судьбой, погружаясь в научный, социальный и культурный контекст жизни ученого, со временем я поняла, что сам поиск материала – архивного, библиографического, среди газетного материала и др. – весьма захватывающее дело. Поэтому начну с краткого описания этой составляющей исследования.  

Как-то мне довелось работать со старшей коллегой, закончившей Нижегородский педагогический институт в 1950-х годах. Она часто вспоминала своих преподавателей, и я спросила ее: «Я знаю всех старших и уважаемых коллег (слава Богу, живущих), они нас учили и учат, а кто учил их? С кого началась психология нашем городе?» Профессор шепотом и назвала мне фамилию Василейского, а на мои вопросы – кто это? почему шепотом? – она, также понизив голос, произнесла: «Ну, он был известный психотехник и педолог». Тогда у меня интерес к истории психологии был невелик, но слова «психотехник» и «педолог» заинтриговали.

Фамилию я запомнила и через какое-то время обратилась к юбилейным сборникам, из которых узнала, что Василейский на протяжении тридцати лет работал в Горьковском педагогическом институте, в течение этих десятилетий в вузе было всего шесть профессоров, и Серафим Михайлович был одним из них. Решив, что такое небольшое количество уважаемых ученых наверняка осталось в памяти вуза, я обратилась на кафедру, на которой еще Василейский работал. Увы! сотрудники кафедры мало мне помогли («да… Василейский… был такой раньше…»), на кафедре не было никаких материалов. В библиотеке вуза сохранилась только одна его книга… К счастью, несколько книг сохранились в областной научной библиотеке.

Однако, в Центральном архиве Нижегородской области архивариус, не заглядывая в свои списки, сразу сказала, что есть фонд Василейского, и назвала на память его номер.

С этого момента судьба ученого захватила меня. Основной вопрос был такой: как происходит, что ученый, на которого ссылаются, чьи работы рекомендуются к изучению современниками – коллегами и профессионалами, спустя какое-то время оказывается совсем забытым? Кто в этом виноват? Время? Среда (например, как в данном случае – провинциальная)? Люди? Он сам?

Поиск биографических данных Серафима Михайловича дал мне возможность познакомиться с самыми разными людьми, и это тоже был бесценный опыт.

Так, мой замечательный и уважаемый соавтор – белорусский психолог, профессор Л.А. Кандыбович (увы, ушедший в 2011 г.), писавший об основателях белорусской психологии, и Василейский там – первая фигура, подарил мне приятные часы общения и совместной работы. И благодаря организационным усилиям Льва Александровича, в 2009 году в Минске вышла наша совместная книга «Психотехники Беларуси: имена и судьбы (20-30-е гг. ХХ ст.)». Он сам писал также о двух учениках и соратниках Василейского – А.А. Гайворовском и С.М. Вержболовиче (они не стали такими известными фигурами того времени, как Василейский, отчасти, в силу личностных особенностей, отчасти – не успели до 1936 г., но тоже сделали много интересных вещей). Позже мне удалось встретиться с дочерью А.А. Гайворовского – Г.А. Петербургской, которая рассказала очень много интересных бытовых и личных подробностей о жизни своего отца. Я нашла и познакомилась с внуком С.М. Василейского – В.Ю. Водзинским, который любезно поделился со мной семейными фотографиями и документами.

Теперь о Серафиме Михайловиче Василейском. Он родился в 1888 г. в семье сельского священника в Саратовской губернии. Окончил духовное училище, духовную семинарию, неизменно хорошо учась. Потом он поступил в Петербургский университет и одновременно учился в Психоневрологическом институте В.М. Бехтерева, где был учеником известных ученых – Н.О. Лосского, А.И. Введенского, А.Ф. Лазурского. Стажировался в Германии, в институте Вильгельма Вундта. После 1917 г. в северной столице стало жить невыносимо, и Василейский уехал на родину – в Самару, где сразу стал работать в различных учебных заведениях города, в т.ч. в Самарском государственном университете; читал педагогические и психологические курсы. Именно в Самаре началась его научная карьера: он начинает публиковаться и выступает с докладом на Втором психоневрологическом съезда. Далее – переезд семьи Василейских в Белоруссию, где, кроме преподавания в Витебском педагогическом институте и Белорусском государственном университете, Серафим Михайлович создал и возглавил Центральную психотехническую лабораторию БССР. 1920-е гг. – начало активного развития психотехнического движения в СССР, определившего широкое участие психологов в социалистическом строительстве, в становлении и развитии культуры труда и хозяйствования в новых социально-экономических условиях обобществленного экономического механизма, объединившего множество талантливых и инициативных исследователей. И опять Василейский активно печатается по вопросам педологии и психологии, участвует в работе Первого Всесоюзного психотехнического съезда (1927, Москва), Первого Всесоюзного педологического съезда (1927–1928 г., Москва), IV Международной психотехнической конференции (1927, Париж), а также выступает как тестолог и конструктор психологических измерительных приборов.

В 1928 г. С.М. Василейский проходит по конкурсу на должность профессора педологии в Нижегородский государственный университет, и когда в 1930 г. НГУ был реорганизован в несколько институтов, Серафим Михайлович переходит на работу в Нижегородский (с 1932 г. – Горьковский) педагогический институт в качестве профессора педологии и психологии. Одновременно он исполняет обязанности декана сначала педагогического, а затем дошкольного факультетов. 1930-й год – драматичный для ученого: умирает супруга, оставив на руках мужа двух маленьких детей, начинается травля Василейского со стороны институтской прессы и студенчества, возможно, подкрепленная отрицательным отзывом А.Б. Залкинда – идеолога педологии – на хрестоматию; Серафим Михайлович был обвинен в «опасном нейтралитете». Но он спасается от всех невзгод работой, которой становится все больше, его избирают председателем Нижегородского (Горьковского) отделения Всесоюзного общества психотехники и прикладной психофизиологии (ВОПиПП, председатель – И.Н. Шпильрейн). Так, в напряженном труде и бытовых хлопотах наступил 1936 г. с печально известным Постановлением «О педологических извращениях в системе Наркомпросов», в ГПИ была ликвидирована педология, но «наказание» Василейского настигло лишь в 1938 г., его уволили из института «За протаскивание педологических извращений в курсах “Детская психология” в 1936/1937 уч. г. и в 1937/1938 уч. г., разоблаченных и осужденных…». Он уехал в Кировский педагогический институт на должность профессора психологии, где пробыл до 1944 г., а потом возвратился в Горький. Именно в это время тема технического изобретательства в психологическом освещении, задуманная им еще в начале 1930-х гг., начинает оформляться в тексте будущей докторской диссертации, защита которой состоялась в марте 1952 г. Несмотря на замечания (неубедительная аргументация выбранных методов; формальное отношение к ссылкам на теорию высшей нервной деятельности И.П. Павлова; много иностранных слов; нетипичность исследования по отношению к существующим схемам, типологиям), 18 членов Совета проголосовали «за», а двое – «против», ВАК отклонила присуждение Василейскому С.М. ученой степени доктора педагогических наук (по психологии) ввиду того, что «представленная к защите работа не отвечает требованиям, предъявляемым к диссертации на соискание степени доктора наук». Можно только гадать, чем было вызвано такое решение ВАК. Родственники Василейского вспоминают об анонимном отрицательном отзыве на диссертацию, прочитав который, Серафим Михайлович сразу же готов был дать объяснение по всем его замечаниям, но ВАК не позволил; бывшие аспиранты Василейского вспоминают о звонке от коллег из пединститута в ВАК, где звучало слово «космополит»… Надо сказать, что в это время в ГПИ, как и по всей стране шла борьба с космополитизмом.

Несмотря на очередной удар судьбы, Василейский продолжает работать: возглавляет кафедру психологии Горьковского педагогического института им. Горького, руководит диссертационными исследованиями молодых коллег, продолжает научно-исследовательские поиски. В 1959 г. им была опубликована монография «Лекционное преподавание в высшей школе. Краткий исторический очерк его, психолого-педагогические основы и общая методика», которая во многом не утратила своей актуальности и сегодня. После неудачной защиты докторской диссертации, Василейский стал готовить этот текст к публикации в издательстве «Профтехиздат» в виде монографии, которую он предполагал назвать «Техническое новаторство в психологическом освещении» или «Психология технического изобретательства». По просьбе издательства автор делает некоторые уточнения в тексте, но в 1960 г. из «Профтехиздата» приходит отказ, но через год выходит его небольшая книга «Развитие интереса и любви к технике у молодых рабочих». Серафим Михайлович задумывает новое исследование «Методика психологического изучения личности человека», подготовив подробной план и одну из глав.

Соблюдая стандарты идеологии, он умел высказать то новое, что не укладывалось в границы стандартов – для этого нужно внимательно прочитать его работы. Его мало печатали, но он все время писал. Требуется большое мужество – работать «в стол». Для ученого невозможность публиковаться – это невозможность выставить на проверку, на суд профессионального сообщества какую-то гипотезу, это невозможность быть первым в своем предположении, ведь идея может обесцениться со временем, это невозможность объективизировать свою мысль – тогда она перестает быть только твоей собственной, а может стать предметом спора, изучения, наконец, это обессмысливает то, на что он тратит дни и ночи.

Скончался Серафим Михайлович 5 июня 1961 года.

Глядя на фигуру Василейского из рамки нынешнего времени, кажется, что научные идеи Василейского не звучали в психологии так громко, как, например, идеи Л.С. Выготского, его судьба в науке не окрашена в трагические тона, как, например, судьба Г.Г. Шпета или И.Н. Шпильрейна. Иными словами, обыкновенный, вроде бы, человек… А если попробовать посмотреть на сделанное им «из того времени», то увиденное – удивит. Например, знаменитый учебник С.Л. Рубинштейна «Основы общей психологии» (1935 г.), где в параграфе «Советская психология» автор, называя имена ведущих психологов современности, отмечает как разработчиков методов психологии А.П. Болтунова и Василейского. К.Н. Корнилов, рассуждая в 1935 г. в журнале «Педагогическое образование» о методике преподавания психологии в педагогических институтах, отмечает книгу Василейского «Введение в теорию и технику психологических, педологических и психотехнических исследований» в списке обязательной литературы по изучению главы «Предмет и методы психологии»; рядом стоят книги Н.Н. Ланге, К.Н. Корнилова, А.П. Болтунова. В.Н. Колбановский после Постановления 1936 г. пишет статью «Очередные задачи советской психологии» в журнале «Педагогическое образование» (1936, № 5), где упоминает имена психологов, которые не смогли в свое время отмежеваться от педологии, хотя «в их психологических работах имеется ряд ценных изысканий, ценных экспериментальных фактов», это: (покойные) Выготский, Басов, Залкинд, (ныне здравствующие) Блонский, Василейский, Загоровский, Узнадзе. В журнале «Под знаменем марксизма» (1936) в статье, написанной как отчет о совещании психологов при редакции, автор, обозначенный инициалами Г.Ф., писал: «Центральный комитет партии обязывает “раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоретические книги теперешних педологов”. Это указание ЦК в значительной степени относится и к работам психологов. Большинство крупных психологов одновременно являются и педологами (Блонский, Выготский, Василейский, Узнадзе и др.); вышедшие психологические работы носят педологический характер». К тому же, не было практически ни одного опубликованного библиографического списка по проблемам педологии и психотехники, который не содержал бы книг С.М. Василейского. Как нам кажется, даже этот небольшой перечень заслуг Василейского достаточно говорит о признании и известности ученого в 1920-1930-е гг.

Несмотря на удары судьбы, которые он с достоинством принимал, Василейский всю жизнь был предан идее Науки, возможно, черпая здесь удивительную жизнестойкость. Начав как психолог-экспериментатор, он увлекается психотехникой и педологией, затем, после закрытия их, он начинает работать с изобретателями, пишет книги по истории психологии, опять не получается – пытается заинтересовать подрастающее поколение техническим творчеством.

Многим коллегам-психологам кажется, что историки науки, исследователи биографий ушедших ученых, занимаются каким-то неактуальным, непонятным делом. Кому нужно сейчас знать то, что было давно? Если и нужно, то чрезвычайно очень узкому кругу людей, известных лишь друг другу. Но я возражу: историки науки – практично настроенные люди, ибо они изучают то, что было в нашей жизни, в развитии нашего профессионального сообщества. А так как в истории все повторяется, то прошлое даёт нам представление о том, как можно вести себя в той или иной ситуации. Знание истории, особенно – истории твоих профессиональных предшественников – помогает принимать правильное решение в жизни.

Авт.: Н.Ю. Стоюхина, кандидат психологических наук.

См. также:  

= Стоюхина Н.Ю. Судьба и научное творчество Серафима Михайловича Василейского //  Методология и история психологии. 2010. Том 5. Выпуск 2

= Реферат проекта Н.Ю. Стоюхиной «Жизнь и научное творчество С.М. Василейского: Учебное пособие»

**

Для справки. Из  Большого психологического словаря ( М.: Прайм-ЕВРОЗНАК. Под ред. Б.Г. Мещерякова, акад. В.П. Зинченко. 2003):

ПЕДОЛОГИЯ. (от греч. pais — дитя + logos — слово, наука) — течение в психологии и педагогике, возникшее на рубеже XIX-XX вв., обусловленное проникновением эволюционных идей в педагогику и психологию, развитием прикладных отраслей психологии и экспериментальной педагогики.

Основателем П. признан амер. психолог С. Холл, который создал в 1889 г. 1-ю педологическую лабораторию; сам термин придумал его ученик — О. Крисмент. Но еще в 1867 г. К. Д. Ушинский в труде «Человек как предмет воспитания» предвосхитил появление П.: «Если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его во всех отношениях».

На Западе П. занимались С. Холл, Дж. Болдуин, Э. Мейман, В. Прейер и др. Основоположником рос. П. явился блестящий ученый и организатор А. П. Нечаев. Большой вклад внес В. М. Бехтерев, организовавший в 1907 г. Педологический ин-т в СПб. Первые 15 послереволюционных лет были благоприятными: шла нормальная научная жизнь с бурными дискуссиями, в которых вырабатывались подходы и преодолевались неизбежные для молодой науки болезни роста.

Предмет П., несмотря на многочисленные дискуссии и теоретические разработки ее руководителей (А. Б. Залкинд, П. П. Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский, С. С. Моложавый и др.), четко определен не был, и попытки найти специфику П., не сводимую к содержанию смежных с ней наук, успеха не имели.

П. стремилась изучать ребенка, при этом изучать комплексно, во всех его проявлениях и с учетом всех влияющих факторов. Блонский определял П. как науку о возрастном развитии ребенка в условиях определенной социально-исторической среды. То, что П. была еще далека от идеала, объясняется не ошибочностью подхода, а огромной сложностью создания междисциплинарной науки. Безусловно, среди педологов не было абсолютного единства взглядов. Все же можно выделить 4 основных принципа.

1. Ребенок — целостная система. Он не должен изучаться только «по частям» (что-то физиологией, что-то психологией, что-то неврологией).

2. Ребенка можно понять, лишь учитывая, что он находится в постоянном развитии. Генетический принцип означал принятие во внимание динамики и тенденции развития. Примером может служить понимание Выготским эгоцентрической речи ребенка как подготовительной фазы внутренней речи взрослого.

3. Ребенка можно изучать лишь с учетом его социальной среды, которая оказывает влияние не только на психику, но часто и на морфофизиологические параметры развития. Педологи много и достаточно успешно работали с трудными подростками, что в те годы длительных социальных потрясений было особенно актуально.

4. Наука о ребенке должна быть не только теоретической, но и практической.

Педологи работали в школах, детских садах, различных подростковых объединениях. Активно осуществлялось психолого-педологическое консультирование; проводилась работа с родителями; разрабатывалась теория и практика психодиагностики. В Ленинграде и Москве действовали институты П., где представители разных наук пытались проследить развитие ребенка от рождения до юности. Педологов готовили весьма основательно: они получали знания по педагогике, психологии, физиологии, детской психиатрии, невропатологии, антропологии, социологии, причем теоретические занятия сочетались с повседневной практической работой.

В 1930-е гг. началась критика многих положений П. (проблем предмета П., био- и социогенеза, тестов и др.), приняты 2 постановления ЦК ВКП(б). В 1936 г. П. была разгромлена, многие ученые репрессированы, судьбы других искалечены. Закрылись все педологические институты и лаборатории; П. вымарали из учебных программ всех вузов. Щедро наклеивались ярлыки: Выготский объявлен «эклектиком», Басов и Блонский — «пропагандистами фашистских идей».

Постановления и последовавшая обвальная «критика» варварски, но мастерски извратили саму суть П., вменив ей в вину приверженность биогенетическому закону, теории 2 факторов (см. Конвергенции теория), фатально предопределяющей судьбу ребенка застывшей социальной средой и наследственностью (это слово должно было звучать ругательно). На самом деле, считает В. П. Зинченко, педологов погубила их система ценностей: «Интеллект занимал в ней одно из ведущих мест. Они ценили прежде всего труд, совесть, ум, инициативу, благородство».

Ряд работ Блонского (напр.: Развитие мышления школьника. — М., 1935), работы Выготского и его сотрудников по детской психологии заложили фундамент современных научных знаний о психическом развитии ребенка. Труды Н. М. Щелованова, М. П. Денисовой, Н. Л. Фигурина (см. Комплекс оживления), создававшиеся в педологических по названию учреждениях, содержали ценный фактический материал, вошедший в фонд современных знаний о ребенке и его развитии. Эти труды были положены в основу и ныне действующей системы воспитания в младенческом и раннем возрасте, а психологические исследования Блонского и Выготского обеспечили возможности разработки теоретических и прикладных проблем возрастной и педагогической психологии в нашей стране. При этом реальный психологический смысл исследований и их педологическое оформление долгое время не позволяли отделить одно от другого и по достоинству оценить их вклад в психологическую науку. (И. А. Мещерякова.)

Добавление: Несомненно, государственный произвол в отношении отечественной П. сыграл решающую роль в ее трагическом конце, но обращает на себя внимание тот факт, что и в др. странах П. в конце концов прекратила свое существование. Судьба П. как поучительный пример недолговечного проекта комплексной науки заслуживает глубокого методологического анализа. (Б. М.)

**

ПСИХОТЕХНИКА (англ. psychotechnics) — направление и раздел в психологии, в котором разрабатывались вопросы применения знаний о психике человека к решению практических задач, г. о. в плане изучения проблем научной организации труда (см. также Тейлора система). Основными задачами П. являлись: профессиональный отбор и профессиональная консультация, рационализация трудовых приемов (см. Приемы трудовые), техники и условий труда, пути снижения аварийности и травматизма, совершенствование методов производственного обучения. Термин П. впервые встречается в работах нем. психологов В. Штерна (1903) и Г. Мюнстерберга (1910).

В СССР П. начала развиваться с основанием лабораторной промышленной П. Центрального института труда (ЦИТ), которую возглавил И. Н. Шпильрейн (1920). К концу 1920-х гг. П. получила широкое распространение. Начиная с 1930-х гг. исследования в области П. велись по рационализации трудовых приемов (в металлургической, машиностроительной, химической, обувной промышленности), организации производственного обучения, совершенствованию орудий труда, органов управления и др.

После принятия (в 1936 году. А. А.) ЦК ВКП(б) постановления «О педологических извращениях в системе наркомпросов» (см. Педология, Психодиагностика), в котором была подвергнута критике практика использования якобы ненаучных тестологических испытаний, широко распространенная ив П., психотехнические учреждения в СССР были ликвидированы. См. Психология труда, Эргономика.