Нам уже доводилось рассказывать о доме 13 на Поварском переулке, что в двух шагах от Невского проспекта (в районе Марта – Владимирского). Этот дом, несмотря на его внешнюю вроде непримечательность, является, на самом деле, одним из самых выдающихся историко-литературных памятников Петербурга.

См. ранее на Когита ру:

 = Дом в Поварском переулке и его обитатели

 (Внимание! Если при клике мышкой на название материала Когита.ру Вы получите ответ: «К сожалению, по запрошенному адресу мы ничего не нашли», не смущайтесь и пойдите в конец открывшейся страницы, где сказано: «Возможно, Вы искали…» и соответствующее название. Кликните по нему и выйдете на искомый материал. А. А.)

В этом доме, в квартире 4, на 3-м этаже родилась, в 1960 году, и жила до 1975 года моя дочь Ольга Андреевна Новиковская, чьим прадедом, был военный юрист, генерал от инфантерии Н.Ф. Дорошевский, о чем уже рассказывалось.

Но знаменит этот дом еще более ранними его обитателями, проживавшими – в середине XIX века – выше этажом, в нынешней квартире 6. И этими обитателями, причем последовательно, в разное время, были - ни много ни мало:- Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев и Н.Г. Чернышевский

С разрешения местного краеведа, сотрудника «Библиотеки на Стремянной» (а это тут же, рядом) Надежды Валерьевны Гаврис, публикуем ее разработку, конспект для экскурсий по этому району Петербурга, которые она водит, в качестве экскурсовода-волонтера, вот уже несколько лет:

«Поварской – типично петербургская улочка, сохранившая свой колорит. Переулок ценен прежде всего не архитектурными достоинствами зданий, а страницами истории русской литературы.

Длина переулка – примерно250 м. Его возникновение относится к концу 1730-х гг. Дома до середины XIX в. были деревянными и каменными в 1-2 этажа. Поварской до середины XIX в. назывался улицей.

Дом № 13 –  бывший дом Тулубьева (1838 г., архитектор Леонард Шауфельбергер).

Это первый 4-х - этажный каменный дом в переулке, отличающийся от других строгостью решения, свойственной архитектуре позднего классицизма.

Дом  13 - один из самых выдающихся историко-литературных памятников Петербурга, один из центров передовой литературы и журналистики. Здесь звучали не только литературные произведения, но и речи о предстоящей крестьянской реформе и освободительном движении в стране.

Дом навсегда связан с именем Николая Алексеевича Некрасова и многими событиями отечественной культуры. Поэт жил здесь с октября 1845 г. до осени 1846 г.  (4 этаж). Некрасов – один из самых петербургских поэтов, но в эти годы он ещё и мастер прозы, фельетона. В этот период творчества у него вырабатываются качества, характерные для будущего редактора и журналиста, - отзывчивость на людское горе, внимание к социальным явлениям, острая наблюдательность.  Здесь он схватывал разнообразные явления петербургской жизни, типы и характеры людей, быт различных слоёв населения, социальные контрасты. Впечатления от множества наблюдений легли в своеобразный манифест новой литературной школы  - «Физиологию Петербурга», коллективный сборник, созданный с участием Некрасова в 1845 г. В доме 13 поэт готовит альманах «Петербургский сборник». В квартире Некрасова бывал художник-акварелист, иллюстратор Пётр Петрович Соколов. Сборник вышел в 1846 г. Стихотворение Некрасова «Колыбельная песня» - сатира на бюрократический Петербург, вызвало негодование у власть имущих, а Ф.Булгарин поспешил с доносом – обвинением в Третье отделение, сообщая, что «Некрасов – самый отчаянный коммунист». Цензура не пощадила и поэму И.С.Тургенева «Помещик». Некрасов привлёк к сотрудничеству В.Г.Белинского, А.И.Герцена, И.С.Тургенева, Д.В.Григоровича, Ф.М.Достоевского. Последний в 1840-е гг. проживал на Владимирском проспекте, 11/Графском переулке, 10. Летом 1845 г. Достоевский закончил работу над повестью «Бедные люди», впоследствии принесшей ему славу. Рукопись он отдал Некрасову и Григоровичу. Когда все трое впервые встретились, им было по 24 года. История с прочтением рукописи  коллегами описана Фёдором Михайловичем в «Дневнике писателя». Произошло это на квартире Достоевского, куда Некрасов вместе с Григоровичем пришли белой петербургской ночью после прочтения "Бедных людей". Достоевский вспоминал:  «Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы Бог знает сколько переговорили, с полуслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь: говорили о поэзии, и о правде, и о тогдашнем положении, разумеется, и о Гоголе, цитируя из «Ревизора» и из «Мёртвых душ», но главное – о Белинском.
         - Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите, – восторженно говорил Некрасов, тряся счастливого автора обеими руками за плечи, – вот вы познакомитесь, увидите, какая это душа, какой человек!».

Кстати, Белинскому Некрасов отдаёт деньги, полученные за сборник, чтобы критик вместе с М.С.Щепкиным смог совершить поездку на юг России.

В октябре1850 г. – сентябре1854 г. Некрасов снова живёт в доме 13, много болеет, т.к. изнурён работой. Несмотря на перестройки  многих домов, эта часть города многое сохранила от  «некрасовского Петербурга». Поэт досконально изучил Московскую часть, он ощутил и показал многоликость города. Отсюда он перебрался на Ивановскую (ныне Социалистическую) улицу, а с1857 г. до конца своих дней жил и работал в доме 36 на Литейном проспекте.

В доме 13 по Поварскому пер. часто бывали: Н.А.Добролюбов, братья Обручевы, Михаил Ларионович Михайлов, Н.В. Шелгунов, польский революционер С. Сераковский; вернувшийся из ссылки Т.Г. Шевченко читал свои стихотворения.

В конце1853 г. – до конца1854 г. – в доме 13 живёт И.С.Тургенев, вернувшийся в Петербург из ссылки в Спасском-Лутовинове. До ссылки он жил неподалёку, на участке не сохранившегося дома купца Гусева (Стремянная ул., 19). Писатель часто бывает у В.Г. Белинского, в доме на углу Невского и Фонтанки. В 1840-е – 1850-е гг. у Тургенева и зародился интерес к Петербургу  как к городу.

В 1855 – 1859 гг. на четвёртом этаже  жил и работал Н.Г.Чернышевский с семьёй и двоюродным братом – историком и литератором Александром Николаевичем Пыпиным (впоследствии автором блистательных публикаций о М.Е. Салтыкове-Щедрине).  До того он жил в не сохранившимся до наших дней деревянном доме Дилинсгаузена в Дмитровском переулке. В эти годы писатель занял ведущее положение в «Современнике» наряду с Некрасовым.

В 1884-1904 гг. (20 лет) в доме 13 прожил белорусский поэт Константин Вереницын, автор самого популярного в XIX в. белорусского произведения – поэмы «Тарас на Парнасе»».

Ольга побывала на экскурсии Н.В. Гаврис, где та все это рассказывала. Пожалуй, стоит привести здесь оставленный ею отзыв на эту экскурсию:

«ПРОГУЛКА ПО ПЕРЕУЛКУ МОЕГО ДЕТСТВА

  3 сентября 2014 года состоялась экскурсия по родным для меня местам: Поварскому и Дмитровскому переулкам. Экскурсию  проводила сотрудница библиотеки на Стремянной Н.В.Гаврис. Прежде чем организовать цикл экскурсий по близлежащим к библиотеке улицам, Надежда Валерьевна занимается большой подготовительной работой. Она собирает  информацию об истории каждого из находящихся здесь, старинных зданий, о выдающихся людях когда-либо живших в них.

   Узнав о том, что планируется очередная экскурсия, я с нетерпением стала ждать встречи, так как, это улицы моего детства. ( На Поварском, дом 13, кв. 4 с конца 19 века по 1975 год жили четыре поколения моей семьи – прадед, бабушка, дед, мои родители и я до 15-ти летнего возраста).

   Прошло почти 40 лет с тех пор, как я покинула этот дом «один из самых выдающихся историко-литературных памятников Петербурга» (цитата из рассказа Н. Гаврис), но тем не менее он мне очень дорог до сих пор. В генеалогической заметке «Мои семейные корни», которая составлялась мной в 1999 году совместно с сыном, была  описана известная мне на тот момент история родного дома. Как теперь выяснилось, в этом описании были допущены некоторые ошибки, которые  благодаря информации, полученной на экскурсии, я смогу исправить.

   Все участники экскурсии: и я, и моя школьная подруга (до сих пор живущая на Кузнечном переулке), и другие читатели библиотеки с большим интересом прослушали историю старинных питерских улочек, зданий и садиков. Н.В. Гаврис – прекрасный лектор и экскурсовод.

  Некоторые из слушателей тоже поделились новой информацией, сообщив о фактах, которые им стали известны от старших родственников, живших в этих домах во время Великой отечественной войны.

   Это была не просто познавательная экскурсия, а живое общение настоящих петербуржцев, знающих и любящих свой город.

P.S. Заканчивая, не могу не сказать о забавном эпизоде, произошедшем на нашей сегодняшней экскурсии.  Во дворе дома 5 по Поварскому переулку Надежда Валерьевна рассказывала читателям своей библиотеки о жизни и смерти писателя Всеволода Гаршина. ( Гаршин покончил с собой, бросившись в лестничный пролет). В это время во двор вошла пожилая женщина, живущая в этом доме. Услышав лишь окончание рассказа – она не поняла в чем дело и забеспокоилась: «Что случилось, кто разбился?» Ей объяснили: «Писатель Гаршин в 1888 году». «Я тогда здесь еще не жила», сказала женщина и поспешила домой.

03.09.2014                                                                   

Учитель-логопед О.А.Новиковская  (автор  нескольких десятков книг  по развитию и обучению детей дошкольного возраста)

Ольга побывала еще и на другой краеведческой экскурсии, посвященной местам ее детства. Вот запись из ее дневника:

« 28.09.2014 краевед, историк и писатель Дубин Арсений Михайлович (см. нем на Когита.ру: Воскресные краеведческие прогулки Арсения Дубина – при любой погоде) проводил экскурсию по Дворцовой слободе: по улицам Стремянной, Колокольной и Поварскому пер.

Про дом 13 в Поварском переулке А.С. Дубин сообщил экскурсантам следующее.

 Дом был построен в 1840-х годах архитектором Шауфельбергером. Здание 4-х этажное с малым декором, что характерно для постройки 40-х годов 19 века. Этот дом знаменитое литературное место Петербурга, но мемориальной доски он, как ни странно, не имеет.

 На 4-том, самом верхнем этаже (самом дешевом) последовательно жили писатели Некрасов, Тургенев, Чернышевский.

Н.А.Некрасов жил в 1845 году. Именно здесь к Николаю Алексеевичу пришел первый успех. 4 года до этого Некрасов мыкался, жил впроголодь. Но, наконец-то,  очерк «Физиология Петербурга» принес  писателю успех и деньги. Полученный Некрасовым гонорар, дал ему возможность заняться издательским делом. Николай Алексеевич  начал издавать «Петербургский сборник».

Здесь же в доме 13 по Поварскому переулку впервые прозвучало имя начинающего писателя Ф.М. Достоевского.  Николай Некрасов вместе с писателем Дмитрием Григоровичем  прочитал здесь рукопись (именно рукопись) первой повести Достоевского «Бедные люди».

Достоевский с Григорович жили тогда в одной квартире на Владимирском пр., дом 11 в 5 минутах ходьбы от Некрасова. Когда Григорович услышал от Достоевского повесть «Бедные люди», то, несмотря на позднее время, поспешил с рукописью на Поварской, 13 к Некрасову. Когда Григорович и Некрасов вместе прочитали  «Бедных людей», была уже глубокая ночь, однако не дожидаясь утра, оба направились на Владимирский пр.  к Достоевскому, чтобы поздравить его.

В 1853 году в доме 13 по Поварскому (в той же квартире)  пер. жил И.С.Тургенев, вернувшийся из ссылки  (из  имения Спасское-Лутовиново). Отправлен под домашний арест Иван Сергеевич был за некролог на смерть Гоголя (1852)..

В 1855- 1856 годах все в той же квартире на 4-м этаже жил Н.Г.Чернышевский вместе со своим двоюродным братом Пыпиным».

О Поварском переулке см. также в Викиредии.

Дом 13 по Поварскому переулку хранит память и о событиях середины XX века – 900 дней Ленинградской блокады, которую в этом доме пережила ребенком мать Ольги – Елена Ивановна Алексеева (1933-2002).

Коротко о тех временах рассказано в семейной хронике, написанной О.А. Новиковской совместно с сыном Иваном Новиковским (соответствующий фрагмент этой хроники публиковался на Когита.ру: Дом в Поварском переулке и его обитатели).

Ниже приводятся два мемуарных текста, принадлежащих Ольге Новиковской и посвященных истории ее семьи, столь тесно связанной  с историей дома 13 по Поварскому переулку.

Воспоминания  моих близких о блокаде

  17 cентября2014 г. я в новь побывала на экскурсии, проводимой сотрудницей библиотеки на Стремянной Н.В.Гаврис. На этот раз мы гуляли по улице Колокольной. Сколько красивых зданий, сколько великих людей жило здесь прежде!…

   Когда-то я каждый день ходила из школы домой по этой самой улице. Но, как ни странно,  я  никогда не поднимала головы и не разглядывала окружающие меня дома, видя их лишь на уровне 1-го этажа. Красоты этих зданий я тогда не замечала. (За исключением «дома-пряника» -  Колокольная, 11 – на сказочный облик, которого не обратить внимание просто невозможно).

     Мне  даже подумалось:  а ведь «глядеть по сторонам», «считать ворон» иногда весьма полезно – по крайней мере, разглядишь достопримечательности. Я же школьница, воспитанная на «Сказке о потерянном времени» Евгения Шварца, все куда-то спешила. Спасибо этим экскурсиям! А то так ничего бы и не узнала, не  заметила.

    После экскурсии по Колокольной улице, которая вновь окунула меня в детство, я решила, наконец-то,  записать то, что обещала экскурсоводу Надежде Валерьевне  сделать еще после предыдущего нашего похода по Поварскому переулку (где в доме 13, я провела первые 15 лет своей жизни).

***

     Вот то, что я помню из рассказов моей мамы Елены Ивановны Алексеевой (Румянцевой, Ларионовой – две ее девичьи фамилии) о военном времени. К началу Ленинградской блокады моя мама (8-ми летняя девочка) жила на Поварском переулке, дом 13, кв.4  с родителями и старшим братом. К концу зимы 1942-1943 года из семьи она осталась одна – все  близкие умерли от голода. Тогда ее  удочерили соседи по коммунальной квартире – бездетные супруги Ларионовы. Они были не просто соседи или хорошие знакомые Румянцевых…

     Родная  мамина мать Людмила Николаевна Румянцева – дочь генерала от инфантерии Н.Ф.Дорошевского, знала Ларионовых давно - еще с дореволюционных времен. Крестьянская девушка Ольга приехала в Петербург из Новгородской губернии незадолго до революции. Она  устроилась в семью Дорошевских-Румянцевых горничной. Когда произошел октябрьский переворот и большая генеральская квартира стала коммунальной,  горничная Ольга Тимофеевна, теперь уже с мужем Иваном Ивановичем Ларионовым  (тоже родом с Новгородчины), стали соседями своих прежних работодателей.

    Таким образом, знакомы Людмила Николаевна  и Ольга Тимофеевна были к 1943 году больше четверти века. Жили эти две соседки  (а теперь в квартире  было много и других жильцов)  дружно. Часто Ольга Тимофеевна помогала Людмиле Николаевне по хозяйству уже по доброй воле, а не в качестве горничной. (Ведь бывшая воспитанница Смольного института не очень-то умела этим заниматься).

    Годы шли. Началась Великая Отечественная война,  блокада Ленинграда.   Моя мама Елена Ивановна дочь Людмилы Николаевны Румянцевой вспоминала, что Ольга Тимофеевна часто во время блокады приносила в дом продукты, выкупленные  по карточкам на обе семьи – Ларионовых и Румянцевых. Ей Румянцевы всегда доверяли.

    С этим   обстоятельством связано и одно очень горькое для моей мамы воспоминание. Всю жизнь она винила себе в том, что 9-ти летним ребенком, никому не сказав, съела маленький довесочек от блокадной семейной пайки. Отсутствие кусочка хлеба было замечено Людмилой Николаевной. И мамина родная мать подумала, что забрала этот кусочек Ольга Тимофеевна. В последние дни своей жизни, моя мама – Елена Ивановна, плача, рассказала мне об этом своем страшном грехе. Ведь за 60 лет она так и не смогла простить себе этот  поступок - поступок голодного ребенка блокады.

  В конце 1942 года в семье  Румянцевых случилось  страшная беда. У Людмилы Николаевны на улице вырвали из рук сумочку, в которой были продуктовые карточки на всю семью. Один за другим умерли от голода мужчины: 16-ти летний брат моей мамы -  Юра и отец Константин Васильевич. Их тела какое-то время лежали в одной из  пустующих комнат большой холодной квартиры в доме 13 на Поварском переулке. У Людмилы Николаевны не было сил, чтобы отвезти  сына и мужа в последний путь. Тогда это сделали ее соседи - Ларионовы.

     Наступил 1943 год.  Дожившим до этого времени Румянцевым (матери и дочери), были выданы карточки на следующий месяц. Ольга Тимофеевна  вспоминала: когда «по хлебным карточкам  начали уже немного прибавлять» Людмиле Николаевне стало хуже. Она слабела день ото дня. Тогда Ольга Тимофеевна вызвала врача.

(Даже в блокаду участковые врачи  ходили на вызовы по квартирам ленинградцев!). Врач осмотрела больную и сказала Ольге Тимофеевне, что ее соседка не выживет. Тот же участковый доктор посоветовала  отдавать  паек  умирающей женщины ее ребенку (моей маме).

    Когда 47-ми летняя Людмила Николаевна Румянцева умирала,  она попросила Ольгу Тимофеевну «не отдавать Лену в детский дом, а взять ее себе». Так О.Т. Ларионова и поступила.

    Позже моя приемная бабушка Ольга Тимофеевна говорила, что они с дедом Иваном Ивановичем «никого из своих умерших не бросили». Всех  покойных Румянцевых (отца, сына и мать) зашили в простыни и отвезли туда, где в Куйбышевском районе принимали тела скончавшихся ленинградцев. Вообще же о блокаде бабуля мне практически ничего не рассказывала, уклонялась. (Причина этого, была еще и в том, что  до подросткового возраста я не знала, что бабушка с дедушкой мне не родные, а  когда узнала об этом от «добрых» людей, то не поверила).

  Вспоминая сейчас своих, переживших блокаду близких – бабушку и маму, я понимаю, откуда у них всю последующую жизнь  было стремлению  иметь в доме запас продуктов, никогда не доедать последний кусочек хлеба (к чему, кстати, имею  склонность и я сама). Страх голода всегда оставался в людях переживших Ленинградскую блокаду. Еще бабушка Ольга Тимофеевна говорила мне как-то, что они с дедом за свою послевоенную жизнь ничего не накопили, но зато «на еде никогда не экономили».

 ***

   Теперь дополню наши с сыном Иваном генеалогические заметки под названием «Семейные корни» и напишу то, что  припоминаю из более поздних рассказов моей мамы Елены Ивановны. Во время войны  9-ти летняя мама продолжала ходить в школу. Школа № 216, где она  тогда училась,  продолжала работать и  в период Ленинградской блокады

(но не всю блокаду). Училась мама хорошо, однако примерным поведением не отличалась. (Ее родители, шутя, говорили о дочке - «это не Ленка, а Лёнька»). Видимо по этой причине учительница, не очень  любила маму и однажды сказала: «Хорошие дети умирают, а эта все ходит и ходит». Но были и другие педагоги…

 Кроме школы мама, посещала занятия хора во Дворце пионеров (Аничков дворец). Певческий голос у мамы был слабенький, но в хор ее все-таки взяли.  Детям перед занятиями  давали  шарики из дуранды. (Дуранду делали из жмыха – отходов от производства муки). Мама вспоминала, что дуранда по вкусу напоминала скорее прессованные опилки, чем хлеб, но все-таки это была хоть какая-то пища.  Вот ради этой дуранды мама (ученица младших классов) и пошла петь в хор. Однажды, мама положила шарик из жмыха в рот в то время, когда  все остальные дети  пели. (Сначала она хотела оставить еду «на потом, но не смогла дождаться окончания занятий»). В это время хормейстер стала подходить к каждому из детей  и слушать – кто как  поет. Когда руководитель хора подошла к маме - та молчала. Рот у нее был набит дурандой и вместо того чтобы петь она  судорожно  жевала. Преподаватель увидела это, все поняла, но ничего не сказала. В хор мама ходить продолжала.

Мама рассказывала, что во время блокады ей постоянно думалось о еде. Но вслух в семье об этом никто не говорил - ни взрослые, ни дети. Мама старалась занять себя чтением. Однажды между страниц книги она нашла хлебные крошки. Послюнявив указательный палец, чтобы случайно не уронить драгоценную находку, она аккуратно собрала крошечки и положила их в рот. С тех пор кроме интереса к книгам была у нее еще одна тайная мечта – вдруг  снова  повезет! Как-то и в самом деле в одной из книг она увидела  небольшой черный шарик, похожий на зернышко.  А когда  положила его в рот и стала жевать, язык  обожгло - это оказался черный перец. Жгучая боль от  перца и  обманутой надежды  запомнилась ей на всю жизнь.

   Вспоминая военное время, мама говорила мне, что во время обстрелов и бомбежек на Поварской переулок, в отличие от Дмитровского, бомбы  и снаряды практически не падали. Но одна бомба все-таки упала, однако не взорвалась. Попала  авиабомба в дворницкую, расположенную во дворе дома 13 по Поварскому переулку.  Мне вспоминается, что мама  упоминала про «дворовый флигель», но скорее всего она имела ввиду деревянную постройку (типа дровяного сарая) (Известно, что сам дом 13 во время войны не имел разрушений). По воспоминаниям маленькой мамы  бомба пробила  стену дворницкой, когда там никого не было, и «упала на кровать». Местные ребятишки бегали смотреть на бомбу. Авиабомба лежала на железной кровати и слегка покачивалась. Позже саперы сказали жильцам дома, что  бомба  не взорвалась потому, что внутри нее был песок – «спасибо, немецким антифашистам».

   Мама и бабушка  рассказывали  мне о блокадном времени всегда с болью в голосе. Вот и я сейчас пишу, а к глазам поневоле подступают слезы… Пожалуй я и мои ровесники (дети 60-х - 70-х годов двадцатого века) принадлежат к последнему  поколению ленинградцев-петербуржцев, которые воспринимает Ленинградскую блокаду не просто как период истории своего города,  а видят  ее заплаканными глазами своих близких, остро ощущая подсознательную эмоциональную связь с тем страшным временем, которого сами, по-счастью,  не застали.

Открытие семейного значения и размышления о предках

 Вернувшись с экскурсии по улицам своего детства, я решила  еще раз пересмотреть старинные фотографии, открытки и сувениры, хранящиеся  в нашем семейном архиве. Многие из них досталось мне от предков по материнской линии долгие годы живших на Поварском переулке (дом 13, квартира 4).

    Сравнивая недавно обнаруженный на историческом сайте фотопортрет прадеда Николая Федотовича Дорошевского с фотографиями его дочери Людмилы Николаевны Дорошевской (в замужестве Румянцевой) и внучки Елены (моей мамой) я не без удивления обнаружила значительное внешнее сходство  этих близких мне людей.

   Затем я достала с полки старинную  статуэтку – скачущий во весь опор молодой горячий конь.  Сувенир немного пострадал от времени, но для меня он не стал от этого хуже. Отлитое из металла животное было когда-то установлено на металлическом же  пьедестале прямоугольной формы. На этом пьедестале выгравированы  две даты с разрывом в 25 лет -  «1873 10/VIII 1898» и пожелание: «Счастливо вперед!»

    Я помню эту вещицу с детства. Она всегда стояла на мамином письменном столе. Мама предполагала, что сувенир принадлежал ее родителям. Однако даты эти ни ей, ни мне ничего не говорили. Можно было только предполагать, что этот конь был подарен кому-то из  мужчин семьи Дорошевских-Румянцевых на 25-тилетие. Но кому? Для прадеда Николая Федотовича Дорошевского  эта дата слишком поздняя (он родился раньше), для его сына Георгия Николаевича Дорошевского  или зятя Константина Васильевича Румянцева, наоборот, дата слишком ранняя.

    Я решила еще раз просмотреть  послужной список прадеда, скопированный мною с того же исторического сайта. Читаю: «Дорошевский Николай Федотович [31.01.1855-xx.xx.1919 н.ст.] Православный. Образование получил в Черниговской гимназии. В службу вступил 30.08.1871. Окончил 2-е военное Константиновское училище. Выпущен Прапорщиком (ст. 10.08.1873) с зачислением по арм. пехоте и прикомандированием к л-гв. Измайловскому полку.»

Так вот же  эта дата: «10 августа 1873 года»! В этот день мой прадед, будущий генерал «окончил 2-е военное Константиновское училище». Был Николай Дорошевский из училища «выпущен Прапорщиком с зачислением по армейской пехоте и прикомандированием к лейб-гвардии Измайловскому полку». Значит, военная служба моего предка началась именно в этот день. А через четверть века, когда Николай Федотович  был в чине полковника и занимал должность «военного прокурора Виленского военно-окружного суда», на 25-тилетие службы ему подарили эту самую статуэтку с пожеланием дальнейших успехов в военной карьере. Пожелание осуществилось – прадед стал генералом от инфантерии (что значит по пехоте).

  Это открытие было для меня и радостным и удивительным. Как будто приоткрылась завеса времени. Скоро 100 лет, как нет на свете прадеда Н.Ф.Дорошевского – участника русско-турецкой войны/ Где находится его могила, мне не известно. Однако я держу  в руках вещь, некогда ему принадлежавшую – сувенир, свидетельствующий о памятной для русского офицера дате. Жаль только, что радостью своего открытия я не могу поделиться с мамой. Ведь и ее уже нет на свете. А может быть, пока родные остаются в нашей памяти, они все еще живы?

***

А вот другая памятная вещь - большой столовый нож, с серебряной ручкой, который появился  в нашей семье позже -  уже  в 20-ом веке. В отличие от столовых ложек, имеющих монограмму «НФД» - инициалы прадеда Николая Федотовича Дорошевского, на этом ноже написаны две буквы «М». Дело в том, что прежде  этот нож не имел отношения к фамильному серебру моих предков. Но обстоятельства его появления в нашем доме мне известны.

  Мама рассказывала, что несколько таких ножей было куплено ее родной матерью Людмилой Николаевной от  Муравьевых – потомков декабриста Муровьева-Апостола. В период сталинских репрессий семья Муравьевых, включая малых детей, по ложному доносу в 24 часа была выслана из Ленинграда. (Судя по всему, кто-то из советских чиновников заинтересовался  их жилплощадью). Суть доноса состояла в том, что эти люди, якобы, не потомки декабриста Муравьева-Апостола, а потомки Муравьева-Вешателя. (Был у них и такой, но гораздо более дальний родственник - ведь генеалогическое древо Муравьевых велико и ветвисто.) Когда Муравьевым было объявлено о предстоящей высылке – мать семейства бросилась по знакомым, стараясь распродать вещи и надеясь таким образом собрать в дорогу хоть какие-то деньги. Пришла тогда несчастная женщина (а жили Муравьевы по соседству - на улице Марата)  и к  Людмиле Николаевне Румянцевой (в девичестве Дорошевской). Людмила Николаевна в 30-е годы тоже  бедствовала, и вряд ли могла много дать за предложенные ей вещи.

       Мама говорила мне, что в ссылку Муравьевы вынуждены были отправиться практически без средств к существованию, ведь за 24 часа успеть продать мебель и посуду даже за бесценок  было  практически невозможно.  Не говоря о том, что круг знакомых этих людей составляли в основном бывшие дворяне – «униженные и оскорбленные»  советского времени. Кроме того, надо помнить что, как только люди попадали в маховик сталинской репрессивной машины, большинство вчерашних друзей в страхе от них отворачивались. Такое это было страшное время. О дальнейшей судьбе высланных Муравьевых мне ничего не известно, а вот один из их ножей до сих пор верно служит на моей кухне. За те 30 лет, что я  пользуюсь этим ножом, его ни разу не затачивали. Однако, он до сих пор остается острым.

***

   Несчастное  поколение людей, родившихся в конце 19 века  – ведь на их жизнь пришлись не только 4 кровопролитных войны: Первая мировая, Гражданская, Финская, Великая Отечественная, но и полное  изменение устоев общества в 1917 году, за которыми последовали жесточайшие, ничем не обоснованные репрессии сталинского режима…  Так будем же, по крайней мере, помнить об этих  людях, а заодно не забывать и  о горьких уроках  истории.

**

В доме 13 по Поварскому переулку, в квартире 4, на 3-м этаже, жил и я  – в конце 1950-х – 1960-х годах. А еще, оказывается, в этом же доме, но на 4-м этаже (не в той квартире, которую за 100 лет до этого снимал Некрасов, потом Тургенев, потом Чернышевский, а в другой – напротив по лестничной площадке) жил в ту же пору мой нынешний друг и коллега Борис Зусманович Докторов. Но мы тогда не были знакомы.

А. Алексеев. Октябрь 2014