(1)

Первоисточник

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС: КАК ЕГО ВОСПРИНИМАЕТ НАСЕЛЕНИЕ

Денис Волков

24.02.2016

В целом население все еще относится к ситуации довольно легкомысленно. Постепенное ухудшение ситуации позволило людям как-то адаптироваться. Дальше усталость и скепсис будут нарастать, но полтора-два года в запасе у российской власти еще есть

Сегодня на прямой вопрос, есть ли в России экономический кризис, четверо из пяти россиян отвечают утвердительно. Несогласных с этим утверждением к концу 2015 года было лишь 12%. Но недовольства президентом и правительством пока не наблюдается: в январе одобряло деятельность Путина на посту президента 82%; Медведева на посту премьера – 56%; правительства в целом – 50%. Не видно и массовых протестов: антивоенных, против фальсификаций на сентябрьских выборах, падения уровня жизни.

Некоторые наблюдатели объясняют это тем, что люди в России готовы променять сытый образ жизни на ощущение величия страны. Но так ли это? Чтобы разобраться в этом вопросе, посмотрим, в чем выражается для людей кризис, как они понимают его причины, как настроения развиваются во времени. Регулярные опросы общественного мнения и групповые дискуссии, которые проводит Левада-центр, дают нам такую возможность.

Черный декабрь – 2014

В ретроспективе видно, что опасения по поводу экономической ситуации и собственного благополучия стали нарастать с лета 2014 года. Эйфория от присоединения Крыма влияла на оценки экономической ситуации не более 3–4 месяцев. Летом настроения сначала вернулись на докрымский уровень, а затем продолжили плавное снижение. Резкое обрушение оценок экономической ситуации произошло в декабре 2014 года – вслед за падением курса рубля. По глубине и скорости падения оценок ситуация напоминала начало предыдущего кризиса 2009 года.

Произошедшее потрясло людей настолько, что снижение курса рубля стало главным событием минувшего года для половины россиян наряду с Олимпийскими играми в Сочи. В декабре 2014 года около 70% выражали обеспокоенность по поводу падения курса рубля (на 25 процентных пунктов выше, чем в сентябре, и в два раза выше по сравнению с летом предыдущего года). С тех пор около половины населения следит за курсом валют (в том числе 20% следят «внимательно»).

Нужно отдать должное в целом успешной политике правительства по поддержанию общественного спокойствия. Начавшуюся было в декабре 2014 года панику (люди не только меняли валюту, но и начали забирать сбережения из банков) довольно быстро удалось остановить. Резкий рост цен замедлился вслед за стабилизацией курса рубля. А некоторые товары даже подешевели. Вслед за этим к весне 2015 года восстановились (правда, не полностью) основные оценки экономической ситуации, собственного благополучия, представлений о том, как будет развиваться ситуация в дальнейшем.

Семидесятилетие Победы в мае отпраздновали на пике вернувшегося оптимизма. Успокаивающе подействовали слова президента о том, что кризис продлится два года. Согласно опросам, такого прогноза придерживается около половины населения. Лишь пятая часть в декабре 2015 года считала, что трудности продлятся дольше (и эта цифра практически не изменилась за два года). Остальные затрудняются давать какие-либо оценки.

Неоднократно мы задавали тот же вопрос на групповых дискуссиях. Довольно часто участники сходились во мнении, что ждать придется только два года. Когда их просили объяснить, почему только два, звучал ответ: «Так Путин же сказал!» Можно и потерпеть.

Мягкая адаптация

Уже в декабре 2014 года 58% отмечали, что ощущают на себе рост цен на продукты (в сентябре того же года таких было 52%, в августе 45%). Каждый пятый говорил, что цены выросли настолько, что от некоторых привычных продуктов приходится отказываться. В декабре 2015 года около 40% россиян говорили, что структура их повседневного потребления «несколько ухудшилась», и еще 9% отмечали «значительные ухудшения». Тем не менее 44% говорили, что их потребление не изменилось.

Приведенные цифры выглядят тревожно, но если сравнивать их с предыдущими показателями, например пятилетней давности, то окажется, что в 2010 году об ухудшении питания в связи с экономическими трудностями говорило сопоставимое число респондентов. Сходным образом на протяжении четверти века социологических наблюдений и рост цен неизменно возглавляет списки главных проблем, с которыми сталкиваются россияне. Большинство людей не перестают беспокоиться по этому поводу и приучили себя к жизни с мыслью о том, что цены будут расти всегда. Иными словами, значительная доля населения находится в состоянии хронического кризиса, и сегодняшняя ситуация для них тяжелая, но не новая.

В отличие от предыдущего кризиса в этот раз не наблюдается панического страха безработицы. На рубеже 2008–2009 годов количество людей, ожидавших безработицы, очень быстро достигло трех четвертей населения. Сейчас видно плавное нарастание беспокойства (с перерывом в первой половине 2015 года). На фокус-группах люди тоже отмечают, что кто-то из их знакомых потерял работу или не может устроиться на новую. Однако массового страха за собственное положение нет.

Адаптация к кризису происходит во всех слоях населения, но с разным эффектом. Например, в июне 2015 года мы отмечали, что 6% населения собираются провести летний отдых за рубежом (и это больше, чем в предыдущие годы). На фокус-группах обеспеченные люди объясняли, что будут экономить на поездках, но так, чтобы «вместо двух поездок совершить одну» или «взять путевку подешевле».

Тут уместно упомянуть о сложившихся в России моделях потребления. Марина Красильникова, руководитель отдела Левада-центра по изучению уровня жизни, отмечает, что потребительское поведение россиян характеризуется значительной косностью. Люди, улучшившие материальное положение в 2000-е, мало меняли характер своего потребления. Большинство из них не научились сберегать и накапливать и продолжили тратить деньги – на более дорогие товары. Похоже, что сегодня процесс пошел в обратную сторону: адаптация происходит за счет замены более дорогих продуктов более дешевыми, лучшего качества – продуктами качеством пониже.

Анализ ответов респондентов на вопрос, что они могут себе позволить приобрести (еду, одежду, дорогие вещи), обнаруживает интересную динамику. По субъективным оценкам респондентов, рост благосостояния продолжался все последние годы, вплоть до февраля – марта 2015 года. Тогда произошло небольшое ухудшение, но затем на протяжении нескольких месяцев ситуация оставалась стабильной. Осенью 2015 года процесс плавного ухудшения благосостояния возобновился и продолжается до сих пор.

Первой жертвой нынешнего кризиса стали высокодоходные группы, которые можно условно отнести к среднему классу. Это те, кто «может позволить себе дорогие вещи» и «может ни в чем себе не отказывать». Размеры этих двух групп сократились с 30% и 4% соответственно на конец 2014 года до 24% и 2% на конец 2015 года.

Соответственно увеличилась средняя группа, кому «денег хватает на продукты и одежду». Наименее обеспеченные группы в размере не увеличились. Сегодня структура населения (согласно этому вопросу) вернулась в состояние на конец 2013 года. Похожая динамика наблюдалась во время предыдущего кризиса, но в прошлый раз произошедшие отрицательные изменения были менее масштабны, и уже через год после первого шока рост благосостояния возобновился. Нынешняя ситуация быстрого улучшения не предвещает.

Однако сравнение нынешнего положения вещей с кризисом 1998 года может объяснить готовность людей «немного потерпеть». Если сегодня наименее обеспеченные группы (тем, кому, по собственным оценкам, «денег хватает только на еду» и «не хватает даже на еду») в сумме составляют около 17%, то на конец 1998 года их насчитывалось 84%. Тут становятся понятны фразы, звучащие сегодня на фокус-группах: «да разве это кризис?», «и не такое видели».

Кто виноват

По вопросу о причинах нынешнего экономического кризиса у людей не сложилось четкого представления. Чаще всего люди говорят о плохой экономической конъюнктуре, падении цен на нефть. От четверти до трети видят причины в проблемах российской экономики. Чуть реже среди причин называют санкции Запада.

Групповые дискуссии также обнаруживают смутные представления о причинах кризиса, неспособность аргументировать свое мнение. Звучат обвинения как в адрес собственного правительства, президента, так и США и Саудовской Аравии, сговорившихся обрушить цены на нефть, чтобы наказать Россию (при этом не все могут объяснить, за что именно). Находятся и те, кто шлет проклятия в адрес Ельцина и Горбачева: не отдали бы они тогда Крым Украине, глядишь, не было бы ни войны, ни санкций, ни кризиса. Но какого-то сложившегося консенсуса по вопросу о том, в чем конкретно причина кризиса, в обществе нет.

При этом, по мнению большинства (57%), правительство справляется со своими обязанностями скорее «средне», треть (32%) считает, что плохо. И лишь 7%, что хорошо. На протяжении последнего года это соотношение не меняется. Половина уверена, что правительство сможет справиться с кризисом, а 43% – что не сможет. Однако желания как-то наказать правительство или президента в обществе не наблюдается. По мнению большинства, правительство должно продолжать работу в нынешнем составе. Можно сказать, что санкции помогли снять с правительства часть ответственности, возложив вину хотя бы частично на Запад.

Что дальше

По мере углубления кризиса стоит ожидать ухудшения отношения к российской власти, на кого бы вина за кризис ни возлагалась. Уже в январе по сравнению с пиковыми значениями сентября 2014 года одобрение работы Медведева на посту премьера опустилось с 71% до 56%; правительства – с 66% до 50%; уверенность, что страна движется в правильном направлении, – с 62% до 45%. И даже одобрение Путина опустилось с 88% в октябре 2014 года до 82% в январе 2016-го. Наибольшее недовольство ситуацией сосредоточено не в рядах «креативного класса», а среди наименее обеспеченных слоев населения.

В целом население все еще относится к ситуации довольно легкомысленно. Понимание серьезности положения вещей в экономике демонстрируют не более четверти опрошенных. У остальных есть страхи, беспокойство, неуверенность, но не более. Однако предостережением властям можно считать фразу, произнесенную на одной из последних групповых дискуссий: «Зарплаты не меняются, цены растут». Скорее всего, осознание кризиса придет к большинству, когда пенсии и зарплаты не будут привычным образом проиндексированы. Иными словами, когда свою цену придется заплатить средним и низкодоходным слоям населения.

Оценки экономической ситуации и ее перспектив после улучшения в первой половине 2015 года с середины лета вновь начали ухудшаться. В конце года они вплотную приблизились к минимумам «черного декабря» 2014-го. Отсутствие паники можно объяснить тем, что постепенное ухудшение ситуации позволило людям как-то адаптироваться. Однако непонятно, что сегодня может переломить нарастающий пессимизм и падение уровня жизни. Усталость и скепсис будут нарастать. До сих пор власти справлялись с задачей поддержания общественного спокойствия, но чем дальше, тем сложнее это будет делать. Однако полтора-два года в запасе у российской власти еще есть.

**

(2)

Из сайта Левада-центра:

СЛЕДЫ ПОРАЖЕНИЯ

Лев Гудков

24.02.2016

 Несмотря на растущее (и потенциально доступное) информационное разнообразие – число каналов, которые россияне в среднем могут принимать у себя дома, выросло с десяти в 2009 году до 69 в 2015-м, – население смотрит лишь 12–13 каналов ТВ. 70% из них занимают передачи Первого канала, «России», канала «Культура», НТВ плюс региональные ВГТРК. Столь же ограничен набор интернет-порталов: регулярно просматриваются от трех до семи сайтов. К иностранным средствам информации обращается всего 0,5–2% взрослого населения.

Смотрю – и не верю

Государственная монополия на телевидение, превратившая его в средство тотальной пропаганды, с течением времени изменила структуру информационного и публичного пространства в России. Хотя доминирующая роль ТВ в структуре источников информации не подлежит сомнению, доверие к качеству транслируемых передач в последние годы резко упало. В качестве главного источника сведений ТВ называли в 2009 году 94% россиян, а 2015-м – 85%, а доверять ему стали почти вдвое реже: за тот же период число респондентов, считающих ТВ заслуживающим доверия, сократилось с 79% до 41%.

Значительная часть населения (45–55%) относится к существующим каналам информации (как государственным, так и негосударственным) со смешанными чувствами: от почти наркотической зависимости (объем ежедневного телесмотрения составляет в среднем свыше четырех часов), неполной удовлетворенности (или частичной неудовлетворенности) до сомнения в достоверности сообщений или адекватности интерпретации сообщаемых фактов. Полное доверие ТВ высказывают лишь 9–11% россиян (в период антиукраинского и антизападного возбуждения этот показатель поднялся до 35%). Но «совершенно не доверяющих» еще меньше: от 5% до 8% (как правило, это более образованное население). Еще более недоверчивое отношение к информации в интернете: там показатели «полного доверия» составляют 5% (респондентов, дававших такие ответы на протяжении ряда лет), «полного недоверия» – 6–7%.

Очень существенно снижение роли периодической печати (прежде всего – чтение газет с 37% до 13%), слушания радиопередач (с 41% до 13%), чтения журналов (с 8% до 2%). Причина – возникновение разрыва между повседневным опытом людей, сознающих снижение своих доходов из-за кризиса и последствий внешней политики, и навязываемой сверху информационной картины реальности.

Кухонные разговоры

В результате направленных усилий режима сфера публичности оказалась сильнейшим образом стерилизована. Возможности представления групповых интересов, обмен мнениями и, соответственно, рационализация происходящих процессов становятся все более ограниченными. Общество искусственно погружают в состояние тотального «единомыслия».

Дефицит массового понимания происходящего восполняют «кухонные» разговоры или «дискуссии в курилке». Как источник информации «друзья, родные, знакомые, коллеги» стоят на втором месте после ТВ, опережая интернет и социальные сети: на них указывают 24–26%. Это явление можно рассматривать как признак возвращения к формам позднесоветской межличностной бытовой коммуникации. Именно в этой среде происходит процеживание информационного потока и бытовая переинтерпретация официоза, адаптирующее полученные сведения в контекст предельно тривиального понимания политических событий. Другими словами, это симптом радикального снижения роли и значимости экспертного, специализированного знания в общественном мнении.

Частично этот дефицит понимания компенсируется увеличением доступа к интернету (переход к чтению тех же газет или текстов радиопередач в интернете) и его авторитетностью (рост с 9% до 21–24%), а также обращением к социальным сетям. Последние восстанавливают – на другом технологическом уровне – тот же «кухонный», неспециализированный характер осмысления и объяснения происходящего.

Отношение к поступающей из интернета новостной информации становится более избирательным. Хотя и здесь в целом доверие уменьшается или восприятие становится более путаным (сказывается эффективная контрпропаганда и работа кремлевских троллей). Доверяли в общем и целом распространяемой в интернете информации о событиях в стране и мире в 2009 году 29%, не доверяли – 36% (соотношение мнений – 0,8), в 2015 году доверяли – 35%, не доверяли – 40% (0,9).

Снижение доверия не носит равномерный характер, общее недоверие сопровождается усилением доверия к освещению отдельных тем или событий (главным образом – внешнеполитических, то есть тех, что не могут контролироваться опытом самого респондента или его социальным окружением).

Метод от противного

В отличие от тоталитарной пропаганды советского времени, оправдывавшей социальный порядок построением «светлого будущего», путинские стратегии политической технологии используют почти исключительно механизмы негативной идентичности. Нынешняя пропаганда эксплуатирует массовые комплексы коллективной неполноценности, вызванные приспособлением людей к произволу неконтролируемой, коррумпированной власти, а потому – неуважаемой, но воспринимаемой как безальтернативная.

Фактически у правящего режима, подвергшегося острой общественной критике в ходе массовых протестов 2011–2013 годов, остался единственный ресурс легитимации: дискредитация альтернативного социального порядка – символов и ценностей демократии, либерализма, правового государства, воплощением которых был и остается Запад.

Поэтому партиям внесистемной оппозиции в России, организациям гражданского общества и независимым СМИ навешиваются ярлыки иностранных «агентов», «врагов народа», «подрывных элементов», проводников чужих интересов и антироссийских сил. В этом плане политика путинского режима обречена на усиливающуюся зависимость от Запада и его культуры, поскольку собственных ценностных оснований нет.

Возбужденное состояние

Наиболее характерные объяснения патриотического подъема после присоединения Крыма сводятся к мощному воздействию кремлевской пропаганды на массовое сознание. Однако одни и те же идеологические тезисы в разной социальной ситуации могут восприниматься по-разному, с большим или меньшим доверием.

Нынешняя пропаганда не сводится к агрессивному и ложному освещению отдельных политических сообщений (хотя фальсификации и «монтажное» изложение событий используются в очень большом объеме). Чтобы быть действенной, она должна апеллировать к тому, что составляет ресурс самых общих, а потому доступных и тривиальных понятий, не требующих специальной аргументации и доказательств. Пропаганда дает системный ключ для интерпретации происходящего, охватывая все ключевые моменты реальности: бизнес, культуру, экономику, политику, историю и предвидимое будущее. Поэтому она не создает новые образы, а меняет соотношение между давно известными структурами представлений, включает регистр переключения от одного плана реальности к другому.

Эти планы представляют собой два принципиально различных состояния общества: первое – обычное существование людей в их повседневных отношениях, второе – чрезвычайное состояние войны, глубокого кризиса, мобилизации и соответствующего возбуждения. Чем будет вызвано это возбуждение – угрозой существованию или, напротив, коллективной эйфорией, не так важно. Главное, что в этом состоянии актуализируются важнейшие коллективные ценности, символические представления, обусловливающие идентичность всего социума. Здесь речь идет уже не об обычной повседневности, а о «тысячелетней России», о всемирном заговоре или о мировом терроризме. Здесь Путин – не глава коррумпированного государства, а мировой лидер, противостоящий враждебному Западу. И, конечно, в подобном состоянии нет места идеям прав человека, законности, политической ответственности и свободе.

Пропаганда потому так и действенна, что апеллирует к общей конструкции действительности, к чему-то не требующему доказательств. И все эти конструкты соответствуют структурам коллективной идентичности, стереотипам и предрассудкам, заложенным на ранних фазах социализации (то есть относимым к предшествующим периодам новейшей истории). Как заявляла одна из респонденток в наших исследованиях, «я доверяю только тем источникам информации, которые соответствуют моим представлениям».

Чтобы такое переключение массового сознания произошло, СМИ должны произвести определенную работу с общественным мнением. Требуется несколько условий. Первое – резкое повышение степени неопределенности и угрозы. Человек перестает понимать, что происходит, и не знает, как действовать в этой новой ситуации. (Так, при широко распространенной поддержке политики Кремля в отношении событий на Украине после бегства Януковича две трети респондентов признавались, что не понимают, что, собственно, происходит на Украине.)

Как следствие общей неуверенности, возникает сознание глубокого кризиса. Это может быть угроза материальному положению, а может (и чаще является) – символическим ценностям: структурам коллективной идентичности людей, обеспечивающей им ощущение надежности и стабильности жизни, чувство солидарности с другими. Иначе говоря, возникает дефицит самих возможностей определения и понимания, что можно предвидеть, чем грозит будущее. Большинство живет в диапазоне 3–5 месяцев (это наиболее распространенный по частоте ответ), лишь 10–15% населения планируют свою жизнь на долгий срок, а значит, располагают ресурсами рефлексии и критики.

В спокойном состоянии общества пропаганда слабо воздействует на сознание людей, потому что отдельному тезису или фактическому высказыванию политика, демагога может быть противопоставлен другой тезис или факт. Для того чтобы то или иное суждение работало (то есть убеждало людей в истинности высказывания), оно должно стать элементом всеобъясняющей связи или конструкции новой реальности. Подытожим необходимые условия для этого:

а) введение цензуры и ограничения информационного плюрализма, отключения альтернативных и независимых источников информации или интерпретации происходящих событий;

б) установление монополии на интерпретацию (единственный и одномерный, одноплановый и единообразный характер толкования реальности);

в) систематическая и длительная по времени дискредитация альтернативных или независимых каналов и источников информации, подавление авторитетных голосов или самой возможности авторитета.

Обратная логика

Эффект сомнительности «чужих» информационных каналов достигается вбросом множества разнообразных версий, в том числе и самых вздорных и нелепых, для дискредитации потенциальных оппонентов, созданием атмосферы неразберихи и смуты (разобраться ни в чем нельзя, никому нельзя верить).

За этим следует систематическое навязывание одной и очень простой версии, которая должна быть яркой, поражающей обыденное воображение. Примерами здесь могут служить многообразные вариации мотивов убийства Бориса Немцова (религиозная, ревность, криминальная – дележ собственности, этническая; любая, кроме политического заказа сверху). То же самое с многообразием версий гибели малайзийского «боинга» или версий катастрофы авиалайнера над Синаем (техническая авария, некачественное топливо, атмосферные вихри). Были предложены любые домыслы и вымыслы, кроме версии теракта как реакции на действия России в Сирии. Те же самые политтехнологические приемы использовались в пропагандистских версиях «снайперов на Майдане» и т.п.

Демагогическая риторика должна быть «диалектической», то есть способной объяснять все отдельные события через имеющиеся ресурсы, когда объясняемое становится объясняющим. «Америка всегда хотела нам зла, я это знала с детства». Не присоединение Крыма становится причиной резкого осуждения действий России, а осуждение Запада является необходимым подтверждением правильности превентивных действий. Не военные действия в Сирии становятся причиной теракта, а теракт (авиакатастрофа) становится оправданием (более ранних по времени) бомбардировок и вмешательства в Сирию. Это переворачивание и есть свидетельство включения мифологического сознания, где причина и следствие могут меняться местами по принципу сопряженности, а не причинно-следственной связи.

Проверено веками

Важнейшая особенность приемов пропаганды – ориентация на простоту. Это всегда аргументы из прошлого, пласты давно отработанных идеологических клише и штампов, момент импритинга которых приходится на ранние фазы социализации поколения взрослых или пожилых россиян. В нашем случае это позднесоветское прошлое, время социализации поколения 1950–1960-х годов рождения.

Внутренние элементы сюжета пропаганды используют в тех или иных сочетаниях одни и те же структурные элементы, где действующие лица – это либо жертвы (наличие растерянной массы людей), либо враги или демоны, а им противостоит добродетельная сила, спаситель – вождь, лидер, царь, харизматический герой и его помощники. Вождь прибегает к магическим средствам, позволяющим стране выйти из кризиса, силой духа преодолеть неблагоприятные внешние факторы, противостоять бестелесному злу, враждебному влиянию и прочее. Тем самым укрепляется вера в спасительность символической вертикали (или – правильность, оправданность терпения и самопожертвования подданных, вознаграждаемых за смирение и верность). Необходимо еще раз подчеркнуть, что за «простотой» всегда стоят рутинные мнения «большинства» населения, то есть механизмы, производящие редукцию частных мнений к мнению «всех». Это «большинство» не статистическое большинство населения, а представление о том, что «есть мнение», которое разделяет, поддерживает и считает обязательным «большинство». И значит, непризнание его или сомнение какого-либо порядка следует считать не ошибкой или заблуждением, а намеренным противодействием, стало быть, содействием врагу.

Последствия страха

Наконец, пропаганда всегда говорит в первую очередь о позитивных ценностях – о значимости семьи, единстве, сплоченности, чувстве братства, героизме и альтруизме. В архаичном обществе, где нет социальных механизмов рафинирования человеческих отношений, структура ценимого может быть только предельно архаичной. Солидарность мыслится исключительно по образцу кровного родства, человеческое достоинство видится лишь в подчинении индивидуального общему (за которым всегда стоят интересы власти), простота вытесняет смысл и значимость общественной критики.

Комментаторы, пытаясь объяснить феномен «86%-ной поддержки Путина», обычно говорят о страхе как условии массового оппортунизма, заставляющего людей присоединяться к политической линии официоза. Это суждение верно лишь отчасти: страх имеет место. Но только это не тот страх, который порождается (точечными) путинскими репрессиями. Это инерционный институциональный страх, который идет от советского времени и задан всеми обстоятельствами существования в репрессивном тоталитарном обществе, институты которого сегодня теряют свой фасад и декоративный характер. Воздействие страха проявляется через комплексы национальной или коллективной неполноценности. Сознание повседневно унижаемого обывателя получает компенсацию в виде символов причастности к Великой державе, демонстрации силы, упоения насилием в отношении слабых, в том числе – слабых стран.

Именно эта основа и является фактором нынешней мобилизации, подъемом или активацией пласта сознания советского времени, со своими структурами мышления, мифами, фобиями закрытого общества. Путин постоянно апеллирует к этому пласту представлений, с их несознаваемой, а потому неконтролируемой конструкцией реальности (но без уже умерших идеологем, вроде классовой борьбы или революции).

Поэтому поражение, нанесенное массовому сознанию пропагандой, не может быть восполнено при смене персональных носителей власти. Его последствия будут гораздо более длительными и тяжелыми.

Первоисточник публикации