(1)

Здравствуйте, Андрей Николаевич!

К своему стыду, я совсем не знала, что у Вас был юбилей. А ссылку на фильм о торжестве, я посмотрела только сейчас.

Но лучше поздравить позже, чем никогда...

Я Вас от всей души ПОЗДРАВЛЯЮ! 

Желаю Вам, чтобы ваш внутренний огонь разгорался с каждым годом всё сильнее! И никогда не затухал!

Пусть в нём плавятся болезни и невзгоды, а вместо них - зарождаются новые идеи и вдохновение!

Я очень горжусь, что судьба столкнула меня с Вами. В Вас есть какой-то странный талант, оставлять в людях, с которыми вы даже мельком соприкоснулись, - частичку своего тепла и участия.  Я очень благодарна Вам за то, как Вы грудью встали на защиту моего сына. Помните, как насчёт Ромки приходили опрашивать соседей  КГБэшники? Такого яростного отпора и выговора от Вас они долго на забудут!...

А как Вы в моих дневниковых записях разглядели какую-то искорку? Благодаря Вам, я поверила в себя! И вот стала писать.

Спасибо!

А ещё мне радостно, что была свидетелем написания Вашей книги. Вы писали её везде и всегда. Даже нося вёдрами навоз!

( Кто бы знал, что являлось вдохновением ...) Я наблюдала из окна, как вы вдруг переворачивали уже пустое ведро, садились на него, и прямо на коленке писали что-то в записной книжке.

А ещё, вы удивительный человек, с которым приятно даже молчать! Вы очень красноречиво молчите!

Поздравляю и Зинаиду Глебовну с тем, что рядом с ней уже много лет такой достойный человек! И Вас, что рядом с Вами такой верный ОРУЖЕНОСЕЦ!

Поэтому хочу Вам вместе с Зинаидой Глебовной подарить этот скромный, почти гузерипльский букетик.

Дима присоединяется к моим поздравлениям. Пьём за Ваше здоровье! Ура!

Надежда Сергеева. 4.08.2014.

**

(2)
Я был в отпуске и пропустил дату Вашего юбилея, за что смиренно прошу прощения!
Независимо от юбилейных дат, всегда восхищаюсь Вашим подвижничеством, Вашими талантами и высоким профессионализмом!
Когда я впервые узнал о Вас - в 80-х - даже и не думал, что познакомимся лично. А вот пришло время - и судьба подарила знакомство. Да и сам я «переквалифицировался», и, занимаясь публичной деятельностью, что-то стал понимать и в социологии…
Желаю Вам здоровья и крепости духа! Спасибо Вам за все, что делаете и что особенно ценно и важно в нынешние времена!
Ваш, Александр Шишлов  

4.08.2014.

**

Справка

Надежда Станиславовна Сергеева – много лет жила и работала на кордоне Гузерипль Кавказского государственного биосферного заповедника. Мать троих детей, ныне уже взрослых. Последние годы жила в г. Краснодаре, а в настоящее время – переехала с супругом (Дмитрием Смирновым) по «гринкарте» в США, в Калифорнию.

Александр Владимирович Шишлов – общественный деятель. В 1995 и в 1999 гг. избирался по списку общественного объединения «Яблоко»  депутатом Государственной думы РФ, председатель Комитета по образованию и науке ГД РФ, потом - советник Постоянного представительства Российской Федерации при международных организациях в Вене. Ныне – Уполномоченный по правам человека в г. Санкт-Петербурге.

**

Н.C. Сергеева

ВОЗРАСТ ДЖУЛЬЕТТЫ

(Цит. по: Алексеев А.Н. «Из неопубликованных глав «Драматической социологии…»». Том 2 /1, 2013, Электронный ресурс, с. 450-456)

Зимой 1974 года в воронежских кинотеатрах шел итальянский фильм «Ромео и Джульетта». Мы с подругой посмотрели его 4 раза. И каждый раз - потрясение!

Мы выходили вечером из кинотеатра и падали в неоновые сугробы.

И лежали, глядя в небо и давясь слезами.

Вот еще тогда я решила отметить каким-нибудь образом возраст Джульетты. Той зимой мне как раз исполнилось 14, а отметить все не удавалось. И вот, наконец, летом...

***

Летом моя мама от работы поехала как руководитель группы юннатов в Одессу. В группе было 10 человек. Попали туда моя подруга Таня и я.

Вот в Одессе-то все и произошло.

Так вот: Одесса встречала нас спокойным картинным морем. Если бы не плывущий корабль - ни за что бы не поверила, что море настоящее. И еще запомнилась помпезная природа: всего много, и ярко, и слащаво. Жили мы на турбазе с выбитым двором и сиротливым абрикосом посередине. Под абрикосом сидел вечно пьяный и грустный массовик-затейник и бесконечно играл на баяне «Лютчию». Уже головы нам продолбил. Мы подходили к нему и со слезами просили хоть минуточку не играть. А он поднимал от баяна тяжелую голову и с чувством говорил: «Не могу. Мне за это плотють».

Расположилась вся наша группа в одной комнате. И мальчишки с нами. Мы с Таней выбрали сдвинутые вместе кровати в конце комнаты у стенки. Был уже поздний вечер, когда в дверь вдруг вежливо постучались. Все закричали: «Войдите». И тут входят 2 веселых мальчика. Один другого лучше! Все девчонки сразу подтянулись. А мальчики выразили удовольствие познакомиться с воронежцами, сказали, что наслышаны о воронежских красавицах и под конец попросили спички. За ними-то они и зашли.

Я немного прервусь, чтобы описать гостей. Сразу трудно было выбрать, кто же лучше. Каждый был хорош по-своему. Один был темноволосый, яркий, крепкий и милый, и одет в удивительно красивый свитер с елочками. Так мы его потом и называли - «Елочка». Другой был светлый, с чистыми голубыми глазами, загоревший и шире «Елочки» в плечах. Его кодовая кличка была «Белочка». Татьяна не сводила с «Елочки» глаз, а мне понравился «Белочка», потому что очень был похож на мою воронежскую тогдашнюю любовь, на Витю Пастухова.

Так вот, попросили они спички, а мама моя сразу стала возмущаться и выгонять их: «У нас никто не курит. Как вы можете такое спрашивать? Я думала, вы порядочные...». Меня это заело.  Стало за нее стыдно. И я подошла к ним и молча протянула коробок.  Получилось так, что «Белочке». Мы встретились взглядом. И мальчишки вышли. Мама говорила что-то уже мне, но я ничего не слышала.

А у меня всегда был с собой «набор джентльмена»: нож, увеличительное стекло, спички, фонарик и т. д., на всякий случай (надо было назло маме еще и сигареты с собой взять). У нас с мамой тогда были очень натянутые отношения. У меня был сильный дух противоречия, потому что мама вдруг спохватилась, что я выросла, а получилось не то, что она ожидала - и рьяно взялась меня переделывать. Да не тут-то было.

Утром мы пошли на море. Была очень холодная вода - циклон прошел. Все только загорали. А я первый раз видела море лицом к лицу. Конечно же, сразу кинулась к нему! Встреча была обжигающе холодной.

А из высокой спасательной будки разносилось через громкоговоритель по всему пляжу: «Пропал мальчик. Особые приметы: белая панамка, синие трусики, усы, примерно 25 лет и т.д.». Я сначала ничего не поняла, а потом хохотала до слез и ощутила себя по-настоящему в Одессе. Было еще много смешного и интересного.  Около нас загорала пожилая пара одесситов. Она такая дородная, вся в золоте, а он в очках и лысый. И стала жена к мужу приставать: «Пойдем ополоснемся в море». А он так хорошо задремал под газеткой... А она все пристает. И тут он ей вежливо по-одесски отвечает: «Зачем идти в море, ведь недавно в туалет ходили...». Я опять так смеялась, что дядечка вылез из-под газетки и долго на меня таращился. Потом я с ними познакомилась и они мне много еще чего рассказывали и смешили.

Потом с Таней и Ларисой мы бродили по Дерибасовской. Все остальные были рядом в парке. А мы с девчонками устали и сели на длинную лавочку. Подходят к нам 2 матроса-иностранца. У одного в целлофановом пакете вода и рыбки красивые плавают. И так сверхвежливо, с акцентом спрашивают: «Извините, пожалуйста, скажите, пожалуйста, здесь не занято, пожалуйста?». Мы говорим: «Нет».

- Спасибо, пожалуйста.

И с ними познакомились. Они нас на свой корабль приглашали. Но тут появилась мама и быстро нас увела.

Еще в тот же день я видела потрясающе красивого негра. Никогда не думала, что негры могут быть красивыми...

И еще одну индианку: в воздушном, неземного цвета сари. И сама она как из сна...

Вечером мы с Таней вышли во дворик турбазы полюбоваться на постылого массовика-затейника и насладиться «нежными» звуками баяна. Там, наверное, с той же целью, собрались ребята из других групп. Стали играть под «Лютчию» в ручеек. Мы с Таней долго не решались, а потом встали тоже. Тут появились Белочка с Елочкой.  Татьяна вся затрепетала, а я внешне была спокойной. Только очень хотелось чуда! Хотелось, чтобы Белочка выбрал меня. А он как раз шел выбирать пару. Я отвернулась, чтобы не выдать своих чувств. И, конечно, он прошел согнувшись и озираясь по сторонам - мимо! Я перевела дух. Вот и все. Чуда не будет.

Вдруг кто-то хватает меня за руку и тянет за собой. Я даже не успела ничего сообразить. А он вернулся. Он искал меня! Мы встали, держась за руки, как все, и молчали. Только он меня уже никому не отдавал. Крепко держал. И приходилось выбирающим меня идти дальше. Под конец уже, когда Таню выбрал Елочка и они оказались около нас - мы вышли из оцепенения. Елочка потянул Таню за руку вверх и сказал: «А мы выше!», а Белочка подхватил меня на руки, поднял высоко: «А мы еще выше!»

В 10 часов отбой. Все разошлись. Мы с Таней не могли заснуть, все шептались и всем мешали спать.

На следующий день мы шли в отдаленную столовую: «До столовой еще далеко, а до смерти 4 шага...». И встретились с группой «наших» мальчиков. Белочка был грустный. Его стали толкать и показывать на меня взглядами. Он оживился.

Потом 2 наши группы катались на катере. Мы на нижней палубе, а «они» на верхней. Белочка сидел на спинке лавочки, потому что только так было меня видно. И все время смотрел на меня. Теперь меня все толкали и показывали на него.

Я все еще не верила, что могла ему понравиться. Я еще не знала своей силы.

Вечером Белочка ждал меня в коридоре на подоконнике. Я проходила мимо и он меня остановил. Я села рядом и мы, наконец, познакомились. Его зовут Саша. Он «с под-Одессы, здрасьте».  Завтра их группа уезжает. У нас совсем не оставалось времени.  Меньше суток. А мы все сидели и болтали. Я сказала, что понимаю украинский, только говорить не могу. Саша не поверил и стал проверять. Говорил по-украински, а я переводила. Мама несколько раз прошла туда-сюда, красноречиво глядя. Но все выглядело пристойно и безобидно, и она, успокоенная, ушла читать. За окном все опять играли в ручеек. Мгновения улетали под «Лютчию».

Тут Саша сказал: «Давай, сбежим отсюда? Я знаю одну бухточку, где всегда теплая вода». Я подумала: «Вот оно! Хоть на час убежать от всего на свободу! Глотнуть свежего воздуха! Хоть немного побыть вдвоем». Но было страшно. Саша ждал ответа. И он, и я просто пылали от неожиданной смелости предложения. И я согласилась. Договорились встретиться через 10 минут у ворот, и я побежала переодеваться. Я все рассказала Тане. Мы как заговорщики пробрались в туалет. Там я переоделась в купальник, а все лишнее белье Таня незаметно отнесла в комнату. Мама все читала и уже дремала.

Около ворот никого не было. У меня сердце упало. Выглянула, а он у стеночки стоит. Схватил меня за руку и выдернул из ворот. И мы помчались! Это был упоительный бег! Полет в теплом, тягучем от запахов и от звона цикад воздухе! Когда перебегали дорогу - машины остановились. Мы засмеялись, - и дальше!

Моря в темноте видно не было, только слышно его дыхание. Саша разделся и прыгнул в воду. Стал звать меня. Я тоже разделась и вбежала в порыве. Вода и вправду была теплющая. А потом представила, что Саша ныряя врезается в меня и дотрагивается невольно до почти раздетой. Вспомнилась мама и я вышла из воды.

Саша еще немного понырял, поплавал и тоже вышел. Он ничего не понял. Я уже напялила на купальник платье и стояла мокрая, готовая уходить. Саша сказал, что еще рано, но если я так хочу уходить, то мы пойдем медленно и длинной дорогой. Я решила, что надо успеть высохнуть, и мы пошли. Мы шли за руку и разговаривали. Незаметно очутились в Центральном парке около Потемкинской лестницы. Люди толпились около цветника и смотрели на какие-то желтые цветы. Мы протиснулись и с удивлением увидели, как они на глазах распускаются! Потом ушли в самый конец парка и сели на лавочку. (У нас еще было 20 минут, как сказал Саша).

Мы молчали и только руки разговаривали. Он смел дотрагиваться только до рук. И был совсем рядом! От него пахло морем и солнцем.  А потом он провел ладонью по волосам, по щеке, шее. Я вся обомлела и не оттолкнула его. Только вся горела. И неожиданно вспомнила Джульетту. А когда его губы оказались рядом с моими - я сама подалась к ним. А дальше теплая волна по всему телу - и я в другом мире... Без времени, без слов, без мамы... И мудрость и знания женщин всей земли и всех тысячелетий вошли в меня вместе с ЕГО дыханием и я вспомнила что надо делать. Я знала все! Я целовалась так умело и страстно, что удивила Сашу. Он только шептал: «Я чувствовал, что ты такая. Ты чудо!»

Я так вошла во вкус! Каждая клеточка во мне дрожала и звенела.  Я просыпалась! Как будто распускался цветок у всех на глазах, как те, что мы видели.

Потом заболел живот как-то по-особенному. Я очнулась и спросила время. Саша сказал, что еще есть целых 15 минут.  Странно...

А до турбазы быстрым шагом - 10. Надо было идти. Мы медленно пошли, останавливаясь у каждого столба - и опять целовались. Мне приходилось вставать на цыпочки, Саша был высоким. И уже у последнего самого яркого столба (все когда-нибудь кончается) перед воротами турбазы - мы поцеловались особенно исступленно и жадно. Вступили из света в темноту - и тут увидели перед воротами строй руководителей групп, с директором турбазы около входа во главе. Рядом с ним стояла мама. Все в позе Наполеона. Саша сильно сжал мне руку и шепнул: «Я умоляю тебя, только молчи!». К нему подошел его руководитель и поскорее повел его к своим. Саша успел оглянуться и подать мне знак: «Тсс!».

Я осталась одна с разъяренной толпой. Мама стала истерично кричать, что уже час ночи, что у меня совести нету, что все с ног сбились, что вся турбаза нас с факелами на море искала, что я ее опозорила, и весь Воронеж! И т. д.

Директор хищно скалился. Сам он был плюгавенький и маленький.  Я молча старалась пройти мимо директора. Все что-то кричали, позорили, а директор загораживал собой ту часть ворот, куда я хотела идти. Я в одну сторону - и он туда кидается, я в другую - и он. А за спиной кричат: «Нет, ты слушай!». Мне все надоело. Я была сильной в тот момент и не хотелось замечать «Мосек». Музыка еще играла в душе, цветок все распускался... И я улыбалась. И смотрела невидящими глазами. И молчала. А потом просто взяла директора и переставила в другое место.

И прошла. Все затихли.

И в комнате было тихо. Но вряд ли кто спал... Я взяла вещи и пошла переодеваться. К своему ужасу я обнаружила на купальнике кровь. И по ногам кровь текла. Сначала я ничего не поняла, а потом дошло... Вот такими у меня были первые месячные. Пришлось мыться холодной водой под краном и раздирать на тряпки футболку.

Всю ночь я не спала от боли в животе. И еще от воспоминаний. Все прокручивала в голове каждое прикосновение. Мама пришла. Пригрозила и захрапела почти мгновенно.

Это был мой первый урок. Я поняла, что одна на целом свете. За все отвечать мне одной. И еще: во всем всегда винят женщину... и за все надо платить.

Саша уезжал. Я уже не надеялась его увидеть. Да и не хотела. И не хотелось думать о том, что будет утром. Но утро наступило.

И произошло вот что.

Мама сказала, что сейчас будут проводить КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ. Выбрали секретаря и писали протокол. Все честь-по-чести.  Тема собрания: «Недостойное поведение комсомолки Олейник Надежды».

Я лежала под одеялом и не шевелилась, чтобы не расплескалась кровь. Уже все подо мной в крови было. А тут еще мама послала мальчиков из нашей группы вытащить меня из кровати и представить пред ясные очи собранию. Они подходят, а я белею от ярости. Они все ближе. Я напряглась, и когда они ко мне притронулись - двинула им между ногами. Собрание скомкалось... Но мама стояла у штурвала и каменной рукой вела корабль к воспитательной цели. Она сказала: «Пусть лежит. Она все слышит». Всем давали слово. И все осуждали. Даже Таня...

Решением собрания мне запрещалось ходить на экскурсии и на всякие развлекательные мероприятия. Но мама спохватилась и сказала, что знает меня и что такое решение мне только на руку. А надо наоборот - тащить меня везде за собой и пусть все на меня показывают пальцем, и пусть мне будет стыдно! Вот так! Но вытаскивать меня из кровати желающих больше не нашлось и все ушли без меня. Дверь специально не закрыли, и мама пообещала всем сказать, что я в комнате, и пусть все приходят на меня смотреть, как в зоопарке.

Когда все ушли - я перво-наперво разорвала еще одну футболку, а кровавые тряпки и простыню побежала стирать в туалет. Никого не было. Вся турбаза ушла в столовую. Потом все развесила на холодных батареях в комнате. Было жарко и все быстро высохло.

Голова кружилась.  Живот разрывался.  Я вся истекала. И было пусто... Цветок растоптали...

Легла и провалилась куда-то в обмороке.

Очень скоро тихонько отворилась дверь и всунулись любопытные мордочки. Я услышала шепот: «Вот это она?». Еще кто-то вернулся. Стали толкаться за лучшее место и ссориться. Я была вся на виду.  Кое-как стерпела это унижение и когда дверь закрылась - на меня напал новый приступ ярости.

Дверь открывалась внутрь, в комнату, и ни на какой веник или швабру закрыться было нельзя. Тогда я подтащила кровать, на нее взгромоздила другую (все одна!) и сверху накрыла все покрывалом.  Теперь меня было не видно и пройти невозможно. Сразу опять слабость навалилась, и я опять провалилась. Дверь постоянно открывалась, опять шептались, но ничего не могли сделать.

Потом было какое-то шебуршение - и около меня появился Саша.  Был он бледен и растрепан. Я привстала, а Саша сел на другую кровать. Он пришел прощаться. Уже все в автобусе сидели и его ждали. Он просил написать адрес. Я написала. Все молча (как он учил). Уже ничего не хотелось, только оставили бы меня в покое.  Елочка позвал из-за баррикад Сашу и тот, еще раз попрощавшись, полез через мои заграждения. Я так и осталась сидеть. Слушала, как отъезжает автобус.

Вдруг автобус останавливается. Топот ног в коридоре - и опять Саша. Подбежал ко мне: «Я тебя люблю!», поцеловал неловко в щеку и опять побежал назад. Автобус разрывался сигналами и хором орали ЕГО имя.

Ну вот и уехал... Автобус больше не останавливался. Может Саша рвался ко мне, кричал чтобы остановили... А может уткнулся другу в плечо и плакал... А может просто смотрел в окно, прикусив губу...

Я опять легла и снова забылась. Теперь уже было совсем наплевать на все. Пусть заходят, пусть смотрят. Хоть на площади голой выставляют.

Не знаю, сколько прошло времени, только вдруг опять послышались голоса у двери и негромкие чертыхания. Стали открывать дверь и протискиваться в комнату. Я лежу. Какая-то тощая тетенька стала возмущаться, спрашивать, что это значит и что это за номера, а невысокий паренек с усами ее успокаивал и просил потише, потому что девочка болеет. Это были работники турбазы. Они пришли подушки считать. Паренек сказал, что сделает все сам, и злющая тетенька ушла. Я смотрела, как этот изящный, как породистый кот, парень разбирает мои городушки. Потом подсел ко мне, посмотрел озорными карими глазами и погладил по щеке: «Все хорошо?». У меня вдруг полились слезы. Тогда он стал говорить, не переставая поглаживать меня по волосам.

- Я все знаю. Это ты ночью с мальчиком убежала. Ну и что?  Подумаешь преступление! Он тебя не обидел? Нет? Ну что же ты тогда плачешь! И почему прячешься? Знаешь, зачем ходят на тебя смотреть? Да потому что ты в их глазах «национальный герой»!  Благодаря тебе все смогли ночью на море вырваться. С факелами погулять! Поперезнакомились все и отдохнули. Никто тебя не осуждает, а хотят тебе спасибо сказать. (Примерно так он говорил). И еще:

- Ты себе цены не знаешь. Ты очень красивая и в тебе есть что-то особенное. Я давно тебя приметил. Я предрекаю тебе, что в твоей жизни будет много мужчин и любви. Я не ошибаюсь. Вот посмотришь.

Звали этого «оракула» - Юрий Яковлевич. Я на всю жизнь запомнила это имя. Он учился тогда в Одесском университете и тем летом подрабатывал на турбазе.

Спасибо ему огромное. Тогда я не сказала. А он столько сил мне дал!

Всегда бог посылает мне утешение и спасение когда очень плохо.

За что?

Я ОБЪЯВИЛА ГОЛОДОВКУ.

С мамой я не разговаривала и никуда с группой не ходила. Таня приносила мне «по дружбе» из столовой бутерброды или котлеты, но все это лежало на тумбочке и своим запахом вызывало во мне тошноту. Сама же Татьяна потом все и съедала.

Когда все уходили - я вставала в туалет, умыться и постирать и воды попить.

Так прошла неделя, наступила другая. Вставать было все труднее. Коленки дрожали. Все время хотелось быть одной. Есть не хотелось. Мама заговаривала со мной, но я не реагировала. Тогда она стала меня разоблачать и говорить, что я специально играю, а она-то прекрасно знает, что я ем, потому что сама мне через Таню еду передает и видит, как все исчезает. И Таня утверждает, что все съедаю я.

Мне не хотелось спорить и говорить. Пусть считает так.

Но очень скоро я уже не могла вставать, не держась за что-нибудь. И вся пошла красной сыпью.

Тут мама испугалась. Сначала она ПРОСИЛА У МЕНЯ ПРОЩЕНИЯ, а потом стала уговаривать меня. Я простила ее, но заставить себя есть не смогла. Видно, организм лучше меня знал, что этого делать нельзя.

А мама пригрозила вызвать «скорую» и стала расписывать, как мне развяжут пупок и через него насильно накормят. Такие ужасы мое воображение не вынесло, и я согласилась пойти в столовую.  Утром меня вели под руки.

В столовой стояла гробовая тишина и все не дыша ждали как я буду накидываться на еду. А я смогла выпить только немного чаю...  Все разочарованно вздохнули и застучали ложками.

Потом маму кто-то вразумил, что сначала меня надо соками отпаивать. И вот мне каждый день покупалась 3-х литровая банка сока и я его пила, лежа на пляже. Балдеж!

Ничего, отошла... Только мама долго ворчала, что все деньги на сок перевела.

***

В Воронеже меня уже ждало письмо из Одессы. Я растерялась, когда взяла его в руки. Почерк был корявым и фамилия странная на обратном адресе: «Плис». Плис Саша. Александр Плис.

Пожалуйста, Александр. Я заметалась, не зная где можно спокойно прочитать послание. Не нашла ничего лучшего, как закрыться в туалете. Начало было впечатляющим. Я помню его наизусть: «Во-первых строках своего письма сообщаю, что я жив и здоров, чего и вам желаю в молодой цветущей жизни.» А ошибок!  Мама родная!.. Вот небольшая выдержка из письма без изменения орфографии: «Надя ты пишеш чтобы быть откровеным я буду всегда откровеным наперед пишу что уменя кроме тебя никаво нет ето от чистого сердца я пишу панимаеш сколько время прошло, а я как сейчас помню Надюша вышли пожалуста з себя фотографию на память о нашей дружбе, я верю что мы в скором будущим должны увидиться без етого никак нильзя. На етом буду кончать писать досвиданье жду ответ Саша. Прости за такой почер пишу на стуле. Еще раз досвиданье.»

Вобщем я была в шоке. Неделю переваривала, перечитывала и решила, что ошибки оттого, что он украинец. Да и не городской. Да и школу еще не закончил. Я написала ответ. И пошли письма одно другого лучше! В основном проходили через мамины руки. Она успевала читать раньше меня, потому что хотела все обо мне знать.  Сколько мы с ней ругались из-за этого - без толку!

Ну а я была совсем разочарована. Как-то постепенно переписка заглохла, и только через несколько лет вдруг опять пришло письмо из армии:

Здравствуй Надя!

Я пишу Тебе с Украины,

Где свободного времени нет,

где за 40 секунд поднимают,

и строем ведут на обед.

Что касается службы солдатской

я не буду так много писать,

потому что тебе дорогая,

нашу солдатскую жизнь не понять.

Ты сидишь и спокойно читаешь,

я сижу и уставы зубрю.

Вечером ты в клубе гуляешь,

я строем на прогулку иду.

Ты с подругами на танцы,

а я с ребятами хожу в наряд.

Ты когда спокойно отдыхаешь,

я дневальным по батерее стою.

Говоришь ты с учителем спокойно,

а я смирно стою перед ним.

И из класса ты уходишь спокойно,

а я отхожу строевым.

Когда молодые ребята

на гражданке вечерком целуют девчат,

я скучаю стою на посту и скучаю,

прижимая к груди автомат.

А когда на занятия идешь ты спокойно,

я бегу на утренний кросс.

Ты по парку гуляешь спокойно,

а я стою на вечерней проверке,

ожидаю команду «отбой».

Я кончаю писать дорогая.

«Построение» кричит старшина.

Досвидания моя дорогая.

Крепко, крепко целую Тебя.

17/XII -78 г.

Я ответила и на это письмо. Поблагодарила за «белые» стихи и попросила писать своим почерком. И еще написала, что он никогда не поймет, как обижает меня. Больше он не писал.

А для меня и сейчас важно, чтобы писали грамотно.

А ведь действительно возраст Джульетты запомнился. Вот как надо отмечать!

P. S. Осталась фотография всей нашей группы на Потемкинской лестнице. Но меня там нет.

Н. Сергеева. 1997

**