На снимке М. Гершмана: балерина Наталья Дудинская

…Несколько последних лет он владел крошечным ателье под лестницей одного из домов, по-моему, на Старо-Невском проспекте. Люди приходившие к нему впервые, видели лишь пожилого полного еврея, с трудом ходившего, картавившего и бесконечно долго устанавливавшего свет, чтобы всего-то сделать одну фотографию. Они не могли знать, что этот человек – выдающийся советский фотограф, до войны снимавший всех виднейших политиков и военноначальников страны, а после – актеров, составляющих славу нашего искусства. Кое-что из информации, изложенной ниже, мною почерпнуто из доброй, содержательной статьи «Михаил Гершман» (http://www.timurnovikov.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=41&Itemid=18&lang=ru), но все же главное – это мои воспоминания об этом удивительном мастере и необычном человеке. Несколько лет на рубеже 1960-х – 1970- х мне посчастливилось общаться с ним достаточно плотно. Не буду затягивать вступление, процитирую заключительные слова названной статьи: «17 августа 1984 года “король портретистов и портретист королей” умер. Закончилась эпоха советского портрета». Автор слов - Тимур Новиков, художник, работавший в различных техниках и манерах, историк культуры, публицист и музейщик.

Михал-Михалыч рассказывал мне, что в местечке Сосницы на Украине, откуда он родом, он в детстве обучался ретушированию фотографий у отца, да так успешно, что вскоре зарабатывал больше него.  Дальше ему там делать было нечего, он хотел стать настоящим мастером. Подростком он уехал в Петербург и начал работать у аса российской и советской фотографии Моисея Наппельбаума, на Невском проспекте, в самом центре города. Вскоре понял, что может и должен работать самостоятельно, и – набравшись смелости – открыл свое ателье рядом с мастерской мэтра. Лишь цены за свою работу поставил заметно ниже. Но, если мне не изменяет память, то вскоре по просьбе Наппельбаума он закрыл свое дело. Не хотел осложнять  жизнь учителя.

Стремление как можно больше знать о технологии фотографии привело его в Политехнический институт, где он изучал химию, чтобы потом все операции с фотографией производить самому. Ходил в Эрмитаж, с лупой рассматривал картины мастеров Возрождения, особенно любил Веласкеса. Хотел понять, как им удавалось передать игру света. Дома ставил себе натюрморты; скажем – кусок белого сахара, на белой шелковой ленте, лежащей на белой скарти, а рядом – в белом кувшине белые цветы. Искал, как разместить свет, чтобы на снимке все было белым, но все было разным. Брал уроки рисунка, изучал анатомию человека, мышцы лица. Читал книги по психологии и думал, как передать в фотопортрете личность человека.

В 1930-х Гершман работал в журнале «Огонёк», у легендарного Михаила Кольцова.  В 1934 году его работы были отмечены дипломом международной выставки фотографии в Стокгольме, в 1937 году — его «портрет Стаханова» был признан лучшей фотографией года и отмечен дипломом первой всесоюзной выставки фотографии в Москве. Его приглашали в Кремль, он делал портреты Крупской и Орджоникидзе, даже Сталина. В 1936 году Гершман получил личную благодарность К. Ворошилова «за отличную работу».

Мне рассказывала Раиса Борисовна, жена Михаила Михайловича, никогда не выпускавшая изо рта папиросу, как она спасла мужа и себя в конце 1930-х. Однажды ночью звонят в дверь, открывает, на пороге люди в военной форме: «Здесь живет товарищ «Гершман»? «Здесь, но он в командировке». «А нет ли у Вас негативов фотографий Гамарника?» «Есть».  «Пожалуйста, принесите, мы их заберем». Через пару дней – тоже самое, но теперь о фотографиях, скажем, Уборевича. Потом – снова, нужны негативы фотографий Тухачевского. Утром следующего дня Раиса Борисовна собрала все, попросилась на прием к какому высокому чину в Большом доме и передала ему все негативы фотографий видных военноначальников.  Она пояснила, что по ночам хотела бы спать.

Началась война, далее – пишет Т Новиков: «... с лета 1941 года Гершман уходит на фронт, где снимает для военных газет Ленинградского фронта. В 1942 году он начинает заниматься военной аэрофотографией.. В 1943 году он получил медаль “За оборону Ленинграда”». Дополню это рассказом Мих-Миха, который я услышал от него в один из дней Победы, когда зашел поздравить его. Начав снимать с воздуха, майор Гершман вскоре стал одним из руководителей фоторазведки фронта. Он и его подчиненные должны были фотографировать сбитые советскими летчиками немецкие самолеты, только тогда они считались уничтоженными. Естественно, фотографировали они и сбитые советские самолеты. За отличную работу он был награжден недельным отпуском и полетел к жене, которая жила в Ташкенте и работала секретарем Председателя (или заместителя Председателя) Совета министров республики. Когда узнали, что в Ташкенте находится известный фотограф, отбою от просьб сделать портрет не было. Его попросили задержаться на пару дней и отправили телеграмму в штаб Ленинградского фронта. Что случилось там, не ясно, но телеграмма затерялась, и когда Гершман вернулся, его обвинили в дезертирстве, разжаловали и отправили в штрафбат на «Невский пятачок». В бою Гершман выжил одним из немногих, более того, вытащил с поля боя раненного командира. Был награжден Орденом Красного Знамени. Верулся в Ленинград, пришел в Смольный к генералу, которому он непосредственно подчинялся, тот достал бутылку коньяка, и они выпили ее за то, что все так завершилось. И долго после войны этот генерал в День победы присылал Мих-Миху поздравительную открытку.

После войны Гершман продолжил работу над фотопортретами мастеров искусств. Его фотографии тиражировались миллионами копий, ведь многие хотели иметь дома портреты  любимых актеров: Г. Улановой, Т. Дудинской, А. Райкина, К. Шульженко и многих других.  Прежде всего, Гершман был мастером света, я был в его мастерской под лестницей, видел, как он по миллиметрам двигал, разворачивал лампы, добиваясь одному ему известной освещенности лица. Он сам готовил растворы для изготовления снимков, сам их печатал.

Но в борьбе медленного, консервативного, фото искусства Михаил Михайлович проигрывал тем,  кто осваивал технику моментальной фотографии. Он не любил ее, считал, что это область журналистики, но не искусства.  

Новиков отмечал, что Михаил Гершман был классическим консерватором, антиподом Александра Родченко, пользовавшегося «Лейкой» и снимавшего «от пупа». По мнению Гершмана, фотограф должен был быть экипирован как кинорежиссер — для выездной съемки нужен целый автобус аппаратуры».  Родченко снимал бурную советскую жизнь. Гершман нашел самое оторванное от социалистической реальности, самое «несовременное» — балет. И снимал его не «в прыжке», на сцене, а в студии, подолгу выставляя свет и композицию.

Великая балерина Наталья Михайловна Дудинская отмечала: «Лучше Гершмана меня никто никогда не снимал. Я при каждом удобном случае старалась сняться у него. Каждый его снимок был как новая поэма».

В заключение, приведу воспоминание Эдиты Пьехи о том, как ей работалось с Михаилом Михайловичем Гершманом:

"... Помню себя начинающей певицей, в ателье одного из старейших ленинградских фотографов Михаила Михайловича Гершмана.  Полдня он мог потратить на установку освещения, при этом рассуждал вслух, чуть ли не делился опытом. Рассказывал, как искал позу для Клавдии Ивановны Шульженко, где стояли софиты,    когда он фотографировал Любовь Петровну Орлову, как сложно и интересно было работать с Александром Вертинским.  Простота и откровенность Михаила Михайловича подкупали, я всегда стремилась ему хоть чем-нибудь помочь и была счастлива, когда это мне удавалось".

Б. Докторов