См. ранее на Когита.ру

- Кто убил Влада Колесникова?

**

ВЛАД КОЛЕСНИКОВ: ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖИЗНИ

Вместо некролога

Сан-Франциско-Киев, Декабрь 27 (Новый Регион, Ксения Кириллова) – Мне очень тяжело писать о Владе, и еще тяжелее о нем читать. Наверное, так бывает всегда, когда погибает человек, которого ты знал достаточно близко, и ты видишь, как о нем пишут громкие и красивые слова те, кто никогда его не знали. Нет, я не ставлю под сомнение искренность этих людей. Я понимаю, что сегодня, навсегда перейдя черту между временным и бессмертным, Влад стал знаменем, иконом, символом для десятков и сотен прекрасных, самоотверженных людей, которые, как и он, борются, страдают, рискуют. И я понимаю, что память о нем сейчас принадлежит им всем. Но мне хотелось бы, чтобы Влад, тот, настоящий мальчик Влад не потерялся за образами, словами, иконами и легендами. Мне посчастливилось узнать его – таким, каким он был, со всеми его сомнениями, страхами и надеждами. И я хочу о нем рассказать.

Ему было страшно. Наверное, это в той или иной мере видели все. Я сталкивалась с большим количеством скептиков, уверявших, что Влад набивает себе цену, паникует зря, что бояться ему особенно нечего. Но он на самом деле боялся, и, действительно, порой вздрагивал от каждого шороха, не спал ночами, ожидая, что за ним придут. Вы скажете, это глупая детская паника? А что еще должен был чувствовать мальчик в 17 лет, когда его затравили, избили, выгнали из колледжа, когда от него отрекся родной дед, да еще и пригрозил расправой, когда следователь в полиции прямо сказал ему, что «тебя здесь за такое могут и убить» и учинил подростку настоящий допрос по поводу того, откуда он добыл футболку с украинским флагом?

В одном из своих текстов, который он разрешил мне опубликовать летом, Влад писал: «Теперь я плохо сплю, не могу подолгу заснуть, часто мучают кошмары. Каждый шорох за окном или в доме... и сердце тревожно сжимается. Уже подготовил «черную папку», собираем документы на тот случай, если не дай Бог придется все-таки бежать из страны. По слухам, на меня уже завели дело. Но это только слухи, и искренне надеюсь, что все же обойдется. Хотя что-то подсказывает – власть этого уже не простит».

Но при этом никогда я никому не позволила бы назвать Влада трусом. Он боролся, он с героизмом взрослого преодолевал свой страх. Он с несвойственной его возрасту мудростью видел все, что происходит в России, и хотел достучаться до непутевых соотечественников. Он просил, чтобы я опубликовала его мысли на нашем сайте, и при этом очень просил, чтобы никто не копировал эти статьи на его страницу в соцсетях, потому что там тексты может увидеть его вездесущий дед. И кто-то все равно копировал эти тексты, дед находил их, Владу попадало, он исчезал на время, а потом появлялся снова, и снова писал. Он был настоящим борцом, сознательно идущим на жертвы. Все, что он делал, его жизнь и даже его смерть – были не слабостью, а продолжением этой борьбы. Подвигом преодоления постоянного, порой панического страха.

«И именно поэтому мы должны бороться. Чтобы иметь надежду в старости, если выживем и победим, взглянуть на детей, на наших внуков и сказать себе: «они свободны, потому что когда было страшно, я не боялся. Мир свободен, потому что я сражался за него». Может, мы идеалисты, может, идиоты, но это наш выбор», – писал он. Когда я читала эти строки в первый раз, неровные, неотредактированные, переброшенные мне в чат по скайпу, я подумала, что они достойны того, чтобы разойтись на цитаты. Теперь, наверное, так и получится.

Ему было больно. Очень сильно, по-детски больно из-за отношения к нему людей, особенно родных. Из-за самого факта раннего взросления, из-за опыта первого страдания и резкого осознания, что он никогда не будет прежним. Последней каплей тогда стала статья в «Комсомольской правде», когда против внука выступил его родной дед – с клеветническими обвинениями в преступлениях, которые Влад, по его словам, не совершал, и с потоком заявлений вроде того, что «мальчик хочет прославиться перед своими дружками: американцами и предателями России». Клевета разошлась по всей стране сотнями тысяч экземпляров. Статья с фотографией Влада пошла гулять по сайтам. Дедушка мальчика, которому едва исполнилось тогда 18 лет, бывший сотрудник КГБ, лично пришел в редакцию, чтобы оклеветать внука.

Я была в тот момент с друзьями в горах и не могла сразу написать ему много. Попросила дождаться моего возвращения. Он дождался, и мы поговорили. Я очень хорошо помню этот день – это было пятое июля. Именно тогда у Влада впервые появилась мысль о смерти. Эти выдержки из личной переписки я публикую впервые:

«Вау – мое первое впечатление, как прочел твое следующие сообщение. Честно, я и не думал, что меня может понимать настолько далекий от меня человек, с которым я общался только по интернету. Ты права – с этим паршивым чувствам я просыпаюсь каждый день, и с ним пытаюсь заснуть (не всегда успешно). Насчет «радоваться новому» – скажу сразу, что мне нужно будет подумать, прийти к таким выводам самому, зная себя, сейчас скажу честно – не уверен что смогу радоваться в ближайшем будущем. Сейчас я в любой момент жду полицию или ФСБ в их любимых клетчатых рубашечках и с приятной манерой общения – официально и корректно. И если уж говорить откровенно – я стал уже некоторое время назад понимать, что в этой стране ничего хорошего меня не ждет. Не смогу я здесь наладить свою жизнь, как бы ни пытался. И даже если чудо случится, даже если я сумею как-то отсюда убежать – что дальше? У меня нет ни образования, ни родни, по сути, ничего, кроме жизни.

Я как-то пытаюсь здесь забыться от этих мыслей – играю в компик, смотрю фильмы (стараюсь комедии). И я уже понял, что если я все это смогу пережить – я уже точно не буду прежним. Стану сильнее. Проблема в том, что я в этом сомневаюсь. Сомневаюсь, что смогу пережить. Часто приходится бороться с приступами... не знаю, как это правильно называется, думаю есть специальный термин, но скажу «по-простому» – желанием все кончить. Я никогда не был сильным или слабым человеком. Могу сказать, что я был где-то чуть посильнее среднего. Но с каждым днем, как ни странно, эта сущность, мысли, что меня держали, вера в будущее, в лучшее будущее, меня покидает. Можно уверенно сказать, что в ближайшие 5-10 лет ничего хорошего не будет. Если чудеса в мире есть, и я все же смогу отсюда уехать – нужен ли я там без образования, без знания языка? Все придется строить по-новой, и постоянно с оглядкой на прошлое, на тех людей и события, что были дороги».

Мы проговорили тогда всю ночь, и разговаривали потом еще много и много раз. Вы можете сказать, что вот оно – доказательство, что Влад проявил слабость, что он был готов покончить с собой? Не совсем. Влад хотел жить. Даже эти минутные слабости показывали, что он искал, судорожно искал надежду, он хотел, чтобы его убедили в том, что все не так плохо. Он отчаивался и искал вовне силы для дальнейшей борьбы. Он боялся за себя – но не мог бросить то дело, которое выбрал. Он не видел для себя перспектив – но и иной жизни тоже уже не видел. К тому же не стоит забывать, что он писал это в разгар травли. Однако он выстоял этот период. Выстоял, и не сломался.

Он пытался уехать. Я всегда предлагала ему приехать в Украину – страну, где у него уже было множество друзей. Однако Влад не хотел обременять собой и без того воюющее государство. Он мечтал об Америке. Я пыталась мягко его отговорить, понимая, что Вашингтон, как и Москва, слезам не верит. Я живу в США больше полутора лет, оказавшись здесь чудом, много и, надеюсь, качественно работаю, и за все это время мне не помог здесь никто – и где гарантии, что кто-то помог бы Владу? Но «американская мечта» романтичного подростка оказалась сильнее. Он любил эту страну заочно, так ни разу ее и не увидев. Он потратил большую часть собранных для него денег на консульский сбор – но визу ему так и не выдали…

Травля не прекращалась, хотя и приняла меньшие объемы. Следователи продолжали «расследовать дело футболки» и пытались выбить у Влада, где он достал украинский флаг. В провинциальном Жигулевске, куда сослал его дед, подросток вновь поступил в колледж, где опять столкнулся с непониманием сверстников.

«Честно – ты, пока, наверно, единственный человек, с который я могу пообщаться на эту тему полностью открыто, спокойно... даже слова подобрать не могу к этому чувству. Про тех людей, которые здесь, я молчу – слов США, Америка и Украина здесь нет. Есть Пиндосия и Хохландия. Все пиндосы и хохлы, фашисты и прочий бред. Хорошо хоть отец более менее адекватный, его хоть можно попросить не продолжать разговаривать на эту тему», – жаловался Влад в личных письмах. И еще он часто просил рассказать про Америку, не теряя надежды хоть когда-нибудь ее увидеть.

В конце лета преследования перешли на новый виток – к Владу вновь пришли из полиции, на этот раз пытаясь обвинить его в том самом «битье стекол», в котором обвинял его дед-КГБшник. Влад выдержал и это. Потом на какое-то время наступила тишина, и Влад на время исчез. За месяц до своей смерти он написал мне снова, сообщив, что одного его знакомого, единомышленника, еще несовершеннолетнего школьника, упекли в психбольницу за его взгляды.

О возрождении карательной психиатрии я слышала и раньше – как, например, пытались признать невменяемым барнаульского активиста Антона Подчасова. Влад мучился, переживал за друга, изнывал от бессилия и невозможности чем-то помочь. Он просил не рассказывать об этом, и я из уважения к его последнему желанию не хочу называть имя пострадавшего, и прошу его не разыскивать – Влад боялся, что огласка приведет к травле подростка, который пока еще никому из наших читателей неизвестен. Потом его друга выпустили, и Влад снова начал бороться – стал думать о том, как помочь тому справиться с последствиями тяжелых лекарств, как вернуть его в прежнее состояние. В сравнении с летней депрессией казалось, что Влад, действительно, стал сильнее. Он был полон решимости, у него появилась цель – человек, который нуждался в его помощи. Ничего не говорило о том, что этот юноша собирается покончить с собой…

Пожалуйста, не называйте его поступок слабостью. Я была свидетелем многих слабостей этого, по сути, совсем еще ребенка, и скажу честно – Влад Колесников был один из самых сильных людей, которых я знала в жизни. Смелые люди – это не те, кто не боится, а те, кто способен жить вопреки страху, и Влад был именно таким. Он делал нелогичные порой вещи лишь для того, чтобы его услышали, понимаете? Самым страшным для него было не то, что его травят, а то, что его не слышат. Поэтому он нацепил этот флаг, поэтому включал в военкомате украинский гимн, поэтому просил публиковать его мысли на нашем сайте. Он знал, что ни в какой стране мира не будет нужен никому, и пытался изменить собственную страну – страну, которая растоптала его порыв вместе с его жизнью.

Я не могу поверить в его самоубийство. Влад переживал гораздо более тяжелые моменты в своей жизни – и выдерживал их. Он мог покончить с собой только в одном случае – не от отчаяния (он справлялся с отчаянием), не от страха (он уже устал бояться), а только ради последней попытки докричаться в пустоту, совершить что-то такое, что перекрыло бы потоки клеветы, грязи, ненависти, пропаганды, предательства со стороны близких, которые его окружали. И в таком случае он добился своего – его услышали даже те, кто никогда не воспринимал его слова всерьез. К сожалению, уже слишком поздно.

Вся наша редакция глубоко скорбит о Владе. Он был «нашим» – нашим автором, другом, единомышленником, нашим юным героем и в то же время мальчиком, чью боль я выслушивала на протяжении нескольких месяцев. Для меня он был почти как сын или младший брат. Я мечтала когда-нибудь посмотреть в глаза этого чистого и мужественного паренька. Я не могу поверить, что его не стало.

«Я не знаю, было это убийство или самоубийство, да это и не имеет значения. Хладнокровное, методичное доведение до самоубийства – это самое настоящее убийство. В этом убийстве виновны все, каждый, кто травил Влада. Мы должны назвать вещи своими именами: его убил путинский режим и лично Путин. Это именно Путин организовал систему травли и террора, клеветы и расправ с неугодными. Он – глава этой системы. Значит, это он убил Влада, его последователи, его порождения. И мы никогда не забудем и простим смерти этого мальчика, как и множества других смертей», – заявил глава «Нового Региона» Александр Щетинин.

От себя хочу добавить: каждый, кто писал про «нацпредателей», кто призывал к расправам, и даже те, кто со снисходительной усмешкой рассуждал про «малолетнего выскочку, желающего продаться американцам» – это вы убили Влада. Его дед, заслуженный, я полагаю, ветеран КГБ, прямо сказавший внуку: «лучше бы ты умер», пришедший в редакцию с желанием его оклеветать, и те, с позволения сказать, «журналисты», которые подхватили эту «сенсацию», те малолетние отморозки, которые его избили, трусливые «менты» – это вы, лично вы убили Влада. Те, кто кричали про «хохлов и пиндосов», кто доказывал с больших экранов, что Украина – фашистское и враждебное нам государство, и те самодовольные карьеристы, которые судят по себе, и любого политбеженца вопринимают под стать им самим – корыстным и лживым, а потому твердят, что «репрессий в России нет» – это из-за вас жизнь порядочного и смелого человека оборвалась в 18 лет.

И даже те, кто никогда не видел, не слышал о Владе, никогда о нем не говорил, те, кто травил других, не менее беззащитных жертв – слышите, вы тоже причастны к его смерти. Вы хотите сказать, что всего лишь хорошо делали свою работу? Нет, вы – убийцы. Вы могли уйти, могли остановиться – могли, но не захотели. Те, кто устроил безобразное судилище над Екатериной Вологжениновой в Екатеринбурге и кучу других подобных судилищ – это в том числе и из-за вас подросток не смог проснуться в этот рождественский день. Вы оказались сильнее его лишь потому, что вас было слишком много. И в то же время он, один, победил вас всех.

«Мы не знаем, как конкретно погиб Влад, но мы проведем свое, журналистское расследование, и рано или поздно доберемся до сути того, что произошло. Виновные ответят за его смерть, сколько бы лет ни прошло к тому моменту. Пусть они не рассчитывают на срок давности», – заключил Александр Щетинин.

Я заканчиваю эту статью и смотрю на окно чата в скайпе. Я не верю, что Влад мне больше не напишет, и мы не обсудим эту статью – как обсуждали раньше все статьи, которые его касались или были ему близки. Я едва справляюсь с желанием переслать ему ссылку. Покойся с миром, мой друг и почти братишка. Я сделаю все, чтобы тебя никогда не забыли…

Ксения Кириллова  ("Новый регион")