Глобальный диалог, том 6, выпуск 1. 2016:

IN MEMORIAM: ВЛАДИМИР ЯДОВ, 1929-2015

ЖИЗНЬ, ПОСВЯЩЁННАЯ ОТКРЫТОЙ СОЦИОЛОГИИ

Михаил Черныш, РАН, Москва; член ИК МСА по вопросам социальных классов и общественных движений (RC47) и Тематической группы по вопросам прав человека и социальной справедливости (TG03)

Владимир Ядов принадлежал к поколению россиян, рожденных до Второй мировой войны, но начавших активную жизнь после нее. Он родился в Ленинграде, городе, в котором каждый камень хранит в себе мужество, самопожертвование и трагедию, жестокость сталинских репрессий, травму пережитых 900 дней блокады. Это сцена, на которой разворачивались удивительные подвиги творческого духа, связанные с именами Ахматовой, Шостаковича, Бродского и других великих представителей российской культуры.

В 1945 году, когда Ядову было шестнадцать, он мечтал стать летчиком. Сразу по окончании средней школы, он записался в летную школу, но не смог там учиться. Предпочтение отдавалось физически сильным молодым людям, он же был слишком худым и слабым. Ядов не оставил мечту о загоризонтных далях, его поманил горизонт философских идей. Он поступил на философский факультет Ленинградского государственного университета, окончил его с отличием и продолжил обучение в аспирантуре. В начале пятидесятых Ядов защитил диссертацию на тему «Идеология как форма общественного сознания». Встреча с Игорем Коном повернула Ядова к социологии, новой области социальных исследований, только что открывшейся в атмосфере политической Оттепели.

В те времена в Советском Союзе социология не имела официального статуса. Власти рассматривали ее как опасное посягательство на территорию, где господствовал научный коммунизм. Последний должен был служить универсальным объяснительным механизмом для всего, что происходило в советском обществе. Когда Ядов принимал решение провести одно из первых эмпирических исследований в советской истории, он вставал на зыбкую почву. Задача была по-настоящему сложной: исследование ставило целью проверить марксистскую гипотезу о том, что новые советские условия производят на свет Нового человека – личность нового типа, готовую жертвовать личным комфортом ради общего блага.

Исследование, которое провел Ядов с коллегами, вылилось в книгу «Человек и его работа», ознаменовавшую прорыв в российской социологии.

Позиции в отношении социализма в те дни сводились к двум крайностям. Сторонники социализма восхваляли новую систему, считая социалистическое общество самым продвинутым в истории человечества. Критики же описывали социализм как «империю зла», укрепляющую худшие стороны человеческой природы. Ядов показал, что советский человек ничем не отличался от мужчин и женщин в других странах. Советский человек желал благополучия своей стране, но в то же время очерчивал свою личную траекторию, следуя за мечтой о личном счастье и развитии. С той первой работы Ядов никогда не скрывал своего оппозиции к эссенциализму. Он выступал против любой попытки «укоренения» социологии (“an indigenous sociology”), ограничения этой сферы знаний национальными границами. Не бывает кенийского велосипеда, утверждал он; все велосипеды имеют много общего между собой. Он настаивал на интеграции российской социологии в мировое сообщество ученых-обществоведов, а также на объединении ресурсов для изучения современности в какой бы то ни было форме.

Ядов был одним из тех ученых, кто бросил вызов примату советской идеологии. Игорь Кон, Татьяна Заславская, Борис Грушин, Андрей Здравомыслов, Владимир Шубкин были частью того небольшого круга советских социологов, который боролись за честностную науку, свободу слова и открытость миру. Владимир Ядов поддерживал традиции этого сообщества, напряженно работая в области методологии социальных наук и развивая стратегии исследования социальных изменений. Этим объясняется его выбор в пользу активистской социологии и приверженность мульти-парадигмальным моделям общественных изменений.

В 1988 году перестройка позволила ему занять должность директора Института социологии РАН. Ядов и его соратники воспользовались возможностью сделать социологию легитимным направлением социальной науки, открыть социологические факультеты и кафедры, направить молодых выпускников за границу для продолжения образования и выработки нового взгляда на российское общество.

Постсоветские годы не оправдали многих надежд и ожиданий, но Ядов сохранял оптимизм до конца своих дней. Он работал на благо российского и международного социологического сообщества до последнего дня.

Он мужественно боролся с болезнями, продолжал путешествовать, поддерживал отношения с коллегами во всем мире, делал все, чтобы Россия оставалась частью глобального социологического сообщества. Он продолжал наставлять молодых исследователей, полагая, что социологи, должны понять, что происходит в обществе и делиться своим пониманием с остальными.

2 июля 2015 года профессора Ядова не стало. Те, кто его знали, сохранят в памяти его улыбку, идеи и несомненную преданность социологии, для развития которой он так много сделал.

**

УЧЁНЫЙ И ГУМАНИСТ

Андрей Алексеев, Санкт-Петербург, Россия

Шесть лет назад отмечали восьмидесятилетие. Ядов уше на 87-м году жизни, в ночь с первого на второе июля 2015 года. Можно сказать – после тяжелой продолжительной болезни. Однако, до самого последнего времени сохраняя остроту ума и даже работоспособность.

Ядовым по существу кончается Эпоха в нашей науке. Он оказался долгожителем: Грушин, Левада, Заславская, Здравомыслов, Шубкин, с которых также начиналась послевоенная советская / российская социология, ушли раньше него.

За истекшую пару недель мне довелось прочитать не один десяток некрологов и индивидуальных откликов на его кончину. Некрологи насыщены фактами профессиональной биографии и свидетельствами мирового научного признания (вот только звания академика РАН не удостоился, но это проблема скорее

Российской академии наук, чем его личная). Индивидуальные тексты изобилуют личностными штрихами, «случаями из жизни». Так, наверное, и должно быть, потому что в текстах находит отражение как научный вклад, так и человеческое обаяние, его талант ученого и харизматичность.

Ядов был Интеллектуалом и Интелигентом (то и другое с большой буквы). Эти два определения – далеко не синонимы. Ядов был носителем замечательного сплава того и другого.

Хочется указать на одну уникальную черту Ядова: он был ШИРОК, являя собой удивительную много и/или разносторонность. Отнесем это, в частности, к кругу научных опор и интересов. Ядов всю жизнь осуществлял то, что можно назвать конвергенцией разных научных парадигм. Ядов не был ортодоксальным марксистом (таковым не был и сам Маркс). Еще в шестидесятые годы

Ядов искренне поддерживал трактовку истмата как «общей социологической теории», настаивая, однако, на относительной автономии «частных социологических теорий».

Не был Ядов и адептом позитивизма, хотя его многократно переиздававшийся учебник «Стратегия социологического исследования» вобрал в себя весь мировой опыт эмпирической социологии, развивавшейся прежде всего на позитивистской парадигмальной основе.

Благодаря Ядову вошел в российский научный дискурс термин ПОЛИПАРАДИГМАЛЬНОСТЬ. Ядов вполне допускал выбор той или иной теории в зависимости от поставленной задачи.

Ядов – широк. Его «Прогнозирование социального поведения личности», пожалуй, не менее психологично чем социологично. Научные перегородки не для Ядова и такихкак он.

Ядов – широк. Он столь же публичный, сколько и академический социолог. Его способность излагать сложнейшие научные материи доступным для «непосвященной» аудитории языком и, наоборот, вносить струю «живой жизни» в доклады с высокой академической кафедры – не имеет себе равных.

Ядов – широк. Он был достаточно терпим и к научным оппонентам и к идейным противникам. Он их «прощал», но не упускал случая едко высмеять. Это относилось и к властям предержащим, и даже к самому себе (ирония и самоирония). Не будучи никогда завзятым «оппозиционером», он часто оказывался в неявной оппозиции режиму, в силу одного того, что искал научную истину, которая режиму была вовсе не нужна.

Ядов широк и щедр. Я никогда не спрашивал его, да думаю, он и не сумел бы ответить сколько у него научных «крестников» (писавших диссертацию под его руководством, или защищавших ее при его оппонировании). Полагаю, что за его долгую научную жизнь их набралось не одна сотня.

Вспоминается драматический эпизод: Ученый совет, в котором Ядов был председателем, «вдруг» забаллотировал тайным голосованием (при отсутствии публичной критики) диссертацию молодого ученого, выражавшего свои мысли весьма затрудненным, «птичьим» языком. Ядовский выход из этого скандала был как всегда непредсказуем: он написал статью, в которой перевел «заумные» рассуждения на нормальный научный язык, тем самым реабилитировав амбициозного, талантливого автора и, отчасти, сам ученый совет.

Я нарочно останавливаюсь больше на чертах Ядова – Ученого, Педагога и Гражданина, а не на личностной ауре, человеческом обаянии, о которых преимущественно пишут и говорят все, кто его знал.

Масштаб личности измеряется мерой влияния на ближнее и дальнее социальное окружение, в данном случае – на развитие целой научной отрасли. Ядов был первопроходцем, зачинателем. Те, кто придут на смену, Ядова не заменят. Им остается хранить о нем благодарную память и, в меру сил, выращивать в себе элементы его отношения к Науке, Людям, Миру.

**

УЧИТЕЛЬ, КОЛЛЕГА И ДРУГ

Татьяна Протасенко, Институт социологии РАН, Санкт-Петербург, Россия

Я познакомилась с Владимиром Александровичем Ядовым на Ученом Совете философского факультета ЛГУ, где в то время работала стенографисткой. Кажется, это было в начале 1965 года. Ядов тогда только что вернулся из стажировки в Англию и отчитывался на Ученом Совете. Это было настолько интересно, неформально и нескучно, что я, привыкшая к занудным и заумным выступлениям философов, вдруг открыла для себя социологию, заинтересовалась и поступила учиться на философский факультет, в большой надежде, что там появится специализация по социологии. Можно сказать, что Ядов мне это обещал. Тогда у нас царствовал истмат… Потом мы не раз просто беседовали с Владимиром Александровичем на разные, зачастую, бытовые темы. Тем более, что встречаться мне с ним приходилось часто — я печатала анкеты социологических опросов, которые в то время проводили под его руководством.

И я очень горда, что мы вместе с Валей Узуновой, также его ученицей и аспиранткой, стенографировали защиту его докторской диссертации. Тем более, что ситуация там была достаточно скандальная вследствие наглых обвинений одного из его сотрудников. И хотя я училась в аспирантуре у О.И. Шкаратана, Владимир Александрович стал для меня Учителем, близким коллегой, другом, образцом для подражания, а впоследствии прекрасным начальником, с которым было очень комфортно работать.

Он действительно был Социологом от Бога. Публичным социологом, находящим общий язык с любым человеком. Будь это большой начальник и даже Президент, или самый обычный человек, которых мы и опрашивали… Он не кичился своим положением, и всегда старался быть вместе со своими сотрудниками — и на конференциях, и на неформальных посиделках, и на полях совхоза Ленсоветовский, куда мы регулярно ездили полоть и собирать цветную капусту и брюкву. Очень немногие начальники в нашем Институте это делали. Например, Бориса Дмитриевича Парыгина мы там никогда не видели. А бригадирши его обожали, всегда интересовались, если Ядов не приезжал или задерживался — а где ваш доктор, или профессор. Но чаще им почему-то нравилось называть его доктором. И с лаской в голосе бригадирша говорила: «Ну, чего ты, профессор, расселся на кондиции. Надо учиться различать, где хорошая брюква, а где плохая, какую будем людям скармливать, а какую скоту…» Ядов тут же рассказывал анекдот на тему. А заодно интересовался условиями жизни, работы, семьей.

Мы с ним пережили самые мрачные и тяжелые времена в ИСЭПЕ. И везде он держался на должном уровне. Никого не предавал, выручал. И, можно сказать, спасал. Я это также почувствовала на себе в очень сложные времена в своей жизни. Именно он предложил мне стать секретарем парторганизации нашего второго социологического отдела, чтобы держать руку на пульсе и отбиваться от нападок Сигова, Лобанова и прочих разных шведов… При этом придумал много разных вариантов поведения в партийной среде. Как ни странно, полемизировать и отстаивать свои интересы социологи могли прежде всего в публичном партийном пространстве. И при этом мы не прекращали работать, проводить опросы…

И еще мы спасались чтением детективов. Ядов очень любил детективы, считал, что они развивают интеллект, логическое мышление, дают знание о повседневной жизни. Когда его уволили, по понедельникам, бывало, мне звонил Владимир Александрович, либо Людмила Николаевна с вопросом — есть ли новые детективы. Я в то время дружила со старушками, которые держали домашние библиотеки, основной набор книг — были самостоятельно переведенные детективы и новые романы известных зарубежных писателей. Старушки были из бывших. Имели друзей и родственников за рубежом, которые эти книги в оригинале сюда привозили либо присылали… А такие, как я, умевшие быстро печатать на машинке, их размножали.

У меня до сих пор хранятся экземпляры наших самиздатовских детективов. В том числе самодеятельный перевод Крестного Отца, и, на мой взгляд, этот перевод много лучше и полнее, чем тот перевод, который был опубликован в одном из наших толстых журналов. А впоследствии издан отдельной книгой.

Кстати, именно Ядов буквально заставил меня писать тексты прямо на пишущей машинке. До того, несмотря на свое умение печатать, я писала все от руки. Он надо мной издевался. Рассказывал, как сам начал писать прямо на машинку. В итоге победил. С тех пор тексты я пишу, используя печатные устройства — тогда пишмашинка, теперь компьютер.

Наверное, многие помнят, что любимой песней Ядова была песня А.Галича «Мы похоронены где-то под Нарвой». Практически на всех наших посиделках, где была гитара или солисты, умевшие заводить публику, мы пели эту песню. Интересно, что Ядов всегда отбивал текст в определенных местах песни. Насколько я помню, это были слова:

Если зовет своих мертвых Россия — значит беда.

Вот мы и встали в крестах и нашивках…

Только мы видим, что вышла ошибка.

И мы ни к чему. …

Где в 43-м легла наша рота

и вовсе зазря…

там по пороше гуляет охота, кричат егеря..

Как-то я спросила его, почему ему так нравится эта песня. Ответ был следующим: потому что это о бессмысленности жертв, жертв, которые приносят во имя общей цели отдельные люди, во все времена. Хоть во время войны, хоть сейчас…

Вспоминаю, как мы праздновали его пятидесятилетие в ИСЭПе. Мы подарили ему бочонок с вином. Он был очень доволен и потребовал обязательно доставить его вместе с бочонком домой. «Представляете», — говорил он, — «Люка открывает дверь, а тут я сижу перед дверью на бочонке. И чтоб больше никого из вас не было…» В этом был весь Ядов.

А еще помню, как он мне привез для моего полугодовалого сына непромокаемые штанишки из Будапешта, штанишки оказались малы. И он возмущался, что ты его так раскормила… При этом умудрился обменять их на больший размер через своих друзей … в этом был весь Ядов — человечный, близкий, понимающий и… очень умный. Порой даже недосягаемый в своем мыслительном процессе…, умевший скрепить и связать порой очень странные вещи.

Последнее мое очень, кстати, личное воспоминание о Ядове двухлетней давности. Мы с Олегом Божковым летом 2013 г. были у него на хуторе в Эстонии. Нас привез туда Алексей Семенов, один из любимых учеников Ядова, уже много лет живущий в Эстонии. Тогда он собирался избираться в состав законодательной власти Таллина. А все последние годы он со своей женой Ларисой трогательно о Ядове заботился. Честно говоря, это были чуть ли на самые веселые, счастливые и беззаботные часы моей жизни. Мы вспоминали прошлое, травили анекдоты, пили мартини и красное вино. И заводилой был Ядов. И тем не менее успели поговорить о роли и месте социологии сейчас, о том., что должны делать социологи и как отвечать на вызовы современности…

Особенно тогда, когда тебя душит в объятиях власть… А в середине посиделок он вдруг спросил — Донцову читаешь? Для справки — Донцова автор огромного количества детективов, причем жена декана психологического факультета МГУ. Многие считают. что она — автор-пустышка. А Ядов опять же обратил внимание на то, что в ее романах много деталей современной повседневной жизни. Может, это муж на нее влияет — в заключение сказал он… Это интересно и даже познавательно.

Мы все его будем помнить, и, прежде всего за человечность, неизбывный интерес к жизни и абсолютно неожиданные гипотезы, выводы, темы для исследований…

Я его всегда очень любила и люблю...

 **

ЛИЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Валентина Узунова, Кунсткамера, МАЭ РАН, Санкт-Петербург, Россия

В ладимир Александрович Ядов читал на философском факультете спецкурс «Конкретно-социологические исследования». Читал так азартно, что однажды упал. В самой большой аудитории факультета № 150 большая черная доска, на которой он писал мелом, была длиннее, чем тот сценический помост, по которому он бегал. Мы даже охнуть не успели, как Ядов пружинисто вскочил и продолжил говорить и писать, не сбившись ни на одно слово. На том же самом месте молодой преподаватель основ высшей математики столбом стоял, хотя ему вроде бы и полагалось исписывать всю доску формулами.

Владимир Александрович завербовал меня в социологию мимоходом в 1967 году, когда мы с ним вместе вычитывали тексты стенограмм выступлений на защите его докторской диссертации. Мало сказать, что защита проходила бурно. Академично выступала только Галина Андреева, красиво гляделся Юрий Левада. По большой аудитории истфака все время шел шум и нетерпение, было очевидно, что уплотняются враждующие группировки яростных сторонников и давних неприятелей Ядова.

Стенографировать было тяжело, отдельные реплики выкрикивались с мест. Мне передавалось волнение Владимира Александровича, спрятанного за высокой трибуной. Мне казалось, что он с трудом заставляет себя читать подготовленные протокольные тексты, ему хотелось ораторствовать, убеждать, спорить. Резким контрастом этому настрою выглядела его работа по оформлению громадной пачки документов, которые формируются для отправки в ВАК. Мы работали с этими скучными бумагами вместе.

И неожиданно поинтересовался, что я думаю о перспективах своего обучения на философском факультете. Он был уверен, что будущее – за социологией, что самая интересная и перспективная работа предстоит социологу. И я ему безусловно поверила и не разочаровалась в этом.

А вот история из давних 1970х. Социологи-комсомольцы Ленинграда не продемонстрировали должного уровня солидарности с мнением партбюро по поводу отъезда на ПМЖ двух наших коллег и друзей, один из которых женился на иностранной гражданке, а другого увозила семья. Из текста стенограммы нашего заседания не складывались предусмотренные протокольные выводы. Общее мнение дружно гласило, что «отъезд — личное дело и право выбора каждого». Видимо, именно это единодушие показало надзирающим органам степень нашей бесконтрольности. «Слишком смело разговаривают, кто-то их поддерживает…» — отрикошетило от стен во всех секторах. Оргвыводы последовали позже и обрушились на головы наших руководителей. Это означало, что надзиратели наконец-то поименно определились с тем, кто же это нас воспитал такими свободолюбивыми и реально поддерживает. Все наши учителя стали опальными, и Ядов Владимир Александрович — в первую голову.

Последний раз мы обнялись на его восьмидесятилетнем юбилее.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Пишу научные экспертизы по текстам, возбуждающим вражду и ненависть.

— Это же очень интересно, Валя!

— Это очень трудно, Владимир Александрович!

— Так и должно быть. Хорошо делать работу – всегда трудно…

Пусть эти слова Владимира Александровича Ядова будут услышаны не только мной.

**

ИСТОРИЧЕСКАЯ ФИГУРА СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

Геворг Погосян, директор Института философии, социологии и права Армянской Национальной Академии наук, Президент Армянской социологической ассоциации, член ИК МСА по изучению миграций (RC31) и катастроф (RC39)

С уществует ряд ученых, чьи имена ассоциируются с формированием определенной научной школы или целой научной дисциплины. Профессор Ядов был одним из них – пионер советской эпохи, чьи академические работы стали основанием советской социологии. C 60-ых годов исследования Ядова оказывали значительное влияние поколения советских и армянских социологов. Его три самые известные работы - «Человек и его работа» (1967, в соавторстве с А.Г. Здравомысловым и В.П. Рожиным), «Социологическое исследование: методология, программа, методы» (1972), и написанная в соавторстве «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения» (1979) - стали настольными книгами советских социологов. Для многих молодых исследователей эти книги стали путеводными в мире советской социологии.

Благодаря своим классическим работам, Ядов стал живым образцом советской социологии. Те немногие социологи Армении, которым довелось общаться с ним, слушать его лекции и речи, и даже спорить и рассуждать о различных исследовательских проблемах, надолго, если не навсегда, заражались его особым отношением к профессии. Он был всегда открыт для других людей, вне зависимости от их возраста, академического статуса, этничности или идеологических взглядов. Он всегда уважал мнение своего собеседника и не пытался принудить к соглашению по спорному вопросу. Он оставил неизгладимое впечатление своими словами: «Самое сильное удовлетворение приходит, когда тебе удается постичь что-то новое, и позже ты передаешь это знание другим».

В период работы в Ленинградском ИСЭПе Ядову удалось создать творческую команду талантливых социологов. Атмосфера свободного и критического мышления кардинально отличалась от тусклой атмосферы других советских институций, проводящих исследования в области гуманитарных и социальных наук. Каждый, кто оказывался частью этой атмосферы, вскоре вдохновлялся духом свободного исследования и творческой мысли. По крайней мере, в Армении мы чувствовали ветер перемен и дыхание свежих идей, исходящих от лаборатории Ядова. Проницательный и требовательный в исследовательской работе, Ядов обладал особым обаянием, которое привлекало к нему молодых социологов всех республик СССР. Он отдавал себя целиком научной работе и особенно ценил креативность и оригинальность в молодых исследователях, поддерживая их критическое отношение к консервативным взглядам.

Возможно, даже не осознавая этого, Ядов первым основал и затем стал центром огромного и невидимого виртуального научного сообщества, или даже «духовного братства» людей, исповедующих схожие взгляды. Особенно в последние годы своей жизни он верил, что социологи должны стараться повлиять на «движение социальных планет», как он сказал об этом в последнем интервью Борису Докторову. Ядов, чьи монографии создали фундамент формирования и развития новой области академических исследований в СССР, настаивал: «Если мы, социологи, ограничим себя лишь написанием книг, мы не исполним своего гражданского долга». Эта идея, на мой взгляд, может считаться последним завещанием Ядова. Мы, социологи Армении, будем всегда его помнить!