«…Изучая социальные процессы и, тем более, претендуя на право их регулировать, целесообразно от увлечения структурными социальными единицами вернуться к истоку — к человеку, герою и автору множества социальных драм. Не к виду — «Homo sapiens» (человек разумеющий) и т. п., «Homo ludens» (человек играющий), «Homo agens» (человек действующий) и т. п., а к роду — «Homo vivens» (человек живущий), который, будучи антропологически изначальным, рефлексируется, как правило, лишь авторами художественных произведений…» (Тамара Дридзе).

**

См. на сайте ИС РАН: http://www.isras.ru/files/File/Publication/Dridze.pdf 

Книга выдающегося российского ученого Т.М. Дридзе (1930-2000) “Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации” давно уже стала библиографической редкостью - и потому, что выпущена довольно давно, в 1984 году, и - потому что у многих из тех, кто ею пользовался, она, что называется, ”зачитана до дыр”. Во всяком случае, лично у меня ее пожелтевшие листочки уже давно рассыпались и теперь “живут” в отдельной папке, которые каждый учебный семестр я, тем не менее, со всеми мерами предосторожности показываю студентам. Кое-кому еще удается найти эту книгу в библиотеках, но с каждым годом сделать это становится все труднее. Поэтому решение “перевести” книгу на электронный носитель оказалось естественным решением ситуации.

Стоит, наверное, сказать, что в трудоемкой работе по сканированию и редактированию (отсканированного материала) добровольно и бескорыстно участвовали студенты, аспиранты, преподаватели и научные сотрудники. Теперь о том, чем же так ценна эта книга. Здесь сформулированы основные положения одной из разработанных Т.М. Дридзе парадигм - парадигмы семиосоциопсихологической, дающей принципиально новые возможности изучения и  понимания взаимообращенных процессов, происходящих между человеком и его информационной средой. Гуманитарный заряд этой научной концепции направлен на достижение понимания и взаимопонимания между людьми, на создание диалогического коммуникативного пространства между коммуникантами.

В книге дается также описание разработанного в рамках семиосоциопсихологической парадигмы оригинального, не имеющего аналогов в мире исследовательского метода - метода мотивационно-целевого, или интенционального анализа процессов общения, являющегося реальным, работоспособным исследовательским и аналитическим инструментом, позволившим, в свою очередь, зафиксировать ряд принципиально важных научных открытий, в том числе - возможность дифференциации аудитории по коммуникативным навыкам (имеются в виду так называемые социоментальные группы, или “группы сознания”), взаимосвязь между социоментальными характеристиками людей и их “картинами мира” и т.д.

Данный метод позволяет проводить и разнообразные исследования прикладного плана, направленные, например, на повышение профессионального мастерства коммуникатора, совершенствование его имиджа, устранение причин так называемых “коммуникативных сбоев” и т.д. Главное же, что позволяет данный метод, связано с возможностью использования исследовательских результатов для социальной диагностики и социального проектирования информационной среды, иными словами - для задач социально ориентированного управления. Этот метод неоднократно и успешно применялся для анализа материалов СМК, в правовой сфере, в педагогике и т.д.

…Много лет годы проработала Тамара Моисеевна Дридзе в Институте социологии РАН, и все, кто ее знал, могут сказать, что вся ее жизнь была научным и человеческим подвигом. Всегда бодрая, доброжелательная, красивая (и не только внешне), не жалеющая ни времени, ни сил, ни даже здоровья – для науки и для того, что она сама называла “малыми делами”: обсудить например, с аспирантом в свой выходной его успехи, править ночами статьи для сборника, взять в дом отдыха рукопись… То, что сделала она для гуманитарного знания, еще долго будет будоражить умы пытливых исследователей: ее мысль была нацелена на решение глобальнейших проблем, важных для судеб человечества.

Неизмеримо много дарила она своим коллегам и ученикам. И, не сомневаюсь, будет продолжать дарить – тем, кто обратится к ее текстам…

Т.З. Адамьянц

P.S. Для тех, кто интересуется семиосоциопсихологической парадигмой, приводим электронные адреса работ, которые можно найти в сети Интернет: Т.М. Дридзе

Информация о персоне:

Дридзе Тамара Моисеевна - доктор психологических наук, профессор социологии, Главный научный сотрудник Института социологии РАН. http://www.isras.ru/?page_id=538&id=382

Дридзе Т.М.

Две новые парадигмы для социального познания и социальной практики / Социальная коммуникация и социальное управление в экоантропоцентрической и семиосоциопсихологической парадигме. М., ИС РАН, 2000.

Дридзе Т.М.

К преодолению парадигмального кризиса в социологии http://ons.gfns.net/2000/5/13.htm

Дридзе Т.М.

Социальная коммуникация и культура в экоантропоцентрической парадигме / "В Контексте Конфликтологии..." - Сборник научных трудов, выпускаемый Социологической Школой Конфликтологии при Институте Социологии Российской Академии Наук. / «В Контексте Конфликтологии…» Выпуск №1 1997 год / http://www.conflictmanagement.ru/text/?text=37

Адамьянц Т.З.

Программа учебной дисциплины "Основы медиакультуры" / Сост. Т.З. Адамьянц. ГУУ. - М., 2002. http://www.guu.ru/info.php?id=876

Адамьянц Т.З.

Особенности и тенденции современных коммуникационных процессов / Российское общество и социология в XXI веке: вызовы и альтернативы. Материалы II Российского социологического конгресса. М., МГУ, 2004. http://lib.socio.msu.ru/l/library?e=d-000-00---0kongress--00-0-0-0prompt-10---4------0-1l--1-ru-50---20-about---00031-001-1-0windowsZz-1251-00&cl=CL1&d=HASH60ac466bfc604060d8fb8f.1.2&x=1  

Шилова В.А.

О семиосоциопсихологическом подходе к изучению процессов коммуникации / Российское общество и социология в XXI веке: вызовы и альтернативы. Материалы II Российского социологического конгресса. М., МГУ, 2004. http://lib.socio.msu.ru/l/library?e=d-000-00---0kongress--00-0-0-0prompt-10---4------0-1l--1-ru-50---20-about---00031-001-1-0windowsZz-1251-00&a=d&cl=CL1&d=HASH60ac466bfc604060d8fb8f.2.2  

Шилова В.А.

Семиосоциопсихологическое исследование материалов СМК как способ диагностики конфликта "В Контексте Конфликтологии..." - Сборник научных трудов, выпускаемый Социологической Школой Конфликтологии при Институте Социологии Российской Академии Наук. / «В Контексте Конфликтологии: диагностика и методология управления конфликтной ситуацией» Выпуск N3 2000 год / http://www.conflictmanagement.ru/text/?text=144

Иванов В.Е.

Об особенностях реализации функции социального управления в Интернете (на примере сайта http://www.e-government.ru ) / Интернет и российское общество. М., Центр Карнеги, 2002. http://www.carnegie.ru/ru/pubs/books/volume/66600.htm

Дети и проблемы толерантности. Сборник научно-методических материалов. Отв. ред. Т.З. Адамьянц. М., ИС РАН, 2003. http://www.tolerance.ru

**

Содержание:

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1

СЕМИОСОЦИОПСИХОЛОГИЯ КАК НАПРАВЛЕНИЕ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ

§ 1. Общение как составляющая механизма социального взаимодействия

§ 2. Знаковое общение как фактор формирования общественной психологии

§ 3. Философско-методологические и конкретно-научные предпосылки семиосоциопсихологии

§ 4. Теоретико-методологические основания и предмет семиосоциопсихологии

Глава 2

ТЕКСТОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В СТРУКТУРЕ ЗНАКОВОГО ОБЩЕНИ

§ 1. Социально-психологическая семиотика и текстовая деятельность

§ 2. Текстовая деятельность в структуре знакового общения

§ 3. Интерпретационные характеристики и семиосоциопсихологическая типология текстов

Глава 3

ТЕКСТ КАК СПОСОБ ОРГАНИЗАЦИИ СМЫСЛОВОЙ ИНФОРМАЦИИ ДЛЯ ОБЩЕНИЯ

§ 1. Общие принципы информативно-целевого (мотивационно-целевого) подхода к анализу текста

§ 2. Текст как иерархия коммуникативно-познавательных программ.

§ 3. Информативно-целевой (мотивационно-целевой) анализ больших текстовых массивов

Глава 4

СЕМИОСОЦИОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЛИЧНОСТНОГО СОЗНАНИЯ

§ 1. Личностное сознание как функциональный базис текстовой деятельности

§ 2. Влияние содержательных и экспрессивных характеристик языкового сознания на смысловую интерпретацию. Уровень семиосоциопсихологической подготовки как фактор функционирования смысловой информации

Глава 5

ПЛАНИРОВАНИЕ И ПРОВЕДЕНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТОВ ПО АПРОБАЦИИ СЕМИОСОЦИОПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ОБЩЕНИЯ

§ I. Динамическая знаковая модель общения как основание семиосоциопсихологических исследований

§ 2. Эксперимент в обосновании семиосоциопсихологической теории общения

§ 3. Планирование и проведение апробационных экспериментов на материалах массовой коммуникации

Глава 6

ТЕОРИЯ И ЭКСПЕРИМЕНТЫ

§ 1. Семиосоциопсихологическая структура аудитории

§ 2. Состав семиотических групп: субъективные и объективные характеристики

§ 3. Итоги анализа данных, полученных методом семантического дифференциала

§ 4. Некоторые особенности информационно-потребительского поведения аудитории

§ 5. Информативность текстовых материалов и «эффект смысловых ножниц» в знаковом общении

Глава 7*

ПОВТОРНЫЕ СЕМИОСОЦИОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ

§ 1. Управление гласностью социалистического соревнования в трудовых коллективах

§ 2. Пути управления учебным процессом

§ 3. Механизм правового регулирования

§ 4. Научная коммуникация

Глава 8*

ЗНАКОВОЕ ОБЩЕНИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОЦЕССЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

* Глава 7 и Глава 8 находятся в стадии подготовки к публикации в сети Интернет

**

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 1. СПб.: Норма, 2003

Памяти Тамары Дридзе

Эта книга уже готовилась к передаче в издательство, когда из Москвы пришло трагическое известие о безвременной кончине, 31 октября 2000 г., Тамары Моисеевны Дридзе.

Мы подружились с Тамарой Дридзе более 30 лет назад, и для меня, как, думаю, и для всех, кто ее знал, профессиональное и личностное общение с нею было постоянным духовным и душевным обогащением, радостью взаимопони­мания, сопереживания и сотворчества.

Ее самобытный вклад в развитие отечественной социологии представляет­ся выдающимся. Начав свой путь в науке с анализа содержания массовой ком­муникации и исследования социальных и психологических закономерностей по­рождения и смыслового восприятия текстов (60–70-е гг.), Тамара Дридзе стала зачинателем по существу новой научной отрасли, на стыке ряда гума­нитарных дисциплин, — семиосоциопсихологии.

За этим последовала теоретико-методологическая и научно-практическая работа в широком спектре проблем образа жизни, социальной коммуникации, социального управления и прогнозного социального проектирования (70–80-е гг.).

Отсюда она, уже признанный лидер междисциплинарной научной школы, продвинулась к глубоким социологическим и социально-философским обобщениям и к смелой и плодотворной попытке прорыва к новой парадигме социоло­гического знания (90-е гг.).

Тамара Дридзе успела, в последние годы своей жизни, представить выношенные ею за 35 лет научной деятельности синтезирующие социально-гума­нитарные идеи, в частности — обосновать экоантропоцентрическую модель социального познания как путь к преодолению современного парадигмального кризиса в социологии.

Это сделано в серии ее программных статей в ведущих отечественных со­циально-антропологических и социологических журналах: «Человек», «Социоло­гические исследования», «Общественные науки и современность» (1994–2000).

Труды Т.М. Дридзе несомненно войдут в золотой фонд отечественной психосоциальной, гуманитарной науки.

Я же успел (еще не зная, как недолго ей оставалось жить) получить согла­сие Тамары на публикацию в этой книге давних писем к ней социолога-рабоче­го, равно как и извлечений из ее собственных трудов, очень для меня значимых.

…Открываю информационный сборник Института социологии РАН 1998 г. и нахожу в нем выполненную самой Тамарой Дридзе презентацию возглавлявшегося ею научного направления: «Социальная коммуникация и социальное уп­равление: экоантропоцентрические и семиосоциопсихологические основания». Там есть такие строки:

«…Наше направление исходит из того, что социологии нужна не только новая парадигма в «большой теории», но и новая стратегия гражданского слу­жения обществу, т. е. непосредственно практического применения в повсе­дневной жизненной практике. Она сочетает теоретическую работу и эмпи­рические исследования с вмешательством в процессы выработки, принятия и реализации управленческих решений на основе социальной коммуникации между гражданами и органами государственного управления…» (Институт социо­логии. М.: РАН, 1998, с. 59).

Сегодня это звучит как научное и жизненное завещание. Его надо исполнять!

Светлая и благодарная память Тебе, дорогая Тамара!

А. Алексеев

**

Из книги: Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Том 4. СПб.: Норма, 2005

23.9. На пороге экоантропоцентрической социологии

Несколько вступительных слов

Ниже — одноименная статья (1994) докт. психол. наук, профессора Тамары Моисеевны Дридзе. Вплоть до 2000 г. Т. Д. руководила Центром социального управления, коммуникации и социально-проектных технологий Института социологии РАН.

Признаться, я личностно воспринимаю эту работу коллеги и друга как отодвинутый во времени (12 лет!), с учетом современных общественных изменений и научного движения, развернутый, «программный» ответ — на адресованное Т. Д. в начале 80-х письмо-размышление социолога-рабочего о «мистифицированной науке».

Основные положения, выдвинутые Тамарой Дридзе в данной статье, глубоко созвучны автору настоящей книги. (Апрель 2000 — июнь 2003).

Статья Т. Дридзе «На пороге экоантропоцентрической социологии», опубликованная в журнале «Общественные науки и современность»

(1994)

Цель, которую я поставила перед собой, приступая к статье, — попытаться представить некую общую панораму, характеризующую направления исследовательского поиска в социальных науках; уловить просматривающееся в них стремление к выходу на новую, междисциплинарную парадигму, способную размыть границы между разными отраслями научного знания о природе, человеке и обществе (экология, психология, культурология, экономика, социальная и экономическая география, этология, антропология и др.), равно как и между так называемыми «сферами» повседневной социальной жизни (труд, быт, отдых и т. п.).

(Думается, немаловажно преодолеть стереотип привычного «одномерного» рассмотрения этих «сфер», а соответственно, и управления ими как «отраслями народного хозяйства». За ними — целостность человеческого образа жизни. И связаны они между собой не «напрямую» («сфера» со «сферой»), а через «натуру» и жизнедеятельность людей).

Нельзя забывать и о том, как меняется роль социолога в современном мире. На смену деспотиям, где, по мысли Монтескье (до сих пор актуальной!), господствуют не законы, а нравы и обычаи, приходят уклады, требующие не властвовать, а служить, не командовать, а сотрудничать, организуя и координируя процессы коммуникации в социальном пространстве-времени. Повсеместная децентрализация управления сопровождается, однако, сменой мотивов и распадом устоявшихся ранее связей и контактов между людьми. Нарастает социальная дезинтеграция, обусловленная, как правило, агрессивностью властолюбцев и любителей легкой наживы, конструирующих и провоцирующих межэтнические, межконфессиональные и прочие силовые конфликты. Сметая все на своем пути, «авторы», соучастники и невольные пособники таких конфликтов уничтожают среду обитания людей, отрицая тем самым самоценность жизни как таковой, лишая будущего своих потомков.

В этих условиях выживание природы и цивилизаций в значительной мере зависит от нравственности, компетентности, а значит, и от осознания собственной «хрупкости» любым субъектом, причастным к преобразованиям в жизненной среде. Обществовед, осознающий эту истину, перестает быть узким специалистом по социальной структуре, образу жизни, девиантному поведению и т. п. Преодолевая символические «рамки соотнесения» («frames of reference»), разделяющие отрасли и самих носителей социального знания, он стремится проникнуть в глубь подлинной социальной драмы, распознать ее истоки, лежащие за пределами видимой «социальной топологии». Возникает как бы новая «миссия» социолога — выявлять, представлять и защищать людей от самих себя, интегрируя накопленное ими же знание о природе, человеке и обществе в процессы выработки решений, затрагивающих их собственное будущее.

Очевидно, что выработка любых решений, оказывающих влияние на качество жизни людей, на характер и направление развития природных и социокультурных объектов, носит управленческий характер и потому не может ориентироваться на обрывочные знания. Выработка таких решений предполагает не только мысленную реконструкцию или «сборку» сложных объектов, «разобранных» по отраслям знания, но и научно обоснованное «восхождение» к истокам этих объектов, а следовательно, и к истокам социально значимых проблем, всегда имеющих предысторию и скрытый потенциал перерастания в состояние напряженности. Иными словами, нужна новая социально-диагностическая парадигма [выделено мною. — А. А.], позволяющая отслеживать и «обнажать» эко- и психоантропологические начала, динамику и тенденции развития проблемных жизненных и социальных ситуаций.

Между тем в нынешних своих изысканиях большая часть современных российских социологов опирается, как правило, либо на ставшую привычной детерминистскую модель общественного развития, либо (что бывает чаще) на разнообразные версии западного структурализма с их тенденцией объективировать, структурировать и измерять количественно этнологические, психологические, экологические, культурные и любые иные образования. В результате они отвлекаются как от специфики их генезиса (становления), так и от разнородности их внутреннего содержания. Отсюда и укоренившаяся ориентация на изучение базовых «ячеек» социальной структуры общества. Сложились стереотипы рассмотрения группового, а не индивидуального начала в качестве «пускового механизма» любого социально значимого процесса, оперирования безличными структурными единицами и их свойствами, поддающимися подсчету и (или) измерению.

При этом само социальное знание оказывается достаточно разрозненным. Подчиняясь правилам и стандартам проведения эмпирического исследования, социологи весьма редко исходят из гипотез, основанных на некоем общем вúдении природы изучаемого объекта. Это сказывается как на составе наблюдаемых разными исследователями переменных, так и на самих

интерпретациях получаемых данных. Несопоставимость результатов, обусловленная отсутствием общенаучной платформы, обесценивает новое знание, не позволяет интегрировать его в систему выработки решений.

В этой связи обращает на себя внимание сложившаяся в социологии тенденция автономизации социальной реальности, утверждения ее кардинального отличия от биологической, экономической и иных «реальностей». Эта идея, восходящая к «социальной физике» О. Конта, вплоть до настоящего времени служит делу обоснования самого существования социологии как самостоятельной научной дисциплины, изучающей простейшие и вместе с тем наиболее общие свойства социальных систем. Само же социологическое изучение многослойной социальной реальности естественно привело к дальнейшему дроблению социологии как науки на множество частных социологий. В результате сегодня можно насчитать до пятидесяти отраслей социологической науки, вычленяемых в зависимости от предмета изучения (социология детства, молодежи, женщин, семьи, воспитания, труда, науки, религии, права, культуры, коммуникации, среды, повседневной жизни, миграции, стратификации и т. п.). В самом факте такого дробления есть нечто, заставляющее задуматься над смыслом и последствиями нынешнего способа организации и получения социального знания, а также над судьбами фундаментальных социологических концепций, носящих преимущественно описательный характер.

Анализируя сложившуюся ныне ситуацию, например в испанской теоретической социологии, профессор Мадридского университета Комплутенсе Э. Ламо де Эспиноса обращает внимание на то, что новое поколение молодых социологов, окончивших британские и американские университеты, попытались внести в испанскую социологию струю здорового «парадигматического плюрализма» [выделено мною. — А. А.]. Оно ознакомило в конце 80-х гг. испанскую научную общественность с критической теорией общества франкфуртской неомарксистской школы, с концепциями символического интеракционизма, этнометодологии и т. п. Предполагалось, что это стимулирует развитие фундаментальной социологии в самой Испании, приведет к более глубокому осмыслению социальной реальности переходного времени (см. Lamo de Espinosa E. Sociological theory / Sociology in Spain. Madrid, 1990, p. 350). Этого, однако, не произошло. Случилось то же, что и в России, где молодые социологи, побывавшие на стажировках за рубежом и увлеченные почерпнутой там информацией о последних достижениях в области символического интеракционизма и социальной топологии, а также об эффективности так называемых «мягких» (неформальных, качественных) методов сбора социальной информации, заимствованных из этнометодологии и дискурсного (нарративного) анализа, оказались не понятыми у себя дома.

Представляется, что такое непонимание произошло по крайней мере по двум причинам. Одно из них состоит в том, что интенсивный переход к практической демократии, мало заинтересованной в фундаментальных теориях и склонной к поиску быстрых решений, сиюминутных проблем, ведет к резкому ухудшению финансовой ситуации в науке. Извечный дисбаланс между теорией и практикой возрастает. Бедствующие социологи все чаще отказываются от теоретического поиска в пользу хорошо оплачиваемых прикладных исследований. Утверждается представление о том, что социология — это техника изучения рынка и электората с последующим написанием отчетов для заказчиков (администраторов, предпринимателей, лидеров разного рода движений и т. п.). И хотя исполнение таких заказов, возможно, способствует становлению социологии как профессионального ремесла, обогащения социологической теории, по существу, не происходит.

Более того, возрастает разрыв между целостной картиной социальной жизни, в том или ином виде присутствующей в сознании ученого, и фрагментарностью заказных исследований, порой не вписывающихся не только в ту или иную теоретическую модель, но и не отвечающих устремлениям социолога. К тому же собираемая с помощью стандартных социологических приемов (опросов, переписей, формализованного анализа текстов и т. п.) информация, даже если она вполне удовлетворяет конкретного заказчика, повторно, как правило, не используется, ибо отсутствует теоретическая основа для сопоставления и обобщения содержательных результатов концептуально разнородных и разноаспектных исследований сходных (и даже одних и тех же) социальных образований.

Вторая причина отторжения теоретических моделей состоит, по всей видимости, в том, что названные модели, как правило, представляют собой идеальные конструкты без человека. К тому же дробление представлений о человеке и социуме уподобляет само знание разбитому зеркалу, «во фрагментах которого можно увидеть клочки распадающегося мира» (Человек — эволюция — космос. 1982, № 1, с. 166). Утерянным оказалось и представление об интенциональности (определенной направленности) сознания и социальной ответственности людей, а следовательно, и восходящих к ним социально значимых процессов, «конфигурация» которых в существенной мере зависит от наиболее распространенных, повторяющихся и устойчивых стратегий действия и поведения.

Следствием такого развития событий в социологии представляется тот, на мой взгляд, прискорбный факт, что эта дисциплина постепенно лишается возможности исполнять функцию науки как таковой. Поскольку предназначение последней состоит в описании, объяснении и предсказании направления развития социально значимых процессов, а это немыслимо без систематической научной индукции, без постоянного «обмена веществ» между теоретическим и эмпирическим уровнями познания.

Решение проблемы лежит, как представляется, на путях развития экологической психоантропологии и выстраивания (на новой современной научной платформе) экоантропоцентрической парадигмы познания социальной действительности. В этой парадигме могут быть «сняты» междисциплинарные барьеры, искусственно воздвигнутые так называемой «узкопрофессиональной специализацией» (в том числе и при помощи языковых метафор), между социологией, психологией, антропологией, этологией, экономикой, семиотикой и другими отраслями знаний о природе, человеке и обществе.

Экоантропоцентрическая парадигма социального познания восходит к идеям экзистенциальной философии, философской, культурной и социальной антропологии, социальной географии и психологии среды. Она исходит из того, что социальные институты общества представляют собой кристаллизацию межчеловеческих отношений. А поскольку природа человека целостна и двуедина (сочетает в себе инстинктивное и ментальное начала), то и социально значимые процессы, восходящие к предметным и функциональным потребностям человека, также целостны и двуедины (нельзя, например, понять природу политического процесса, не учитывая игровой инстинкт и т. п.).

Сказанное позволяет предложить новое, отличное от общепринятых <…> определение предметной области социологии как экоантропоцентрически ориентированной науки. Экоантропоцентрическая социология изучает механизмы и социально значимые следствия взаимодействий человека с его природным, культурным и социальным окружением, опосредуемых социальной структурой и социальной инфраструктурой. Таким образом, вместо триады «группа (класс) — общество — общественные отношения» предметом анализа становится связка «человек — среда (жизненная, социокультурная) — их взаимодействие (основанное на коммуникации)».

Такое определение дает возможность социологу, исследующему любые аспекты социальной реальности, не терять из виду многомерное пространство-время, охватывающее все направления взаимодействий человека со средой его обитания. <…> Кроме того, здесь открывается возможность изучения не просто социальных, но социально значимых процессов, т. е. любых процессов (вне зависимости от их истоков и характера), оказывающих влияние на жизненную ситуацию личности и среду ее жизнедеятельности. <…> К тому же в этой парадигме социальная структура (социально-групповой и демографический срез) общества и его социальная инфраструктура (сеть социокультурных институций, предприятий, учреждений, организаций и т. п., призванных служить жизнеобеспечению) как бы «дезавуируются», теряют самоценность, обретая значение лишь в той мере, в какой соприкосновение (вхождение, самоидентификация, взаимодействие и т. п.) с ними оказывает влияние на жизненные ситуации людей, на их образ мыслей, на качество и образ их жизни.

В экоантропоцентрической парадигме социального познания изначальны не группы (этнические, конфессиональные, профессиональные, статус-позиционные, возрастные и т. п.) с предписанным им типовым сознанием и поведением, как бы «распадающиеся» на своих отдельных «представителей», а люди, которые, осуществляя свой собственный выбор и (или) делая его под давлением среды, и образуют такие группы и общности, идентифицируют себя с ними сегодня, а завтра по каким-то мотивам меняют свою ориентацию. Изучая социальные процессы и, тем более, претендуя на право их регулировать, думается, целесообразно от увлечения социальными структурами вернуться к истоку — к человеку, герою и автору множества социальных драм. [Здесь и далее выделено мною. — А. А.]. Анализировать социальную действительность, пытаться описать, объяснить и даже предсказать будущее ее состояние можно, лишь идя от экологических и психоантропологических факторов выживания людей к функциональной организации микро- и макросреды их жизнедеятельности. Как мне представляется, свою несостоятельность уже в достаточной степени проявила противоположная ориентация на функции, например, сооружений, территорий, населенных пунктов и т. п., принятая, в частности, в генеральных планах развития наших городов.

Групповой социальный субъект — единица условная. Ее «единство» заведомо вовсе не предопределено. Оно «исчисляется» аналитически, исходя из столь же условного сходства признаков (если речь идет о половозрастных характеристиках, которые вообще-то столь же условны: пенсионер отнюдь не всегда стар, равно как инженер по профессии отнюдь не всегда специалист). И вряд ли целесообразно, скажем, организуя инфраструктурные сети, исходить из социально-структурных «пропорций».

Регулируя социальную жизнь, создавая социальную инфраструктуру, призванную служить жизнеобеспечению людей, важно отдавать себе отчет в том, что ее заботы и услуги не могут адресоваться группе или классу. Они должны быть адресованы человеку, причем не среднестатистическому или групповому, а отдельному, с его конкретными нуждами и запросами. Кормится, учится, трудится, лечится человек, а не «слой» или «прослойка», а значит, инфраструктура, сконструированная в расчете на «безличные» компоненты социальной структуры, неэффективна по исходному принципу.

Нет и не может быть прямой и простой связи между социальной структурой и, скажем, структурой жилищного фонда. Между ними стоит живой человек с собственной жизненной стратегией. Поэтому нельзя, например, раз и навсегда (или, скажем, до 2025 года) «увязать» квартирный состав жилья с демографическим составом населения. Семьи, как известно, могут возникать и распадаться, люди — рождаться, болеть и умирать. Человек может сегодня оказаться семейным, завтра — одиноким. У одной и той же семьи на разных этапах ее жизненного цикла меняются проблемы, материальное положение, жизненные установки и т. п., а соответственно, и требования к жилью, к обслуживанию, к работе и т. д.

Экоантропоцентрическая парадигма в социологии представляется мне залогом ориентации науки на воспроизводство здоровой жизни в здоровой среде. И, значит, цель социального участия и связей с общественностью состоит не только в обеспечении социальной защиты слабых и (или) больных (вполне конкретных) людей, не только в помощи малоимущим и неустроенным. Она видится мне прежде всего в поддержании стабильности, законности и гуманитарной ориентации всей системы социального управления, способствующей становлению и выживанию сильных, самостоятельно думающих, работящих, социально активных и нравственно устойчивых людей. Поэтому социологам нельзя упрощать свои исследовательские задачи, сводя их к изучению достаточно обезличенных данных фактографического и статистического характера.

Как справедливо отмечает специалист в области социальной антропологии П. Гулливер, факты и цифры, полученные в ходе широкомасштабных исследований, будучи обобщены и оценены, не дают, однако, качественного знания о

значительно более важных, но не столь очевидных явлениях (см. Gulliver P. M. Anthropology. «The African world: a survey of social research». London, 1965, p. 97). Можно узнать о числе и социально-демографическом составе людей (семей), проживающих в одном доме, и получить формальные сведения об их контактах друг с другом, но остаться в неведении относительно действительных отношений между ними и норм поведения, которых они придерживаются. Можно подсчитать количество переездов в расчете на одного человека, не разобравшись при этом в природе процесса и характере его связей с жизненной средой, с бывшими и новыми соседями. Можно узнать, чем человек, по его словам, занимался, занимается или будет заниматься, так и не выяснив, как он в действительности относится к выполнению, скажем, своих родственных или иных социально значимых обязательств. Качественная сторона взаимодействий человека с его природным, культурным и даже социальным окружением (этнические, родственные, соседские, политические, профессиональные, досуговые, религиозные взаимодействия) практически выпадает из поля зрения «структурно-ориентированного» социолога. Ибо факт принадлежности к той или иной социальной группе и даже статус-позиция в «социальном пространстве» не объясняют динамики поведения людей, нередко кажущегося парадоксальным. Другой американский ученый, Л. Плотников, специально выделил то обстоятельство, что социальный контекст постоянно меняется и индивидуумам приходится менять свои роли и действия, сообразуясь с ситуацией. Быстрые и интенсивные перемены в жизненной среде заставляют человека столь же быстро и интенсивно менять свои «внешние» социальные роли в целях выживания. В разное время, замечает Плотников, люди бывают и традиционалистами, и модернистами, местными патриотами и националистами, партикуляристами и универсалистами. И все это — в соответствии с их личными нуждами в условиях диктата той социокультурной среды, в которой они вынуждены находиться. (См. Plotnicov L. Strangers to the city. Pittsburg, 1971, p. 11).

Скрытые пласты социальной жизни недоступны для исследования традиционными социологическими методами, вытекающими из столь же традиционной трактовки предметной области социологии. Жизненные стратегии людей в мире социальных контактов и отношений включают в себя целую гамму ориентаций. Отвлекаясь от этих субъективных начал, социология теряет возможность видеть и понимать социальную реальность, отслеживать истоки и направление процессов, ее меняющих. Следовательно, нельзя не присоединиться к мнению антрополога, который полагает необходимым сконцентрироваться на реальном мире индивидуума, на его понимании среды, на изучении его отношений с ней, на его самоопределении внутри нее и (через его приспособляемость к ней) на том, как он добивается удовлетворения своих жизненных запросов, избегая неприятностей и разочарований. (Ibid., p. 12). И значит, социологам не обойтись без модели, в рамках которой был бы возможен последовательный переход от исследования конкретных событий, составляющих индивидуальный жизненный путь человека, к изучению социально значимых явлений и процессов.

Соответствующие исследования должны носить локальный характер, что, к сожалению, не кажется очевидным именно в России, практически лишенной знакомства с культурно- и социально-антропологическими традициями в науке. Интерес к человеческой личности, к ее наклонностям и выбору здесь в основном проявили писатели и журналисты. Социальная наука все же искала общее и боялась частного, «нетипичного». Между тем динамика конкретно-исторических ситуаций проистекает из динамики локальных социальных ситуаций, «коррелирующих», в свою очередь, с жизненными стратегиями людей. «Измерения» ситуаций — экологическое (воспроизводство жизни), экономическое (воспроизводство ресурсов для жизни), культурное (воспроизводство образцов для жизни) «валентны» человеку, а не формально-аналитическим компонентам и «пропорциям» социально-аналитического свойства. Знание последних, несомненно, полезно политикам и летописцам, оно способствует некоторой «общей ориентации в материале», однако мало что дает социальной диагностике и грамотному социальному управлению.

Представляется, что экоантропоцентрическая установка неявно присутствует в трудах многих современных социологов — сторонников гуманизации этой науки. Обращение к человеку, его прошлому и будущему, к особенностям его личных переживаний, его жизненных стратегий, включая те, что направлены на минимизацию и (или) компенсацию расходов жизненной энергии, становится сегодня одной из центральных тенденций, прослеживаемых в социологической литературе. Не случайны и интенсивная институционализация антропологии в университетских и академических центрах, возникновение антропологических ассоциаций, учреждение антропологических изданий, проведение семинаров и конгрессов по антропологии. И все это при активном участии социологов.

В то же время в социологии возникло понимание значимости органической связи между жизненной средой и поведением человека. И если раньше понятие «среда» социологи всячески обходили, относя его к разряду психоаналитических, антропологических, бихевиористских, гештальтистских и т. д., то теперь уже стали привычными словосочетания типа «социология среды», «энвайроментальная социология», «социальная экология», «экология человека» и т. п. Но нужно ли науке это очередное расчленение? Не разумнее ли уберечь целостное представление среды, сохранив соответствующее понятие в статусе одной из ключевых категорий экоантропоцентрической социологии — наряду с такими онтогносеологическими категориями, как «человек», «сознание», «субъектность», «ментальность», «жизнедеятельность», «жизненная (социальная) ситуация», «жизненная энергия», «жизненные ресурсы», «рекреация», «активность», «поведение», «деятельность», «коммуникация», «взаимодействие», «группа», «сообщество» и т. п.?

Известно, что человек — существо биосоциальное. В экоантропоцентрической парадигме человек выступает как носитель жизненного потенциала, в той или иной мере позволяющего ему адаптироваться в интенсивно меняющейся среде обитания. Потребность человека в постоянном восстановлении жизненной энергии (рекреация) в борьбе с усиливающимся натиском цивилизации становится одной из самых насущных, поскольку совпадает с потребностью выжить.

Экоантропоцентрическая парадигма принята в качестве исходной платформы в прогнозном социальном проектировании, которое трактуется нами как вариант «мягкой» социальной технологии, позволяющей интегрировать научное знание, ценное с гуманитарной точки зрения, в практику выработки и принятия управленческих решений. Разработка этой технологии стала возможной на основе сочетания проблемно-ситуационного и средового подходов к изучению индивидуальных жизненных и управленческих стратегий с трактовкой социальной коммуникации как основного социокультурного механизма, обеспечивающего становление, воспроизводство и модификацию всех социальных связей, возможность научного обоснования и практической реализации доктрины социального участия и партнерства.

Концепция прогнозного социального проектирования как ключевого звена социально-управленческого цикла включает в себя методологические, технологические и прикладные аспекты, а также разнообразные исследовательские стратегии. Кроме того, она предполагает апробацию междисциплинарных методов и техник, позволяющих не только табличным, но и пространственно-временным образом организовывать экологическую, экономическую и иную социально-значимую информацию для выработки конкретных решений локального характера. Эта технология, как мне представляется, закладывает научную платформу междисциплинарного объединения ученых для участия в регулировании социально-значимых процессов.

Т. Дридзе

(Общественные науки и современность. 1994, № 4, с. 97-103)

Ремарка: что — когда сказано…

См. также позднейшие труды Тамары Дридзе на эти темы:

— Экоантропоцентрическая парадигма в социальном познании и социальном управлении // Человек, 1998, № 2; К преодолению парадигмального кризиса в социологии // Общественные науки и современность, 2000, № 5; и др.

Узнав, что я собираюсь включить в эту книгу ее работу 1994 г., Тамара заметила: «Последние статьи — более зрелые…». Это было за несколько месяцев до ее кончины, последовавшей 31.10.2000.

…И все же — оставлю как есть: ведь важно не только — что сказано, но и — когда. Даже если — «всего лишь» — десять лет назад. (Сентябрь 2000 — июнь 2003).

***

Из работы Т. Дридзе «Экоантропоцентрическая модель социального познания как путь к преодолению парадигмального кризиса

в социологии» (2000)

<…> Изучая социальные процессы и, тем более, претендуя на право их регулировать, целесообразно от увлечения структурными социальными единицами вернуться к истоку — к человеку, герою и автору множества социальных драм. Не к виду — «Homo sapiens» (человек разумеющий) и т. п., «Homo ludens» (человек играющий), «Homo agens» (человек действующий) и т. п., а к роду — «Homo vivens» (человек живущий), который, будучи антропологически изначальным, рефлексируется, как правило, лишь авторами художественных произведений.

<…> Итак, пришла пора повернуть фундаментальную социологию лицом к живому человеку, обитающему в многослойной жизненной среде. Переход к такой парадигме социального познания откроет перед ней обширные возможности для интеграции научного знания о природе, человеке и обществе в практику выработки социально значимых управленческих решений. Думаю, что это единственный научно-осмысленный путь не только к реабилитации в социальных науках организующего человеческого начала социокультурной жизни общества, но и к постижению механизмов ее зарождения, поддержания и воспроизводства, а также к познанию жизненных и социокультурных ресурсов, способов выживания людей и сообществ в разных социокультурных ситуациях и средах. <…>

Т. Дридзе

(Социологические исследования, 2000, № 2, с. 22, 28).

Ремарка 1: Дридзевские чтения.

Труды Тамары Дридзе заслуживают внимательного изучения и осмысления, для чего небесполезна и просто пропаганда ее научного наследия. Этой последней задаче отчасти служит и настоящая републикация.

Недавно я с удовлетворением узнал, что начиная с 2001 г. в Институте социологии РАН проходят ежегодные Дридзевские чтения. (Январь 2004).

<…>