Из газеты «Ведомости»;
Андрей Колесников
ТЕОРИЯ ПЕРМАНЕНТНОЙ ВОЙНЫ
16.09.2015
Война – единственное, что заполняет пустоту в постсоветском сознании
Мир – сравнительно позднее изобретение. Для его поддержания приходилось предпринимать исключительные усилия, строить международные институты, культивировать демократии, чтобы страны между собой не воевали. Модель мирного, взаимно страхующего от войны альянса представляет собой, например, Европейский союз, где молодым людям едва ли осмысленно отдавать свою жизнь за суверенитет страны – человеческая жизнь выше суверенитета. За что, собственно, и боролись основатели этого амбициозного союза Жан Монне и Робер Шуман. Историк войн сэр Майкл Ховард отмечал «общее для западных урбанизированных обществ нежелание нести тяжелые потери» и называл наступившую эпоху «постгероической».
Война инфантильна и архаична, как игра «Зарница». Но современному российскому политическому режиму удалось вернуть мифологический «героизм» войне, помочь обрести ей ленинскую семантику войны справедливой, убедить население собственной страны, что парадоксальным образом агрессия – это оборонительная война, ибо осажденную крепость нужно защищать, а заложники в крепости обязаны ощущать по отношению к ее коменданту стокгольмский синдром.
Идет война – одновременно горячая, гибридная и холодная – под лозунгом «Лишь бы не было войны». Таковы парадоксы постсоветского сознания. И это единственное, что заполняет пустоту – политическую бессодержательность персоналистского режима, который свою легитимность ищет не только в победах прошлого, например в Великую Отечественную, но и в поражениях – например, в финскую кампанию.
Война заменяет и холодильник, и телевизор. Главное, чтобы внимание обороняющейся нации ни в коем случае не переключалось на текущие социальные и экономические проблемы, которые во многом и являются следствием войны – хотя бы тех же самых противоестественных для постиндустриального общества по своему масштабу оборонных расходов в ущерб человеческому капиталу. Гибель одной хорошо известной империи под бременем этих расходов ничему не научила тех, кто считает себя ее наследниками по прямой.
Для поддержания общества в состоянии политического анабиоза война должна быть перманентной, как когда-то революция по Льву Троцкому. Опция тлеющего костра войны в Донбассе – лучшая для режима. С одной стороны, нет в чистом виде сильно затратной горячей фазы, исключающей последние возможности дразнить Запад и кокетничать с ним. С другой – война вроде бы продолжается, а значит, можно держать в напряжении и свой народ, и остальной мир.
Но раз проект «Новороссия» закрыт, нужно, не снижая давления в трубах мобилизации массового сознания, переключить его на новую полувоенную ситуацию. Поддразнивать «наших партнеров» в Арктике, имитировать Советский Союз и дипломатию войны в Сирии, предъявляя заведомо неприемлемые для Запада плодотворные дебютные идеи. Войны как бы нет, но одновременно она есть как результат нашей неуемной «миролюбивой политики». Такая политика и в самом деле похожа на геополитические игры СССР, но та страна была империей, а Россия – империя имитационная. Хотя механизм саморазрушения один и тот же.
**
Из портала Газета ру:
Андрей Колесников
ПРОБЛЕМА-2018, ИЛИ ДИЛЕММА ПУТИНА
15 сентября 2015
Андрей Колесников о выборе между диктатурой и демократией
Уже и не вспомню теперь с ходу, почему Владимир Ильич назвал «Мать» Максима Горького «очень своевременной книгой». А может, и не знал никогда — в те баснословные застойные времена клише оставались в памяти без содержания, без семантики, как голые слова, применимые исключительно в постмодернистских, пересмешнических обстоятельствах.
Но правда в том, что классика не стареет — днями увидел свет русский перевод сравнительно старой, написанной десять лет назад, но не ржавеющей работы культовых ныне экономистов Дарона Асемоглу (он же Аджемоглу) и Джеймса Робинсона «Экономические истоки диктатуры и демократии».
Любые возможные решения автократов и элит по поводу того, куда двигаться дальше, отлиты не в граните, а в математических моделях и формулах.
Которые, кстати, позволили авторам в марте 2014 года разрешить многолетние сомнения социальных мыслителей и предъявить доказательства того, что демократия таки ведет к экономическому росту (Democracy Does Cause Growth. Daron Acemoglu, Suresh Naidu, Pascual Restrepo, James A. Robinson. NBER Working Paper No. 20004).
И всякий раз в «Экономических истоках...» Асемоглу и Робинсон заставляют воображаемого автократа принимать оптимальное решение исходя из того, какова, собственно, цена репрессий — в том смысле, не дешевле ли сделать ситуацию более комфортной для себя, введя демократию или ее элементы.
Ибо революции как реакции на репрессии тоже бывают дорогими в употреблении, а для иных лидеров, если они вынуждены спасаться бегством, и бесценными.
Как тут не задуматься о специфическом политическом режиме, сложившемся сегодня в России. И вот представляется, что перед этим режимом стоит дилемма, если не трилемма. И вот какого свойства.
В принципе, мы живем при «информационной диктатуре», при которой, согласно исследованию авторов термина Сергея Гуриева и Дэниэла Трейсмана (How Modern Dictators Survive: An Informational Theory of the New Authoritarianism. Sergei Guriev, Daniel Treisman. NBER Working Paper No. 21136), «репрессии применяются против обычных граждан лишь как последнее средство после того, как исчерпаны такие возможности, как кооптация, цензура и пропаганда».
Чем хуже экономическое положение, тем более интенсивной становится пропаганда. А вместе с ней и точечные репрессии, потому что они тоже часть пропаганды: пиаровское и воспитательное значение имеют сталинского аршина приговоры Сенцову и Кохверу, вражеским «террористам» и «агентам».
Если положение становится совсем уж аховым и пропаганда с точечными дидактическими репрессиями и постоянным поддержанием умов и душ в состоянии гибридной войны не помогает, приходится переходить к более или менее массовым репрессиям.
Если, конечно, не дешевле начать реформы и слегка демократизировать среду.
Вот это и есть, если угодно, «проблема-2018», или «трилемма Путина»: выбирать между «информационной диктатурой», «репрессивной диктатурой» или реформаторско-либерализационной опцией. Можно переформулировать: речь идет о выборе внутри «информационной диктатуры» между репрессиями и демократией.
Разумеется, первое лицо, его ближний круг, элиты, которым объяснили, как могли, что на дно они пойдут вместе с начальством, выбирают, как всегда, инерционный, срединный путь в ожидании того, что все само рассосется, а кривая вывезет. Именно этим объясняется главная, с позволения сказать, стратегия, которая называется «откладывание решений».
Ее еще можно назвать стратегией «ужас без конца».
Началось это в явном виде со «Стратегии-2020», которую готовили как аналог «программы Грефа» для бодрого модернизационного старта, а в данном случае — рестарта Путина в 2012 году. Авторов искренне, действительно искренне, поблагодарили за предложенные решения. Оценили и их деликатность: было сказано политику и общество не трогать, ограничиться экономикой и финансами — так и сделали.
Но практические действия оказались совершенно иными: либо бездействие, либо все наоборот (например, вместо бюджетного маневра — снижения расходов на оборону и безопасность ради увеличения расходов на образование и здравоохранение — поступили строго противоположным образом).
То есть, спасибо, конечно. Однако, дорогие эксперты, мы просили вас предложить такие меры, которые бы позволили ничего не менять. А ваша «дорожная карта» все-таки предполагает изменения. Как говорил Лелик в «Бриллиантовой руке»: «На это я пойтить не могу!»
Но и применять массовые репрессии тоже не очень хочется. Даже несмотря на потенциальную поддержку люмпенизирующихся в кризис умеренно трудящихся масс. Дорого, разбалансирует консолидацию, увеличивает неопределенность. Риск потери власти остается, если не увеличивается.
Стратегия «не иметь никакой стратегии», кризис компенсировать пропагандой, а реформы замещать вместо провалившегося проекта «Новороссия» проектами «Новосирия» или «Северный Китай» (по Иосифу Бродскому: «Эта местность мне знакома как окраина Китая») диктуется страхом потери власти. Отсюда и неадекватно истерическое отношение к мифической «революции» — напуганы «арабской весной» и «майданом» так же, как Брежнев «пражской весной».
Но нынешнее бездействие, откладывание решений, развращение народа пропагандой и замещение импорта еды Крымом, арктическими войсками, Сирией и прочими химерами потенциально еще более опасны для сохранения власти.
Рецепты спасения ищутся несколько судорожно: замена Якунина «технократом» Белозеровым — часть поиска эффективности, а значит, спасения. Но Белозеров и такие же «технократы» второго ряда, которыми можно заменить хоть все нынешнее Политбюро, — не спасут.
«Технократ» — от слова «технический». А не «стратегический».
Витязь, стоящий на распутье и не движущийся никуда, чья статика оправдывается приглуповатой фразой Горчакова «Россия сосредотачивается», вот уже который год, если не десятилетие, остается символом России.
Над ним летят самолеты — бомбить Воронеж, рядом движутся отряды обросших бородами добровольцев в камуфляже из Военторга, проходят мимо недовольные, отплевывающиеся «сыром» на пальмовом масле, гуляют туда-сюда телевизионные сигналы с обрывками фраз Энтео, Проханова, Соловьева, заменивших нации Толстого, Достоевского, Чехова, да и что греха таить — Севу Новгородцева. А он, витязь, все стоит.
Отпустить народ мой или все-таки по-настоящему прижать? Что дороже? И смотрит так уныло на котировки нефти...
**
Об авторе: Андрей Колесников. Журналист. Окончил юридический факультет МГУ. Политический журналист, бывший шеф-редактор «Новой газеты», колумнист ряда изданий. Член правления Фонда Егора Гайдара, член Комитета гражданских инициатив (Комитет Алексея Кудрина). Автор нескольких книг, а том числе «Спичрайтеры» (премия Федерального агентства по печати), «Анатолий Чубайс. Биография», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду», «Идея университета». Лауреат премии Союза журналистов «Золотое перо России». Руководитель программы Московского центра Карнеги.
