Борис Докторов

110 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ МОЕЙ МАМЫ

…У всех детей мамы: молодые, умные и красивые. И я – не исключение. Могла ли жизнь женщины, родившейся в 1907 году в нынешнем Днепропетровске, быть счастливой? Мало шансов. И маме он явно не выпал...

В юности она полюбила литературу и искусство и после школы оказалась в Ленинграде, училась в нынешнем Санкт-Петербургском государственном институте культуры. Иногда она вспоминала своих преподавателей, я запомнил два имени, но их невозможно было не запомнить. Известный писатель, литературовед, драматург, критик Юрий Николаевич Тынянов и известный музыкальный и театральный критик Иван Иванович Соллертинский, человек феноменальной памяти, одна из ключевых фигур довоенной ленинградской культуры. По окончании института мама стала работать в библиотеке Академии художеств, где ее наставниками были люди высочайшей петербургской культуры, высококлассные специалисты в области искусства с дореволюционной подготовкой (мне повезло, некоторых из них я помню). С уверенностью могу сказать, что мама многому у них обучилась. Возможно, там она познакомилась с моим будущем отцом – Докторовым Зусманом Львовичем (1908-1948), окончившим Академию по классу живописи.

Мама была беспартийной и абсолютно внеполитичной. Отец был членом партии и перед войной стал  руководителем Ленинградского издательства «Искусство». События 1937 года напрямую не затронули моих родителей, но выкосили многих из их друзей. Потом была финская война, Великая Отечественная, в которых отец участвовал, несмотря на врожденную болезнь сердца, и вскоре после войны его не стало.

Мама осталась одна со мной и моей сестрой (мы были двойней), родившимися за полмесяца до начала войны. Не окрепшая после тяжелейших родов, она добралась до Новосибирска, где мы провели военные годы. Уже были собраны вещи в эвакуацию, но пришла одна мудрая женщина, заставила маму вытащить барахло, которое она туда уложила – она думала, что скоро вернется домой – и положить лучшую одежду и обувь. В эвакуации мама ходила по деревням и меняла вещи на продукты. Прожили.

Именно 9 мая 1945 года мы вернулись в Ленинград, и мама возобновила работу в библиотеке Академии художеств. Отец тяжело болел, одолевало безденежье. Но я не помню ее в прострации, в растерянности. Вскоре она овдовела, а в годы борьбы с «безродными космополитами» осталась без работы. На что жили? Пенсия за отца, продавали то, что в годы блокады сохранили друзья родителей, перешивали старую одежду, были рады, если кто-либо из знакомых или соседей по дому передавал нам свою одежду. Помогали братья мамы и отца. Затаив дыхание, сидели за столом под большим абажуром и слушали сообщения об ожидавшися  всеми ежегодных снижениях цен.

Вскоре после смерти Сталина еще юношеский друг отца, инвалид войны, порекомендовал маму на работу в Театральную библиотеку, располагавшуюся на улице Росси за Пушкинским (ныне – опять Александринским) театром. Там она работала почти до смерти. Мама стала уникальным библиотечным работником. Вот где проявились ее прекрасная память, понимание театрального действия, институтские знания и опыт работы в библиотеке Академии художеств. Она была и руководителем, и единственным работником постановочного отдела. К ней приходили режиссеры, актеры и художники всех театров города и Ленфильма в поисках изобразительных материалов о том, как разные группы населения в разных странах и в разные эпохи одевались, каким был интерьер в королевских дворцах и в бедных лачугах, какая форма была у военных разных чинов в разных армиях. Сложно сказать, как она ориентировалась во множестве книг и альбомов. Но если одним словом, то – виртуозно...

К ней приходили маститый актер Николай Симонов, молодой режиссер Георгий Товстоногов, еще более молодой актер Кирилл Лавров, художники по костюмам, декораторы. Похоронив маму, я выходил с кладбища с известной кинохудожницей Беллой Маневич (фильмы: «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Белое Солнце пустыни», «Дама с собачкой» и многие другие), и она мне рассказала, что для какого-то фильма ей надо было узнать, какими были газовые плиты в Германии в начале 1930-х. Она пришла к маме в библиотеку в полной растерянности. Мама ушла в хранилище и через какое-то время вернулась с немецкой книгой графики и фотографий о проститутках. Она сказал: «Белочка», полистайте, мне кажется я там что-то видела. И действительно, там был рисунок, на котором была изображена проститутка, травившаяся у открытой духовки газовой плиты.

Жили мы бедно, но в драматических театрах я видел многие новые постановки, бывал на просмотрах новых кинокартин. Все новое, что было в «толстых» журналах, мы проглатывали за ночь-две. Помню первое впечатление от «Одного дня Ивана Денисовича» в «Новом мире», мама приучала нас к Константину Паустовскому, Юрию Казакову, к настоящей прозе. Чтобы как-то прожить, одну из двух наших небольших комнат мама сдавала студенткам; к ним приходили их друзья с первыми, огромными магнитофонами. Так еще школьником я узнал раннего Булата Окуджаву: «Леньку Королева», «Песенку о голубом шарике» и другое.

Мамы нет уже полвека. Но все это – во мне...  и так уже будет всегда... 

15.03.2017