Лев Гудков

ВСПОМИНАЯ БОРИСА АНДРЕЕВИЧА ГРУШИНА

10 лет назад, 18 сентября 2007 года, умер Борис Андреевич Грушин.  В российской социологии нет имени более яркого, чем  «Грушин».  Борис Андреевич  – основатель  всей нынешней  индустрии  массовых  репрезентативных опросов, ее творец, идеолог ее организационной структуры.  Именно он должен нести «ответственность» за то, что,  когда говорят – «социология», то подразумевают исключительно массовые опросы.   Но то, что сегодня социологические данные опросов общественного мнения стали непременной  частью публичной жизни, – это его заслуга.  Он не виноват в том, что такая социология не стала «зеркалом общества»,  инструментом  диагностики его морали,  интеллекта, порядочности, как он того хотел.

Сервильность  российской, а еще раньше – советской социологии определена условиями ее рождения и функционирования, а именно:  зависимостью от власти, готовностью  обслуживать государственные органы  разного типа и иерархии, обеспечивать  повышение эффективности управления и   пропаганды,  патриотическое  воспитание молодежи и т.п. Как раз против этого воевал всю свою жизнь Борис Андреевич, добиваясь появления независимых   исследовательских институтов. Нынешние  молодые социологи, ничего не знающие  про историю социологии в России, представить себе не могут (даже не хотят),  какой ценой все это давалось.  Осознание того, какую массу усилий ему придется затратить, чтобы пробить в сознании чиновников идею необходимости изучения мнений в «обществе»,  должно  было бы вызвать ужас у любого «нормального» человека. «Зачем изучать то, что люди смотрят, читают, спрашивать – что они думают? Смотрят то, что мы считаем нужным показывать», соответственно, и «думать должны так, как мы считаем нужным, чтобы они думали»,  –  примерно так реагировал руководитель советского Госкомитета по радио и телевещанию С. Лапин на  все предложения Грушина.

Но Борис Андреевич и не был «нормальным» человеком в обычном смысле слова.  Еще в 1950-е годы он – один из активнейших участников неформального Московского методологического кружка (куда входили   А.Зиновьев,   М.Мамардашвили,   Г.Щедровицкий, В.Швырев,  Б.Шрагин и многие другие  люди, оставившие свой след в интеллектуальной истории нашей страны). Напомню некоторые вехи его жизненного пути: защита докторской диссертации «Проблемы методологии исследования общественного мнения» (1967), «Институт общественного мнения» (при Комсомольской правде, 1960-1967), ИКСИ – отдел изучения общественного мнения  (ЦИОМ), знаменитый «Таганрогский проект», сборники «47 пятниц», преподавание на журфаке МГУ, Прага и журнал «Проблемы мира и социализма»,  и – наконец, самый  главный успех и разочарование  – появление первого, тогда еще – Всесоюзного, ЦИОМа,  формирование общенациональной сети  опросов общественного мнения,  лежащей в основе всех нынешних  общероссийских социологических исследований, уход и создание собственной частной организации – «Vox populi».

Поколение Грушина, Левады, Мамардашвили, Зиновьева, Пятигорского, Лотмана – прорывное  поколение, которое  предопределило конец советского тоталитаризма. Другого такого не будет. И не потому, что они больше знали или умели, нет – их внутренний горизонт был шире,  а небо – выше. Они хотели  другого – свободы думать и знать, они  жили иначе, чем сегодняшние прагматики, ставили себе  другие цели и задачи.  Поэтому им что-то (не очень многое), но принципиально важное,  удалось сделать в этой  жизни, и «это» осталось навсегда, пусть даже мы не сознаем масштабов и цены сделанного. У них была собственная позиция по ключевым вопросам жизни в несвободной стране. Хочу подчеркнуть: Грушин был единственным среди всех  «социологов» и «философов»,  собравшихся в ноябре 1969 года в Академии  общественных наук при ЦК КПСС  для  обсуждения  «Лекций по социологии»  Левады (а по существу  – запланированного  разгрома  социологии и идеологического обоснования  партийного контроля над наукой),  кто  бескомпромиссно защищал Ю.А.Леваду и его позицию независимости  или точнее – автономности социальной науки.  Это он заявил во всеуслышание: «Будущее покажет, кто  стоял на пути развития советской социологии, а кто лежал. И при этом  не вдоль, а поперек». Такие вещи не забываются, в том  числе и   доносчиками, заказными борцами с буржуазной идеологией или  философскими упырями, вроде Глезермана, который был главным докладчиком на том собрании.

Немного от себя: мое знакомство с Б.А.Грушиным (и  карьера эмпирического социолога!) началась   весной 1970 года. Грушинские книжки – «Свободное время»  (1966) «Мир мнений и мнения о мире» (1967) были тогда одними из первых доступных нам  «настоящих» (а не  «партийных»)  социологических работ, наряду с учебником Я.Щепанского,  хрестоматией  Г.Бекера и А.Боскова или незабываемой книжкой по социальной психологии Т.Шибутани. В 1967 году Грушин создал на факультете журналистики  лабораторию  социологии СМК. Тогда же он  уговорил Леваду  прочесть курс лекций по социологии, ставший первый в советское время  систематическим изложением   дисциплинарного видения действительности. Поэтому для меня не было выбора: после лекций Левады  надо было учиться у Грушина.  Летом  того же года я, прослушав  вводные уроки Бориса Андреевича, уже   участвовал  в его большом социологическом  проекте: «Функции  районной газеты в системе СМИ». Опросы проходили в Шацком районе Рязанской области.  И первый опыт полевого социолога (а я был  «бригадиром интервьюеров» – слова «супервайзер» тогда еще не было) я получил  под руководством его аспирантов Г.Кунцмана, А.Верховской и других.  Сейчас об этом смешно говорить, когда Левада-центр в год реализует  150-170 таких исследований, но тогда это был первый опыт и он не забывается.

В недолгий период расцвета ИКСИ я ходил к грушинцам на семинары, проходивших в соседних комнатах с отделом Левады  и кабинетом его и Кона. Среди молодежи его окружающей, он резко выделялся и темпераментом, и командирским тоном. От него исходила энергия человека, наконец-то дорвавшегося до собственного дела и знающего, что делать. Дядька Черномор среди своих «богатырей».  Но близко мне пришлось познакомиться с Борисом Андреевичем уже во ВЦИОМе.  Его попытки  переноса на отечественную почву модели Гэллапа не были так уж однозначно приняты  коллегами. Левада предложил  другой образец: соединение академической (теоретической) социологии с социологическими опросами общественного мнения как источника эмпирических данных для более глубокого анализа происходящего. Ни тот, ни другой подход полностью так и не были воплощены. В практику вошло нечто среднее, соответствующее квалификации и компетенции основного корпуса сотрудников. Но разногласия и споры оставались, что, конечно, злило и раздражало Бориса Андреевича. Мне не был близок его гегелевский или марксовый взгляд на объективность общественного мнения, ни тогда, как я читал его книжки, ни тогда, когда мы спорили уже во ВЦИОМе о «программах»  очередных омнибусов. Но от этого мое искреннее уважение к мэтру и человеку нисколько уменьшалось.

К концу жизни Борис Андреевич стал мягче, так, во всяком случае, мне казалось, может быть, из-за некоторой растерянности и непонимания, что происходит в стране. Прежние ожидания, надежды и действительность очень сильно  расходились. И не только у него…

Сегодня, 18 сентября 2017 года,  хотелось бы не только вспомнить о нем, но и сказать ему те слова благодарности, которые не смог сказать при жизни.