Вышел в свет 3-4-й номер ежеквартальника Левада-центра «Вестник общественного мнения» за 2015 год. В нем, среди прочего опубликован важный историко-социологический материал: Дмитрий Шалин. Из диалогов Владимира Ядова и Дмитрия Шалина.

Дмитрий Шалин – выпускник Ленинградского университета, один из учеников И.С. Кона и В.А. Ядова, защитивший, после аспирантуры в Институте  конкретных социальных исследований, диссертацию в 1973 году, а в  1975 г. эмигрировавший в США. С 1991 г. – профессор Университета Невады в Лас-Вегасе. Его научные интересы включают работы по философии прагматизма, демократической культуре, интеракционистской социологии, социологии эмоций и биокритической герменевтике (см. http://www.unlv.edu/people/dmitri-shalin).

Начиная с 1990-х г. «русский американец» Д. Шалин поддерживает тесную связь с российскими коллегами, соучредитель проекта ”Международная биографическая инициатива”, посвященного истории советской / российской социологии.

Более подробно о себе  и о своих диалогах с В.А. Ядовым начала 2010-х гг.

Дм. Шалин рассказывает во вступлении к публикации этих диалогов.

«С Владимиром Александровичем Ядовым я познакомился в 1967 году в Институте конкретных социальных исследований, куда меня привел Игорь Кон, мой научный руководитель, который одно время возглавлял там сектор по социологии личности и участвовал в разработке программы исследований ценностных ориентаций. После переезда Кона в Москву Ядов продолжил работу в качестве завсектором. Сначала как студент и позже как аспирант и сотрудник сектора, я принимал участие в работе семинара, занимался исследовательской работой, участвовал в сборе интервью по проекту о ценностных ориентациях инженеров. В 1975 г. я покинул Советский Союз и эмигрировал в США, где учился в аспирантуре Колумбийского университета, а затем преподавал в Университете штата Иллинойс и Университете Невады в Лас-Вегасе. С началом перестройки мои связи с Ядовым возобновились. Они стали регулярными со времени создания в 2006 г. проекта ”Международная биографическая инициатива” (http://cdclv.unlv.edu//programs/bios.html ). Летом 2010 года по моему предложению Ядов согласился начать со мной диалог по проблемам социологии, который вскоре перерос в обсуждение широкого круга проблем взаимодействия интеллигенции с властью, адаптации социологов к меняющимся режимам, современной политической ситуации в стране.

Приводимые ниже диалоги даются в хронологическом порядке. Они несколько сокращены, главным образом за счет технических коммуникаций, связанных с координацией наших планов. Купюры отмечены знаком <…>. Я глубоко признателен сотрудникам Левада-Центра за готовность предоставить страницы журнала для этой публикации.

Дмитрий Шалин. Лас-Вегас, 5 декабря 2015 г.»

Эта публикация уже сегодня ДОСТУПНА В ИНТЕРНЕТЕ: http://cdclv.unlv.edu//archives/articles/vy_ds_dialogues.pdf.

Извещая об этом читателей Когита.ру, мы сочли целесообразным  воспроизвести здесь те фрагменты публикации, которые относятся к обсуждению современной общественно-политической ситуации в России. Особенно наблюдения и оценки Владимира Александровича Ядова (1929-2015) на этот счет представляются высоко актуальными и значимыми.

А. Алексеев. 7.02.2016.

**

ИЗ "ДИАЛОГОВ ВЛАДИМИРА ЯДОВА И ДМИТРИЯ ШАЛИНА"

3 ноября 2010

<…>

Дмитрий Шалин. Мне трудно судить о том, что сегодня про­исходит в России, тем более, что тенденции весьма пестрые. Кажется, есть достаточно сво­бодные СМИ вроде Эхо Москвы и Независимой газеты, разрешены какие-то партии, и на митинги уже (почти) разрешили собираться, и все же меня не оставляет ощущение неблагополу­чия. Эксцессы российской демократии удруча­ют – убийства журналистов, марши нашистов, карательная система правосудия... России про­тивопоказан обыкновенный нашизм, но боюсь, его позиции в России будут укрепляться, и как бороться с нашиствующими молодчиками, ког­да власти им потакают?

В интервью 2005-го года вы писали:

“Сейчас я думаю, что, если мы, социологи, будем лишь писать книги, мы не исполним своего гражданского долга. Надо по возможности вли­ять на движение социальных планет... Два года тому назад я писал: “Если России предстоит об­рести свое достойное место в мировом сообще­стве, оставаясь собою, то историко-культурные традиции, включая семидесятилетие советской власти, не дают нам иной идеологической альтер­нативы, помимо концепции (идеи) справедливого общества”. Борьба с коррупцией, независимые суды, справедливые ставки налогов по прогрес­сивной системе и многое другое – это и есть то, чего люди требуют. Президент в послании народу 2005 года говорил о политике социальной справед­ливости. В. Путин произнес фразы, желательные гражданам, намерен ли он следовать этому кур­су, остается под вопросом” (Ядов В. А. ...Надо по возможности влиять на движение социальных планет... // Телескоп, 2005. №3. С. 2-11; 2005, №4. С. 2-10, http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/yadov_2005.html).

Насколько ваши ожидания оправдались, Володя? Куда идет страна? Каким вам видится сегодня Владимир Путин – как президент, как личность, как человек?

4 ноября 2010

Владимир Ядов. Да, Дима, тенденции у нас пестрые, но вполне могут быть представлены тремя век­торами: мощный поток великодержавного на­ционализма, жиденькая струя либерализма и нарастающее течение неофашизма. Первый и третий вполне могут слиться воедино. Оче­видно, что именно Путин создал и продолжает цементировать структуры “национальной де­мократии”. Это по существу декларативная де­мократия наподобие той, что была прописана в “самой демократической” сталинской Консти­туции.

Путин великолепно ориентируется в гло­бальном пространстве и отлично понимает на­строения “народных масс”, которые, наконец, обрели достаточно стабильное благополучие, не хотят никаких перемен и надеются на улуч­шение материальных условий своей жизни. Не скажу ничего, что не было бы известно тебе.

Самое яркое и убедительное свидетельство умонастроений – телепрограмма “Суд време­ни”. Николай Сванидзе на «Пятом канале» ежедневно исполняет роль арбитра в имитации судебного процесса над политическими дея­телями и поворотными событиями в истории России и не только России. Интеллигент­ный историк Леонид Млечин с неизменной улыбкой на лице ежедневно отстаивает либе­рально-демократические ценности, а писатель Сергей Кургинян в брутальной манере защи­щает “историческую правду” особого русского пути. Выступают свидетели обеих сторон, на экране демонстрируются подлинные докумен­ты и высказывания из мемуаров признанных авторитетов, обвинитель и защитник читают стихи Гумилева, Бродского и т.д. В студии три десятка “присяжных”. Им надлежит вынести вердикт в оправдание или осуждение Горбаче­ва, Петра I, Ивана Грозного, ГКЧП, Саддама Хусейна (?), пакта Молотова-Риббентропа и т.д. Телезрители также голосуют “за” – “про­тив”. И что? Лишь в одном случае сторона Мле­чина голосованием телеаудитории выиграла процесс. В среднем от 80% до 90% аудитории позицию либерал-демократа осуждают! “При­сяжные”, бывает, его поддерживают с переве­сом в 3-8%.

Если это шоу не есть заказная инсцениров­ка, и если статистики голосования телеаудито­рии не фальсифицированы, то можно сказать что мы являемся свидетелями некоего конси­лиума психиатров. Диагноз плачевный: мания величия, отягощенная манией враждебного окружения с упованием на “лидера нации” и Господа. Даже если шоу управляемо свы­ше, принципиальный идейный расклад имен­но таков. ФОМ регулярно проводит массовые опросы, результаты которых близко совпадают с демонстрируемыми на телеэкране. Остается добавить, что наивысшие рейтинги неизменно получают телепрограммы примитивных шоу, дурацких комеди-клабов, кровавых боевиков и соответствующих сериалов. Популярность со­ветской классики – ностальгический фантом.

Сегодня ни один аналитик не предвидит в обозримом будущем поворота с пути, начертан­ного Владимиром Путиным. Дэвид Лейн, один из общепризнанных специалистов в изучении социально-экономических процессов в пост­коммунистических странах, пишет: “Россий­ский государственный капитализм и “суверен­ная демократия” наилучшим образом отвечают интересам страны в современном глобальном мире” (Лэйн Д. Российская трансформация: становление мировой держа­вы?// Мир России. 2010. № 4).

Перезагрузка отношений с Западом – этому дополнительное свидетельство.

Закончу так. Давным-давно на меня про­извела сильное впечатление новелла одно­го венгерского писателя (имя забыл). Старик крестьянин строит новый дом. У него умирает жена. Соседи сочувственно спрашивают, как он дальше собирается жить, и тот отвечает: дом буду строить. Я по-прежнему считаю, что соци­ологи обязаны что-то делать, чтобы “влиять на движение планет”. Это наш гражданский долг.

8 ноября 2010

ДШ. Приветствую, Володя!

Разделяю ваше ощущение неблаго­получия в стране. Россия сползает к авторита­ризму, а в перспективе то ли национализм, то ли фашизм. Пересланные вами данные Лакера-Городницкого тому подтверждение:

“В России живет до половины всех нацистов мира [и], по данным департамента по противо­действию экстремизму МВД, орудуют более 150 радикальных группировок неонацистской направ­ленности”; “число преступлений экстремистской направленности, совершенных на почве нацио­нальной, расовой или религиозной ненависти, не­уклонно растет”; “за первое полугодие 2010 года было зафиксировано 370 таких преступлений – это на 39 процентов больше показателя за анало­гичный период прошлого года”; “фашисты заявля­ют, что они “пойдут во власть” ( “В России насчитали более 150 радикальных группировок нацио­налистов”, Lenta-Ru, http://www.lenta.ru/news/2010/10/28/radical . См. Walter Ze'ev Laqueur, The Changing Face of Antisemitism: From Ancient Times to the Present Day, London and New York: Oxford University Press, 2006; The Last Days of Europe: Epitaph for an Old Continent, Thomas Dunne Books, 2007; After the Fall: The End of the European Dream and the Decline of a Continent, New York: Macmillan, 2012; Putinism: Russia and its future with the West, New York: Thomas Dunne Books, 2015).

Вчера узнал об избиении Олега Кашина. Еще до этого угробили Эстемирову, Бабурову, Политковскую, Хлебникова, Щекочихина... Число журналистов, убитых за последние де­сять лет, перевалило за сотню, а искалеченных и избитых в несколько раз больше (3 Список журналистов, убитых в России, Википедия, http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BE%D0%BA_D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2,_%D1%83%D0%B1%D0%B8%D1%82%D1%8B%D1%85_%D0%B2_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8#2000.E2.80.942002).       

В 2000 г. вышла книга с интервью Путина “От первого лица”, где он среди прочего рас­сказывал, как хулиганил с братьями Ковшо­выми в своем переулке, пока не взял курс на общественную работу и не перешел на службу в КГБ. Судя по воспоминаниям кое-кого из людей, знавших его в это время, он уже тог­да был человеком скрытным, злопамятным, и, судя по тому, как он обращался со своей женой, жестоким. Его темперамент определяет поли­тические нравы современной России, но здесь и обратная связь. Плехановский вопрос о роли личности в истории остается в силе, как и из­вечный вопрос, что делать и кто виноват.

Не так давно натолкнулся на интервью 2005 г. с Татьяной Заславской, заставившее за­думаться:

“Почему общественная наука обязана давать рецепты? Физик изучает звезду, находящуюся на расстоянии 321 светового года пути, и открыл, что у нее появилась какая-то пара. И у него от­крытие. А от нас требуют, чтобы мы сказали, как управлять государством! Но мы же ученые, мы только должны исследовать реальность – ка­кова она, и говорить, что вот, она такова. Я думаю, что это в значительной степени правильно. То есть сапоги должен делать сапожник, а пи­роги печь пирожник… Допустим, завтра меня Путин приглашает к себе и говорит: “Татьяна Ивановна, чего делать с Россией?” – “Владимир Владимирович, вам виднее, все-таки, вся инфор­мация в ваших руках” (Заславская Т.И. Человеческий фактор в трансформации российского общества. 2005. http://www.polit.ru/lectures/2005/10/13/zaslavskaya.html).

Это говорит один из подвижников пере­стройки – экономической, политической, мо­ральной. Понять человека можно – усталость, годы не те, хочется дожить свой век в покое. А как вам видится эта установка Татьяны Ива­новны? Какие возможности “влиять на движе­ние планет” еще остались?

Ваш, Дима

9 ноября 2010

<…>

ВЯ. Возможности все же есть; капля ка­мень точит. Уже сегодня это видно:

“По данным фонда “Общественное мнение”, рейтинг доверия президента Медведева снизился на 10% и теперь составляет 52% (62% в январе этого года). Предыдущее падение индекса доверия президента было зафиксировано в 2008 году, ког­да начался кризис. Рейтинг премьера Владимира Путина опустился на 8% и теперь составляет 61% (69% в январе). Последний раз падение до­верия к Владимиру Путину было зафиксировано в апреле 2006 года, после проведения реформы о мо­нетизации льгот” (www.dp.ru/a/2010/08/10/Putin_i_Medvedev_upali_vm). 

Конечно, мнения людей неустойчивы, бу­дут ситуативные колебания. То, что называют публичной социологией, – один из факторов влияния на общественное мнение и важный ис­точник информации для политиков и журнали­стов оппозиции.

Татьяна Заславская говорит, что рецептов для лучшего состояния общества социологи дать не могут. Я согласен: рецепты – не наше дело. Но социальный исследователь (согласен с Т. И.) способен представить более или менее убедительную картину состояния общества, широко информировать о результатах своих исследований. Нет нужды писать записки на­чальству, помощники, принимающие решение, сортируют информацию и комментируют, исходя из интересов босса и своей компании чи­новников (сегодня, к тому же, по большинству коррумпированных). Социолог, если он не состоит на службе во властной структуре и дей­ствует как гражданин, адресуется к обществу, не к властям.

Любопытный пример. 24-25 мая этого года в ГУ-ВШЭ по инициативе Е. Ясина состоялась международная конференция “Культура, куль­турные изменения и экономическое развитие”. Участвовали такие гиганты, как Дуглас Норт, Шалом Шварц, Ричард Нисбет, Гирт Хофстед, Рональд Инглхарт и др. Конференцию освеща­ли в СМИ, Ясин договорился о приеме Пути­ным наиболее именитых участников. Они часа два беседовали на даче премьера (сюжет в но­востях). О чем говорили – не знаю. Знаю, что обсуждали в зале заседаний. Высказывались интереснейшие идеи, подкрепленные хитроум­ным анализом статистик общемировых и евро­пейских опросов о ценностных предпочтениях и (в некоторых методиках) поведенческих на­мерениях народов множества стран. Для себя я извлек два важных вывода:

Культура влияет на экономику. НО. В кла­стерном анализе в зависимости от избранного критерия образуются совершенно несхожие гнезда стран: по критерию мировых религий, по уровню развития экономики, по большей зависимости от ближайшего прошлого в срав­нении с исторически отдаленным (кластер посткоммунистических стран по опроснику Шварца включил Россию и Эстонию, Украину и Казахстан и т.д.).

Политическое устройство либерально-де­мократического или, напротив, авторитарного типа с экономикой связаны, но разным обра­зом. Дискутанты на эту тему согласились в том, что в начале радикальных реформ авторитаризм более эффективен, далее он тормозит развитие (Чили, СССР).

Сообщили ли гости Путина об этом послед­нем? Если да, считает ли “лидер нации”, что пока рановато отпускать вожжи? Думает ли он вообще об интересах граждан или обеспокоен собственными интересами? Как бы то ни было, и Ясин, и другие активно популяризируют ре­зультаты исследований такого рода. На сайтах Вышки, нашего института, других регулярно вывешиваются тезисы, обзоры научных семи­наров (семинары Ясина, Е.Тихоновой, Шкара­тана в ГУ-ВШЭ, Ядова – в ИС РАН).

Капля камень точит.

12 ноября 2010

ДШ. Добрый день, Володя.

Шансов повлиять на движение планет у астронома мало, у орнитолога на полет птицы – немногим больше, а вот у социолога на общество – какие-то шансы есть. Так дума­ли социологи со времени основания науки об обществе (Конт, Маркс, Милл, Дюркгейм, Ве­бер), однако степень этого влияния, равно как и его вектор, подвергались сомнению. Вот что по этому поводу писал Левада в конце своего научного пути:

“Иллюзия непосредственной практической пользы витала над первыми социологическим си­стемами О. Конта и других мыслителей; в более зрелые времена отношение социологии с социаль­ной практикой стали, естественно, тракто­ваться более сложно. Этот опыт почти букваль­но повторился в 60-е годы у нас, когда попытки возрождения социологической науки пришлось оправдывать ссылками на потребности ‘науч­ного управления обществом’. Никакого ‘научного управления’ в условиях загнивающего социализма не получилось – как, впрочем, нет его и в разви­тых странах” (Левада Ю. Наши десять лет: итоги и проблемы [1997] / Левада Ю.А. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993-2000. М., 2000. С. 559).  

У Майкла Буравого на этот счет несколько иная точка зрения, хотя и он скептически от­носится к прикладной социологии на службе управления. В прошлом году у меня с Майклом завязалась переписка по поводу национальной социологии в России. Я ему переслал свою ста­тью на эту тему, а он мне выслал доклад о пер­спективах публичной социологии в России, ко­торый он пару лет назад представлял в Москве (обе работы размечены на сайте «Международ­ная Биографическая Инициатива» (2 Burawoy M. Can Public Sociology Travel as Far as Russia? 2008. http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/articles/burawoy_russoc.html;  Shalin D. National Sociology and Paradigm Pluralism: Pragmatist Reflections on Russian Sociology. 2009, http://www.unlv.edu/centers/cdclv/pragmatism/shalin_nationalsoc.html). 

Не знаю, публиковался ли доклад Майкла в России, но его стоит прочесть социологам, озабоченным судьбами страны и ролью общественных наук в развитии общества. Вот несколько выдержек из его работы:

“There are instances, therefore, of sociology emerging as a field under the impetus of one or more of the four types of knowledge: professional, public, policy and critical. Which of these prevail and in what combination is very much dependent on social science traditions within and beyond the academy, and also on the overall political and economic context that must include position in the world system. Russian sociology is hobbled by its preexisting links to the state, by the infusion of market forces, by the feebleness of civil society, but also by the effects of a declining superpower”.

“The struggles of students at Moscow State University against the administration are precisely for a relatively autonomous field of sociology, free of arbitrary influence from outside. They and their allies struggle for an autonomy necessary to uphold a professional sociology without which there can be no public sociology. Very different are the sociologists at the Institute of Sociology in Moscow, the descendents of Soviet sociology, who think of themselves already doing public sociology investigating social problems with the use of the survey instrument, seeking to influence the state. In effect theirs may be as much a policy sociology as a public sociology. Finally, there is third wing of Russian sociology hostile to the Westernizing autonomists, namely the Russian nationalist sociology that claims to have a spontaneous public, and a following in many provinces. Perhaps they are, indeed, the true public sociologists in Russia. But before drawing that conclusion one would need to know whether and in what sense they are sociologists, in what ways do they subject their claims to empirical validation, in what ways do they develop a science of Russian society? They may be speaking to publics but do they do so as propagandists or as sociologists?”

“There is a deeper issue here. Can there be a public sociology without genuine publics? We need to think through a sociology of publics before we can have a sociology for publics. So much of Western critical scholarship – from Mills to Habermas to Bourdieu – has claimed that state and markets, media and advertising, have created a world of mass society with a limited public sphere. But there is considerable cross-national variation and one might conjecture that the public sphere in Russia is thinner, more fragile and fragmented than the ones in Western Europe and even the United States. The very concept of public has been corrupted by the manner of its deployment and manipulation by the Soviet party state. In Russia the notion of public has negative rather than positive connotations, so much so that there is a dispute as to how “public sociology” should be translated. Avoiding the obvious translation “публичная социология,” it has sometimes been translated as “общественная социология” (communal sociology), thereby missing the broader meaning of “public” as a distinct and autonomous sphere that stretches across society. It is not just a matter of the connotation of “public” but also its non-existence as an integrated national entity”.

“Interestingly, there is also no obvious word for policy sociology – the most commonly used being political sociology which, at least in its English rendition, is definitely not what is intended – since policy sociology embraced the whole of Soviet sociology. Where there is no recognized and independent professional, critical or public sociology so, with few exceptions, sociology served the party state. Policy sociology has been translated variously as “прикладная социология” (applied sociology) or “за­казная социология” (sociology made to order) neither of which quite captures the multifarious meanings of “policy sociology.” The difficulty in translation bespeaks of the very different political legacies of the Soviet and indeed pre-Soviet eras that can make the categories of Western sociology appear anomalous in the Russian context”.

Встреча социологов с Путиным – пример экспертно-прикладной социологии. Последняя пытается влиять на политику через админи­стративные органы, исходя из того, что изме­нить направление политики нельзя, не изме­нив образ мышления начальства. Дискуссия на телевидении – ближе к идее публичной социо­логии, поскольку она формирует общественное мнение и преобразовывает гражданское обще­ство. Но здесь встает вопрос, поднятый Бура­вым – возможна ли публичная социология там, где нет настоящей публики, где гражданское общество неразвито или отсутствует совсем?

Можно и, наверно, нужно действовать по всем направлениям сразу, но, если следовать принципам публичной социологии, то деятель­ность обществоведов должна сосредоточить­ся на возрождении институтов гражданского общества, последовательно разрушаемых се­годняшней администрацией. Здесь социолог выступает скорее в роли гражданина, чем носи­теля профессиональных знаний. В условиях со­временной России важны не столько научные исследования, сколько гражданское мужество, готовность защищать конституцию, способ­ность выйти на площадь. А что может статься с теми, кто готов публично защищать свои права и открыто занимать критическую позицию по отношению к начальству, мы знаем на приме­рах Кашина, Фетисова, Политковской, Гирен­ко и многих других.

Что делать в таких условиях, каждому ре­шать самостоятельно. Общего решения я здесь не вижу.

Ваш, Дима

14 ноября 2010

ВШ. Дима, сообщение Буравого я слышал и даже участвовал в обсуждении, оно публиковалось в сборнике о публичной социологии. Сейчас вы­ходит наша книга, где в центре – проблема фор­мирования активной социальной позиции. Рассматриваются случаи становления организаций самоуправления многоквартирными домами, коллективного контроля ипотечных заемщи­ков над ходом строительства их будущего жи­лья, забастовка на АвтоВАЗе и др. Сбрасываю текст заключения книги и листовку издатель­ства. Считаю, что и такие публикации – вклад в публичную социологию, ибо книга написана доступным непрофессионалу языком с поясне­ниями смысла многих специальных терминов.

Привет. Володя.

25 июня 2011

<…>

ДШ. Мне интересны ваши замечания о Пути­не и его роли в современной российской по­литике, большой и малой. Я уже несколько лет отслеживаю историю этого человека. Пару лет назад сделал доклад в Институте Кенна­на “Presentation of Self in Russian Culture: The Case of Vladimir Putin” (Kennan Institute, January 10, 2008, http://www.wilsoncenter.org/index.cfm?topic_id=1424/&fuseaction=topics.event_summary&event_id=342824), в котором связал пер­формансы тогдашнего президента с традицией потемкинских деревень. Со временем надеюсь сделать биокритический очерк его жизнен­ной траектории (см. http://cdclv.unlv.edu//pragmatism/shalin_putindemo.html ). Будет время и настроение, пожалуйста, поделитесь впечат­лениями о личности Путина, его диспозицион­ных и поведенческих особенностях.

Всего доброго, Дима

25 июня 2011

ВЯ. К Путину я испытываю чувство не­нависти. Жестокий и циничный, жаждущий власти, презирающий свой народ, он к тому же оказался человеком, к-рый стремится к сверх­богатству и роскоши. Как он ответил на вопрос “чего хотят либеральные политики?” Сказал: Чего хотят? Власти и денег! Для него самого и “труба” есть личный источник накоплений. Не сомневаюсь, что этот человек имеет возмож­ность шантажировать каждого из окружения, Медведева в том числе. Можно представить, сколько грязи выльют на этого деятеля лет че­рез 30.

Привет. В.

16 июля 2011

ДШ. Добрый день, Володя.

Прежде всего, спасибо за откровенные суж­дения о Путине. Протестных настроений среди широких слоев населения не наблюдается, но, похоже, в среде интеллигенции человек этот уже многих достал. Здесь уместен вопрос об уроках взаимодействия власти и интеллектуа­лов в эпоху застоя.

Я тут перечитывал интервью с российски­ми социологами в связи с моими заметками о нарративной идентичности и дискурсом со­циологов не/эмигрантов и все думал, насколь­ко опыт тех лет остается актуален. Отношения интеллигенции и власти, возможность работы в госаппарате, необходимость отчитываться перед чиновниками, прессинг сыскного ведом­ства, границы разумного компромисса, участие в протестах, эмиграция (своя и своих) – все это нам хорошо знакомо. Вопрос:

В какой степени уроки прошлого приложимы к сегодняшнему дню? В брежнев­ские времена вам приходилось считаться с тре­бованиями чиновников, испытывать давление органов госбезопасности – что изменилось в этом отношении в постсоветские годы? Испы­тывали вы давление властей на работу инсти­тута и свои проекты в постсоветские годы? Как бы вы сравнили работу КГБ и ФСБ?

Путин – не только продукт советского строя, креатура секретных служб, но и выпуск­ник Баскова переулка в Ленинграде, где он с братьями Ковшовыми терроризировал сограж­дан, о чем Путин упоминает вскользь в своих мемуарах (“Конечно, я же хулиган был… Я на самом деле был шпаной”. “От первого лица”, с. 19). Тут он явно не договаривает, мелким ху­лиганством дело здесь вряд ли ограничилось. Из книги Олега Блоцкого (Блоцкий О. Владимир Путин. История жизни. М., Осмос Пресс, 2001, с. 71) 

мы знаем, что жи­тели дома в Басковом переулке потеряли тер­пение и на общем собрании потребовали от­править отрока в колонию. Кто знает, как бы сложилась судьба страны, которой Путин те­перь правит, если бы не поручительство отца, спасшего пахана-малолетку от серьезных не­приятностей. Что-то здесь можно списать на трудности роста, но думаю, не все. События в станице Кущевской, где местная банда при со­действии начальства годами терроризировала население, можно рассматривать как парадиг­му власти братков с Баскова переулка.

Или возьмите чувство юмора президента. На пресс-конференции журналист задает Пути­ну вопрос о правах человека в Чечне, после чего тот предлагает журналисту приехать в Россию на операцию обрезания и обещает “сделать эту операцию таким образом, чтобы у вас уже боль­ше ничего не выросло”. А вот реакция Путина на обвинение в изнасиловании, предъявленное Моше Кацаву, президенту Израиля: “Оказался очень мощный мужик! Десять женщин изнаси­ловал! Я никогда не ожидал от него! Он нас всех удивил! Мы все ему завидуем!” Взгляд Путина на отношение прессы и властей в том же клю­че: “Власть, как мужчина, должна пытаться, а пресса, как женщина, должна сопротивляться”. Оставляя в стороне фрейдистские толкования, можно заключить, что тема насилия – ключе­вая в юморе нашего альфа-самца.

Во время президентской кампании 2000 года Путин обещал покончить с анархией и коррупцией в стране, уверял о приверженно­сти демократии и необходимости сохранить выборность губернаторов (см. http://www.unlv.edu/centers/cdclv/pragmatism/shalin_putindemo.html ). Основой перемен, заверил Путин своих избирателей, станут сотрудники госбезопас­ности – единственной силы в стране, не под­вергшейся и не подверженной нравственной коррозии в постсоветские годы. Теперь мы знаем цену его обещаний – коррупция в стране достигла невиданных размеров, силовики ведут себя как опричники, права человека попирают­ся, выборы губернаторов отменены, демокра­тические партии запрещены, суверенности хоть отбавляй, а народовластием и не пахнет. Хоте­лось бы в этой связи задать еще один вопрос.

Как вам кажется, есть ли существен­ные различия между Путиным и Медведевым? Подписали бы вы открытое письмо Мариэт­ты Чудаковой и ее коллег (См. ”Выбор есть. Обращение к гражданам России”, http://www.novayagazeta.ru/politics/47224.html), сделавших ставку на Медведева? Какую позицию в предстоящих выборах следовало бы занять интеллигенции? Куда, по вашему мнению, движется страна?

Ваш, Дима

<…>

8 апреля 2014

<...>

ДШ. Я тут перечитал нашу переписку, в которой мы обменивались мнениями о социологии и социологах, делах российских и американских. Подумал, хорошо бы продолжить наш разговор, особенно в свете последних событий.

Пересылаю вам сводный текст нашего диалога. Если будет время, силы и желание, то поделитесь мнением по поводу событий в Украине, аннексии Крыма и реакции на эти пе­ремены российских интеллигентов, социологов и не социологов. Ниже мой вопрос в разверну­той форме.

В годы перестройки у наших коллег появилась возможность отмежеваться от прошлого, реконструировать свою идентичность. Потом пришел к власти Владимир Путин, стал завинчивать гайки, требовать лояльности от интеллигенции, угрожая тем, чьи взгляды от­клоняются от уставных. Сейчас российские интеллектуалы снова стоят перед выбором – отстаивать свои права на свободу слова, ри­скуя при этом потерять работу, а то и свободу вообще, или замкнуться, уйти в личную жизнь в надежде, что тебя оставят в покое. Экспери­мент столь же жестокий, сколь и естественный. Вопрос – как в этих условиях ведут себя наши собратья социологи-интеллигенты? Куда дви­жется общество в условиях военного угара и на­ционал-патриотического порыва?

Всего доброго, Дима

<…>

21 апреля 2014

ВЯ. Ты, Дима, сильно преувеличиваешь меру репрессивности путинской власти. Да, журналисты находятся под контролем, иначе рискуют. Ученые гуманитарии могут выбирать лизоблюдство (= денежки) или же сохранение своего достоинства. Наши собратья, как ты это обозначил, вполне свободно публично вы­сказываются, например, Лев Гудков на «Эхо Москвы», в академических публикациях – тем более. На конференциях в Вышке, в Шанинке, в нашем институте рисуют мрачную картину будущего, если не принять решительных мер немедля (главным образом отказаться от не­фте-газовой зависимости), симпозиумы “Пути России” рисуют сползание к авторитаризму. И т.д.

Я полагаю, что Путину наплевать на бур­чание либералов, бандерлогов в его термино­логии. Протестные же действия он, гэбэшник, никоим образом позволить не может. Будущее представляется мне в мрачных тонах. Теперь, после шумного разрыва с Западом, у Путина от­пала необходимость какой-либо демонстрации “приличного поведения”. Мы же должны про­должать свое дело.

21 апреля 2014

Спасибо, Володя.

Свяжемся через месяц. Доброго пути.

Ваш, Дима

[Конец переписки]