Жизнь и судьба – 3 (Закир Габайдулин, узник-мятежник)
На снимке: Обложка книги С. Виленского «Сопротивление в ГУЛАГе» (М.: Возращение, 1992)
«Я ВАМ ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ...» (ЗАКИР ГАБАЙДУЛИН)
[Ниже - фрагмент воспоминаний З.З. Габайдулина (род. 1928), опубликованных в журнале «Воля» (1993). - А. А.]
= Из журнала «Воля» (1993)
От редакции
У А.И. Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ», в главе «Менять судьбу» о побегах из лагерей есть небольшой рассказ об одном из них, совершенном в Краслаге:
«В 1951 в том же Краслаге около десяти большесрочников конвоировались четырьмя стрелками охраны. Внезапно зэки напали на конвой, отняли автоматы, переоделись в их форму (но стрелков пощадили! - угнетенные чаще великодушны, чем угнетатели) и четверо, С ПОНТОМ конвоируя, повели своих товарищей к узкоколейке. Там стоял порожняк, приготовленный под лес. Мнимый конвой поровнялся с паровозом, ссадил паровозную бригаду, и (кто-то из бегущих был машинист) - полным ходом повел состав к станции Решеты, к главной сибирской магистрали. Но им предстояло проехать около семидесяти километров. За это время о них уже дали знать (начиная с пощаженных стрелков), несколько раз им пришлось отстреливаться на ходу от групп охраны, а в нескольких километрах от Решет перед ними успели заминировать путь, и расположился батальон охраны. Все беглецы в неравном бою погибли» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, т.2. М.: Советский писатель - Новый мир, с. 369).
На самом деле происходило это несколько иначе.
«Я вам должен сказать, я слушал из Америки больше двух лет тому назад. Американский диктор читал вот это самое, что пишет Александр Исаевич Солженицын... Я знаю, что побегов было много в те годы и разные, но такой как наш был единственный... чтобы все знали, что Солженицын описал неправильно, о том что мы ехали по узкоколейке, а колея была широкая. А самое главное он написал, что при побеге нас всех десятерых постреляли. Вот что мне не понравилось, что он раньше времени меня похоронил, да еще окромя меня остались еще пятеро...» - писал Закир Зинатулович Габайдулин Н.А. Формозову. (Сопротивление в ГУЛАГе. М., Возвращение, 1992, май, с. 171).
Мы публикуем эти воспоминания как документальное свидетельство без какой-либо редакторской правки
***
В 1948 году я был арестован за прогул от работы и отправлен в тюрьму. Где-то через месяц меня вызвали на суд. И там мне объявили6 что я обвиняюсь по Указу от 1947 года и должен понести наказание за прогул как за саботаж.
И так мне прокурор вынес - 7 лет лишения свободы. Дали мне последнее слово. Я сказал всему составу суда: «вы враги народа и недобитые ежовцы». После чего мне суд вынес 10 лет и пять лет поражения в правах с отбытием в строго режимных лагерях. Итак, моя жизнь покатила и поехала «по воронкам и столыпинским вагонам».
Первое время я не мог понять, что творится в юридических законах: абсолютно ни за что судят людей. Сначала я думал, что меня только одного осудили по Указу за прогул. А когда я увидел в тюрьме: таких как я сотни человек, здесь окончательно понял, что это террор и вредительство.
Да, я должен Вам сказать, что у меня ненависти было хоть отбавляй, притом я был настырным. За свое самолюбие я много страдал в лагерях, которые прошел, и всюду лагерная администрация колола мне глаза как саботажнику. А надзиратели были хуже немецких полицаев, постоянно ходили с железными тростями. За одно неправильное слово били этими тростями, садили в карцер или в барак усиленного режима. Но сколько они меня ни мордовали, я все равно перед ними на задних лапках не стоял и пощады не просил.
Сколько раз мне говорили товарищи, чтобы я воздерживался от несчастий, но я не мог себя сдержать. Почему и страдал больше других. Заключенные понимали для чего создаются такие Указы: им нужна была дармовая рабочая сила, вот они по плану и делали чистку, сколько, куда нужно заключенных.
Понадобилось в Китойлаг на новую стройку 60 тысяч человек, они быстро свезли со всего Советского Союза. Что такое Китойлаг? Станция Китой в Иркутской области. В то время там стоял густой лес. В 1947 году нагнали заключенных, спилили лес, поставили юрты и бараки, огородили колючей проволокой и - пошли шпалы заключенных.
Таких зон сделали 25 и почти в каждой было по две с половиной тысячи. Начали строить секретный комбинат и одновременно строить город Ангарск.
А согнали сюда заключенных: уголовников и политических, и даже женщин. Оцепление сделали больше этого комбината. В каждую смену со всех зон выводили на этот комбинат около двадцати тысяч заключенных. Другие строили для вольных жилые кварталы. Одним словом, работа кипела, комбинат рос. <...>
...Теперь опишу Краслаг. В 1949 году меня этапировали в Краслаг. Почему называется Краслаг? Я вам должен сказать: это Красноярский край, станция Решеты. В этих Решетах было само управление лагерей, зон было около, в то время, 15-и. В основном - леса повальные. На одну из них пришел (называется она Верхняя Поканаевка) ОЛП № 9 строгого режима.
Контингент лагерников был в зоне разный: и воры, и политические, и головорезы. Зона делилась на три группировки. На воровскую, на сучью и на мужицкую. Но мужики это вечные рабы. А воры и суки считали себя благородными. Но между ворами и суками постоянно была смертельная вражда, зачастую были трупы. Здесь в основном шла травля друг друга с помощью лагерной администрации, чтобы шло уничтожение самих себя. Ибо в то время администрация смеялась: якобы где-то они вычитали из истории Ленина, что он сказал, что преступный мир искоренит сам себя. Так вот администрация и действовала.
Зачастую и мужики страдали от этой мясорубки. В зоне был страшный произвол со стороны лагерной администрации: заключенных сильно избивали, спали на голых нарах, на ночь бараки замыкали, кормили очень плохо. Люди умирали от истощения. на работу водили далеко. Тогда в основном лес вывозили на лошадях по лежневке, труд был каторжный. Сколько людей вымерло, об этом знает один медведь, так называли там прокурора.
И вот меня упрятали в барак усиленного режима. В камере нас сидело где-то человек 25. И вот в один прекрасный день открылась дверь нашей камеры. Показался у порога начальник режима. Он обратился к нам: «Кто желает на работу?» Мы спросили: «Могилу копать?» он сказал: «Силосную яму скрывать». Мы согласились выйти.
На другое утро нас действительно вывели на силосную яму. Вышло нас 10 человек. Конвоировали нас два солдата. Поработали мы первый день, второй - стали потихоньку в доверие входить, ибо они нас просили разжечь им костер, мы разжигали. А другие заготавливали дрова для них и для себя. Вроде бы помаленьку вошли к ним в доверие.
Вот здесь-то мы между собой решили их обезоружить и бежать. У нас было много ненависти к солдатам этого взвода, ибо когда нас выводили из зоны на работу, или на лесоповал или на шпалорезку с большой партией, что они с нами вытворяли! Народ был истощен, еле-еле двигались. Солдаты всю партию, человек двести, клали в грязь и в воду, травили собаками, чтобы те нас драли. И все это делалось по указанию командира взвода. Зачастую нас клали без причины, из прихоти. Что мы пережили в те годы страшного произвола, я не желаю этого своему врагу.
И все это было, это не приукраска. Я пишу это только кратко.
Хотя нас и считали врагами народа, но они были сами хуже варваров. И жаловаться было некому.
Вот я опишу всех десять человек, что правильно написал в своей книге Александр Исаевич. То есть я тороплюсь описать, ибо не надеюсь на свое здоровье, чтобы Вы могли знать всех.
Это:
1) Габайдулин Закир Зинатулович, статья 58-14.
2) Алиметов Шер Мухамедович, статья 58.
3) Волков Николай Петрович, статья 58 (уйгур).
4) Виноградов Алексей, статья - (Приморье).
5) Урозаев, статья - 59? 58. Срок - 25 лет.
Вот этих четверых (кроме автора этих воспоминаний – З. Гавбвайдулина. – А. А.) нет в живых.
6) Чикин Петр - уголовник (Алтайский край).
7) Королев Петр - уголовник (Алтайский край).
8) Барзилов Владимир, статья - ? Большой срок - 25 лет (Из Ростова-на-Дону).
9) Устинов Иван, статья - 7. 8, срок - 6 лет (Средняя Азия).
10) Миронов Николай, статья - 10, 7. 8 (Небит Даг).
Пишу о своем побеге.
Вышли мы на работу в четвертый день, и окончательно решили действовать. И вот опять насобирали дров, а вернее разного хлама. Стали им разжигать костер. В это время солдаты от нас стояли в двух метрах, расслабленные в ожидании тепла. Вот в это время мы на них набросились, подскочили остальные наши товарищи. Отняли у них карабины, их было двое. Мы забрали два карабина, на каждый карабин по два магазина патронов. Сняли с них полушубки, шапки с звездами, а их одели в свои бушлаты и шапки. После чего отвели их в кустарник от силосной ямы метров за 500, связали их. А сами пошли по железной дороге по направлению к станции Сосновка, или как еще называли Лесозавод. Нам нужно было пройти около 5-и километров.
Пришли мы на эту станцию. Смотрим: стоит паровоз с двумя гружеными вагонами лесом-долготьем в направлении Решет. Куда нам и нужно было ехать. Наш мнимый конвой договорился с машинистом довезти нас до станции Ревучий на этих платформах. Машинист согласился и мы поехали, сначала он не подозревал, что мы беглецы. Проехали мы километров 30, но нас остановили на станции Копай Горка, рядом находилась женская зона. Подбежали к нам старший лейтенант и несколько женщин в военной форме. Здесь офицер приказал нашему конвою следовать за ним. Тогда Алиметов застрелил его с расстояния пяти метров, а женщин не стали стрелять.
Машинист все это видел, после чего мы управление паровозом взяли в свои руки и ехали так, как нам нужно было. В топку паровоза уголь бросали сами.
Проехали мы еще километров десять, тут нас изрядно обстреляли из пулеметов и автоматов из засады. Тогда же убили нашего товарища - Виноградова А. Машиниста ранили в ногу, но он нам говорил какое колесико нужно крутить. Мы уже этот паровоз вели произвольно. Подъезжая к станции Ревучий, нас еще пуще обстреляли уже с двух сторон. Здесь я был ранен в левую руку. Был ранен и Чикин в ногу, а Королеву оторвало пулей указательный палец. Тогда же и Волкову пуля попала выше локтя, ему раздробило кость, впоследствии ему ампутировали руку.
Паровоз весь изрешетили пулями, вода из тендера вытекла. И наш паровоз на подъеме застыл. Здесь мы были вынуждены с него сойти, да и боялись, что он может взорваться без воды, ибо топка топилась.
Это было 4 марта 1951 года.
Хоть и начало весны, но снег лежал большой, где-то сантиметров на тридцать. Мы отошли от железнодорожного полотна в кустарники, но уже кругом стояли солдаты вооруженные автоматами и карабинами. Они применили в нашу сторону огонь. Мы здесь залегли, выбрав удобные позиции для себя, и применили ответный огонь. Солдатам жить хотелось больше чем нам, они тоже попрятались. Смотрим: инструктор-собаковод направляется в нашу сторону, в руке пистолет, а собака у него на длинном поводу. Здесь, конечно, вначале мы застрелили этого собаковода, а потом собаку. Смотрим, второй собаковод крадется. Этого не смогли убить, но собаку застрелили. Когда солдаты поднялись в полный рост, а их было много, около четырех десятков, мы убили еще двух. Вроде бы стрельба прекратилась на некоторое время. Оказывается, в это время приехали из Решет на дрезине начальник управления - полковник, начальник следственного отдела, тоже полковник и командир дивизиона.
Они дали указание солдатам в нас не стрелять. После чего командир дивизиона на расстоянии стал нам кричать, чтобы мы сдавались. «Никто в вас стрелять не будет, - кричит он. - Есть у нас указание Москвы, вас взять живьем».
Мы между собой переговорили, что нам делать, ибо у нас в то время другого выхода не было (нас все равно бы постреляли, перевес был на их стороне) и мы решили сдаться.
Командир кричит: «Карабины отбрасывайте в сторону и идите ко мне!» Мы так и сделали, карабины отбросили и пошли.
Вот здесь нас солдаты взяли в кольцо и конвоировали до самой дрезины. Там нас усадили на нее и увезли в Решеты, в лагерный следственный изолятор. Медицина оказала нам помощь. Сделали нам перевязки, а Волкова на операционный стол, где ему ампутировали руку почти до самого плеча.
И вот начались наши мытарства по следственному отделу. Стали нам фабриковать дело: что мы хотели бежать за границу. Мы их фабрикацию не стали подписывать. Нас били, пугали каждый раз, но все равно мы не подписали.
Так нас теребили целых полгода. За это время наши дела отправляли в Москву два раза для применения статей суда военного трибунала. К нам применили четыре статьи (самые страшные): 58-14 - групповой побег; 58-11 - саботаж; 58-8 - террор; 59-3 пункт 16 - истребление людей.
После этого нас отправили из Решет в Канскую тюрьму Красноярского края. Нам еще до суда пришлось сидеть в этой тюрьме полгода.
Приехал Военный трибунал Новосибирского округа - тройка. На суде мы узнали о том: что наш одноделец - Урозаев покончил жизнь самоубийством (повесился) за три дня до суда. Так как мы сидели по одиночкам, то и не могли видеть друг друга и знать о других.
Итак, начался суд. Судили нас прямо в тюрьме, в Красном уголке.
Применили к двоим, как организаторам, статью 58 пункт 8 (террор), которая в то время означала - высшая мера наказания. Другие статьи не гласили высшей меры, так как в те годы расстрел был отменен.
Алиметову и Волкову присудили - террор, суд приговорил к расстрелу, без обжалования.
Нам остальным суд вынес по 25 лет строго режима лагерей, первых пять лет - тюремный режим.
Месяца через три после суда меня этапировали в Ригу для отбытия тюремного заключения. Я ровно год просидел, затем меня отправили в Брест-Литовскую тюрьму для дальнейшего отбывания наказания. Опять через год меня отправили в Ставрополь. Еще через год отправили во Владимирскую тюрьму, а последний год заключения отбыл в Тобольской тюрьме.
После тюрьмы меня этапировали опять в тот же Краслаг только не в 9 ОЛП, а на 12-й, рядом в восьми километрах. Но 12 зона с таким же режимом, что и 9 ОЛП.
Все тот же произвол, вся та же мясорубка и смерти ежедневно.
Через 9 месяцев меня этапировали в Китойлаг вторично. Пробыл я там около двух лет, затем меня перевели в Омские лагеря. После Омска перевели в Приморье, в Уссурийск. Одним словом покатали меня досыта.
В общей сложности я прошел много тюрем, постоянно шел транзитом. Только в одной Москве прошел через Краснопресненскую тюрьму четыре раза. Был также в тюрьмах в Сызрани, Куйбышеве, Сталинграде, Ростове-на-Дону, Пятигорске, Армавире, Уфе, Челябинске, Новосибирске, Иркутске, Хабаровске и Владивостоке. Только не был я в Магаданской тюрьме, а по всему Советскому Союзу прошел почти половину тюрем.
Но, правда, транзитчиков больше трех дней в одном месте не держали, отправляли дальше. За пройденный мною путь сколько я видел унижений, слышал оскорблений со стороны тюремных надзирателей - это я знаю один. <...>
(З. Габайдулин. Я вам должен сказать... // Воля. Журнал узников тоталитарных систем. М., 1993, № 1, с. 5-10)
**
Анна Баркова
ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Героям нашего времени
Не двадцать, не тридцать лет.
Тем не выдержать нашего бремени,
Нет!
Мы герои, веку ровесники,
Совпадают у нас шаги.
Мы и жертвы, и провозвестники,
И союзники, и враги.
Ворожили мы вместе с Блоком,
Занимались высоким трудом.
Золотистый хранили локон
И ходили в публичный дом.
Разрывали с народом узы
И к народу шли в должники.
Надевали толстовские блузы,
Вслед за Горьким брели в босяки.
Мы испробовали нагайки
Староверских казацких полков
И тюремные грызли пайки
У расчетливых большевиков.
Трепетали, завидя ромбы
И петлиц малиновый цвет,
От немецкой прятались бомбы,
На допросах твердили «нет».
Мы всё видели, так мы выжили,
Биты, стреляны, закалены,
Нашей родины, злой и униженной,
Злые дочери и сыны.
(Цит. по: Воля. Журнал узников тоталитарных систем. М., 1993, № 1).
**
См. также:
= З. Габайдулин. Зеленый прокурор // Татарский мир. 2009, № 3.
= Николай Формозов .Воздушные змеи над зоной. Очерки из истории послевоенного ГУЛАГа // Новый мир, 2012, № 5 (О сопротивлении в ГУЛАГе. – А. А.).
См. также: http://www.memorial.krsk.ru/Public/90/Gabaidullin.htm
