На снимке: С. Бахмина

Из портала «Медуза»:

ОПУБЛИКОВАН «ОТКРЫТЫЙ СПИСОК» ЖЕРТВ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ В СССР

Открытый список

28 апреля 2016

Благотворительный фонд «Протяни руку» запустил проект «Открытый список» — базу данных о жертвах политических репрессий в Советском Союзе и Советской России. В базе содержится информация о людях, репрессированных государством по политическим мотивам после революции 1917 года и до распада СССР.

Создатели проекта рассказали, что за основу была взята база «Жертвы политического террора в СССР» общества «Мемориал». Ее дополняют новыми материалами из других источников — архивов, Книг памяти и доступных в интернете электронных баз данных.

Базу данных можно пополнять и редактировать по принципу «Википедии».

По состоянию на 28 апреля «Открытый список» содержит более 2,4 миллиона записей о репрессированных.

«Открытый список» создан для того, чтобы пополнять и уточнять существующие данные по истории советских политических репрессий и дать возможность каждому принять в этом участие. Все авторы «Открытого списка» имеют редакторские права для написания статей и подгрузки новой информации, а также могут взяться за проверку и исправление неточностей и ошибок в существующих данных.

→ ОТКРЫТЫЙ СПИСОК

*

«Я ЖИВУ, ИМЕЯ В ВИДУ, ЧТО СОВСЕМ НЕДАЛЕКО ЕСТЬ ТЮРЬМА». ИНТЕРВЬЮ БЫВШЕГО ЮРИСТА «ЮКОСА» СВЕТЛАНЫ БАХМИНОЙ

30 апреля 2016

В России появилась новая энциклопедия жертв массовых репрессий в СССР. Проект «Открытый список» запущен фондом «Протяни руку», соучредитель которого — бывший юрист «ЮКОСа» Светлана Бахмина, находившаяся в заключении с 2004 по 2009 годы. Спецкор «Медузы» Катерина Гордеева поговорила с Бахминой о том, зачем стране нужен еще один проект о советских репрессиях, а также о том, как бывшую сотрудницу нефтяной компании изменила тюрьма. 

— Проект называется «Открытый список», что подразумевает неокончательность любого из возможных списков репрессированных. Тем не менее, вы каким-то образом себя ограничили — кто может быть внесен в «Открытый список», жертвы каких репрессий?

— Сейчас мы это обозначили как «Открытый список» жертв политических репрессий в СССР. Соответственно, новейшую историю мы не трогаем, ограничиваем себя рамками 1917–1991 годов.

— Логика в том, что потом репрессии в привычном их понимании кончились?

— Нет. Но, наверное, это какая-то отдельная история. Будем ли мы ею заниматься? Не знаю. С учетом того, что все, что мы сейчас делаем, происходит на базе благотворительного фонда «Протяни руку», и учитывая вектор развития истории с «иностранными агентами», есть опасения, что если влезать в новейшую историю репрессий, далеко мы с нашим новым проектом не уйдем.

— В смысле, не будете браться за это вовсе или попытаетесь, но уверены, что вам не дадут?

— Боюсь, что, если мы всерьез станем заниматься репрессиями новейшего времени, у нас могут быть проблемы с самим фактом существования фонда, с возможностью работать. Мы же видим, что происходит, не слепые. А работать хочется. И хочется работать, если можно так выразиться, на широкую аудиторию. Потому что обычный круг нашего общения, круг тех, с кем мы делимся переживаниями, сомнениями, болью — это довольно узкий круг людей, которые и так нас прекрасно понимают и все наши взгляды и тревоги разделяют. 

Но в стране живет гораздо больше людей, чем входит в наш узкий круг. И мне кажется, что история с невинными жертвами репрессий — она все-таки общая. Здесь неважно, каких взглядов сейчас, сегодня ты придерживаешься — мы придерживаемся. Ведь и у тех, кто во власти, и тех, кто любит и поддерживает власть, и у тех, кто ходил на Болотную, так получилось, есть в родственниках невинные жертвы репрессий советского времени. 

Я почему-то надеюсь, что проект «Открытый список» нас хоть чуть-чуть сблизит, даст возможность на минуту остановиться, посмотреть на фотографии, на документы. Задуматься, посочувствовать и как-то почувствовать себя частью общей памяти, общей истории. И уберечься от каких-то совсем уж разрушительных действий, потому что мы все катимся куда-то на невероятной скорости. Не знаю, куда, но без особой надежды остановиться.

— Как технически будет работать «Открытый список»? Я просто могу зайти на страницу и вписать туда кого пожелаю в произвольной форме?

— «Открытый список» будет работать по принципу «Википедии». Есть некий базовый набор информации, которую мы получили от «Мемориала», за что ему огромное спасибо. А все остальное будет заполняться самими пользователями, которые будут вносить данные про своих родных, близких и знакомых, репрессированных в СССР. Технологически это выглядит так: есть карточка, которую может менять только администратор системы; все остальное может выполнять любой человек. Карточку со временем тоже можно будет изменить путем переписки с администратором и внесения дополнительной информации.

— Вам не кажется все это лишним? Есть база «Мемориала», она огромна, кто хочет, может с ней ознакомиться. У многих есть свои личные, пожелтевшие от времени листочки с надписью «реабилитирован посмертно». Их можно доставать из шкафа и гладить, смотреть, показывать детям. Еще один проект памяти репрессированных будет востребован?

— Передо мной вообще не вставал этот вопрос. Миллионы людей, от которых единственное, что осталось — это память, заслуживают того, чтобы о них говорили. Это — то, чего мы, по сути, сейчас лишены: живая, неиссякаемая память. И еще — возможность где-то обнаружить кусочек человека: прийти, прочесть, посмотреть и вспомнить. Память здесь, наверное, ключевое слово. Только она позволяет понять масштаб бедствия унижения и смерти невиновных. Ведь до сих пор находится вдруг кто-то, кто считает, что, может быть, и не так все страшно было, и количество жертв преувеличено, и страдания ничтожны. И так далее. Разумеется, можно вести разные разговоры, обсуждать, дискутировать, переосмысливать историю. Но нельзя стирать память. Тем более, если это память о тех, кто сам за себя уже не может постоять. 

Для меня люди, которым посвящен «Открытый список», — невинные жертвы. А поиск виноватых в том, что с ними случилось, их назначение, их наказание — это второй вопрос: в одном случае — это режим в целом, в другом — конкретный человек, в некоторых случаях — набор факторов, потому что кто-то же, как известно, написал все эти миллионы доносов. Режим, конечно, растапливал печку и способствовал происходящему. Но, к сожалению, все, кто жил рядом, тоже приняли участие в том, что эти невинные жертвы стали возможны.

— Свою личную историю вы уже вписали в «Открытый список»?

— Пока нет. Но собираюсь это сделать вместе с детьми. Наша история, наверное, не самая трагическая из возможных, но она как раз про то, что репрессии — это не просто жестокость режима, это еще цепочка совпадений и человеческий фактор. Моих бабушку и дедушку с детьми в 24 часа выслали по доносу из Москвы, где они тогда жили. Слава богу, это было уже на излете сталинской эпохи, после войны. В самом начале 1950-х.

Мой дедушка работал на железной дороге. И когда в очередной раз в деревню в Тульской области, откуда он родом, пришел формальный запрос, который был положен, чтобы подтвердить благонадежность, то этот запрос попался на глаза какому-то колхозному чиновнику, у которого был зуб на дедушку, потому что дедушка не женился на его дочери. И тот написал гадости про мою бабушку, в доме которой во время войны в течение двух или трех месяцев жили немцы, как они у всех жили во время оккупации. И вот этот доносчик написал, что бабушка якобы слишком любезничала с немцами, потому что, видимо, как-то их поддерживала. Этого доноса было достаточно для того, чтобы их за сутки выслали из Москвы за 101-й километр с детьми и котомками. Важно, что не расстреляли. Спасибо, как говорится, и на этом.

— Как вы узнали эту историю?

— От маминой сестры, которая еще в 1990-е годы, когда открылись архивы, сходила на Лубянку, добилась получения дела бабушки с дедушкой. Сейчас у нас есть их удостоверения о реабилитации. Правда, пока ни мои дети, ни я, к сожалению, не видели этих документов. Как-то, знаете, все времени не было, повода. Но мы создали «Открытый список» как раз затем, чтобы и дети, и внуки мои, и их внуки смогли увидеть эту информацию, чтобы она никуда не делась. Потому что, уж простите, я совершенно не убеждена, что если я сейчас пойду туда же, на Лубянку — или дети мои пойдут, то эту папочку нам опять выдадут. И мы сможем прочесть, что случилось с нашими родными.

— Почему?

— Исходя из ощущения времени. Есть чувство, что архивы могут закрыться так же внезапно, как однажды открылись. При этом я не пессимист. Но откат назад я рассматриваю абсолютно как реальную историю. Мы, кстати, в самом начале проекта думали обратиться к каким-то госархивам и информацию о жертвах репрессий получать не только от простых пользователей, а еще и на государственном уровне. Но чем больше я об этом думаю, тем меньше верю в эту историю.

— Тем не менее, вы все равно создали «Открытый список» и все равно верите, что это послужит поводом для объединения общества.

— Да.

<…>