Первоисточник

ИНОСТРАННЫЙ АГЕНТ: ЗА И ПРОТИВ

Число некоммерческих организаций, объявленных «иностранными агентами», стремительно растет. Должны ли НКО безропотно войти в реестр врагов власти, борющейся с мировой закулисой, или стоит сопротивляться до последнего? Стороны спорили в редакции The New Times

Участники : Фуркат Тишаев (старший юрист ПЦ «Мемориал»), Иван Ниненко («Трансперенси Интернешнл — Россия»), Михаил Аншаков (Общество защиты прав потребителей — ОЗПП), Светлана Ганнушкина («Гражданское содействие»), Александр Черкасов (Правозащитный центр «Мемориал»), Ян Рачинский («Международный Мемориал»)

Почти всех здесь присутствующих уже проверили, а некоторых уже и агентами признали — кроме ОЗПП…

Аншаков (Общество защиты прав потребителей — ОЗПП): Мы самые первые, когда закон только принимался, повесили на сайте объявление: «Мы — иностранные агенты». И до нас до сих пор не дошли. Мне обидно: заслуги коллег признали, а наши нет.

Но в Минюст вы с заявлением не обращались?

Аншаков: Нет, конечно. Мы не признаем право государства вводить такого рода сегрегацию и сразу заявили, что никогда никаких документов подавать не будем. Кстати, у нас иностранного финансирования нет, но, как вы знаете, под этот закон можно подвести любого. Приходит к нам на консультацию, например, потребитель. Если у него украинский паспорт и он нам заплатил за консультацию 500 рублей — это уже иностранное финансирование.

Когда прошлым летом обсуждался закон, многие предполагали, что применять его будут точечно. Но сейчас в агенты записывают десятками всех подряд — от социологов «Левада-Центра» до экологов, защищающих журавлей.

Ганнушкина («Гражданское содействие»): Потому что журавли не полетели за Путиным.

Черкасов (Правозащитный центр «Мемориал»): Если есть закон и есть те, кто его исполняет, то закон начинает работать уже вне какого-то целеполагания. А если еще окрики сверху… Когда Минюст в апреле сказал, что проверил более 500 организаций и только у одного «Голоса» обнаружена политическая деятельность, последовал окрик, и они заработали с удвоенной силой. «Генка» (так в их кругу именуют Генпрокуратуру) сказала, что нужно пахать — и они начали пахать. Причем в Москве проверки были отнюдь не такие свирепые, как в регионах: у нас хотя бы не спрашивали прививки от кори и флюорографию сотрудников. А в Питере районные прокуроры сами с утра до вечера бегали по организациям. Это похоже на ситуацию 30-х годов с соревнованием по показателям внутри ведомства между разными структурами.

Врать нельзя

Давайте все-таки еще раз уточним, допускаете ли вы для себя возможность войти в реестр иностранных агентов?

Ганнушкина: Мы — нет. Потому что это ложь, а я не могу себе позволить врать населению Российской Федерации. Наша организация не просто не иностранный агент, она вообще ничей не агент. Потому что агент, даже в хорошем смысле этого слова, это представитель, то есть мы должны выполнять чьи-то распоряжения. Но мы не агенты, мы партнеры Управления Верховного комиссара ООН по беженцам. Кроме того, я специально задала в интернете поиск на «иностранного агента» и нашла очень много синонимов: это жулик, это шпион, это предатель. И ни одного доброго слова. И с какой стати называться словами, которые к нам не имеют ни малейшего отношения? Совершенно очевидно, что есть намерение ошельмовать общественные организации в глазах широкой публики и в чиновничьей среде. Если до сих пор к нам на все семинары приходят представители Федеральной миграционной службы, МВД и других министерств и ведомств, то как они пойдут, если будет написано, что их приглашает «иностранный агент»? Судье будет жечь руки книжка с нашими материалами, на которой написано: издано «иностранным агентом». Были даже такие смешные случаи, когда среди зимы некие благотворители пошли вытаскивать из подвалов замерзших бомжей, с обморожениями, и те им говорят: мы патриоты, а вы иностранные агенты. То есть и в глазах чиновничества, и в глазах общества мы оказываемся париями, с которыми лучше дел не иметь.

Рачинский («Международный Мемориал»): Нам говорят: а что вам стоит войти в реестр, «иностранный агент» — это вполне безобидно. Но точно так же можно спросить, почему Владимир Владимирович (Путин) не хочет называться бывшим гестаповцем. Ведь гестапо — это просто тайная государственная полиция, и ничего больше. Но у данного термина есть некоторые коннотации в русском языке, точно так же как у «иностранного агента».

Черкасов: В 30-е годы сотни тысяч человек, прежде чем их расстреляли, дали показания, что они «иностранные агенты». И «Мемориал» лучше других знает, сколько таких людей, поименно. Просто память о собственной истории сильно мешает согласиться с этим законом. Но это соображения отчасти практические, отчасти эмоциональные. А есть соображения другого рода: все это не соответствует принятым Россией обязательствам как члена Совета Европы.

Тишаев (старший юрист ПЦ «Мемориал»): Да, закон прямо противоречит Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, как минимум четырем статьям. 11-я статья — право на свободу объединений, 10-я — право на свободу выражения мнений, 14-я — запрет дискриминации и 18-я — запрет на нелегитимное ограничение в правах.

Главная проблема в том, что само понятие «политическая деятельность» в законе чрезвычайно размыто, а в Европейской конвенции есть определенные юридические и технические требования к законам. Одно из этих требований — четкость и ясность определений, чтобы любое лицо, к которому этот закон применяется, могло предвидеть правовые последствия этого применения в отношении себя. Здесь же политической деятельностью признается абсолютно все, термин совершенно резиновый. Поэтому ни одна НКО не может со стопроцентной вероятностью определить, занимается она политической деятельностью или нет. Что касается термина «иностранный агент», то тут уже все понятно: это существенные репутационные потери для любой НКО. Но важен и вопрос о проверках и отчетности. Там же речь не только о дополнительной отчетности. Расширяется перечень оснований для внезапных проверок многими ведомствами. Получается, что любой гражданин может написать куда надо: я считаю, что «Голос» занимается экстремистской или политической деятельностью — и сразу выезжает команда чиновников из разных ведомств и начинает проверять организацию. У нас четыре полных дня ушло во время проверки на то, чтобы делать все эти отчеты, копировать документы и так далее. То есть как минимум на четыре полных дня организация была полностью парализована только из-за одной проверки. А представляете, если они будут проходить, например, еженедельно? А есть еще обязательный аудит для «агентов», который, по оценкам экспертов, будет стоить от 50 тыс. до 250 тыс. рублей. А еще огромные штрафы, если организация забыла где-то представиться как «иностранный агент», — до 500 тыс. рублей. Организация будет тонуть во всех этих проверках.

Деньги и репутация

Говорили, что якобы НКО не хотят регистрироваться как иностранные агенты, потому что иностранным фондам их законодательство запрещает давать деньги на политику…

Черкасов: Это старый сюжет с подменой понятий. Деятельность в защиту общественных интересов, нормальная общественная деятельность объявлена политической. Это трудно понять западному человеку. Он не хочет финансировать политическую деятельность, то есть выборы и работу политических партий, но у нас-то определение другое. Никто не обязан въезжать в сущность бреда в нашей палате номер шесть.

Ниненко («Трансперенси Интернешнл — Россия»): В «Трансперенси» есть решение правления, что мы не будем регистрироваться как «иностранный агент». В первую очередь потому, что «Трансперенси интернешнл» не занимается политической деятельностью. Это одно из условий того, чтобы мы были частью международного движения «Трансперенси интернешнл». Если мы вдруг заявим, что занимаемся политической деятельностью, нас лишат аккредитации в международном движении.

Аншаков: На мой взгляд, попытка государства сделать нас всех «иностранными агентами» и повесить такой ярлык, как звезду Давида, — это просто вопиющий вызов гражданскому обществу. Я не нахожу других терминов, кроме как троллинг гражданского общества со стороны власти. И на этот троллинг я предлагаю адекватно, скоординированно и совместно отвечать — формированием общественного мнения. Больше мы ничего не можем, к сожалению, в этой ситуации. Несмотря на всю эту пропаганду по госканалам, у достаточно большого количества граждан позитивное отношение к общественным организациям. Вот я и предлагаю пойти другим путем: писать на своих сайтах, что мы «иностранные агенты», и объяснять обществу, что нас государство заставляет вешать этот ярлык. А мы вам помогаем, несмотря на то что государство нас вот таким образом преследует. Нужно более активно и более целеустремленно формировать общественное мнение по этому поводу, чтобы бумерангом этот троллинг вернулся к самой власти. И она через какое-то время это почувствует.

Ганнушкина: Нас не так уж много, и уничтожить нас довольно просто. Мы не владеем умами, и это действительно очень большая наша вина и большой недостаток нашей работы. И когда вы говорите, что люди хорошо относятся к тем, кто помогает, например, беженцам, это не так. Я неоднократно слышала укор: зачем вы их сюда всех зовете? И объяснить, что мы их сюда не зовем, очень трудно.

Черкасов: На самом деле за последний год был принят целый ряд законов, каждый из них урезает фундаментальные права и свободы. Это вполне сознательная социальная инженерия, которая проводится весьма грубыми средствами, маскируемыми под законы, но что делать с такой грубой социальной инженерией, не совсем понятно.

Как выжить

Давайте взглянем на проблему с точки зрения тех людей, которым вы помогаете. Если вы откажетесь записываться в «агенты» и вас в итоге закроют, эти люди, благополучатели, как вы их называете, останутся без помощи. С их точки зрения, наверное, было бы лучше, чтобы вы и дальше работали — пусть даже с оскорбительным клеймом.

Ганнушкина: Мне кажется, что с желтой звездой на рукаве работать и жить так, как работали и жили, невозможно. Нам не дадут работать, это совершенно ясно.

Ниненко: Регистрация в качестве «иностранного агента» означает, что в любую секунду вас могут закрыть. Вам нужно будет рассчитывать каждый шаг: а не приведет ли то или иное действие к тому, что товарищ Н. из управления «Э» переведет мне доллар и меня закроют? В таких условиях работать невозможно.

Черкасов: А еще есть смежный закон о госизмене. Если мы вешаем на себя ярлыки «иностранных агентов» и занимаемся обычной работой — представлением интересов наших заявителей в Страсбургском суде, — мы связываемся с международной организацией и уже подпадаем под диспозицию статьи 275 УК. Речь идет о том, что нормальная деятельность наших организаций оказывается криминализована: по сути дела, и освещение проблематики, и обращение к общеевропейскому правовому пространству и правовому механизму оказываются невозможными. То есть говорить о нормальной деятельности с клеймом «агента» затруднительно.

Что же тогда делать?

Ганнушкина: Во-первых, продолжать судиться и обращаться в Конституционный суд для выяснения конституционности этого закона. Ждать реакции Европейского суда. И продолжать свою работу, несмотря на то что это требует уже титанических усилий. Апеллировать к обществу — то, чего мы не делали до сих пор. Что касается перспектив, то нужно, наверное, говорить и с исполнителями. Мы пытались поговорить с прокуратурой и приглашали ее представителей в президентский Совет по развитию гражданского общества, но они не пришли. Хотя в кулуарах прокуроры говорят: «Ну вы понимаете, мы хотим создать какую-то практику применения этого закона, пусть все увидят, какой он плохой. А пока нет практики, мы даже не можем ставить вопрос о его недостатках». Но это все отговорки.

А может, имеет смысл что-то подправить в уставе, чтобы не давать повода для обвинений?

Ниненко: У нас была первая плановая проверка Минюста — ничего не нашли, все хорошо, никакой политической деятельности нет. Внеплановая проверка прокуратуры тоже ничего не обнаружила. И только новая внеплановая проверка прокуратуры нашла политическую деятельность в виде антикоррупционной экспертизы. Но, извините, предположить, что антикоррупционная экспертиза — а это ровно то, что входит в нашу миссию, — является политической деятельностью, мы не могли в самом ярком бреду.

Ганнушкина: Так же как адвокатская защита.

Ниненко: Я не исключаю, что есть НКО, которые случайно попали под раздачу просто для зарабатывания «палок» в прокурорских отчетах. Но большинство организаций попали в список «агентов» абсолютно осознанно и намеренно, они давно не нравятся власти, и теперь есть возможность их прикрыть. Им без разницы, что мы напишем у себя в уставе, единственный способ защититься — это перестать делать то, что мы делаем.

Тишаев: В самом законе написано: «независимо от целей и задач, прописанных в уставе». То есть смотрят на фактическую деятельность. И если сотрудник организации вышел на митинг, смело можно сказать, что организация принимает участие в политической деятельности. То есть можно любую деятельность подогнать под закон. Поэтому хитрости не помогут.

Подпольщики и диссиденты

Кто-то из наших оппозиционеров в сердцах сказал, что уж лучше у нас было бы, как в Белоруссии: все знают, что все запрещено, и мы спокойно работаем в подполье. Как вам такой вариант?

Черкасов: Мы говорим о способах сохранения себя именно как открыто действующих общественных организаций, а не тайных обществ. Так что, по-моему, это неверная постановка вопроса. Больше отношения к действительности имеет термин «диссидентство» — в том смысле, что мы можем жить как свободные люди в несвободной стране. Подполье — это не альтернатива.

Ниненко: «Трасперенси интернешнл» в принципе не может уйти в подполье. Это будет уже другая организация, другая деятельность.

А есть ли еще какие-то чисто юридические хитрости? Например, после закрытия зарегистрироватьcя под немножко другим названием?

Аншаков: У меня на всякий случай всегда лежит в тумбочке комплект документов общественной организации с аналогичным названием. Я прекрасно понимаю, что если сейчас будет какой-то наезд, мы просто откроем новый расчетный счет на новое юридическое лицо.

Черкасов: Хитрости не спасут. Лет 15 назад от казаков на Кавказе после третьего стакана я слышал такую вещь: тайный план мирового сионизма состоял, по их мнению, в том, чтобы руками армян построить исламское государство от Черного до Каспийского моря. В принципе, поиск иностранных агентов уже не на казачьем, а на государственном уровне сегодня по осмысленности и по глубине примерно такой же.

Ганнушкина: Это ужасная узость власти. Их любимая фраза — кто платит, тот и заказывает музыку, потому что, кроме холуйства, у них ничего нет в головах, и это большая трагедия России.

Что дальше

Елена Панфилова, генеральный директор Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси интернешнл — Россия» (с личной страницы в Facebook)

Важное про сухой остаток. Последнюю пару недель не делаю ничего, кроме как готовлю дурацкие бумажки, бегаю, высунув язык, с этими бумажками по официальным кабинетам и потом обсуждаю эту беготню с коллективом, коллегами и СМИ. И знаете что? Вот я сейчас совершенно серьезно, четко и отчетливо заявляю (и для меня крайне важно это сейчас сказать громко и отчетливо, а потом помолчать — возможно, что и долго): где-то к концу осени в нашей стране не останется НИ ОДНОЙ независимой общественной организации. Ни одной. То есть совсем. Совсем. Точка. Парочка сдастся на милость победителя. Часть помрет без финансирования, вторая часть самоликвидируется, не желая становиться так называемыми «иностранными агентами». А деятельность самых (стойких — зачеркнуто) бессмысленно упорных будет приостановлена, а их руководители отправятся за «двушечкой». Еще раз повторю: во всей этой истории с НКО в конце есть лишь одна развилка — принять для себя решение: самоликвидироваться или идти под уголовную статью с санкцией два года. Больше никаких вариантов нет. Ни для кого. Мне кажется, не все это понимают, но в сухом остатке — это так. А еще в сухом остатке — мое повисшее вчера молчание в ответ на вопрос одного журналиста: «А общество? Общество за вас вступится, когда увидит такое? Те, кого вы защищали эти годы? Просто люди? Они выйдут в вашу защиту?». И молчание здесь было осознанным и самозащитным. Потому что нет, не вступятся. Нет, не выйдут. И это нормально. И это так, как оно есть. Здесь нет ничьей вины, и даже беды нет ничьей. Это — такой момент, такая фаза в истории, а мы — внутри этой истории. С этим просто надо научиться жить. Вот и пойду учиться. Молчать. И думу думать о развилке. Извините.

**

Источник: Ассоциация «Агора» (по состоянию на 8 мая 2013 года)

**