Ольга Тиховская

ЕВГЕНИЙ ЛЕОНОВ – ПОД ЗНАКОМ ДОБРА

Страсти по театру – с южным темпераментом, с детской безудержностью – охватили Кишинёв к началу июля 1977 года. Очереди у билетных касс, предварительная запись,  переклички по списку стали на какое-то время образом жизни.

Дни летели, вулкан театрофилии бушевал. И, наконец, 1 июля страсти по московскому Театру имени Ленинского комсомола перешли в новую стадию: с открытием гастролей началась охота за «лишними».

Толпы безбилетных стрелков окружали Дворец «Октомбрие» и театральное здание на углу проспекта Ленина и улицы Комсомольской. Именно там проходили гастрольные спектакли труппы не просто известной – легендарной. Там же висели афиши, которые – по числу кумиров – не сравнились бы ни с одним нынешним концертным созвездием. Марк Захаров, Олег Янковский, Анатолий Солоницын, Николай Караченцев, Елена Шанина, Инна Чурикова, Александр Збруев – талантливые, блистательные, популярные.

Всем – цветы, восторги и кишинёвские, землетрясению подобные, аплодисменты. Всем. Но одному – немного больше и симпатий, и любви, и цветов. У одного – число поклонников зашкаливало, потому что возраст его благодарной публики колебался от двух до пяти и от пяти до девяноста пяти.

Евгений Леонов – это имя объясняло и восторги зрителей, и пристрастие критиков, и любовь народную. Голос героя мультфильма – медвежонка Винни-Пуха – публика узнавала «с двух нот», как эстрадные шлягеры или классические мелодии. А ведь Леонов озвучил ещё около тридцати детских и взрослых мультиков!

Но главное – это феерическая галерея персонажей из кинокомедий и кинодрам. Тут что ни фильм – то веха, что ни персонаж – то «памятник». На века! По крайней мере, для нескольких поколений зрителей герои Евгения Леонова – наше всё. «Полосатый рейс», «Донская повесть», «Снежная королева», «Не горюй!», «Зигзаг удачи», «Гори, гори, моя звезда», «Белорусский вокзал», «Большая перемена», «Совсем пропащий», «Премия», «Афоня», «Старший сын» и – хит всех времён «Джентльмены удачи». И это всего лишь небольшая часть списка: огласить его полностью не под силу и самым восторженным фанатам.

Неудивительно, что на спектакли с участием Леонова стремились и стар и млад. Я не была исключением из племени младого: свежая выпускница средней школы № 2 имени Александра Сергеевича Пушкина, театралка и фехтовальщица вступила в ежевечернюю армию стрелков.

Безбилетное состояние толкало на крайние меры. После неудачной охоты перед спектаклем «Иванов», я забралась в театр через открытое окно, выходившее на улицу Комсомольскую. В руках у меня был букет крупных садовых ромашек, а в глазах, вероятно, – «безумство храбрых». Безумство настолько явное, что заприметившая меня в пустынном фойе билетёрша отступила без боя, даже не пытаясь остановить. Я рванула по знакомой лестнице, ведущей на балкон, и, пристроившись в проходе, досмотрела оставшуюся на мою долю часть представления.

В конце спектакля, под нараставший девятый вал аплодисментов, я сбежала с балкона в зрительный зал, чтобы подарить ромашки Евгению Леонову.

На сцене – в костюме Иванова, с лицом Иванова – стоял артист Леонов, напоминавший марафонца. Добежав до финиша, он будто отключился от происходящего, не слышал аплодисментов, не видел ни зрительного зала, ни очереди восторженных цветоносцев с роскошными букетами, ни моих простоватых ромашек…

В следующий раз вот так – лицом к лицу, но уже без ромашек, я увидела народного артиста СССР Евгения Павловича Леонова в том году, который для СССР стал последним.

К тому времени изменилось многое. На афишах – имена экстрасенсов и целителей, астрологов и колдунов. Публика ждала чуда, пророчества. Под гипнозом надежды и любопытства замирали переполненные концертные залы и стадионы.

В любой популярный театр страны можно было попасть без боя у кассы, без штурма дежурного администратора. Театры площадей, театры митингов и протестов стали самыми посещаемыми.

Где вы, благодарные зрители? – Да здесь мы, здесь. Видите – толпа? Это мы и есть. Вот этой толпе дают сегодня китайские полотенца и сахар по купонам. А этой – митинг под националистическим соусом. Одна толпа получает гуманитарную помощь, другая – танки. В толпе митинговали, протестовали, поддерживали. Не только что-то получали, но и теряли – своё «я», свою волю, свою индивидуальность. Зачем они, если пророк на трибуне или телеэкране всё решит за нас, направит, вразумит…

Страсти по демократии – с невиданной нетерпимостью, с безудержным максимализмом – охватили Кишинёв. Митинги, демонстрации, братоубийственная междоусобица, погромные акции стали на какое-то время образом жизни.

Мирные забастовки и вооружённые конфликты, пародия на независимость и продажный патриотизм прорумынских «спасителей нации», удержавшаяся на грани войны Гагаузия, трагедия Приднестровья, демократический фарс и плутовская комедия бывших партийных функционёров.

Сколько сгорело наивных иллюзий, прекрасных порывов, благих намерений… После перестроечной эйфории в нашем общественном ландшафте появились политические тупики, экономические капканы, националистические барьеры, новые духовные лабиринты.

Из всего этого так хотелось вырваться, так хотелось вернуться – нет, не к заклеймённой «плановой экономике» или пресловутой «командно-административной системе», а к человечному, неподдельному... Вернуться в мир, где мудрость, доброта, вера и любовь не взяты напрокат, как лозунги для очередной политической кампании.

В марте 1991-го Евгений Леонов несколько дней провёл в заснеженной Молдове и в полугодовалой Приднестровской Молдавской Республике. Он приехал один, без театральной труппы. Творческая встреча, концерт, моноспектакль – неважно, как это называлось. Главное, что, благодаря действительно народному артисту, мы собрались у Вечного огня настоящего искусства, чтобы обогреть наши заблудшие души и снова стать собой.

Без грима и без театрального реквизита, но с открытым и мудрым сердцем выходил на сцену этот удивительный актёр. Он обращался к нашей памяти и совести. Не мессия, не кумир, не пророк, просто – человек, которому веришь. Доверительное лицо.  

На его выступлениях не было толпы. Были сограждане, которые вместе с актёром смеялись, удивлялись, вспоминали, мечтали, озадачивались, размышляли о времени и судьбе – своей и чужой, нашей общей.

Кишинёвский концерт Евгения Леонова проходил 11 марта в «Зале Дружбы» (1). Я отправилась туда без ромашек и через окно сигать не собиралась. Ведь для ромашек был не сезон. А я уже вышла как из подросткового возраста, так и из юношеской сборной по фехтованию. На концерт я пошла не просто по моему хотению, но по завотделом-культуры-велению – по заданию редакции газеты «Кишинёвские новости».

По заданию, которое чуть не провалила и которое выполнила благодаря Евгению Павловичу.

Концерт был в двух отделениях. Как только начался антракт, в гримёрную к артисту нагрянули не восторженные поклонники-цветоносцы, а бойкие корреспонденты, как и я спешившие взять интервью. 

В гримёрке – с лицом, белым, как лист бумаги в новом блокноте, – сидел артист Леонов, похожий на марафонца. Он будто отключился от происходящего, тяжело дышал, не видел нашей журналистской стаи, не слышал препирательств по поводу того, кто сколько вопросов успеет задать, кто первый, кому нужно сдать материал срочно, кто договаривался заранее, кто вообще лезет без очереди.

Рядом прохаживался нервный администратор, явно недовольный нашим вторжением и с тревогой поглядывавший на Евгения Павловича. Администратор волновался не зря: артист явно себя плохо чувствовал, а ведь ему предстояло ещё отработать второе отделение. Одному – в переполненном публикой зале. Одному – на сцене, где не спрячешься за партнёра и не передохнёшь за кулисами.

В коротком антракте актёру нужен был покой, нужен был врач. А вместо этого – «не стая воронов слеталась», но стая…

И тут я поняла, что нужно немедленно уйти, чтобы не «добивать» измождённого человека каким-то там интервью. Сразу же попрощалась, пожелала сил и сказала, что не могу эти самые драгоценные силы отнимать у любимого артиста ради двух дурацких колонок в газете.

Когда я подошла к двери, Евгений Павлович окликнул меня: «После концерта обязательно заходите. Отвечу на все вопросы».

Второе отделение закончилось. Я постучала в гримёрку. Администратор открыл дверь и сказал, что через пять минут за Леоновым придёт машина и чтобы я об этом не забывала.

Мгновенно представила себе спринтерский забег и нервного администратора в качестве тренера с секундомером в руке. Присела на краешек стула, готовая вскочить в любой момент. Но Евгений Павлович говорил не по-спринтерски, и пятиминутка немного растянулась. Действительно – немного. Потому что я ни на секунду не забывала, что говорю с актёром, отработавшим сложнейший концерт. А ведь три года назад, в июле 1988-го, у него был инфаркт, потом – операция на сердце.

Это мини-интервью и мои заметки во время концерта помогли мне слепить газетный материал и на следующее утро сдать его редактору (2).

Ну и конечно, я рассказала Евгению Павловичу, как в 1977 году попала на «Иванова» с его участием, забравшись в театр через окно.

Воображаемый секундомер маячил у меня перед глазами.

А Евгений Павлович Леонов тихо говорил – так, как думал, так, как мог:

– До Кишинёва я выступал в Тирасполе и Рыбнице. Пока ехал по республике, любовался пейзажами за окном. Меня поразили тополя среди полей – стоят высокие, гордые, стройные.

Природа везде красива, она не может быть плохой, как не может быть плохим ни один народ. Я это знаю, потому что много ездил, бывал даже на Камчатке, на Дальнем Востоке.

Какие тут, в Молдавии, живут хорошие, сердечные люди! Несмотря на вашу затянувшуюся южную зиму, мне было отпущено столько человеческого тепла и красоты… Меня везде встречали с радостью, с улыбками. В такие минуты забываешь, как жестока порой бывает жизнь, как немилосердны бываем мы друг к другу.

И эта жестокость постепенно разрастается. Нужно что-то с этим делать. Сейчас экономисты и политики учат всех, как жить, как устроить общество. Актёрам с ними не состязаться в советах. Но я знаю, что без настоящего уважения и любви людей друг к другу ничего хорошего не получится.

В землю нужно вкладывать доброе отношение, а в сердце своё – Бога. Нужно, чтобы в жизни было так. Вот это – твоё. Ты это посадил, и никто не поломает, никто не отберёт. Ты для себя и для людей посадил и собрал урожай. Это относится к любой профессии, любому занятию жизненному.

Нужно думать о Боге в самом себе, помнить о Боге.

И надо чаще смотреть в глаза детей, в них отражается наша жизнь, с её жестокостью и неуверенностью в завтрашнем дне, с её страхом. Мы, взрослые, не умеем сегодня передать нашим детям настоящего знания о том, что такое жизнь, любовь, гордость. Посмотрите, какие у детей глаза. Они хорошие. А мы, взрослые, не всегда умеем передать и умножить добро.

Такая «эстафета» требует усилий. Для этого нужно понимание, что и зачем должны делать взрослые. Для меня тут пример – моя мать. Я ей благодарен за своё детство. Мы жили небогато. Но всегда в доме у нас были какие-то люди, родственники, которым мама помогала, для каждого находила доброе слово. Она нас с братом не ругала, не заставляла что-то делать. Она чутьём знала, что мы её любим и будем поступать правильно, честно. Я часто вспоминаю мать, её доброе сердце. Эти уроки детства – на всю мою жизнь. Хотя время было трудное, военное. Я с четырнадцати лет на заводе – сначала учеником токаря, потом токарем. Но я с благодарностью вспоминаю эти трудные годы. Я стал человеком благодаря им.

Доброе сердце матери было лучшим моим учителем в жизни. Я и мой брат навсегда сохранили память об этой доброте, подаренной нам в детстве.

Господи, как хотелось бы, чтобы наши люди жили с уверенностью в завтрашнем дне и – без страха. А пока он есть, многого не понять, многое трудно объяснить.

Вот если бы кто-то, нам совсем посторонний, какой-нибудь иностранец объездил бы нашу страну, он, наверное, спросил бы: «У вас такая красивая земля. Почему вы так бедны, почему так плохо живёте?»

Что ответить? Что над нами всегда висел страх – даже на этой красивой земле? Страх опоздать на работу, страх не успеть купить хлеб, страх остаться завтра голодным. Я помню его с юности – такой страх…

А ведь мы должны жить прекрасно. По тому, как работали наши люди в нашей стране, мы просто должны жить прекрасно!

Я, например, сам не могу понять, как могло случиться, что не очень грамотный человек, стоя у власти, манил нас к коммунизму, обещал светлое будущее к определённой дате. «Строим коммунизм!» – и при этом столько всего бездумно разрушалось в нашей стране. Скольким постановлениям мы обязаны тем, что многое забыто, многое уничтожено!

Приказали – и вырубили виноградники, приказали – и нет целых народов. Приказали – и исчезло то, что создавалось руками простых людей в течение жизни нескольких поколений.

«Уничтожать» – для меня это страшное слово. Злобой, ненавистью разве можно в сердце человека вызвать что-то доброе?

Мне хотелось бы, чтобы мы жили достойно, с уверенностью в завтрашнем дне и без страха.

Устрашением можно вызвать только озлобление или желание защититься, вооружиться. А мне нечем вооружаться, чтобы выжить. Я – актёр, русский человек. И у меня есть только моя профессия и моё сердце. Я готов отдать своё сердце земле моей, народу моему – если это нужно.

Вы знаете, каждому актёру хочется прожить яркую жизнь, но не у всех это получается. В жизни не одни аплодисменты, премии, цветы, награды. Здесь и слёзы, и радость, и горе – всё пополам. Но лучше Чехова не скажешь: «Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своём призвании, то не боюсь жизни».

Такая вера поддерживает во все времена, согревает даже тогда, когда кажется, что доброе сердце в этом мире никому не нужно. Об этом можно судить и по ролям, которые сейчас считаются престижными, по самым популярным темам и сюжетам. Вот у меня дома лежат несколько сценариев. Предлагают играть в фильмах, где что ни герой – то мафиози. Любой персонаж, хоть таксист, хоть директор – все из мафии. Как будто не осталось честных людей. Как будто нет больше общечеловеческих ценностей, о которых стоит говорить с экрана и со сцены!

А когда-то советские фильмы потрясали мир. «Броненосец “Потемкин”» Эйзенштейна, «Арсенал» и «Земля» Довженко, «Окраина» Барнета. Эти великие режиссёры создавали произведения, понятные без перевода. На языке искусства и нужно говорить с людьми.

Мне посчастливилось играть в картинах без «мафии», без черноты. Я убеждён, что эти наши фильмы будут смотреть дети, внуки и будут говорить: это же о наших отцах и матерях. Много фильмов таких – понятных и важных для нашего и для следующего поколения. Вот «Белорусский вокзал» – не просто про ветеранов войны. Это гимн подвигу отцов и матерей!

Эта память о героях и простых людях нам нужна, чтобы выжить…

Когда два года назад, во время гастролей в Гамбурге, со мной случилась беда, врачи не знали, жив я или умер. Девятнадцать суток прошло, и врач сказал моему сыну: «Будьте рядом с отцом, говорите с ним, пойте, смейтесь. Пусть он знает, что он здесь кому-то нужен. Пусть он слышит, что должен жить!» Это меня спасло. Спасает и сегодня, когда так сложно всё вокруг. Не зря, наверное, врачи меня вернули оттуда, с того света. И я верю в то, что кому-то нужен.

Считается, что актёр создаёт своих персонажей, используя впечатления собственной жизни. Но я свой опыт не всегда «уравниваю» с героем спектакля. Вот, например, монолог Иванова могу произносить только на сцене, а в моей жизни я с Ивановым сейчас не совпадаю, даже не приближаюсь к нему. Он так мучительно чувствует! Он говорит: «Я веровал… Сейчас не верю ни во что, и ничего мне не жаль. Моя душа дрожит от страха перед завтрашним днём. Всё идёт прахом. Почему же мы к сорока ломаемся и ни во что не верим, ни на что не годимся? Я работал, работал, бился головой об стенку… Надорвался я…»

А я жив! Не прячусь от жизни. Работаю.

Вот сыграл в спектакле «Поминальная молитва» (3). Премию дали. Через некоторое время приеду к вам в Кишинёв – весь увешанный медалями из фальшивого золота. Скажу: как живёте? Не забыли ещё, что Кишинёв – тот центр, вокруг которого раскинулись Москва, Ленинград, Лондон, Шепетовка?

Что так серьёзно смотрите? Я же по профессии актёр комедийный. Всегда надо иметь с собой запас: немного юмора. Иначе трудно. Жизнь-то сложная. Не по-доброму всё. Какая в мире жестокость, неуважение, разлом… Люди это чувствуют, не могут принять как должное.

У нас есть старый спектакль «Диктатура совести». Хотели уже снять с репертуара, но зрители просят оставить (4). А это не «лёгкое чтение». Там среди героев Пётр Верховенский из «Бесов» Достоевского. Там друг Сталина, секретарь Коммунистической партии Франции Андре Марти. Много там разломного…

Я играю роль Подсудимого – такой персонаж без собственного имени. Он был герой гражданской войны, потом брал взятки и попал под суд. Есть у него один монолог, такие слова он произносит: «Я вас презираю – всё ваше поколение, идущее нам на смену, жестокое, равнодушное и неграмотное».

…Меня тут одни шутники спрашивают: у тебя три ордена, три государственные премии, а валюта есть? Отвечаю: валюты нет. Ну, тогда, на что ты годишься, – говорят.

На что годишься? Вот Николай Павлович Хмелёв сыграл Иоанна Грозного – и умер от инфаркта прямо на сцене (5). В сорок лет. Без валюты.

На что ты годишься…

(1) Концертный зал на 1000 мест, впоследствии переименованный во Дворец Республики (ул. Марии Чиботари, 16).

(2) Публикация: Под знаком добра и любви: На вопросы корреспондента отвечает народный артист СССР Евгений Леонов. [Беседу вела О. Тиховская] // Кишинёвские новости. 1991. 20 марта. С. 3.

(3) Роль молочника Тевье в спектакле режиссёра Марка Захарова (Московский театр им. Ленинского комсомола, 1989). Одноимённая пьеса Григория Горина написана по мотивам произведений Шолом-Алейхема. Через три года после концерта в Кишинёве, 29 января 1994 года, готовясь в очередной раз сыграть Тевье, Евгений Павлович не дожил до времени вечернего спектакля.

(4) Спектакль режиссёра Марка Захарова по пьесе Михаила Шатрова (Московский театр им. Ленинского комсомола, 1986).

(5) Николай Павлович Хмелёв (1901–1945) – выдающийся актёр «второго поколения» МХАТа. Был режиссёром и театральным педагогом. Умер 1 ноября 1945 года на сцене во время генеральной репетиции спектакля «Трудные годы» по пьесе А.Н. Толстого.

Первая публикация: Русское слово (Кишинёв). 2016. 19 августа (№ 27-28