Умом Россию не понять?..
Мнение редакции может не совпадать с мнением републикуемых авторов. А. Алексеев
**
Из портала Русской службы BBC:
БЛОГ ПАСТУХОВА. РУССКИЙ ХАРАКТЕР: СУЩЕСТВУЕТ ЛИ РУССКИЙ «КУЛЬТУРНЫЙ КОД»?
2.06.2016
Моему учителю - Борису Ковалю посвящается
Особенности русского мышления и как русская ментальность определяет русскую социальность
Русский характер, многократно воспетый в отечественной литературе и также многократно опошленный патриотическим официозом, похоже, все-таки существует как нечто реальное, а не только как красивая легенда.
Конечно, тема вроде бы навсегда закрыта Федором Тютчевым, который ровно 150 лет тому назад (в этом году как раз исполняется юбилей) сказал как отрезал, что умом Россию не понять. Однако, так как за прошедшие полтора века сердцем или каким-либо другим местом постигнуть Россию тоже не очень-то получилось, то волей или неволей приходится напрягать тот самый ум, которому Тютчев полностью отказал в доверии. В конце концов, пока еще в России попытка - не пытка.
У русской истории есть проблема: она постоянно возвращается в одну и ту же наезженную колею. Точнее сказать, у самой истории никакой проблемы, конечно, нет: она как текла, так и течет по ей одному ведомому руслу. Проблемы возникают у тех, кто пытается эту историю интерпретировать с рациональных, то есть "европейских" (в иной формулировке - "западнических") позиций, полагая, что у русской истории есть скрытая цель, и состоит эта цель в том, чтобы Россия стала, наконец, "Европой".
Тут надо заметить, что русская история часто играла со своими толкователями в кошки-мышки, время от времени демонстрируя очевидное желание быть-таки похожей на Европу. Однако каждый раз после этого заигрывания оказывалось, что надежды "западников" были иллюзорны, и Россия возрождалась, пусть и в каком-нибудь совершенно новом обличье, но обязательно как самодержавная империя.
Эти уходы-и-возвраты будоражили воображение многих поколений исследователей России, начиная от авторов знаменитых "Вех" и заканчивая легендарым Ричардом Пайпсом. Тем не менее, объяснить их толком так пока никому и не удалось. Так или иначе, все объяснения сводятся к гипотезе о существовании некоего несменяемого русского "культурного кода", который, как матрица некоего исторического ДНК, снова и снова воспроизводит одну и ту же комбинацию экономических и политических элементов. Впрочем, у этой гипотезы ровно столько же противников, сколько и сторонников.
И все же, если принять существование "русского кода" как некоторую гипотезу, то следует признать, что русская культура так или иначе определяет границы возможных на данном этапе экономических и политических изменений, жестко отсекая все то, что выходит за рамки сложившейся культурной парадигмы.
Таким образом, если кто-то хочет добиться в России на практике действительно масштабных преобразований, то он должен позаботиться в первую очередь об изменении ее "культурного кода" и создать тем самым основания для более глубоких и более устойчивых изменений в экономической и политической системах. Иными словами, из всех видов революций культурная революция продолжает оставаться для России наиважнейшей.
Идею этой статьи, причем достаточно давно, подсказала мне подвижническая деятельность Андрея Сергеевича Кончаловского. Он многие годы является энергичным лоббистом идеи расшифровки "русского культурного кода", с моей точки зрения, совершенно справедливо полагая, что без основательной "культурной генной инженерии" (в его терминологии - "культурной индоктринации") решить стоящую перед российским обществом задачу модернизации всех сторон ее многогранной жизни будет непросто.
Кончаловский приложил немало усилий для того, чтобы обнаружить и озвучить базовые, по его мнению, характеристики русского "культурного кода". Вслед за Харрисоном, Хантингтоном и другими западными представителями "цивилизационной" исторической школы он выводит их (характеристики) из специфики "крестьянских обществ", обозначая, прежде всего, особенности социального поведения: короткий радиус доверия между членами общества за пределами семьи, низкий уровень социальной ответственности и так далее.
Отдавая должное этим и другим особенностям социального поведения, я, однако, полагаю, что еще большее и основополагающее значение в структуре русского "культурного кода" играют особенности русского мышления, которые, возможно, и предопределяют вышеуказанные социальные нормы и стереотипы. Русская ментальность определяет русскую социальность, и уже по одному этому заслуживает самого пристального внимания.
Конечно, русская ментальность не первый раз оказвается в центре внимания общественности. Как правило, дискуссии о "русском характере" активно разворачиваются, когда Россия переживает какой-нибудь крупный исторический катаклизм. Больше всего об особенностях русского менталитета говорили и писали непосредственно до и сразу после большевистской революции. Тогда же всерьез заговорили и о мифологичности русского сознания.
Собственно говоря, ничего дурного в мифологическом сознании нет: это та отправная точка, с которой начинали все народы мира. Просто не все на ней задержались так надолго, многие все-таки пошли вперед, осуществив в основном (но нигде полностью) переход от мифологического к логическому сознанию.
В России этот переход не задался. Неразвитость логического сознания, нелюбовь к размышлению и даже боязнь размышлений, догматизм и начетничество - вот те родовые признаки русской ментальности, которые отмечали многие представители русской исторической и философской школ на рубеже XIX и XX веков. Весьма симптоматично, что сегодня интерес к этой проблеме снова растет, это видно даже из беглого анализа публикаций по теме и по дискуссии в интернете.
У мифологического сознания, как у исторически первой формы мышления, имеются свои уникальные черты. Среди прочего его отличают образность, непосредственность и чувственность. Человек, находящийся во власти мифологического мышления, не рассуждает, его представления об окружающем мире и о себе возникают как бы сразу, в готовом виде, в формате не тронутых логическим анализом образов.
Эти образы настолько свежи и непосредственны, что человек затрудняется провести четкую границу между реальностью и ее отражением в собственном мозгу. Для "человека мифологического ("homo mythical") его представления о реальности - это и есть реальность. И наоборот, реальность - это всего лишь его представление о ней. Об этом стоит помнить всем тем, кто так удивляется эффективности государственной пропаганды в России. Переживания русского человека поэтому всегда очень эмоционально окрашены (ему вообще свойственна высокая эмпатия - способность к сопережеванию), потому что напрямую завязаны на чувственное восприятие и интуицию, а не на "сцеженный" через сито логики опыт.
Именно "непереваренная" мифологичность, не замещенная логическим мышлением, и предопределила, по моему мнению, многие базовые свойства "русского характера". Отечественные историки и философы проделали за 100 с лишним лет, минувших с того дня, как Тютчев вынес свой приговор, огромную работу по кодификации черт "русского духа". Поэтому, не претендуя ни на полноту, ни на новизну, остановлюсь только на тех трех его "сквозных" свойствах, которые сегодня мне каждутся главными: фатализм, алогизм и релятивизм.
Конечно, речь не идет о чем-то исключительном, что свойственно только русскому народу и отсутствует в характере других народов. Дело, скорее, в пропорциях и соотношениях, которые и делают русскую культурную парадигму уникальной.
Фатализм
Мне уже приходилось писать о фатализме, который, по моему мнению, является как источником уникальной несгибаемости русского духа, так и причиной многовековых хронических болезней России. Русский фатализм имеет, безусловно, религиозные "православные" корни. Но он также сформировался и как следствие "усвоения" русским народом своего непростого и противоречивого исторического опыта. Русский человек верит в предначертанье больше, чем в себя.
Поскольку в существенной степени мифологическом русском сознании представления о мире формируются в значительной части подсознательно и "вплывают" в область сознательного в виде практически готовых и плохо поддающихся изменениям образов, то для этого сознания характерно аналогичное восприятие мира, как чего-то статичного, раз и навсегда данного, и потому почти целиком детерминированного.
Русские - фаталисты вдвойне, когда речь заходит об общественной и политической жизни. Они асоциальны, потому что им априори чужда мысль о том, что они могут на что-то влиять в собственной стране. Именно поэтому им глубоко безразлична политика, участие в которой они принимают спорадически и бестолково. Это, однако, не значит, что русские пассивны вообще. Отнюдь, но русский человек не видит обратной связи с окружающим его политическим миром, ему не интересны партии, выборы, политическая борьба. Он как бы знает заранее, что его обманут, и привык принимать этот обман как должное.
Русский фатализм – особого рода. В отличие от восточного фатализма, он является не созерцательным, а деятельным. Русские – "активные фаталисты". Они не ждут милости от природы, а всегда готовы отнять у природы все, что можно, и даже то, что нельзя. Как следствие, русский фатализм – бунтарский, он не усыпляет, а будит. Он заставляет русских людей идти все время вперед, не огладываясь и не рассуждая. Это позволило русским колонизировать огромные, не очень приспособленные для нормальной жизни пространства, создать на этих просторах империю и отстоять ее независимость в бесчисленных войнах.
Однако русский фатализм бесполезен "в быту". В России строят "на авось", но Россию нельзя "на авось" обустроить. Русские, будучи людьми деятельными, не являются при этом людьми действия. На это обращал внимание еще Горький, воочию наблюдавший за повседневностью русской революции в Петербурге.
Русским плохо даются осознанные и продуманные исторические действия, зато они способны совершать великие исторические поступки. Ни одна реформа в России не была успешно доведена до логического конца, зато революции и войны прославили русских навеки. Русские легко идут на смерть и подвиг, но организация своей повседневной жизни представляется им неразрешимой задачей.
Алогизм
Русское мышление парадоксально. В рамках сохранившегося мифологического мировосприятия русский человек обладает уникальной способностью не просто высказывать одновременно два взаимоисключающих утверждения, но еще и не испытывать при этом никакого душевного дискомфорта. Оруэлловский мир, который, как известно, есть война - это и есть русский мир. Для русского человека говорить одновременно о том, что белое - это черное, и о том, что черное - это белое, в принципе нормально.
Русский слух не режет, когда по одному каналу государственного телевидения говорят, что ставший знаковой фигурой российской политической жизни юрист Сергей Магнитский умер в тюрьме случайно от незамеченной болезни, а по другому сообщают, что он был убит в этой же тюрьме американскими шпионами. То, что тюрьма была русской, тем более никого не смущает. В России такие вещи легко пропускают мимо ушей как еще один парадокс русской жизни.
Благодаря алогизму сознания люди довольно сносно выживают в круге "двоемыслия" и "двоесмыслия" русского бытия, где рядом сосуществуют две правды, две морали и два закона - "писанный" и "понятийный". Вообще русские от природы весьма диалектичны, они легко схватывают любое взаимопроникновение противоположностей. Ментальная гибкость на протяжении многих веков позволяла им приспособиться к самодержавной диктатуре (неважно, как она себя именовала) и при этом не сойти с ума.
Есть мнение, что русским плохо дается формальная логика (такое утверждение можно часто встретить на Западе или в среде русских "западников"). Думаю, что это ошибочная точка зрения, русские прекрасно владеют формальной логикой и с успехом применяют ее, но только в прикладных целях: доказательство лежит под рукой в виде Империи на одной седьмой части суши (а было и больше). Но они научились со своей формальной логикой "договариваться" и выключать её "из оборота", когда она мешает их адаптивным способностям.
К сожалению, такие адаптивные механизмы хорошо работают на коротких и средних дистанциях, но в долгосрочном плане они приводят к необходимости постоянных болезненных революционных коррекций. И тогда в конце происходит то, что Виктор Черномырдин, - один из самых парадоксально мысливших и говоривших деятелей посткоммунистичепской России, - называл: "Никогда такого не было, и вот опять..."
Релятивизм
Поскольку в мифологическом сознании представление о мире и сам этот мир совпадают, то русским тяжело дается усвоение того, что же такое "объективная истина". В глубине души многие русские искренне сомневаются в ее существовании. Субъективное мнение русского человека о реальности и есть для него сама реальность.
Обратной стороной субъективизма русского сознания является его мечтательность. Русская фантазия имеет огромный простор для полета, так как гораздо меньше, чем у других европейских народов, прошедших через муштру логического восприятия мира, ограничена чем-то внешним. Практически она ничем не ограничена, кроме внутренней интенции. Русский человек способен истово поверить в сказку, особенно обращенную в будущее (об этом много писал Николай Бердяев). Вся история с русским коммунизмом - наглядное тому подтверждение.
К сожалению, мечтательностью русского народа можно легко воспользоваться, его ничего не стоит обмануть, потому что он внутренне склонен схватиться за любую фантазию, за самую что ни на есть разухабистую небылицу, и поверить в нее истово, практически религиозно. При этом свойственное русским "двоемыслие", о котором шла речь выше, проявляется в этом случае в особой извращенной форме. Даже зная о том, что некое утверждение есть, если и не ложь, то уж точно фантазия, русские обладают поразительной способностью полностью вытеснять из своего сознания в глубокое подсознание это неудобное знание. Только в России можно встретить так много людей, которые сначала лгут, а потом искренне верят в то, что ими же придуманная ложь есть правда.
В конечном счете, все это нашло свое лингвистическое воплощение в разделении понятий "истина" и "правда", практически невозможном в рациональной Европе и считающееся труднообъяснимым. Ничего трудного здесь нет. Правда - это субъективная истина, которая вполне может быть и ложью, но это не имеет никакого значения, если есть субъект, готовый в нее поверить.
Русская ментальность и русская социальность
Особенности русской ментальности во многом предопределяют те особенности русской социальности, которым так много внимания уделяет Андрей Кончаловский. Как мне кажется, одно достаточно легко выводится из другого. При этом именно фатализм является тем стержнем, на который нанизывается все остальное.
Фатализм делает русских эгоистами и сокращает до минимума пресловутый "радиус доверия" между людьми. Сомневаясь в значимости своих собственных индивидуальных действий, русские уж совсем ни во что не ставят действия коллективные. Они демонстрируют вопиющее нежелание вступать в кооперацию друг с другом. В любом совместном общественном начинании они будут "тянуть одеяло на себя". На это свойство русского характера неоднократно обращал внимание философ Иван Ильин. Для русских нет более чуждой им идеи, чем идея самоограничения и идея сотрудничества. Воля, а не свобода – вот их идеал.
Далее фатализм делает русских заложниками перманентного кризиса доверия. "Некооперативность" заставляет их видеть в окружающих исключительно помеху, а не средство для достижения цели. Многие русские полагают, что справедливость существует только в сказках, что если ты не обманешь первым, то тут же станешь жертвой обмана, если не оттолкнешь локтем ближнего, то будешь затерт толпой. Русское общество - это поле очень жесткой и даже жестокой конкуренции.
Наконец, фатализм делает бессмысленным формирование чувства персональной ответственности. Какую ответственность может нести человек за то, что предрешено, что все равно нельзя изменить? Как все, так и я, какой со всех спрос, такой и с меня. Концепт человека-винтика в этом смысле очень русский.
Столкновение культурных парадигм
Эти свойства русского характера сами по себе ни хороши, ни плохи. Его (харктера) недостатки являются продолжением его достоинств, и наоборот. Все те же фатализм, алогизм и релятивизм позволили русским создать цивилизацию там, где у других народов давно бы опустились руки. Но эти же свойства обрекают эту цивилизацию на очень непростое, непрямолинейное развитие с вечными катаклизмами и хождениями по историческому кругу. К сожалению, как это часто бывает в жизни, плохое невозможно просто взять и оторвать от хорошего.
С одной стороны, существующая культурная парадигма накладывает очень существенные ограничения на выбор сценариев исторического развития России. Многое из того, что в Европе кажется естественным, по этой причине в России невозможно себе представить. С другой стороны, в такой неизбалованной культурными переменами стране как Россия даже самые минимальные культурные подвижки могут привести к немыслимому, фантастическому сдвигу социальных и политических пластов, открывая перспективы, которых сегодня никто не видит.
Если не баловать организм антибиотиками, то применение их в критической ситуации может оказаться очень эффективным. Небольшая подвижка культурной парадигмы в России на рубеже XIX и XX веков привела социальному взрыву такой мощности, который поменял не только Россию, но и весь мир (безусловно, это перемены были очень неоднозначны).
Конечно, культура - вещь очень консервативная, и изменения в ней происходят крайне медленно и уж точно не под заказ. Но, как показывает история других народов, да и история России тоже, подвижки время от времени случаются. Иначе Европа всегда оставалась бы такой, какой ее увидел Атилла. К сожалению, изменения эти, как правило, происходят неожиданно и скачкообразно. Люди, живущие на вулкане догадываются, что он рано или поздно проснется, но никогда не знают точного времени. О столкновениях культурных платформ мы знаем еще меньше, чем о движении тектонических плит Земли...
Для большинства честных и мужественных людей, искренне желающих видеть Россию свободной и современной, где "каждый правый имеет право на то, что "слева" и то, что "справа"", любой разговор о "русском характере", о "русском культурном коде", то есть об особых свойствах русской культуры и в целом о ее детерминирующей и ограничивающей роли в русской истории есть, как это ни странно, очень сильный раздражитель с ярко выраженной отрицательной коннотацией.
Вряд ли это поспособствует скорейшему преобразованию России
Мы привыкли читать Лескова с Востока на Запад, с сожалением относясь к бедному "немцу", который может и умереть от того, что для русского хорошо. Увы, но слова Лескова с тем же успехом можно прочесть и с Запада на Восток: то, что немцу хорошо, может для русского оказаться весьма плохо. Проблема "западников", которые, я полагаю, совершенно искренне радеют за европейский выбор России, возможно, состоит в том, что, с одной стороны, хоть они еще только призывают Россию сделать "европейский выбор", но ведут они себя при этом так, будто Россия этот выбор уже давно сделала и является обыкновенной европейской страной, только что-то недопонимает.
К сожалению, на "европейском пути" между точкой выбора и пунктом назначения лежит огромная дистанция, которую надо преодолеть, сообразуясь с реальным, а не вымышленным культурным рельефом. Иначе можно врезаться в какой-нибудь незамеченный исторический склон и разбиться насмерть. И хоть насчет постижения России умом я бы с Тютчевым поспорил, но в вопросе применения к России общего аршина, я, пожалуй, готов с ним согласиться. Может быть, Россия и придет в Европу (я хотел бы в это верить), но это будет какая-то другая, ее собственная Европа, очень не похожая на ту, которую держат за образец русские "западники". И придет она туда очень извилистым, непростым и нескорым путем (и Путин, кстати, - это даже не булыжник, а малюсенькая щербинка на этом пути).
Русские "западники" хотят убедить русский народ в полезности европейских ценностей, надеясь на его рациональный выбор. Учитывая описанные выше ментальные особенности этого народа, сторонникам "теории рационального выбора" придется очень долго ждать. Русский народ, как женщину, надо не убеждать, а впечатлять. Иначе получится как у Сергея Довлатова: можно долго рассказывать русскому народу о его прекрасном европейском будущем, приводить разумные доводы, делать экономические выкладки, рисовать таблицы и графики и, в конце концов, обнаружить, что ему просто противен тембр твоего голоса...
Б. Пастухов
**
Извлечения из Нобелевской лекции академика Ивана Петровича Павлова, читанной им в 1918 году в Петрограде, «О РУССКОМ УМЕ»
(Цит. по: http://newcontinent.ru/story/pavlov.htm)
<…> Ум - это такая огромная, расплывчатая тема! Как к ней приступить? Смею думать, что мне удалось упростить эту задачу без потери деловитости. Я поступил в этом отношении чисто практически. Отказавшись от философских и психологических определений ума, я остановился на одном сорте ума, мне хорошо известном отчасти по личному опыту в научной лаборатории, частью литературно, именно на научном уме и специально на естественнонаучном уме, который разрабатывает положительные науки.
Рассматривая, какие задачи преследует естественнонаучный ум и как задачи он эти достигает, я, таким образом, определил назначение ума, его свойства, те приемы, которыми он пользуется для того, чтобы его работа была плодотворна. Из этого моего сообщения стало ясно, что задача естественнонаучного ума состоит в том, что он в маленьком уголке действительности, которую он выбирает и приглашает в свой кабинет, старается правильно, ясно рассмотреть эту действительность и познать ее элементы, состав, связь элементов, последовательность их и т.д., при этом так познать, чтобы можно было предсказывать действительность и управлять ею, если это в пределах его технических и материальных средств.
Таким образом, главная задача ума - это правильное видение действительности, ясное и точное познание ее. Затем я обратился к тому, как этот ум работает. Я перебрал все свойства, все приемы ума, которые практикуются при этой работе и обеспечивают успех дела. Правильность, целесообразность работы ума , конечно, легко определяется и проверяется результатами этой работы. Если ум работает плохо, стреляет мимо, то ясно, что не будет и хороших результатов, цель останется не достигнутой.
Мы, следовательно, вполне можем составить точное понятие о тех свойствах и приемах, какими обладает надлежащий, действующий ум. Я установил восемь таких общих свойств, приемов ума, которые и перечислю сегодня специально в приложении к русскому уму. Что взять из русского ума для сопоставления, сравнения с этим идеальным естественнонаучным умом? В чем видеть русский ум? На этом вопросе необходимо остановиться. Конечно, отчетливо выступает несколько видов ума.
Во-первых, научный русский ум, участвующий в разработке русской науки. Я думаю, что на этом уме мне останавливаться не приходится, и вот почему. Это ум до некоторой степени оранжерейный, работающий в особой обстановке. Он выбирает маленький уголочек действительности, ставит ее в чрезвычайные условия, подходит к ней с выработанными заранее методами, мало того, этот ум обращается к действительности, когда она уже систематизирована и работает вне жизненной необходимости, вне страстей и т.д. Значит, в целом это работа облегченная и особенная, работа далеко идущая от работы того ума, который действует в жизни. Характеристика этого ума может говорить лишь об умственных возможностях нации. Далее. Этот ум есть ум частичный, касающийся очень небольшой части народа, и он не мог бы характеризовать весь народный ум в целом. <…> Затем, научный ум относительно мало влияет на жизнь и историю. Ведь наука только в последнее время получила значение в жизни и заняла первенствующее место в немногих странах. История же шла вне научного влияния, она определялась работой другого ума, и судьба государства от научного ума не зависит.
<…> Каким же умом я займусь? Очевидно, массовым, общежизненным умом, который определяет судьбу народа. Но массовый ум придется подразделить. Это будет, во-первых, ум низших масс и затем - ум интеллигентский. Мне кажется, что если говорить об общежизненном уме, определяющем судьбу народа, то ум низших масс придется оставить в стороне. Возьмем в России этот массовый, т.е. крестьянский ум по преимуществу. Где мы его видим? Неужели в неизменном трехполье, или в том, что и до сих пор по деревням летом безвозбранно гуляет красный петух, или в бестолочи волостных сходов? Здесь осталось то же невежество, какое было и сотни лет назад. Недавно я прочитал в газетах, что, когда солдаты возвращались с турецкого фронта, из-за опасности разноса чумы хотели устроить карантин. Но солдаты на это не согласились и прямо говорили: “Плевать нам на этот карантин, все это буржуазные выдумки”.
<…> Поэтому-то я и думаю, что то, о чем стоит говорить и характеризовать, то, что имеет значение, определяя суть будущего, - это, конечно, есть ум интеллигентский. И его характеристика интересна, его свойства важны. Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль, они восприняли то движение, по которому ее направляла интеллигенция.
<…> Мне могут возразить следующее. Как же я обращусь к этому интеллигентскому уму с критерием, который я установил относительно ума научного. Будет ли это целесообразно и справедливо? А почему нет? - спрошу я. Ведь у каждого ума одна задача - это правильно видеть действительность, понимать ее и соответственно этому держаться. Нельзя представить ум существующим лишь для забавы. Он должен иметь свои задачи и, как вы видите, эти задачи и в том, и в другом случае одни и те же.
Разница лишь в следующем: научный ум имеет дело с маленьким уголком действительности, а ум обычный имеет дело со всей жизнью. Задача по существу одна и та же, но более сложная, можно только сказать, что здесь тем более выступает настоятельность тех приемов, которыми пользуется в работе ум вообще. Если требуются известные качества от научного ума, то от жизненного ума они требуются в еще большей степени. И это понятно. Если я лично или кто-либо другой оказались не на высоте, не обнаружили нужных качеств, ошиблись в научной работе, беда небольшая.
<…> Ответственность же общежизненного ума больше. Ибо, если в том, что происходит сейчас, виноваты мы сами, эта ответственность грандиозна.
Таким образом, мне кажется, я могу обратиться к интеллигентскому уму и посмотреть, насколько в нем есть те свойства и приемы, которые необходимы научному уму для плодотворной работы.
Первое свойство ума, которое я установил - это чрезвычайное сосредоточение мысли, стремление мысли безотступно думать, держаться на том вопросе, который намечен для разрешения, держаться дни, недели, месяцы, годы, а в иных случаях и всю жизнь. Как в этом отношении обстоит с русским умом? Мне кажется, мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся. <…> Очевидно, у нас рекомендующими чертами являются не сосредоточенность, а натиск, быстрота, налет. Это, очевидно, мы и считаем признаком талантливости; кропотливость же и усидчивость для нас плохо вяжутся с представлением о даровитости. А между тем для настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть нормальная вещь.
<…> Второй прием ума - это стремление мысли придти в непосредственное общение с действительностью, минуя все перегородки и сигналы, которые стоят между действительностью и познающим умом. <…> Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует. <…> Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни.
<…> Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке, как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. <...> Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. <…> . Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т.д. Какая же это свобода?
<…> Следующее качество ума - это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности - нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для ее оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит, привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, - такова следующая черта ума. <…> Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть. Много таких, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия - его нет. Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности.
<…> Следующая, пятая черта - это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры, веса, числа. Вне этого действительности нет. <…> Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей, условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта.
<…> У нас есть пословица: “Что русскому здорово, то немцу - смерть”, пословица, в которой чуть ли не заключается похвальба своей дикостью. Но я думаю, что гораздо справедливее было бы сказать наоборот: “То, что здорово немцу, то русскому - смерть”. <…> Это стремление к общим положениям, это далекое от действительности обобщение, которым мы гордимся и на которое полагаемся, есть примитивное свойство нервной деятельности. <…> Видите, какая путаница, неделовитость, неприспособленность. Такова цена этой обобщенности. Ясно, что она не есть достоинство, не есть сила.
Следующее свойство ума - это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность - это идеал познания. <…> Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. <…> В то время, как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все.
<…> Следующее свойство ума - это стремление к истине. <…> Но это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность. А другое - это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться и наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл. <…> А у нас прежде всего первое - это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. (“А, это все уже известно”).
<…> Перейдем к последней черте ума. Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и муками, то понятно, что человек в конце концов постоянно живет в покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот. Я прямо обращаюсь к крупным примерам. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы она показала миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества! И не свидетельствует ли это, до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически!
Я перебрал все черты, которые характеризуют плодотворный научный ум. Как вы видите, у нас обстоит дело так, что в отношении почти каждой черты мы стоим на невыгодной стороне. Например, у нас есть любопытство, но мы равнодушны к абсолютности, непреложности мысли. Или из черты детальности ума мы вместо специальности берем общие положения. Мы постоянно берем невыгодную линию, и у нас нет силы идти по главной линии. Понятно, что в результате получается масса несоответствия с окружающей действительностью.
Ум есть познание, приспособление к действительности. Если я действительности не вижу, то как же я могу ей соответствовать? Здесь всегда неизбежен разлад.
<…> Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия. Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк. Что, я наслаждаюсь несчастьем русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства - сознать то, что есть. А другое, вот что. <…> Для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо сознавать, что мы такое. <…> Значит, не взирая на то, что произошло, все-таки надежды мы терять не должны.
И.П. Павлов
