Изображение: Козьма Прутков перед морем житейским, рис. Н.В. Кузьмина

Первоисточник

УПУЩЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ КОЗЬМЫ ПРУТКОВА¹

А. Лейзерович

(окончание)

<…>

… активно и целенаправленно Алексей Толстой включился в “проект” сотворения образа Пруткова, по-видимому, только на следующий год после первой публикации – в 1854-м. Свидетельствами и документами подтверждается его авторство (или соавторство с Алексеем Жемчужниковым) в написании ряда лучших прутковских творений, как «Мой портрет», «Письмо из Коринфа», «Эпиграмма № 1», «Юнкер Шмидт», «Желание быть испанцем», «Осада Памбы, «Как будто из Гейне» и пр.

ЮНКЕР ШМИДТ (из Гейне)
Вянет лист, проходит лето,
Иней серебрится.
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
Погоди, безумный! снова
Зелень оживится...
Юнкер Шмидт! честнóе слово
Лето возвратится.

      Это совершенно иной профессиональный уровень, чем забавные поделки Саши Жемчужникова. В «Юнкере Шмидте» есть одна невыразительная, проходная строка – по поводу невнятной “зелени”, которая “оживится”, но в остальном это просто превосходно сделано. Памятуя об “авторстве” не своём, но Пруткова, Толстой сдерживает себя в игре рифмами, но время от времени “выдаёт” нечто блистательное вроде “обомлеем-елеем” (в науку будущему Корнею Чуковскому) или подсказывает Владимиру Жемчужникову “Бог помочь-Пахомыч” для «Предсмертного». Что ещё важно – эти стихи не “одномерны”, в них есть подтекст, второй-третий планы; место открытой весёлости от избытка жизненной энергии занимает тонкая ирония – недаром подзаголовком «Юнкера Шмидта» проставлено – “из Гейне”. Стихи Пруткова, вышедшие из-под пера Толстого, как выразился Маяковский, “гейнеобразны”.
    На какое-то время стихотворная деятельность Козьмы Пруткова приобрела преимущественно литературно-пародийную направленность. И, что любопытно, чуть ли не первым же объектом пародирования стал сам Алексей Толстой. Помимо стихотворений «Из Гейне», автопародиями можно считать и написанные совместно с Алексеем Жемчужниковым «Осаду Памбы» и «Желание быть испанцем». Досталось от Пруткова и Пушкину с его «Чёрной шалью». Не оставил без внимания Прутков и переводческие работы Жуковского. Так, в качестве объекта пародии «Немецкая баллада» легко узнавалась баллада Шиллера «Рыцарь Тогенбург» в переводе Жуковского, а сама пародия была написана Владимиром Жемчужниковым - младшим из братьев и главным заводилой в пародировании.

Владимир Жемчужников кончил Санкт-Петербургский университет. Когда началась Крымская война, записался волонтёром в Стрелковый полк и участвовал в боях. Впоследствии служил по министерству путей сообщения, дослужился до чина директора департамента общих дел. После кончины Козьмы Пруткова принял самое активное участие в издании его произведений, формировании их канонического корпуса.
Язвительное перо Пруткова-пародиста было направлено главным образом на тех, кто, по выражению ХХ века, “делал читателю красиво”, тиражируя романтические штампы. В журнале «Современник» для пародий Козьмы Пруткова был создан специальный раздел «Литературный ералаш». Первый его выпуск с предисловием Некрасова появился в февральском номере «Современика» за 1854 г. Литературные критики отозвались незамедлительно: “Писать пародии на всё и на всех – конечно, особенное искусство, но его никто не назовёт поэзией. Признаемся, что мы предпочли бы быть автором какой угодно глупости без претензии, нежели господином Кузьмой Прутковым, подрядившимся пополнять остроумными статьями отдел «Литературного ералаша». Нецеремонность ералашников доходит до того, что, написав какой-нибудь вздор, они подписывают под ним "из такого-то знаменитого поэта" и смело печатают, хотя у поэта, конечно, не встречалось никогда ничего подобного.”

Основными объектами пародирования Пруткова были Николай Щербина, Афанасий Фет, Алексей Хомяков, Аполлон Григорьев, Яков Полонский, Иван Аксаков, Аполлон Майков, Владимир Бенедиктов...

ОСЕНЬ (с персидского, из Ибн-Фета)
Осень. Скучно. Ветер воет.
Мелкий дождь по окнам льёт.
Ум тоскует. Сердце ноет;
И душа чего-то ждёт.
И в бездейственном покое
Нечем скуку мне отвесть...
Я не знаю: что такое?
Что ли книжку мне прочесть?

Ещё одно стихотворение-подобие... Впрочем, сначала фрагмент, так сказать, оригинала – стихотворения Алексея Хомякова «Желание»: “Хотел бы я разлиться в мире, Хотел бы с солнцем в небе течь, Звездою в сумрачном эфире Ночной светильник свой зажечь. Хотел бы зыбию стеклянной Играть в бездонной глубине Или лучом зари румяной Скользить по пляшущей волне...” Стихотворение, конечно, само по себе уже достаточно пародийно, но оно отражает целое направление тогдашней русской поэзии, и “подражание” Пруткова метит не столько собственно в Хомякова, но более - в представляемый им поэтический стиль. Итак – Козьма Прутков.

 
ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА

Хотел бы я тюльпаном быть,
Парить орлом по поднебесью,
(я же говорил про журавлей!)
Из тучи ливнем воду лить
Иль волком выть по перелесью.
Хотел бы сделаться сосною,
Былинкой в воздухе летать,
Иль солнцем землю греть весною,
Иль в роще иволгой свистать.
Хотел бы я звездой теплиться,
Взирать с небес на дольний мир,
В потёмках по небу скатиться,
Блистать, как яхонт иль сапфир.
Гнездо, как пташка, вить высóко,
В саду резвиться стрекозой,
Кричать совою одиноко,
Греметь в ушах ночной грозой...
Как сладко было б на свободе
Свой образ часто так менять
И, век скитаясь по природе,
То утешать, то устрашать.

В официальной российской прессе пародии Пруткова встретили крайне недоброжелательный приём. Обозреватель газеты «Санкт-Петербургские Ведомости» резюмировал: “Во всех этих пародиях нет цели, нет современности, нет жизни”. В мае 1854 г. появился ответ – “Письмo известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту «Санкт-Петербургских ведомостей» по поводу статьи сего последнего”. “Я пробежал статейку... - начиналось Письмо Пруткова. - Здесь уверяют, что я пишу пародии: отнюдь! Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда взял г. фельетонист, что я пишу пародии? Я просто анализировал в уме своём большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису: ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещёнными во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые приобрели её в некоторой степени. Слышите ли? - "подражание", а не пародию!.. Откуда же взято, что я пишу пародии?..”

Излюбленным объектом “подражания” Пруткова был Владимир Бенедиктов, “сослуживец” Козьмы Петровича по Министерству финансов (к которому относилась Пробирная Палатка). Бенедиктов же служил секретарём министра Канкрина, а в последние годы своей службы ещё занимал пост члена правления Государственного банка. Был он, как и Прутков, действительным статским советником, Вашим превосходительством. Литературной известности Бенедиктов достиг в 1835 г., выпустив небольшую книжку стихотворений, которая привлекла к нему внимание критики и публики. Сочетание неистовой романтической образности с прозаизмами - характерная черта стиля Бенедиктова – вызывало у одних критиков ощущение “безвкусицы”, у других - “нового поэтического стиля”. Белинский, в обзоре русской поэзии за 1835 г. заявил,что в стихах Бенедиктова виден талант стихотворца, то есть умение ловко владеть размером и рифмой, но почти совсем отсутствует поэтическое дарование. Зато Жуковский отзывался о новом поэте с восторгом. Отовсюду слышались самые лестные суждения, Бенедиктова сравнивали с Пушкиным, и сравнение это было, как правило, не в пользу последнего. Пик восторгов пришёлся на вторую половину 1830-х гг., но и в первой половине 1850-х в определённых читательских кругах Бенедиктов был ещё чрезвычано популярен.
    Иван Тургенев вспоминал о начале 1850-х гг.: “...Явилась целая фаланга людей, бесспорно даровитых, но на даровитости которых лежал отпечаток риторики, внешности, соответствующей той великой, но чисто внешней силе, которой они служили отголоском. Люди эти явились и в поэзии, и в живописи, и в журналистике, даже на театральной сцене... Что было шума и грома!” Далее Тургенев называет имена наиболее заметных представителей этой “ложно величавой школы” – актёр Каратыгин, писатели Марлинский и Загоскин, поэты Кукольник и Бенедиктов... “Внешней силой, отголоском которой”, по словам Тургенева, oни служили, была, конечно, провозглашённая николаевским министром народного просвещения Сергеем Уваровым пресловутая триада: “самодержавие, православие, народность”... И, разумеется, эта “внешняя сила” была имперсонифицирована в личности самого императора Николая I. Так, патриотическая ода Владимира Бендиктова «Москва» с изложением истории России заканчивалась так:

Так, славу Рýси охраняя,
Творец миров, зиждитель сил
Бразды державные вручил
Деснице мощной Николая!

Периоду начала 1850-х гг., о котором говорит Тургенев, для Николая I предшествовал период унизительного испуга: в 1848 г. по Европе прокатилась волна революций, получивших название “весна народов”. Революционные волнения охватили Францию, Германию, государства Италии, Австрию, где активизировались национально-освободительные движения итальянцев, венгров, хорватов. Николай имел основания опасаться, что эти волнения перекинутся и на Россию. По приказу Николая, русские войска приняли непосредственное участие в подавлении венгерского восстания.

Во Франции революция привела к низвержению короля Луи-Филиппа и провозглашению Второй республики, президентом которой был избран племянник Наполеона, сын его брата Людовика и его падчерицы Горации Богарне, - Луи-Наполеон Бонапарт. Со временем его правление становилось всё более авторитарным, и в декабре 1852 г. он провозгласил себя императором. Николай счёл для себя унизительным обращаться в письмах к новоиспечённому монарху “брат”, как если бы тот был наследным правителем, и отказывался признавать за ним титул Наполеона III, что, естественно, было воспринято последним как личное оскорбление. К тому же у России с Францией и Турцией назрел болезненый дипломатический конфликт по вопросу контроля над церковью Рождества Христова в Вифлееме, в Палестине, входившей тогда в состав Оттоманской (турецкой) империи. Конфликт этот был разрешён турками в пользу католической церкви, Франции.

Всё это, вместе взятое, привело Николая к идее проведения очередной победоносной русско-турецкой военной кампании – в порядке как бы “сублимации” или, что ли, отвлечения для российского общества. Предыдущая русско-турецкая война 1828-29 гг. закончилась подписанием Адрианопольского мира, по которому к России перешла бóльшая часть восточного побережья Чёрного моря и дельта Дуная на западном побережьи, Османская империя признала российский протекторат Грузии и значительной части Армении, даровала автономию Сербии. Теперь Николай был нацелен на полное лишение Турции её балканских владений, преимущественно населённых православными народами, и достижение контроля над проливами Босфор и Дарданеллы, соединяющими Чёрное море со Средиземным, - заветная мечта Екатерины II, а также на расширение русских владений в Закавказьи и усиление присутствия России в Палестине.

Вопреки тому, что обычно утверждается официальной российской историографией, весьма консервативный российский дипломат, философ и публицист Константин Леонтьев отмечал: “Война 53-го года возгорелась не из-за политической свободы единоплеменников наших, а из-за требований преобладания самой России в пределах Турции... Сам Государь считал себя вправе подчинить себе султана, как монарха Монарху, — а потом уже, по своему усмотрению (по усмотрению России, как великой Православной Державы), сделать для единоверцев то, что заблагорассудится..”

Эта имперская позиция нашла фанатическую поддержку в русской так называемой патриотической поэзии. Лучше всего это видно на примере Фёдора Ивановича Тютчева. (Я, в частности, писал об этом в эссе «Перечитывая Тютчева» - Вестник, 2001, № 24).

Самый конец 1840-х и начало 1850-х гг. – время бурной политической и поэтической активности Тютчева. Неколебимость российской империи на фоне общей европейской нестабильности пробуждает в Тютчеве сильнейшие геополитические амбиции. В ноябре 1849 г. появляется его стихотворение

РАССВЕТ
Не в первый раз кричит петух;
Кричит он живо, бодро, смело;
Уж месяц на небе потух,
Струя в Босфоре заалела.
Ещё молчат колокола,
А уж восток заря румянит.
Ночь бесконечная прошла,
И скоро светлый день настанет.
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Раздайся, колокольный звон,
И весь Восток им огласися!
Тебя зовёт и будит он, -
Вставай, мужайся, ополчися!
В доспехи веры грудь одень,
И с Богом, исполин державный!..
О Русь, велик грядущий день,
Вселенский день и православный!

В другом программном в геополитическом плане стихотворении Тютчев, излагая своё понимание “призвания” России, проповедовал экспансию России, обосновывая её историческими прецедентами и “всемирной судьбой”:

Не верь в Святую Русь, кто хочет,
Лишь верь она себе самой, -
И Бог Победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
То, что обещано судьбами
Уж в колыбели было ей,
Что ей завещано веками
И верой всех её царей,-
То, что Олеговы дружины
Ходили добывать мечом,
То, что орёл Екатерины
Уж прикрывал свои крылом, -
Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
Всемирную судьбу России –
Нет, вам её не запрудить.

Удивительно, что 160 лет спустя на концерте в Кремлёвском дворце в присутствии членов правительства и кремлёвской “элиты” на сцене оказывается Жанна Бичевская, исполняющая песню Геннадия Пономарёва «Куликово поле» с таким финалом:

… Возвратит Россия русский Севастополь,
Станет снова русским полуостров Крым,
Наш Босфор державный,
Hаш Константинополь
И святыня мира – Иерусалим.
И назло масонам и другим злодеям,
Тем, кто к христианам злобою кипит,
Куликово поле вспомним и прозреем,
И святыня эта нас соединит!

Я уже не говорю об очевидной подмене слов: вместо “другим злодеям” явно должно звучать нечто более определённое, лучше рифмующееся с “прозреем”. Но весь текст песни, особенно учитывая последующий крымский “референдум” и “воссоединение” Крыма с Россией в марте-апреле 2014 г., невольно заставляет вспомнить риторику Тютчева 160-летней давности и последующее развитие событий. Кстати, сама песня и её исполнение Бичевской просто превосходны как пропагандистский материал – вполне на уровне, скажем, песен «Если завтра война...» или «Хорст Вессель».

Спустя много лет после “кончины” Козьмы Пруткова, в 1883 г., Алексей Жемчужников писал из Бёрна своему брату Владимиру, жившему во Франции, в ответ на просьбу принять участие в написании биографии Пруткова: “Достопочтеный Косьма Прутков – это ты, Толстой и я. Все мы тогда были молоды, и “настроение кружка“, при котором возникли творения Пруткова, было весёлое, но с примесью сатирически-критического отношения к современным литературным явлениям и к явлениям современной жизни. Хотя каждый из нас имел свой особый политический характер, но всех нас соединяла плотно одна общая черта: полное отсутствие “казённости“ в нас самих и, вследствие этого, большая чуткость ко всему “казённому“. Эта черта помогла нам – сперва независимо от нашей воли и вполне непреднамеренно - создать тип Кузьмы Пруткова, который до того казённый, что ни мысли его, ни чувству недоступна никакая, так называемая, злоба дня, если на неё не обращено внимания с казённой точки зрения. Он потому и смешон, что вполне невинен... Уже после того, по мере того как этот тип выяснялся, казённый характер его стал подчёркиваться...”
В творческом наследии Пруткова, кажется, нет текстов, которые прямо противостояли бы политической и патриотической риторике Бенедиктова, Майкова, Тютчева; имя последнего вообще, кажется, не встречается в полном собрании сочинений Пруткова. Однако спустя почти сто лет после кончины Пруткова, в 1959 г., В.Э. Богорадом в архивах было обнаружено и опубликовано («Литературное наследство», № 67) неизвестное до тех пор стихотворение Козьмы Пруткова.

СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ПЕСНЬ
Уж как мы ль, друзья, люди русские!..
Всяк субботний день в банях паримся,
Всякий божий день жирны щи едим,
Жирны щи едим, гречню лопаем,
Всё кваском родным запиваючи,
Мать святую Русь поминаючи,
Да любовью к ней похваляючись,
Да всё русскими называючись…
И как нас-то все бранят попусту,
Что ничего-то мы и не делаем,
Только свет коптим, прохлаждаемся,
Только пьем-едим, похваляемся…
Ах, и вам ли, вам, люди добрые,
Нас корить-бранить стыдно б, совестно:
Мы работали б, да хотенья нет;
Мы и рады бы, да не хочется;
Дело плёвое, да труда бежим!..
Мы труда бежим, на печи лежим,
Ходим в мýрмолках, да про Русь кричим,
Всё про Русь кричим, — вишь, до охрипу!
Так ещё ль, друзья, мы не русские?!

   Скорее всего, это стихотворение было написано как раз в 1854 г. И по содержанию, и по стилю оно сильно отличается от других произведений Пруткова, хотя во многом близко творчеству Алексея Толстого.
В том же году в «Современнике» (№№ 2 и 6) были частично опубликованы “мысли и афоризмы” Пруткова, вошедшие впоследствии в его «Плоды раздумья». Есть основания полагать, что основной вклад в их создание также принадлежит Алексею Толстому. Невольно порой возникающие ассоциации с современностью, всевозможные аллюзии следует рассматривать в общем плане как, безусловно, случайные, но порой те же самые ассоциации свидетельствуют о глубоком, если и не понимании, то ощущении Прутковым некоторых общих закономерностей исторического развития России. И уж во всяком случае, “мысли и афоризмы” Пруткова неизбежно отразили в себе политические события своего времени. Любопытна и трансформация “мыслей и афоризмов” Пруткова в рисунках Кузьмина и в нашем современном восприятии - и тех, и других.
Из «Плодов раздумья» Козьмы Пруткова.

Нет столь великой вещи, которую не превзошла бы величиною ещё большая. Нет вещи столь малой, в которую не вместилась бы ещё меньшая.
Если бы всё прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать наряду с будущим, кто бы был в силах разобрать: где причины и где следствия?

Где начало того конца, которым оканчивается начало?

Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся.

Когда народы между собой дерутся, это называется войной.

Последняя простодушная констатация невольно вызывает в памяти столь же безмятежное “Она утонула...” Тема вождя, правителя, побудительных мотивов и результатов его действий немало занимает и Пруткова, и Кузьмина, и, конечно, нас с вами.

Хорошего правителя справедливо уподобляют кучеру.

Лучше держать вожжи, чем бразды правления.

Только в государственной службе познáешь истину.

Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой.

Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь.

Что есть лучшего? – Сравнив прошедшее, свести его с настоящим.

Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу.

Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни.

Пояснительные выражения объясняют тёмные мысли.

Человек довольствует вожделения свои на обоих краях земного круга.

Чужой нос другим соблазн.

Козыряй!

Исполнение предприятия приятно щекочет самолюбие.

Ещё раз скажу - никто не обнимет необъятного.

Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нём пятна.

Стремись исполнить свой долг, и ты достигнешь двоякой цели, ибо тем самым его исполнишь.

Укрываться от дождя под дырявым зонтиком столь же безрассудно, как чистить зубы наждаком или сандараком.

Если на клетке слона прочтёшь надпись “буйвол”, не верь глазам своим.

Мудрость, подобно черепаховому супу, не всем доступна.

Под сладкими выражениями таятся мысли коварные: так, от курящего табак нередко пахнет духами.

Ну и, наконец, рисунок Кузьмина, который, как мне кажется, наилучшим образом раскрывает связь «Плодов раздумья» с событиями всё того же, 160 лет назад, 1854 г., с ходом Крымской войны – Прутков на коне!

Кузьмин соотнёс свой рисунок с афоризмом Пруткова “Если хочешь быть красивым – поступи в гусары!” Но, пожалуй, в большей степени он соотносится с казённым “Военные люди защищают отечество!” Сам же рисунок, похоже, что вдохновлён клодтовским памятником Николаю. Вот так, скорее всего, казённый Петербург представлял себе предстоящую русско-турецкую войну. На самом деле, события развивались совсем по-другому сценарию.

Война закончилась подписанием 18 марта 1856 г. в Париже мирного договора, по которому Черное море объявлялось нейтральным и России было запрещено держать там военно-морской флот. Кроме того, Россия лишалась захваченной в этой войне крепости Карс в Армении, устья Дуная, южной части Бессарабии, и возможностей влияния на Сербию, Молдавию и Валахию.

Император Николай не дожил до этого - он скончался 18 февраля 1855 г. Четвёртый из братьев Жемчужниковых, Лёв, писал о его смерти: “Смущённый, он ежедневно молчa смотрел нa неприятельский флот под Кронштaдтом, нaдел солдaтскую шинель, худел, слaбел и умер от стыдa и огорчения”. Непосредственной причиной смерти явилось воспаление лёгких, но в обществе и в народе ходили упорные слухи, так окончательно и не опровергнутые, о самоубийстве. Уже будучи на смертном одре, император сказал наследнику: “Сашка, сдаю тебе команду в дурном порядке!” И даже Тютчев, находившийся под сильнейшим очарованием николаевского режима, после севастопольской катастрофы и смерти Николая находит самые жёсткие слова в его адрес, совсем непохожие на то, что он писал всего несколько лет назад: “Не Богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые, и злые, - Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей.” И в частном письме – “Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека”.

Как пишут современные российские историки, “Николай I не понимал Запада, и недооценивал его решимости, зато переоценивал собственные силы. На предупреждение Наполеона III против начала военных действий он надменно ответил: "Россия в 54-м году та же, какой была в 12-м!" Уничтожив ростки гражданского общества, и построив "вертикаль власти", Николай работал, "как раб на галерах", по 12 часов в сутки, спал у себя в кабинете на солдатской койке, знал по фамилиям всех гвардейских офицеров и петербургских городовых, вмешивался в личную жизнь придворных и рассматривал рапорты о наказании пьяных извозчиков. При этом Россия имела почти двухмиллионную армию, но выплавляла чугуна на душу населения в 20 раз меньше Англии, и вступила в Крымскую войну с единственной железной дорогой, гладкоствольными ружьями и 24 военными пароходами против 150 английских и 108 французских…”

В Крымской войне Россия потерялa полмиллионa человек - вдвое больше, чем неприятель. Зaдним числом было признaно, что виной тому отстaлое вооружение, ужaсные дороги, неустройство интендaнтской чaсти. Профессор Московского университетa Тимофей Грaновский в "сaмиздaтской" стaтье того времени «Мысли вслух об истекшем 30-летии в России» (1855 г.) тaк резюмировaл основные приоритеты внутренней и внешней политики Николaя: “Поддержaние status quo в Европе...; возвещение и огрaждение словом и делом охрaнительного, неогрaниченного монaрхического нaчaлa повсюду; преимущественнaя опорa нa мaтериaльную силу войскa; поглощение влaстию, сосредоточенной в одной воле, всех сил нaродa, что особенно порaжaет - в оргaнизaции общественного воспитaния и в колоссaльном рaзвитии aдминистрaтивного элементa в ущерб прочим,… подaвление всякого сaмостоятельного проявления мысли и нaдзор нaд нею; реглaментaция, военнaя дисциплинa и полицейские меры... Всё это неопровержимо обличaет присутствие у нaс системы, мешaющей прaвильному рaзвитию… нрaвственных, умственных и мaтериaльных сил.”

Современный исследователь творчества Пруткова подводит итог: “Именно эти человеческие кaчествa - уверенность в себе, сaмоупоение, нaчaльственную величaвость - пaродировaл Козьмa Прутков нa своем скромном уровне директорa Пробирной Пaлaтки, и мы можем без большой нaтяжки допустить, что, в конечном счёте, пaродировaл он ни больше ни меньше кaк сaмого госудaря имперaторa”.

В 1855 г. имя Козьмы Пруткова напрочь исчезло с журнальных страниц. Началось новое царствование, шло время, а о Пруткове по-прежнему ничего не было слышно – граф Алексей Толстой, выйдя в отставку, жил в основном в своих поместьях Пустынька и Красный Рог и обратился к “большой” литературе – в этот период были написаны поэмы «Грешница» и «Иоанн Дамаскин», роман «Князь Серебряный» и пьеса «Дон Жуан». Алексей Жемчужников, не дождавшись реформ, также вышёл в отставку в 1858 г. и уехал сначала в провинцию (в Калугу), а затем за границу. У оставшихся в Петербурге братьев Владимира и Александра Жемчужниковых не получалось представить себе Пруткова в новых условиях – слишком плотно он был связан с ушедшим (или – уходящим) временем. Спустя много лет Александр Блок писал о Пруткове, что он явился “естественной реакцией против несмеющейся эпохи” Николая I – эпохи “предписанного мышления и торжества благонамеренности”.

Но вот через пять лет о “забытом гении” вспомнил новый распорядитель сатирического отдела журнала «Современник» Николай Добролюбов. По его инициативе, с 1858 г. начал выходить “журнал в журнале” - сатирическое приложение «Свисток», где в 1860 г. появились новые (или, по крайней мере, ранее не печатавшиеся) произведения Козьмы Пруткова: стихотворения и басни, дополнившие былые «Досуги Козьмы Пруткова» - теперь они носили название «Пух и перья», взятое с вывески некоей немецкой лавки на Васильевском острове: Daunen und Federn. Почти одновременно с появлением «Свистка» поэт Василий Курочкин и художник-карикатурист Николай Степанов начали издавать сатирический журнал «Искра», который также печатал Пруткова.

Публикация «Пуха и перьев» в журнале «Современник» № 3 за 1860 г. сопровождалась Предисловием самого Пруткова: “Я знаю, читатель, что тебе хочется знать, почему я так долго молчал? Мне понятно твоё любопытство!.. В обществе заговорили о каких-то новых потребностях, о каких-то новых вопросах... Я – враг всех так называемых вопросов! Я негодовал в душе – и готовился поразить современное общество ударом; но... Так прошло более трёх лет. Время показало мне, что я боялся напрасно. Общество наше оклеветано; оно изменилось только по наружности... Мудрый смотрит в корень: я посмотрел в корень. Там всё по-прежнему... Это успокоило меня. Я благословил судьбу и вновь взялся за лиру!.. 24 октября 1859 года.”

Наверное, лучшим из того, что было опубликованного во время “второго пришествия“ Пруткова, следует, по-моему, назвать “лирическо-бюрократическое” стихотворение, названное «К М.П.» - к Месту Печати. Напомню, что в церковно-славянской азбуке полное наименование букв М и П звучало как мыслéте и покой.

Люблю тебя, печати место,
Когда без сургуча, без теста,
А так, как будто угольком,
М. П. очерчено кружком!
Я не могу, живя на свете,
Забыть покоя и мыслéте,
И часто я, глядя с тоской,
Твержу: “мыслéте и покой”!

   Добролюбов, публиковавший творения Пруткова в «Свистке», в 1860 г. (предпоследнем году его жизни - он умер двадцати пяти лет от роду) неоднократно ставил Пруткова “в пример”, использовал как пример для сравнения, говоря о состоянии русской поэзии: “Художественный индифферентизм к общественной жизни и нравственным вопросам, в котором так счастливо прежде покоились гг. Фет и Майков (до своих патриотических творений) и другие, - теперь уже не удаётся новым людям, вступающим на стихотворное поприще. Кто и хотел бы сохранить прежнее бесстрастие к жизни, и тот не решается, видя, что чистая художественность привлекает общее внимание только в творениях Кузьмы Пруткова.”
От Александра II российское общество нетерпеливо ждало реформ: крестьянской (освобождение крестьян от крепостной зависимости произошло в 1861 г.), образования, судебной, земской (1864 г.), военной (1870). Трагическое, насколько может быть трагическим стихотворение Пруткова, «Перед морем житейским»: “Всё стою на камне – Дай-ка брошусь в море. Что пошлёт судьба мне, Радость или горе?..”, написанное Алексеем Жемчужниковым и напечатанное только после кончины Пруткова, напомню – сопровождалось примечанием о том, что было написано им “в момент отчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ”. Реформы были несовместимы с Прутковым (или, точнее – он с ними).

И вот в 1859 г. Владимир Жемчужников “по поручению” Пруткова и от его имени набросал черновик «Проекта о введении единомыслия в России». Сам «Проект...» состоит из трёх частей: Приступ, собственно Трактат и Заключение. В Приступе (сиречь Предисловии) словам тесно от обуревающих автора эмоций: “Наставить публику. Занеслась. Молодость; науки; незрелость!.. Вздор!.. Неуважение мнения старших. Собственное мнение! Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверия начальства?! Откуда оно возьмётся? На чём основано?..”
И далее, уже в Заключении: “На основании всего вышеизложенного и принимая во внимание: с одной стороны, необходимость, особенно в нашем пространном отечестве, установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства; с другой же стороны - невозможность достижения сей цели без дарования подданным надёжного руководства к составлению мнений - не скрою..., что целесообразнейшим для сего средством было бы учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет. Этот правительственный орган, будучи поддержан достаточным (полицейским и административным) содействием властей, был бы для общественного мнения необходимою и надежною звездою, маяком, вехою. Пагубная наклонность человеческого разума обсуждать всё происходящее на земном круге была бы обуздана и направлена к исключительному служению указанным целям и видам. Установилось бы одно господствующее мнение по всем событиям и вопросам. Можно бы даже противодействовать развивающейся наклонности возбуждать "вопросы" по делам общественной и государственной жизни; ибо к чему они ведут? Истинный патриот должен быть враг всех так называемых "вопросов"!
С учреждением такого руководительного правительственного издания даже злонамеренные люди, если б они дерзнули быть иногда несогласными с указанным "господствующим" мнением, естественно, будут остерегаться противоречить оному, дабы не подпасть подозрению и наказанию. Можно даже ручаться, что каждый, желая спокойствия своим детям и родственникам, будет и им внушать уважение к "господствующему" мнению; и, таким образом, благодетельные последствия предлагаемой меры отразятся не только на современниках, но даже на самом отдаленном потомстве.
Зная сердце человеческое и коренные свойства русской народности, могу с полным основанием поручиться за справедливость всех моих выводов. Но самым важным условием успеха будет выбор редактора для такого правительственного органа...”
Естественно, что в качестве такого редактора Прутков видел себя: “Редактором должен быть человек, достойный во всех отношениях, известный своим усердием и своею преданностью, пользующийся славою литератора, несмотря на своё нахождение на правительственной службе, и готовый, для пользы правительства, пренебречь общественным мнением и уважением вследствие твердого убеждения в их полнейшей несостоятельности...”

«Проект...» был опубликован в журнале «Современник» лишь в 1863 г., уже после объявления о кончине Пруткова.

Очень любопытно использование прутковского проекта, в комедии Александра Николаевича Островского «На всякого мудреца довольно простоты...». Комедия была впервые напечатана в журнале «Отечественные записки» и поставлена на сцене Императорского Александринского театра в 1868 г., то есть через пять лет после публикации прутковского «Проекта...»

Главное действующее лицо комедии - “молодой человек” по фамилии Глумов – является на приём к Крутицкому, который в списке действующих лиц обозначен как “старик, очень важный человек”. Вот их диалог:

Крутицкий: – Готово? Глумов: – Готово, Ваше превосходительство. (подаёт тетрадь) Крутицкий, рассматривая тетрадь: – Чётко, красиво, отлично. Браво, браво! Трактат... Отчего же не прожект? Глумов: – Прожект, Ваше превосходительство, когда что-нибудь предлагается новое, а у Вашего превосходительства, напротив, всё новое отвергается... Крутицкий: – Так Вы думаете, трактат? Глумов: – Трактат лучше-с. Крутицкий: – Трактат? Да, ну пожалуй. «Трактат о вреде реформ вообще»... “Вообще”-то не лишнее ли? Глумов: - Это же главная мысль Вашего превосходительства, что все реформы вообще вредны... Крутицкий: - Да... но если что-нибудь изменить, улучшить – я против этого ничего не говорю. Глумов: - В таком случае это будут не реформы, а поправки, починки. Крутицкий: - Да, так, правда. Умно, умно. У Вас есть тут, молодой человек, есть. Очень рад, старайтесь!

Без Пруткова тут, явно, не обошлось!

Козьма Петрович Прутков скончался 11 января 1863 г. “от органических причин”. Краткий некролог (“Ужасное горе постигло семейство, друзей и ближних Козьмы Петровича Пруткова, но ещё ужаснее это горе для нашей отечественной литературы. Да, его не стало! Его уже нет!..”) и два посмертные его произведения (одним из которых как раз и был «Проект о введении единомыслия в России») были напечатаны в журнале «Современник» 1863 г. № 4 – такое решение было принято тремя его “присными”, по выражению Владимира Жемчужникова, а именно: им самим, его братом Алексеем и кузеном Алексеем Толстым. И, действительно, - время Козьмы Пруткова ушло, и делать ему на земле было решительно нечего. Кроме того, в начале 1860-х гг. именем Пруткова стали бесцеремонно пользоваться разного рода мелкие литераторы-бумагомараки, принявшиеся взапуски обличительствовать и ёрничать “под Пруткова”. Так что, вроде бы, он совершенно во-время сошёл со сцены.
Но прижизненная и посмертная слава его была так велика, что уже в 1873 г. Николай Васильевич Гербель включил стихи Пруткова в составленную им (конечно, Гербелем, а не Прутковым!) антологию «Русские поэты в биографиях и образцах», отметив, что они (стихи Пруткова) “отличаются тем неподдельным, чисто русским юмором, которым так богата наша литература...”

Важной вехой в судьбе творческого наследия Козьмы Пруткова было издание его «Полного собрания сочинений», выпущенного в 1884 г. усилиями Владимира Жемчужникова, поставившего задачу формирования прутковского “канона” и отсечения множества появившихся к тому времени подделок. Собрание сочинений было снабжено биографией автора и его портретом - тем самым ещё 1853 г.

Первый тираж книги (600 экземпляров) был раскуплен довольно быстро. Но, как ни забавно, именно “прогрессивная” печать встретила издание “в штыки” как “пустячное балагурство”. И лишь рецензент реакционного «Нового времени» Виктор Буренин взял Козьму Пруткова под защиту и разглядел в реакции блюстителей порядка в литературе: “казённый либерализм”, чванное отсутствие чувства юмора, а также “тупость и литературное и эстетическое невежество” – зеркальное отражение мира Пруткова.

Примечание

 ¹ Настоящий материал был подготовлен к публикации в 2014 году, однако по не зависяшим от автора обстоятельствам не был в своё время опубликован, но, по мнению автора и к его глубочайшему сожалению, ни в малой степени не утратил актуальности и посему предлагается читателю в своём изначальном виде.