Пусть не отпугнет читателя сложность и непривычность (для обыденного сознания) языка этой статьи. Терпеливо продравшись сквозь эти теоретические «дебри», читатель сможет убедиться, в том, что события наших дней становятся более умопостигаемыми, если  взглянуть на них в свете концептуальных  построений двух крупнейших социологов  XX века.

Пояснения и сноски (в конце) принадлежат автору, гиперссылки – публикатору. А. Алексеев. 13.06.2014.

Винников А.Я.

СОБЫТИЯ В УКРАИНЕ И В РОССИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СИСТЕМНОЙ ТЕОРИИ                                                             

На протяжении последних 10 лет, когда я вел систематические наблюдения за происходящими в России изменениями, я неоднократно пытался найти и применить для интерпретации наблюдаемых процессов различные аналитические подходы, которые используют такие политологи как Евгения Альбац, Дмитрий Орешкин, Владимир Гельман, Лилия Шевцова, Георгий Сатаров, Андрей Илларионов, Юлия Латынина, Владимир Пастухов, Евгений Гонтмахер и другие, среди которых я хотел бы отметить последнюю публикацию Дмитрия Ахтырского «Четыре колонны Путина», являющуюся ответом на статью известного левого философа Савоя Жижека «Чему Европа может научиться у Украины?». При том, что все перечисленные аналитики являются очень яркими и оригинально мыслящими специалистами, прекрасно владеющими той формой политической публицистики, которая остается в настоящее время наиболее распространенным способом рефлексии по поводу политической реальности, разнообразие их интерпретаций отражает не столько различие методологических подходов, сколько просто широкий спектр восприятий различных членов гражданского общества, объединенных приверженностью универсальным ценностям либерализма — свободе и правам человека.

При том, что я разделяю эти ценности, я не могу признать подобный тип коммуникации научной деятельностью. Одновременно, я не могу признать обоснованными претензии на объективность морального релятивизма, ставящего знак равенства между взаимоисключающими гражданскими позициями. Я убежден, что научный подход может основываться только на ценности научной истины. Лумановская эпистемология позволяет поставить вопросы интерпретации социальных явлений в терминах более фундаментальных, нежели категории человеческой свободы и справедливости. Я имею в виду, прежде всего, такие категории, как коммуникация [1], взаимная (двойная) контингентность [2], властная коммуникация [3].

Успешность властной коммуникации, как и любой другой коммуникации, определяется условиями установления взаимной контингентности, принятыми в обществе. Эти условия описаны Парсонсом в самом общем виде как пять фундаментальных альтернатив, которые он называет «эталонными переменными»:

1. Аффективность — аффективная нейтральность.

2.  Ориентация на интересы коллектива - ориентация на частные интересы

3.  Партикуляризм - универсализм

4.  Ориентация на качества партнера — ориентация на результативность.

5.  Функциональная диффузность — функциональная специфичность.

Типичные выборы значений эталонных переменных, согласно Парсонсу, заложены в культуре, что облегчает взаимодействие между представителями одного и того же общества за счет существенного ограничения уместных в той или иной ситуации вариантов поведения. Так, типичным для традиционного общества, согласно Парсонсу, является выбор аффективности, ориентации на коллектив, партикулярности, ориентации на качества партнера (приписанные статусы), функциональной диффузности. Для общества модерна типичным является выбор аффективной нейтральности (рациональности), ориентации на себя (индивидуализма), универсализма, ориентации на результативность (достигаемые статусы), функциональной специфичности (ориентация не на личность целиком, а на ее отдельные роли).

Установление двойной (взаимной) контингенции является необходимым условием успешной коммуникации. Таким образом, несовпадение одного или нескольких введенных Парсонсом  пяти параметров приводит к затруднению коммуникации. Если при этом затрудняется властная коммуникация, то речь идет о разрушении системы социального порядка в целом.

Легко понять что, в зависимости от выбора того или иного типа контингентности, в обществе будет устанавливаться тот или иной тип властной коммуникации. В традиционном обществе власть является персоналистской, подчинение власти начальника носит аффективный, иррациональный характер,  Существенные для селекции того или иного выбора альтернативы избегания (по Луману) (возможно, более точный перевод: «избегаемая альтернатива» - А. А.) [4], конструируются исходя из интересов коллектива, трактуемых исключительно партикуляристски — на основе групповых моральных ценностей, включение субъекта в область действия властной коммуникации возможно только как целого, функционально диффузным способом. Последнее обстоятельство, в значительной степени, предопределяет сословный характер традиционного общества и, соответственно, задает границы между сословиями, представляющими различные сегменты общества.  В модернистском, функционально-дифференцированном, современном обществе актор воспринимает указания властной персоны не как предписания определенного однозначного выбора — властный субъект определяет цели, а подчиненный самостоятельно осуществляет рациональную селекцию альтернатив, исходя из своего понимания личного интереса, как не противоречащего универсальным моральным ценностям, интегрирующим общество в целом, а не только социальную группу, сословие, к которому он принадлежит.

В сегментарно организованном традиционном обществе властная коммуникация носит в значительной степени различный характер во внутрисословном и в межсословном контекстах, в то время как в модернизированном, функционально-дифференцированном обществе властная коммуникация является функционально отдифференцированным медиа коммуникации [5],, участником которой являются все члены общества, осуществляющие властную коммуникацию между собой, с целью согласования интересов.  Высокий уровень функциональной дифференцированности  современного общества предполагает интегрирующую роль универсальных ценностей, гарантирующих права человека, верховенство права и, главное, существование механизмов социализации, поддерживающих и воспроизводящих модернистский тип двойной контингентности, без которого невозможно поддержание демократического социального порядка. Именно тип двойной контингентности, традиционный или модернистский, практикуемый и воспроизводящийся в обществе, предопределяет характер социального порядка, воспроизводящийся в обществе и вместе с ним (обществом).

Вопрос о том, какой тип двойной контингентности и основанного на ней социального порядка осуществляется в современном российском обществе представляется мне нетривиальным. Вспоминая свои жизненные впечатления и анализируя мои тогдашние восприятия различных ситуаций, я вижу много подтверждений тому, что в Советском Союзе реализовался тип двойной контингентности характерный для традиционного общества. Прежде всего, это проявлялось в отношении к аффективности, которая воспринималась как позитивное свойство - «идейность» (ныне - «духовность») и противопоставлялась рациональности, воспринимавшейся негативно как «сухость», расчетливость. Я помню фильм, центральным сюжетным моментом которого был роман между ученым — романтиком, ищущим контактов с внеземными цивилизациями, и влюбленной в него продавщицей, строящей отношения с деловыми партнерами по принципу  взаимной выгоды. Рационализм и функциональная специфичность торговки безусловно осуждались авторами фильма как признаки аморального «вещизма», «мещанства», то есть характеристики буржуазного общества. Носителем традиционалистской контингентности оказывался ученый, интеллигент, наделенный особым статусом «идейности», проявлявшейся в бескомпромиссной преданности научной «идее». Конфликт трактовался как неразрешимый никаким иным способом, кроме как «победой добра над злом» - продавщица выходит замуж за ученого и уезжает с ним в обсерваторию, расположенную чуть ли не на северном полюсе.  Запад, буржуазность, трактовался как очевидное зло, как универсальная «альтернатива избегания», определявшая селекции при принятии всех решений властью и гражданами СССР, «проводниками» и исполнителями решений «партии и правительства». По существу, враждебным «советскому образу жизни», аморальным, был объявлен сам процесс символического усложнения окружающего человека быта, процесс отдифференциации все новых и новых потребностей, лежащий в основе экономического развития общества потребления.  

Одновременно, нельзя не признать, что те немногочисленные контакты с представителями партийной и хозяйственной элиты в которых мне приходилось участвовать, а также непосредственные впечатления от их деятельности, не давали оснований сомневаться в том, что во внутренних отношениях представителей элиты, номенклатуры, царили рационализм и функциональная специфичность, не говоря уж о системе «спецраспределителей», приближавших уровень потребления к соответствующим стандартам современного буржуазного общества. Но при этом универсализм полностью подавлялся коллективистскими принципами групповой морали, основной ценностью которой считалась принадлежность к группе. Таким образом, в советском обществе сосуществовали два типа контингентности, обеспечивавших два различных типа властной коммуникации. Традиционалистский властный код обеспечивал функционирование формальной властной коммуникации, носившей ярко выраженный традиционалистский характер, а неформальный «смежный» властный код был сильно «модернизирован». Особенно я хочу подчеркнуть, что система образования, в основу которой были положены материалистически рационализированная естественнонаучная картина мира и, выглядевшая на ее фоне абсолютно неубедительно, политическая и экономическая теория социализма, воспитывала молодежь в представлении о ценности рационализма, оставляя при этом молодое поколение в полном неведении относительно самого факта существования универсальных моральных ценностей.

В конце 80-х, начале 90-х годов  ХХ века, вследствие очевидного разрыва в уровне жизни между СССР и буржуазным Западом, образ Запада перестал выполнять функцию универсальной альтернативы избегания, что повлекло за собой разрушение кода формальной властной коммуникации, обеспечивавшей целостность СССР и его сателлитов. Провозглашенный Горбачевым отказ от фундаментальных принципов групповой (классовой) морали в пользу «общечеловеческих ценностей», означавший переход от партикуляризма к универсализму,  привел к разрушению аутопоэзиса [6] советской номенклатуры вследствие отдифференциации новых частичных аутопоэзисов «национальных» властных элит, процесс консолидации которых сопровождался распадом СССР и возникновением псевдонациональных государств, построенных на основе традиционалистской контингентости относительно гомогенных в этническом отношении групп постсоветской номенклатуры, получивших, в отсутствие гражданского общества, уникальную возможность приватизации «общенародной» собственности путем своеобразного «обмена» статусных позиций занимаемых в традиционном советском обществе на право собственности по отношению к объектам ресурсно-ориентированной советской экономики. Процесс превращения статуса в собственность происходил в ситуации обвального разрушения советских статусных систем и робких и непоследовательных попыток создания некоторых элементов института частной собственности. С моей точки зрения, приватизацию можно рассматривать как изменение контингентности, а именно: переход от ориентации на качества партнера, приписанные статусы, к ориентации на эффективность (достигаемые статусы). Официальным лозунгом приватизации «по Чубайсу» было «создание эффективных собственников».

Главным моментом, определившим содержание дальнейшей трансформации постсоветского пространства стало изменение формального властного кода постсоветских государств, которое происходило под давлением двух обстоятельств. Во-первых, отказ от использования Запада как альтернативы избегания привел к необходимости ввести другую альтернативу избегания, которой, на первых порах, стал коммунизм. Одновременно, необходимость экономической и политической интеграции в мир, находящийся в процессе глобализации, в основе которой лежат ценности, зафиксированные в Декларации прав человека, привел к тому, что при образовании новых государств, на всем постсоветском пространстве  были приняты конституции, легитимизировавшие формальный властный код, основанный на ценностях демократии и прав человека. Разумеется, Туркмения,   Узбекистан, Дагестан и  другие республики с сильным исламским культурным компонентом не могли проигнорировать это обстоятельство. Но во всех случаях результатом трансформации стало возникновение внутренне противоречивой ситуации, когда в традиционалистски   контингентных сообществах было продекларировано создание государственных институтов, которые могли функционировать только в рамках формального властного кода, требовавшего модернизированной контингентности. Дальнейшее развитие этих стран, ежедневные экономические и политические коммуникации стимулировали ход трансформации в двух направлениях.

Традиционалистский тип двойной контингентности, постоянно используемый как инструмент установления локального социального порядка, привел к возникновению смежного властного кода, с течением времени полностью подчинившего себе формальный властный код. В результате, заложенная в официальный властный код система ценностей была фактически ануллирована вместе с принципом правового государства и гарантиями неприкосновенности частной собственности. Сила, а не право, стала главным инструментом приобретения и сохранения собственности.  Этот процесс особенно облегчался тем обстоятельством, что возникновение собственности, главным образом, носило характер перераспределения уже существовавших ресурсов, и только в малой степени являлось творческим инвестиционным процессом, что было связано с низким уровнем западных инвестиций.  В начале 2000-х годов, с приходом к власти Путина, власть перешла к «силовому блоку» бывшей номенклатуры, который первоначально воспринимался собственниками «Чубайсовского призыва», олигархами, как наемные охранители их интересов. Силовики довольно быстро поняли, что для них естественно охранять и умножать свою собственность, а не чужую, и на протяжении двух сроков Путина начали и закончили «большой передел» собственности, одним из наиболее ярких моментов которого стало дело ЮКОСа.     

В результате первых двух сроков Путина была создана социальная система с ресурсно-зависимой экономикой, и властной элитой, полностью контролирующей собирание и распределение ресурсной ренты. На вершине этой пирамиды находится созданная Путиным еще в 90-е годы, группировка, первоначально оформленная в рамках дачного кооператива «Озеро». С самого начала у этой псевдогосударственной системы была четко сформулированная цель — сделать монополизацию природных ресурсов России инструментом власти, используемой для сохранения и расширения этой монополии, а также создания механизмов международного влияния, которое изначально мыслилось как альтернатива глобализации.   Если для капитализма типична цепочка коммуникаций товар-деньги-товар, то для современного российского общества характерна коммуникация, описываемая формулой: власть — собственность — власть. Деньги, как универсальный инструмент обмена, присутствуют в этой системе лишь номинально, в основном для обеспечения структурного сопряжения с мировой экономикой (почти как  в СССР). Отсюда и долларизация, характерная для российской экономики в 90-е годы.   Это ситуация незавершенной отдифференциации медиа власти от медиа денег.  Если в основе глобализации, с ее ярко выраженным доминированием товарно-денежных отношений, лежит продвижение ценностей общества потребления, ведущих к возникновению все новых и новых потребностей, усложнению общества и снижению уровня имущественного неравенства, с целью расширения числа и увеличения разнообразия запросов, для удовлетворения растущих потребностей потребителей, то в основе путинского альтерглобализма лежит стремление к усилению и расширению власти консолидированной им группы, которое требует постоянного расширения ресурсной базы и параллельного упрощения общества с целью сохранения и улучшения его (общества) управляемости, с тем, чтобы постоянно наращивать силовой ресурс, необходимый для защиты присвоенной, с использованием властных полномочий, собственности.       

В этих условиях развитие капиталистических отношений, в основе которых лежит модернизированная контингентность было затруднено и подавлено, но не исключено полностью. Признаком прогресса в этом отношении является прекращение долларизации экономики и введение конвертируемости рубля. За 20 лет существования постсоветской России выросло и вступило в сферу товарно-денежных отношений новое поколение людей, не испытавших нивелирующего влияния советской системы образования и воспринявших новые капиталистические отношения в рамках модернизированной контингентности как ценность. Для большинства из них созданная Путиным коррупционная, по сути своей,  система не давала шансов реализации, а сложившаяся в  России система политических партий делала невозможной их политическую консолидацию ибо все эти псевдополитические структуры были ориентированы лишь на симуляцию реальной политической борьбы в рамках неразделенных медиа власти и медиа денег.

Критический момент для путинизма наступил в 2008 году, когда кончался второй срок пребывания Путина у власти и он вынужден был делать выбор между двумя альтернативами:  изменением конституции и ликвидацией запрета на третий срок, или назначением  преемника, который пробыл бы на президентском посту один срок и затем вернул бы кресло Путину. Понимание Путиным того факта, что общество не готово воспринять его официальное провозглашение пожизненным правителем, выразилось в решении назначить Медведева своим временным преемником. Избрание Медведева президентом, сопровождавшееся перемещением Путина в кресло премьер-министра привело к возникновению двух центров власти и расколу во властной элите. 

В силу молодости Медведева этот раскол носил  поколенческий характер и способствовал самоидентификации поколения действительно новых русских с выраженной модернизированной контингентностью. В российском обществе стала формироваться аутопойетически замкнутая подсистема коммуникаций, ориентированных на универсальные ценности и основанную на них формальную властную коммуникацию. Неприятие коррупции, требование прекратить фальсификации в ходе выборов, протест против возвращения Путина во власть стали лозунгами, под которыми произошла политическая мобилизация и консолидация «белоленточного» движения, выдвинувшего новых лидеров, наиболее ярким из которых стал борец с коррупцией блогер Алексей Навальный. По существу белоленточники потребовали полного отказа от использования смежного властного кода в качестве инструмента поддержания социального порядка и завершения процесса функциональной дифференциации. Примечательно, что основным инструментом политической консолидации белоленточников стали социальные сети. Последнее обстоятельство, возможно, связано с модернизированным характером контингентности, формирующимся в ходе общения в социальных сетях (прежде всего я имею в виду аффективную нейтральность и функциональную специфичность). Аутопойетический характер оппозиционной коммуникации и новую модернизированную контингентность, лежащую в его основе, легко увидеть из многочисленных рассказов в блогах участников белоленточного движения о том, что послужило причиной их прихода в оппозицию. В большинстве случаев главную роль сыграло неприятие принципов групповой морали, сплачивавших организаторов и исполнителей фальсификаций на выборах. Особенно интересен рассказ бывшей судьи, которая  выносила приговоры участникам протестных акций, а затем перешла в оппозицию. Эта молодая женщина подчеркивает в своих воспоминаниях, что деятельность ее как судьи была основана на полной убежденности в одобряемости своих действий основной частью судейского сообщества. Переход в оппозицию  сопровождался для нее полным разрывом с этим сообществом, практически осуществлявшим механизм смежного властного кода. Это движение стало самым массовым за весь постсоветский период и продемонстрировало Путину и его ближайшему окружению масштабы угрозы созданному ими социальному порядку.

Главной задачей, которую поставил перед собою Путин после возвращения во власть, стало восстановление и окончательная институализация созданного им псевдотрадиционалистского социального порядка.  В ситуации, когда в обществе уже сформировалась аутопойетически квазизамкнутая часть не принимавшая этот порядок, речь могла идти только об «оформлении» этого раскола и начале войны традиционалистской части общества против модернизированной, войны до «победного конца».  Война начинается с проведения линии фронта и в этом отношении Путин пошел по пути русских националистов, последователей славянофилов и белоэмигрантского философа Ивана Ильина, тяготевшего к немецкому национал — социализму и восхищавшегося Гитлером. Идея защиты русских на всем постсоветском пространстве соединяется с интерпретацией мессианской роли русского народа, как «евразийского», в духе историософских конструкций Дугина. Это позволило восстановить Запад в роли универсальной альтернативы избегания, позволяющей стигматизировать носителей универсальных ценностей демократии и прав человека как «иностранных агентов», а заодно с ними обозначить всю оппозицию как  «пятую колонну» и «национал — предателей». По существу, произошла легализация смежного властного кода, основанного на традиционалистском типе контингентности, максимально приближенном к советскому, с некоторыми существенными заменами. Аффективность — советская «идейность» заменена  на православную «духовность», «буржуазному индивидуализму» противопоставлены патриотизм и «соборность», универсальным ценностям прав человека — примитивный  вариант групповой морали «своих не сдаем», защищаем права русских, ориентация на статус, чинопочитание, превалировали в российском обществе с досоветских времен, а функциональная диффузность проявилась в форме принятия в число «своих» всех «русскоязычных», а, на самом деле, русских, как последних арийцев, по крови. 

Истинный смысл происходящей трансформации проявился в провозглашенном «начале борьбы с коррупцией» и «национализации элит», проявившейся в «деоффшоризации экономики». Дело в том, что экономика, работающая по принципу «власть — деньги — власть» позволяет быстрое обогащение, но не дает гарантий прав собственности, находящейся внутри страны. Это обстоятельство является причиной того, что коррупционная рента в массовом порядке выводится за рубеж, где и трансформируется в собственность, подлежащую охране в соответствии с европейским и американским законодательством. Перекрыв эти каналы легализации коррупционной ренты путем принятия соответствующего законодательства, Путин попытался прекратить раскол внутри правящей элиты характерным для него способом: он решил полностью ликвидировать возможность возникновения в России независимой бизнес-элиты, оперирующей реальными капиталами, которые он не может отнять по своему усмотрению. Экспроприировав таким образом у старой элиты  часть коррупционной ренты, он фактически создал для  коррупционеров нового призыва возможность очередного передела собственности в обмен на лояльность и полную зависимость от благорасположения правящей группировки. Такова программа строительства «путинской России», страны с контролируемой узким кругом правителей, бизнес-элитой и находящимся под полным политическим контролем народом, «духовно окормляемым» православной церковью, олицетворяющей «симфонию государства и власти».

Существенным функциональным элементом этого «нового порядка» является сообщество интеллектуалов, идентифицирующее себя как «патриотически настроенная интеллигенция». Элементом контингентности, консолидирующим это сообщество является, партикуляризм, проявляющийся в «неприятии двойной морали Запада», под которой они в действительности понимают универсальные ценности демократии и прав человека. То обстоятельство, что  рассуждения о «двойных моральных стандартах» в действительности  являются формой отрицания универсализма, становится очевидным при анализе предлагаемых ими альтернатив. Наиболее ярким примером «двуличия Запада» является, с их точки зрения, провозглашение независимости Косово, как образец использования Западом подходов к международному праву, основанных на «двойных моральных стандартах». Казалось бы, осуждение «двойных моральных стандартов» должно сопровождаться полным отказом от их использования в своей политической практике. Однако, на деле факт использования Западом этих двойных моральных стандартов рассматривается как основание для того чтобы оправдать свои действия, прямо нарушающие международное право и Декларацию прав человека. Именно партикуляризм объединяет организаторов и вдохновителей пропагандистской кампании развернутой в средствах массовой информации с целью дискредитации правозащитного сообщества и оппозиции. Разумеется, лояльность этих интеллектуалов по отношению к путинской властной группировке хорошо оплачивается, и это обстоятельство играет важную роль в повышении их социального  статуса. Эти люди добровольно и с энтузиазмом взялись за дело насаждения и воспроизводства принципов традиционалистской контингентности сплачивающих путинскую элиту. Образцом для них служит система идеологической «промывки мозгов» советского тоталитарного государства. 

     Ностальгия по советскости связана с неприятием этой частью российской элиты таких принципов модернизированной контингентности, как ориентация на эффективность и функциональная специфичность, лежащие в основе конкуренции за статус в демократическом правовом государстве. Дело здесь не только в профессиональной несостоятельности многих из них — проблема в присущем им стремлении к абсолютизации статуса, понимании статуса как синонима стабильности, неизменности завоеванной социальной позиции. Особенно ярко проявляется эта тенденция в отношении статуса властного субъекта — политическая конкуренция воспринимается ими как механизм нарушения устойчивости социального порядка. Доступ к благам, создаваемым современным западным обществом потребления, воспринимается ими в традициях советской номенклатуры, как элемент символического подтверждения статуса. Именно в этом кроются причины гедонизма российской элиты, стремление к демонстративной роскоши, созданию закрытых элитных анклавов типа знаменитой «Рублевки». В этом же заключается причина продолжающихся попыток имитации приверженности правовому порядку формального властного кода, зафиксированного в Конституции Российской федерации. Политическая элита, открыто попирающая права и свободы граждан, категорически отказывается признавать этот очевидный факт, демагогически апеллируя к  «примерам из законодательства развитых демократических стран», демонстрируя тем самым нежелание становиться изгоями, то есть «заработать» ограничения для своего доступа к материальным благам общества потребления. Декларируемая в последнее время готовность к автаркии пока еще не стала пунктом программы власти. Тем не менее, нельзя исключать, что персональные санкции подтолкнут властную группировку в направлении закрытия страны. Логика властной элиты, которая вследствие введения санкций «закрыта» внутри страны, требует лишить всех остальных граждан страны свободы выезда, чтобы не создавать «неестественной», с их точки зрения ситуации, когда находящиеся гораздо ниже их по статусу простые граждане России пользуются благами, которых лишены правители. Именно на этой логике основан недавно введенный запрет на выезд за границу для сотрудников силовых органов.     

В самом начале  президентской карьеры Путин заявил о своем восприятии распада СССР как крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века. Реваншистский характер его стратегического видения проявлялся как тенденция на протяжении первых двух президентских сроков, и окончательно оформился в идейном и организационном плане в начале третьего. Основания для возрождения имперских амбиций базируются на реальной экономической и культурной интеграции, произошедшей на территории СССР и, в меньшей степени, его стран-сателлитов за десятилетия экономической и политической автаркии коммунистического режима. Сверхцентрализованный, распределительный характер ресурсно-ориентированной экономики советской империи, наряду с насильственной русификацией и репрессивной национальной политикой, предопределил целый ряд особенностей политического и экономического развития на постсоветском пространстве. Суверенизация бывших союзных республик привела не только к приватизации национальными элитами природных ресурсов, но и к распаду военно промышленного комплекса, в том числе и его космической части. В ходе подписания Беловежских соглашений России с трудом удалось сохранить монопольное право на стратегический ядерный арсенал в обмен на гарантии территориальной целостности независимых государств, возникших на постсоветском пространстве. Обретшие свободу страны-сателлиты частично ушли в Европу (Прибалтика), частично образовали ресурсно-зависимые экономики(Азербайджан,  Туркмения и  др.),  но ни одна из них не смогла создать за четверть века независимости  полноценную капиталистическую экономику, позволяющую населению хотя бы просто, как говорится, сводить концы с концами. Механизм поддержания социальной стабильности, сформировавшийся в этих бывших советских республиках, заключается в перераспределении сырьевой ренты, в том числе и за счет неограниченной трудовой миграции.        

     Феномен неограниченной, нелегальной трудовой миграции основан на включении в смежный властный код широких слоев нарождающегося в России бизнес-сообщества, путем открытия им нелегального доступа к использованию практически рабского труда нелегальных мигрантов. Задавленный непомерным коррупционным налогом, российский бизнес широко использует возможность экономии на зарплате и социальных гарантиях «гастарбайтеров», одновременно избегая опасности возникновения самоорганизующегоса профсоюзного движения. Примечательно, что трудовые мигранты, осуществляющие свою деятельность «вахтовым методом», по существу остаются в рамках своего «родного» традиционного общества, функционирующего на основе традиционной контингентности. Именно последнее обстоятельство сделало их удобной мишенью для использования «нелегальной миграции» в качестве альтернативы избегания в процессе первых попыток восстановления путинской «властной вертикали» в начале третьего срока Владимира Владимировича. Антимигрантская кампания 2013 года, с одной стороны, способствовала восстановлению легитимности путинского режима, но, с другой стороны, поставила под вопрос реализацию широко разрекламированных интеграционных планов Путина по созданию Евразийского  таможенного союза как возможной формы реинкарнации СССР. Тут впервые в полной мере проявилось внутреннее противоречие, присущее путинскому экспансионизму. Реализация территориальных амбиций путинской элиты предполагает экспорт консолидирующих ее кодов контингентности, что неизбежно встречает сопротивление локально консолидированных на других кодах местных элит. Их сопротивление может быть преодолено силовым способом, с последующей «покупкой лояльности», как это было сделано в Чечне, однако этот путь требует значительных ресурсов, превышающих экономические возможности российской экономики. Да и состояние российской армии не подходит для решения таких масштабных задач.

Доставшаяся России в наследство от СССР огромная армия была ориентирована на ведение глобальной войны и требовала для поддержания своей боеготовности колоссальных затрат, оказавшихся не под силу даже милитаризованной советской экономике. Усилиями назначенного Путиным министра обороны Сердюкова она была преобразована в достаточно компактную, но пригодную для ведения локальных войн современную армию. Содержание и модернизация этой армии также стоит дорого (примерно одна треть бюджета России), и при этом она изначально предполагает свое использование только в качестве «силовой поддержки» операций спецслужб, экономической и дипломатической активности.

Собственно, именно таким образом российская армия и используется в рамках российско-украинского конфликта. История российско-украинского противостояния ярко  демонстрирует принципиальное различие механизмов европейской и путинской моделей интеграции. Разумеется, европейская интеграция представляет из себя экспорт модернизированной контингентности, однако, в отличие от путинской интеграции, сам процесс включения новой территории в Европейский союз состоит из множества этапов, предполагающих модернизацию властного кода, и, главное, полную отдифференциацию медиа власти от медиа денег. Соответствующие реформы происходят при институциональной и финансовой поддержке Европейского Союза, но условием их проведения является ясно выраженное желание общества и властной элиты. Именно достижение единства общества и властной элиты в вопросе вступление в Европейский Союз является необходимым условием начала и завершения процесса европейской интеграции.       

Украина обрела независимость одновременно с Россией, но при этом не унаследовала от СССР никаких природных ресурсов, которые дали бы ей возможность организовать полноценную ресурсно-зависимую экономику. Источником доходов украинской постсоветской элиты стали российская сырьевая рента, взимаемая с помощью платы за транзит российского газа и сосредоточенных на юго-востоке страны предприятий бывшего советского ВПК, обслуживавших российскую армию и продававших вооружение на экспорт. Запад Украины представляет из себя территории, включенные в состав СССР на основании пакта Молотова-Рибентропа, жители которых всегда были негативно настроены по отношению к русским захватчикам, а Крым, Севастополь, после депортации крымских татар были в существенной степени колонизированы семьями российских  военных, как служащих, так и вышедших в отставку.  За годы независимости Запад Украины стал относительно диверсифицированным в экономическом отношении самоокупаемым регионом, Крым жил за счет доходов от отдыхающих украинцев, а  Юго-Восток остался депрессивным, дотационным регионом с устаревшей производственной базой. Как показывают социологические опросы, за постсоветские годы Украина стала относительно интегрированным в ценностном отношении регионом, с некоторыми вариациями в сторону традиционализма на Юге и Юго-Востоке.

Модернизированный характер контингентности украинского общества  продемонстрировал феномен Майдана. Не имея возможности в рамках этого текста анализировать особенности украинской ситуации, я отмечу только несколько принципиальных моментов. С момента обретения независимости в 1991 году в украинском обществе доминировало стремление к самоидентификации, отталкивающееся от предыдущего состояния зависимости от России. Это проявлялось в пересмотре отношения к исторической роли украинских националистов, создании новой версии национальной истории, в которой близость Украины с Европой расценивалась как позитивная тенденция, противостоящая производившейся в советский период насильственной русификации и репрессиям, достигавшим масштабов геноцида. Несмотря на сохранение широких культурных и хозяйственных связей с Россией и практическое отсутствие государственных границ, обеспечившее полную свободу передвижения граждан между двумя странами, обретенная независимость от России воспринималась большинством  украинского общества как ценность. Именно это обстоятельство помешало попыткам Путина включить Украину в сферу действия своей «вертикали власти». То, что Путин и его окружение относились к Украине в соответствии с советской традицией как к стране-сателлиту, которую нужно держать под политическим и экономическим контролем, подтверждается не только многочисленными фактами попыток вмешательства в политическую борьбу на украинских выборах на стороне «приемлемых»  для России кандидатов, но и прямым силовым давлением вплоть до отключения подачи газа и экономической блокады. Теневое влияние России на украинскую политику, основанное на использовании своей агентуры в украинских спецслужбах, бывших когда-то частью советского КГБ, и тесные связи украинского военного командования со своими российскими коллегами – все это было сильно, но недостаточно для осуществления контроля над 40 миллионной страной. Поэтому основные усилия Путинской администрации были сосредоточены на создании «группы российского влияния» во властной элите Украины, с тем чтобы, приведя к верховной власти «своих  людей» завершить процесс превращения Украины в российский протекторат. Для выполнения этой деликатной и сложной миссии были выбраны близкие по типу традиционалистской контингентности лидеры криминальных кланов юго-восточного и южного регионов Украины, где влияние России традиционно было сильно, вследствие проведенной в советское время русификации.

Первая попытка совершить этот тихий «аншлюсс» сопровождавшаяся применением уже наработанных к тому времени в России «избирательных технологий» включавших развитые методики  фальсификации и «черный пиар», вплоть до посадки в тюрьму, и просто уничтожение политических оппонентов, спровоцировали консолидацию украинского общества, получившую название «оранжевой революции». Тот факт, что консолидация участников Майдана происходила в рамках рационального выбора, подтверждается уважением права проигравшей стороны на защиту закона и отсутствием политического преследования оппонентов, Януковича и Кучмы. Универсалистский характер системы ценностей большинства участников Майдана подтверждается поддержкой их действий со стороны духовенства практически всех конфессий. Требования верховенства права, антикоррупционный и европейски ориентированный характер риторики публичных политиков, получивших поддержку Майдана, требования усиления парламентского контроля над президентской властью не оставляют сомнений в направленности Майдана на установление в обществе нового типа властной коммуникации, основанного на модернизированной контингентности и ориентированного на ценности демократии и прав человека. Украинская «оранжевая революция» послужила вдохновляющим примером для грузинской «революции роз» и оказала сильнейшее воздействие на изменение характера политического движения в России. Именно последнее обстоятельство вызвало испуг российской пропутинской властной элиты.

     Украинская властная элита, выросшая, так же как и российская, в ходе номенклатурной приватизации, из партийных и криминальных кланов, была слабо консолидирована и носила ярко выраженный олигархический характер. Именно последнее обстоятельство помешало закреплению результатов «оранжевой революции» и создало предпосылки для прихода к власти Януковича, который проявил  незаурядное тактическое мастерство, заявив о своей полной независимости от Путина, и о готовности к интеграции в Европу. При этом время отведенное на подготовку соглашения об ассоциации с Евросоюзом было им весьма эффективно использовано для введения в стране президентско — центричной конституции  и институализации существовавшего до него в Украине смежного властного кода, причем последний процесс сопровождался беспрецедентным обогащением его личного семейного клана. Во всех принципиальных моментах он следовал рецептам уже проверенным Путиным в России. Однако, украинское общество на этот раз правильно оценило скрытый смысл его экономической политики и, в особенности, маневров, связанных с отказом от подписания соглашения с Европой и восстало.

Сам по себе феномен спонтанной консолидации в форме перманентного протеста демонстрирует высокий уровень модернизированной контингентности, достигнутый украинским обществом к моменту второго Майдана. Янукович и Путин, со свойственным традиционалистским лидерам презрением к гражданскому обществу, изначально недооценили масштабы и смысл происходящего. Попытки подавить протест силой привели к   его генерализации. По мере развития противостояния Янукович терял поддержку внутри Украины и возрастала его очевидная зависимость от России, куда он и был вынужден бежать, спасаясь от неминуемой ответственности за совершенные преступления.

Дальнейшее развитие событий в Украине демонстрирует, с одной стороны, неминуемые последствия спонтанного разрушения традиционалистского «смежного властного кода» при исчезновении консолидирующего «властного центра» и, с другой стороны», потенциал самоорганизации, содержащийся в модернистской двойной контингентности. Последнее обстоятельство проявилось в быстроте, с которой олигархически-зависимые депутаты Верховной Рады, в том числе и представители Партии регионов, формально возглавляемой Януковичем и имевшей абсолютное большинство в парламенте, забыли о приказах своего сбежавшего из страны лидера, вернулись к «до-януковическому» варианту Конституции, выбрали из числа представителей парламентского меньшинства премьер-министра и исполняющего обязанности президента и назначили дату выборов нового президента. Однако сформированные в условиях януковической «властной вертикали» органы исполнительной власти, в особенности - силовые структуры, длительное время просто саботировали приказы и распоряжения новых властей, что и создало благоприятные условия для молниеносного «аншлюсса» Крыма Россией и начала операции по отторжению от Украины промышленных центров Юго-Востока.       

Таким образом, движущей силой происходящих на постсоветском пространстве политических процессов является формирование модернизированной контингентности, приводящее к изменению характера властной коммуникации. В настоящее время мы наблюдаем этап формирования  аутопойезисов, в каждом из которых создается социальный порядок, соответствующий доминирующему в обществе типу двойной контингентности. При этом перспективы этих двух аутопойезисов представляются существенно различными.

     Если говорить об Украине, то происходящие в ней процессы объективно приближают завершение  функциональной дифференциации украинского общества и вступление в Европейское сообщество, что означает существенное расширение сферы действия модернизированной контингентности, то есть очередной шаг по пути к объединению человечества на основе либеральных ценностей демократии и прав человека. Судьба квазитрадиционалистского аутопойезиса, формирующегося в России, представляется гораздо менее определенной. 

     По Луману, требование управляемости системы и адекватности видения внешнего мира находятся в неразрешимом противоречии. Повышение управляемости связано с необходимостью упрощения системы, а адекватность восприятия внешнего мира требует повышения уровня ее сложности. Политика есть деятельность по установлению компромисса между двумя этими тенденциями и функциональная дифференциация общества, существенными элементами которой являются «создающая реальность» независимая пресса и разделение властей, что  в какой-то мере «автоматизирует» процесс установления баланса сложности и управляемости. В случае с Украиной Европа и Америка достаточно долго проявляли весьма слабое понимание происходящего и лишь «молниеносное присоединение» Крыма Россией заставило демократических лидеров консолидировать усилия для ограничения экспансионистских амбиций стремительно трансформирующегося путинского  режима.

     Что касается России, то монополизация прессы и ликвидация политического плюрализма, вкупе с тотальной фальсификацией выборов, резко сузили круг людей, принимающих участие в выработке вариантов политических решений, сделав, в результате, политику фактически делом одного человека. В результате судьба огромной России находится в руках стареющего властолюбца. Как водится в таких случаях, его прагматичное и аморальное окружение стремится максимально использовать ситуацию в личных целях. Средствами манипуляции служат с одной стороны, материализация его фобий услужливыми средствами массовой информации, а с другой стороны  -  неистощимая изобретательность в создании все новых репрессивных законов, призванных повысить у властителя чувство защищенности. Раскрывающие все новые и новые заговоры спецслужбы тоже не остаются без вознаграждения.

      Этот увлекательный спектакль транслируется на всю страну при помощи средств массовой информации. Большинство граждан России воспринимают эту информацию примерно так  же, как «долгоиграющий сериал», который им, конечно же, нравиться, но при этом, как им кажется, не имеет ни малейшего отношения к их повседневной жизни. Значительная часть потенциальных зрителей давно уже нашла себя в Интернете, который Путин, как истинный артист, ревниво воспринимает как отбирающего у него славу конкурента. Именно в социальных сетях создается адекватная картина реальности и формируется гражданское общество — предмет ночных кошмаров пропутинской властной элиты.

      В настоящий момент эта  элита находится в состоянии болезненного столкновения с объективной реальностью. Хорошо чувствовать себя сильными и удачливыми во главе со все продумавшим заранее и никогда не ошибающимся лидером. Но судьба Януковича ярко демонстрирует им цену, которую платят за несоответствие амбиций и амуниции. Ведь хорошо известно, что создаваемый ими режим может существовать только экстенсивным способом, за счет усиления расходования все новых и новых ресурсов. В ситуации, когда таким ресурсом является продажа сырья многократно превосходящим тебя в военном и экономическом отношении странам, ссориться хотя бы с одной из них смертельно опасно. Именно эту ошибку совершил Янукович затеявший сложную игру одновременно с Европой и Россией, игру, целью которой было переизбрание его, Януковича, на второй срок президентом Украины, а результатом стало бегство в Россию.    

  Широко разрекламированные планы переориентации российской экономики с Европы на Китай свидетельствуют об авантюризме и неадекватности путинской группировки. В случае введения Европейским союзом и Америкой полноценных экономических санкций против российской экономики, в дело включится фактор времени , который позволит Китаю диктовать России свои условия. Сохранение стабильной, мощной и целостной России безусловно не входит в число китайских приоритетов. Экономический спад, переходящий в деградацию, станет весьма вероятен.  В этой ситуации судорожные попытки сохранить власть путем ужесточения репрессий могут привести к сужению круга бенефициаров путинской политики, необратимой фрагментации элит и неконтролируемому обвальному изменению характера властной коммуникации. Все этапы этого процесса как-то: народное восстание, арест членов правящей группировки или их бегство в заинтересованные сопредельные государства, которые не преминут воспользоваться периодом «междуцарствия» для аннексии  наиболее привлекательных кусков, российские лидеры могут наблюдать в Украине.

      Проблема сохранения целостности страны возникла, разумеется, отнюдь не в связи с неудачным выбором Ельциным своего преемника. Интеграционные возможности традиционалистской контингентности принципиально ограничены  присущим ей партикуляризмом. Интеграционные возможности  симулякра  «советскости» опирались на мощный силовой ресурс коммунистической номенклатуры и ослабевали по мере деградации этого ресурса. Использованный Ельциным симулякр «российскости» изначально ассоциировался с универсальными ценностями демократии и прав человека однако,  как показали события в Чечне, тоже опирался на силовой ресурс и оказался поэтому несостоятелен. Партикуляризм Путинской элиты носит во многом тоталитаристский характер «один  народ, одна партия, один лидер», причем, в последнее время номинальная «многонациональность» российского народа вытесняется идеей «русского мира», создавшего великую империю, целостность которой сохраняют солдаты «Великой русской советской армии». Насколько хватит этого чисто тоталитарного властного силового ресурса  покажет время.

Пояснения и ссылки

[1] Луман определяет коммуникацию как единство трех актов: информации, сообщения и понимания. На стадии информации создаются воспроизводимые и обратимые различения — "формы",  которые кодируются в сообщении и интерпретируются в процессе понимания. Понятие «форма» введено математиком Спенсер-Брауном в 1967 году в монографии «Законы форм» (перевода на русский нет)

Потоки коммуникаций, образующих то, что мы воспринимаем как общество по Луману структурированы в "медиа коммуникации" в соответствии с используемыми в процессе коммуникации "формами".

 Более подробно смотри: Никлас Луман "Введение в системную теорию" Под редакцией Дирка Беккера Пер. с немецкого - К.Тимофеевой, Москва Логос, 2007

[2] Алгоритмы расшифровки сообщений используемые в процессе понимания и составляют содержание "двойной контингенции" (или контингентности).   

Термин контингенция я использую в смысле введенном Парсонсом ( Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический Проект, 2000.)

[3] Основные медиа коммуникации по Луману -это: медиа истины, медиа любви, медиа денег и медиа власти.

Власть - это коммуникация, уменьшающая степень неопределенности в системе за счет сокращения числа альтернатив. Властная коммуникация является основным механизмом создания и поддержания социального порядка.

Более подробно см.: Луман Никлас. Власть / Пер. с нем. А. Ю. Антоновского. — М.: Праксис, 2001. — 256 с. — (Серия «Образ общества»).

[4] Один из механизмов сокращения альтернатив связан с формированием "альтернатив избегания" (связанных с санкциями). Подробнее смотри предыдущую ссылку.

[5] Функциональная дифференциация понимается Луманом как относительная замкнутость на себя, «аутопоэзис» коммуникаций, принадлежащих одному и тому же медиа коммуникации. Подробнее смотри ссылку в [1]

[6] Термин «аутопоэзис» был введен чилийском нейрофизиологом Умберто Матураной в 70 годы прошлого века и означает «операционную замкнутость» воспроизводящих себя коммуникаций. Существенно, что между аутопоэтически замкнутыми системами образуются «структурные сопряжения» определяющие способ видения системой «внешнего мира».

Санкт-Петербург, 12.06.2014