Денис Николаевич Ахапкин (р. 1969), к.ф.н., выпускник филологического факультета СПбГУ. В 2002 году защитил кандидатскую диссертацию «Филологическая метафора в поэзии Иосифа Бродского». В 2001-2006 году — научный сотрудник Лаборатории информационных лингвистических технологий Института лингвистических исследований РАН. В 2007 году был стипендиатом Helsinki Collegium for Advanced Studies. Преподаватель Смольного института (с 2004 года). Автор книги "Иосиф Бродский после России. Комментарии к стихам 1972-1995" (СПб: Журнал "Звезда", 2009). Некоторые ссылки и неполный перечень публикаций 1998-2004.

Появилось ли что-то новое и значимое в связи с 70-летием Иосифа Бродского, о чем можно рассказать?

Денис Ахапкин: Чего-то нового и значимого из произведений Бродского не опубликовано в этом году, хотя появилось много интересных воспоминаний тех, кто знал поэта, вышли книги, фотоальбомы, попробую дальше кратко о них сказать.

Архивная работа идет довольно медленно, так как мало кто из исследователей обращается к архивам, что даже из записей об использовании документов видно, ведь по каждой папке записано, кто с ней работал, когда, и это сразу видно. Но работа идет какая-то, обсуждается будущее собрание сочинений, которое планирует готовить Фонд Наследственного имущества Иосифа Бродского. Год назад Энн Шелберг обсуждала перспективы такого собрания – она приезжала в Петербург и в Москву. У них была идея издать такое собрание сочинений более или менее полное — в Америке и в России. То есть без писем, которые закрыты на 50 лет…

Закрыты только письма или закрыт весь архив? Я неоднократно слышала и читала, что закрыт весь архив.

 

Нет, нет. Закрыты письма и записи дневникового характера. Бродский не вел дневников систематически, как, скажем, его друг, замечательный поэт и филолог Томас Венцлова, который ведет дневник и иногда из него литературные цитаты публикует различным образом – устно, в каких-то выступлениях и т.д.  Бродский систематических дневников не вел. Он говорил об этом: для того, чтобы вести дневник систематически, надо вести совершенно оседлый образ жизни, а он, как известно, много перемещался по миру, и не всегда по своей воле. Но есть отрывочные записи биографического характера. Они есть и здесь, в Петербурге. Его архив хранится в Публичной библиотеке [Российской национальной библиотеке]. Это фонд 1333 в Отделе рукописей. Этот фонд достаточно большой, там больше восьмисот единиц хранения, он был передан в Публичную библиотеку Яковом Аркадьевичем Гординым, к которому после смерти родителей Бродского перешли эти документы. Доступ исследователей к творческой части архива открыт. К сожалению, исследователи не очень активно этим пользуются. Опять же во многом в силу того, что есть устойчивое представление – архив Бродского закрыт и с ним невозможна никакая работа. Но это, повторяю, слухи, потому что все – и Фонд наследственного имущества, и наследники – заинтересованы в том, чтобы работа шла. С другой стороны, они заинтересованы в том, чтобы воля Бродского касательно личных материалов выполнялась. Поэтому можно прийти в библиотеку на общих основаниях, получить доступ к архиву – нужно только отношение из организации, из университета, института академического. Но это общее требование, не только для того, чтобы с материалами Бродского работать. В Рукописном отделе  библиотеки приятно работать – он открыт к общению. Я довольно много времени там провел, работая с этим архивом. Если взять каталог архива, то в нем можно увидеть, что часть материалов помечена как «открытые» буковкой «о» и часть как закрытые. Причем эти материалы в каталоге минимально описаны. Можно посмотреть, какие есть  материалы, какие машинописи, потому что Бродский больше печатал на машинке, чем писал от руки, и большая часть архива – это машинопись с авторской правкой. Иногда эта правка минимальна – запятушечка где-то стоит, и руку определить сложно. Иногда там видно, что это, действительно, рука Бродского. Почерк у него не самый легкий, но и не тяжелый, то есть с этим проблем не возникает. Иногда приходилось день-два посидеть, чтобы понять отдельное какое-то слово, вписанное беглым почерком. А так это все, повторяю, свободно. И видно, что там, например, под таким-то номером в такой-то папке записи дневникового характера, два письма тому-то и стоит буковка «з». Вот к этим закрытым материалам получить доступ невозможно в Публичной библиотеке, это правда. Но это лишь небольшая часть архива.

Вторая часть архива лежит в Америке – естественно, это послеотъездная часть. Это Йельский университет, архивный комплекс Байнеке [Библиотека редких книг Байнеке (Beinecke Rare Book And Manuscript Library)], где доступ вообще открытый - без всяких отношений. Сюда каждый человек может прийти, получить доступ к материалам не только творческого, но и личного характера. Более того, может в Байнеке их скопировать, потому что американское архивное право немножко другое. Об этом кто-то лучше может рассказать из тех, кто там работает постоянно. Главное, что никакого ажиотажа вокруг материалов Бродского нет.

 

И в Штатах тоже нет? Какова востребованность архива в Америке?

В Америке я знаю несколько человек, которые очень активно работают с этим архивом. В частности, мой коллега и хороший знакомый Яков Клоц, аспирант Томаса Венцловы. У самого Томаса Венцлова много работ о Бродском, кроме того он консолидирует многих американских исследователей Бродского. Тот же Яков Клоц довольно большую работу проводит в Йеле под его руководством в связи со своей диссертацией.

 

Я знаю других исследователей, которые там много работали. То есть в Байнеке, как это ни странно, но, может быть, логично, работают с архивом интенсивнее, чем здесь. Потому что если посмотреть записи о доступе, которые есть в петербургском архиве, вы увидите три-четыре фамилии. Причем на некоторых листах это одна фамилия. Некоторые больше востребованы.

Востребованы рисунки, которых, надо сказать, там не то чтобы много — с ними часто работают съемочные группы для кино и телевидения. Насколько я знаю, большая коллекция рисунков хранится у Эры Борисовны Коробовой в частном архиве, об этом вы с ней можете поговорить. Что-то есть у Рамунаса Катилюса в Вильнюсе, у которого тоже небольшой частный архив. Он был другом Бродского, думаю, в Польше о нем знают. Но и в Петербурге, конечно, его знают те, кто Бродским занимается.

 

Поэтому, повторяю, проблема не в том, что к архиву не получить доступ, а в том, что этот доступ не особенно востребован. То есть получается ситуация как в анекдоте с неуловимым Джо: «Что, никому не поймать? – Да нет, его просто никто не ловит, он никому не нужен». Я не о Бродском, понятно, а именно об архиве.

Даже на конференции последней кто-то говорил о закрытом архиве, о невозможности с ним работать – но это же люди, которые просто туда ни разу не приходили, обычно люди, которые и не нацелены на архивную работу, а больше идеологическими вещами занимаются, ну и пусть занимаются. Хотя в последнее время разное приходится читать, вплоть до того, как плохо Бродскому в Америке было, и как бы ему замечательно жилось в СССР. Но это уже по ту сторону даже не добра и зла, а здравого смысла.

Возвращаясь к архиву, часто спрашивают: какова доля неопубликованного? Сколько произведений, которые не были никогда опубликованы? Стоит ли ожидать какой-то волны публикаций материалов Бродского, стихов Бродского, которые не были опубликованы? Надо сказать, что законченных неопубликованных произведений там не так много – может быть, полтора-два десятка. И это в основном ранние тексты, часто понятно, почему он не хотел их публиковать. Что-то, конечно, публиковалось. «Столетнюю войну» Яков Аркадьевич Гордин опубликовал некоторое время назад.. Большая часть произведений, которые до сих пор не опубликованы, были не опубликованы по воле самого Бродского. Известны два издания на данный момент наиболее полных. К сожалению, оба этих издания не свободны от некоторых ошибок, опечаток. Это четырехтомное (зеленое) собрание и семитомное с бордовым переплетом и с суперами бордовыми. Если сравнить их, посмотреть первые тома, то в первом собрании очень много ранних стихов Бродского до 1961 года, которые отсутствуют во втором издании. И отсутствуют они там, как мне говорили друзья Бродского, по просьбе самого Бродского, который посмотрел и сказал: «Ну, зачем их публиковать?». Ничего интересного нет – юношеские стихи, они вряд ли интересны широкому читателю, это то, что интересно исследователю. Это то, что в полных собраниях сочинений публикуют в конце под рубрикой «Juvenilia» (Юношеское).

Есть стихотворения, которые Бродский не публиковал по соображениям если не политического порядка, то, наверное, по соображениям… как бы это обозначить? Ну, скажем, вот есть стихотворение «Народ», которое он не хотел публиковать. Оно должно было пойти паровозом к планирующейся в свое время в конце 1960-х его книге стихов – здесь в Советском Союзе она готовилась. Но для этого его попросили написать что-нибудь такое вот… Ну, не про Томаса Стернза Элиота же писать, да? Хотя как раз стихи на смерть Элиота были опубликованы в СССР. Вот он написал стихотворение «Народ». На самом деле там нет никакого конформизма, там речь о великом русском языке – как Бродский любил рассуждать о языке. Ахматовой оно, кстати, нравилось. Но когда дошло до дела, когда решалась судьба этого издания, он сказал, что снимает это стихотворение. Неизвестно, вышел бы сборник или нет, но здесь есть совершенно четкая авторская воля. Поэтому, когда его какая-нибудь газета «Завтра» пиратским образом перепечатывает, говоря о том, что Бродский великий русский патриот, это в каком-то смысле нарушение этой воли. Притом, что «русское», прежде всего культуру русскую и язык Бродский гораздо больше любил и понимал, чем многие из этих людей… Но это ладно…

В архиве есть более интересные вещи.

Большая группа материалов – это какие-то наброски, какие-то неоконченные вещи, черновики. И это для исследователей Бродского самая интересная часть, потому что мы видим, что ряд его больших стихотворений американского периода - «Колыбельная трескового мыса», например, - что какие-то наброски к ним делались уже здесь в 1960-е годы. Поэтика Бродского 1970-х годов в Америке во многом подготовлена тем, что было здесь в 1960-х, и основные образы последней части «Колыбельной трескового мыса» так или иначе в набросках небольших там существуют.

 

Надо сказать, что Бродский вообще очень любил повторять какие-то свои удачные образы, удачные находки — на этой кухне ничего не пропадало, все шло в дело. Поэтому просто интересно посмотреть на развитие системы образов, и это может быть очень интересно тем, кто исследует систему метафор Бродского, его стилистику. Это чрезвычайно ценный архив в этом смысле. Но ожидать, что там скрыты неизвестные законченные шедевры, которые стоят на уровне его лучших вещей, не стоит.

Там довольно много материалов, которые были подготовлены в свое время Владимиром Марамзиным. Там есть какие-то части марамзинского собрания. Есть и не вошедшее в канонические тома Марамзина. Например, есть перепечатанные Марамзиным черновые тетради Бродского из Норенской, они хранятся именно в перепечатке. Причем Марамзин делал это очень хорошо, он проделал большую текстологическую работу. Это вещи, которые интересно смотреть. В каком-то смысле, они практически готовы к публикации. А с другой стороны, многих рукописей и машинописей с правкой Бродского нет, и здесь возникает вопрос о степени достоверности. Хотя работа выполнена действительно хорошо, но все-таки это не автографы, не авторизованная машинопись. С этим нужно постепенно и скрупулезно разбираться, и в этом смысле рассчитывать, что полное собрание сочинений за ближайшие годы выйдет, не приходится.

 

Что касается прозы, эссе на английском. Все ли они переведены? Известно ли, какая часть еще до сих пор не переведена? И в связи с чем не переведена?

На русский язык? Во-первых, не все они опубликованы. Сам я не работал пока с американской частью архива, но Яков Клоц мне рассказал, что есть кое-что – спросите у него. Я надеюсь, когда буду в Йеле, на это все сам посмотреть. Безусловно, интересно все это перевести, все это собрать, но говорить о какой-то подводной части айсберга, которая скрывается в архивах здесь, на мой взгляд, не приходится. Хотя много неопубликованных стихотворений есть в американской части архива.

 

Читатели Бродского знают, что есть «Эклога 4-я: зимняя», «Эклога 5-я: летняя». Вот есть еще «Эклога 6-я», которая никогда не была опубликована. Может быть, в какой-то момент кто-то из тех, кто работает с архивом Байнеке, возьмется за подготовку этой публикации. Это вполне законченный текст, интересный довольно. Но опять же сам автор его не опубликовал. И как всегда при работе с архивами мы упираемся в одну простую проблему – этическую. Можно ли публиковать то, что сам автор не хотел публиковать? Мы сейчас говорим не о личных материалах, которые он закрыл. Но доступ к творческой части открыт – пожалуйста, смотрите, разбирайтесь. А вот с публикацией, особенно ранних стихов, конечно, сложнее ситуация. С одной стороны, вроде бы надо все взять и опубликовать – есть такое мнение. С другой стороны, есть люди, которые в этом архиве работают. И знают, что там разбираться много надо и с вариантами, и с датировками, и с атрибуцией даже иногда. И у всех них есть собственные приоритеты, что им интересно делать и т.д. И есть, разумеется, естественное желание Фонда наследственного имущества, который готовит это издание потенциальное, придержать какие-то вещи интересные для него. Желание понятное, к этому любое издание стремится. И здесь тем, кто Бродским занимается, как мне кажется, нужно не столько Фонд ругать, сколько сотрудничать с ним. Энн Шеллберг приезжала в августе 2009, как раз для того, чтобы встретиться и обсудить перспективы издания и поговорить с теми, кому это интересно. И она была абсолютно открыта к общению – и мы общались. Естественно, разногласия какие-то были – по типу издания, по полноте включаемого материала, по объему комментария. Но конструктивный разговор возможен, что главное. И кто-то из питерских и московских филологов в этих разговорах участвовал – кто захотел и смог прийти. Но большого количества людей не нашлось, надо сказать, особенно тех, кто готов в архиве работать серьезно. Поэтому собрание сочинений, боюсь, не вопрос ближайших нескольких лет, это точно. Но что-то публиковаться будет, была договоренность, в частности, у меня с представителями Фонда, что я кое-что из интересующих меня текстов шестидесятых сделаю – но именно в качестве научной публикации, своего рода проспекта будущего собрания в одном из научных журналов, чтобы вынести на широкое обсуждение проблему формата... И я не торопясь готовлю такую публикацию, это дело небыстрое – даже не потому, что много отвлекающих факторов, и преподавание много времени отнимает (а я, кстати, читаю в Смольном институте СПбГУ спецкурс о поэтике Бродского в том числе), а потому, что спешка тут вредит. Это и по опыту предыдущих изданий Бродского видно, да и по своей работе я знаю, что когда приходится делать что-то в спешке, часто досадные ошибки возникают.

Политика Фонда с публикациями какая сейчас? Совершенно спокойно, с соблюдением необходимых формальностей, отчислений авторских и т.д. можно печатать и перепечатывать стихи из тех сборников или эти сборники целиком, которые выходили в издательстве «Ардис». Считается, что эти сборники Бродский готовил сам, сам составил и это те стихи, которые он сам выбрал. Поэтому издательство «Азбука» в Петербурге сейчас очень много выпускает маленьких книжечек - покет-буков (pocket-book) недорогих. И насколько я понимаю, наследники Бродского это только приветствуют, потому что это недорогие книги, которые может покупать каждый. Это близко идее самого Бродского, когда он был поэтом-лауреатом: поэзия должна быть доступна, в каждой гостинице рядом с Библией должен лежать томик стихов. И как раз в год своей работы в качестве поэта-лауреата, когда ему приходилось ездить в Вашингтон, он этим активно занимался, и там такие проекты были реализованы.

 

Но вы понимаете, когда я говорю о «политике фонда» и т.д., это просто реконструкция событий, как я их вижу. Theory of Mind в чистом виде. Я никаким образом к работе фонда не причастен, я в положении рядового исследователя, которому приходится по каким-то делам, связанным с архивом, с возможными публикациями, к ним обращаться. Это общение по-разному протекает, иногда можно довольно долго ожидать ответа на какие-то вопросы, иногда все быстро решается, да и решается по-разному.

Я уверен, например, что если бы, к примеру,  в ИРЛИ или ИМЛИ создали рабочую группу по собранию сочинений Бродского и захотели бы сотрудничать, дело бы пошло очень быстро. Другое дело, что мало кто Бродским занимается академически, просто не набрать такую группу. И здесь надежда на то, что появятся такие исследователи.

 

Фонд и наследники не озабочены юбилейными датами так же, как здесь у нас? Когда подтягивается к юбилею что-то – создание выставки, публикация книги, проведение какой-то конференции. Такого там нет?

К дню рождения, к 70-летию проходили совершенно разные мероприятия. Здесь в Петербурге прошло две конференции, показ фильма «Полторы комнаты» в Доме кино, выставки разные, например, совершенно замечательная выставка Кати Марголис в Музее Анны Ахматовой – единственный, пока, случай, когда я видел как стихи Бродского отражаются в визуальных образах не просто иллюстративно, а на очень глубинном уровне.

 

В Венеции тоже вспоминали Бродского 24 мая, собирались его друзья, насколько я знаю. Я не знаю пока подробностей от очевидцев. Фонд наследственного имущества Бродского скорее занимается тем, чем сам Бродский хотел заниматься в последние годы своей жизни – это Русская Академия в Риме, в Италии, да. В нее должны получить возможность ездить те, кто пишет стихи и прозу по-русски.

Она перестала функционировать?

 

Нет, она существует, все время туда ездят люди. Первым был Тимур Кибиров, в этом году - Мария Степанова. Но это же большая работа. У всех сложности были в последние годы. И у них, думаю, учитывая ситуацию финансовую в мире. Что касается тех, кто занимается фондом, то они следят за тем, чтобы авторская воля исполнялась, чтобы Фонд работал, чтобы были деньги на стипендии. Фонд насколько я знаю из бесед с его представителями, не ставит перед собой задачи организации научных конференций. Это академическая задача. И эти конференции неизбежно будут проходить, потому что читательский интерес к творчеству Бродского большой. И все таким образом идет, что вмешательство Фонда тут не нужно, как мне кажется – конференцию же ни с кем не надо согласовывать..

 

А что такое «запрет на биографию»? Как вы его можете объяснить? Это тоже легенда или это действительно так?

Бродский еще при жизни в письмах своим друзьям, в разговорах с ними неоднократно повторял, и это многие вспоминают, многие цитируют, рассказывают: «Не надо только писать мою биографию. И не надо помогать тому, кто это будет делать». Скорее всего он боялся того, что кому-то будет интересно порыться в личной жизни —  составить «донжуанский список Бродского», найти что-то скандальное, что-то погорячее. Такого рода посмертных публикаций, к сожалению, очень много бывает, и я думаю, здесь он хотел застраховаться от этого.

А запретить писать биографию никому нельзя. Собственно говоря, завтра мы с вами захотим написать биографию Бродского, найдем издателя, напишем текст худо или бедно, если мы этого захотим. И издадим это. И если мы не будем включать туда какие-то архивные неопубликованные тексты, если мы не захотим печатать приложением какие-то стихи, ограничившись лишь цитированием в юридически дозволенных пределах, в принципе, нам ничье разрешение не нужно. Единственно, что, если книга будет содержать прямую клевету, то вот это в установленном порядке всегда может быть как-то наказано. Поэтому запрета – юридического, законного – никакого нет, если я правильно понимаю. Хотя, конечно, это может требовать уточнения – я не юрист и биографию писать не собирался никогда. Есть этический запрет, этические ограничения, но при этом те, кто знал Бродского, кому есть, о чем сказать, они прекрасно понимают, что, на самом деле, с одной стороны, он просил не делать этого, а с другой, - если этого не сделают те, кто его знал, то это сделают другие люди, которым будет совершенно все равно. Этими мотивами руководствовался, в частности. Лев Владимирович Лосев. Его замечательная книжка «Иосиф Бродский. Литературная биография» вышла в серии «Жизнь замечательных людей». Сейчас вышло переиздание этой книги в издательстве «Вита-Нова». Издание презентовалось как раз только что в эти юбилейные дни. Оно роскошнее, это большой том, там добавлено фотографий, каких-то материалов, в основном, визуальных, воспроизведены какие-то рисунки. И полиграфически оно получше сделано. И увы, поскольку Льва Владимировича нет с нами больше, текст там практически не изменился. Они поправили какие-то очевидные опечатки, но ничего там не было дописано, насколько я знаю. Хотя пока успел только бегло пролистать это переиздание.

Есть материалы к биографии Бродского, большой том, который выпустила Валентина Полухина.

Это томское издание?

 

Нет. Томское издание Полухиной [Валентина Полухина. Больше самого себя. О Бродском. Томск, «ИД СК-С», 2009] – это инициатива томского филолога, поэта и переводчика Андрея Олеара. В Томске вышла книга его переводов Бродского с английского языка. У Бродского есть некоторое количество стихов, которые были написаны только по-английски. Андрей Олеар их перевел. Вышла книга. В процессе подготовки этой книги они общались с Валентиной Полухиной. А в Томске сложилась, не знаю почему, довольно большая школа исследователей Бродского, там много людей им занимаются, начиная от профессоров, заканчивая студентами. И у них возникла идея сделать чисто сибирский проект. Валентина Платоновна Полухина, я не знаю, открою ли я секрет, который она скрывает, она на самом деле сибирячка, родилась она в Сибири. И ей, думаю, было очень приятно, когда возникла эта инициатива. И опять же  как она сама говорит, она всегда помогала молодым исследователям Бродского, в том числе материалами какими-то, я по себе знаю, она всегда привозила на конференции, с оказией передавала пачками ксерокопии, и своих статей и других авторов недоступных тут. Ну и как она говорила мне недавно: «Мне надоело таскать эти пачки, я решила – пускай это будет издано. Не для того, чтобы еще одну книжку добавить – у меня их в общей сложности теперь пятнадцать с этой книгой – а просто для того, чтобы это было доступно». Примерно в таких словах. И там статьи 1970-1990-х годов, которые все были опубликованы практически. Из неопубликованных там небольшое ее интервью с Бродским, есть еще исправленные какие-то вещи, дополненные тексты. И все. Это филологическая книжка, там, в основном, исследовательские работы. Полухина ведь внесла существенный вклад в исследование поэтики Бродского. Что касается биографии, то можно назвать том, который вышел в издательстве журнала «Звезда»: «Иосиф Бродский: Жизнь. Труды. Эпоха».  Это попытка представить биографию Бродского в стиле известных вересаевских книжек «Пушкин в жизни», «Гоголь в жизни» - попытка год за годом по известным источникам показать, что происходило. То есть это компиляция каких-то известных фактов, компиляция упоминаний в собственных эссе Бродского, в книгах, интервью о нем. Эта книжка вышла, по-моему, в конце 2008 года. Конечно, там есть ошибки - Валентина Полухина сама говорит, они неизбежны, многие материалы еще не собраны, в том числе многие очевидцы событий не высказались, при том что многие, слава богу, живы и могут уточнить. В конце книги она напечатала свой e-mail и рассказывала, что ей все время шлют поправки и добавления, и ее экземпляр книжки уже весь просто исчеркан этими поправками. И вроде бы, как я знаю, у нее нашлись издатели, которые готовы сделать второе издание исправленное и дополненное. Это, на самом деле, вечная работа. Что еще более ценно в этой книжке, под каждым годом там приведен список стихотворений, которые написаны в этом году – опубликованных, не опубликованных, но выходивших в самиздате, и неопубликованных, которые лежат в архивах, которые нигде не публиковались. Можно посмотреть названия. А также других текстов, написанных Бродским. Например, в этой книге, больше широкому читателю нигде это не узнать, написано, кому и когда он писал рекомендательные письма. Особенно после Нобелевской премии ему очень много приходилось этим заниматься. И там видно, куда уходило его время, каждый год их было довольно много. Понятно, что это дело формальное, но это интересно.

 

А вот интересно, он писал « по рыбе»? Или каждому индивидуальное?

Я думаю, «по рыбе», потому что… Каждый человек, который пишет такие письма, даже если у него нет заготовленной болванки, он понимает, что какие-то общие слова пишутся.

 

О Томске вы уже что-то сказали. А какие и где есть еще группы и центры исследования наследия Бродского?

Понятно, что у нас нет НИИ Иосифа Бродского, и слава богу. И групп особых нет, просто стихийно складывается, что где-то больше интересуются им, где-то меньше.

Довольно хорошие традиции в Йельском университете в этом смысле. Но там лежит архив, там преподает Томас Венцлова, там работают его аспиранты, Яков Клоц – один из них. Вот я бы назвал его прежде всего как одного из самых активных и перспективных. Яков Клоц из Перми, просто уехал в аспирантуру туда. Очень талантливый молодой человек. Сейчас он составил замечательную книжку, которая вышла здесь [в Петербурге] в издательстве Фаддея и Лины Перловых, «Иосиф Бродский в Литве».

Много интересного в свое время да и сейчас, хотя сейчас меньше, потому что люди уже книжки написали, происходило в Хельсинки. Там кафедра славистики и балтологии (у нас это называют «балтистика», а там вот так), и профессор этой кафедры Пекка Песонен (Pekka Pesonen) сам, насколько я знаю, специально о Бродском не писал, но среди его учеников есть прекрасные исследователи, двоих обязательно надо упомянуть. Одна из них Майя Кёнёнен, которая написала книжку о Петербурге в поэзии Бродского

[Könönen M. "Four Ways Of Writing The City": St.Petersburg-Leningrad As A Metaphor In The Poetry Of Joseph Brodsky. Helsinki, 2003. 340 p.] 

В Петербурге никто пока не написал книги о Петербурге в поэзии Бродского, а вот в Хельсинки Майя написала. В основном это был анализ метафор, который Бродский использует для описания Петербурга. Эта книжка доступна в сети в pdf, поскольку это была ее диссертация (это все выкладывается обычно).

Она не переведена на русский?

 

Нет, она не переведена на русский. Она есть на английском. И вторая книжка, которая вот-вот выходит – мы сидим, а она должна выйти в издательстве университета Висконсина – это книга Санны Турома. Brodsky Abroad: Empire, Tourism, Nostalgia, это книга о травелогах Бродского, о Бродском —  туристе или не-туристе. Там как раз решается этот вопрос: был ли он туристом или нет? У Санны была об этом небольшая работа в «Новом литературном обозрении»  . А книжка - это тоже ее диссертация. Диссертацию я читал. В сети, к сожалению, этого нет, потому что ни одно издательство не любит, когда книжки, которые оно выпускает, расходятся в свободном виде, особенно до их выхода. В Москве многие занимаются творчеством Бродского, на мой взгляд, прежде всего надо назвать Андрея Ранчина и автора замечательной книжки «Музыкальный мир Бродского» Елену Петрушанскую из Государственного института искусствознания. В 1995 году она у Бродского взяла интервью о музыке, его отношении к музыке. Это очень интересно, каковы были его предпочтения. И уже после смерти Бродского она написала книгу, которая вышла двумя изданиями – в журнале «Звезда». Книга, на мой взгляд, очень интересная. Она не только, что называется, биографического характера – что любил слушать Бродский – хотя там это тоже есть. Но там анализируются и музыкальные образы в поэзии Бродского, что еще более интересно. И какие-то вещи расшифровываются очень красиво.

 

Есть в Петербурге определенные традиции. На кафедре русского языка СПбГУ работает замечательный лингвист Людмила Владимировна Зубова, специалист по языку русской поэзии, автор замечательных книжек о языке поэзии Цветаевой и о совсем современной русской поэзии и ее лингвистических аспектах, ее новая книга вот сейчас вышла в издательстве НЛО. Монографии о Бродском у нее нет, но довольно много статей. Например, совершенно прекрасный анализ стихотворения Бродского «Одиссей Телемаку», который выходит далеко за рамки простого анализа одного текста, там замечательные обобщения.

Еще, конечно, Георгий Ахиллович Левинтон работы которого о подтекстах и о цикле «смерти поэта» в поэзии Бродского чрезвычайно интересны – без них очень сложно обойтись, там очень много интересных наблюдений.
На самом деле здесь многих можно называть, но всегда есть опасность в таких интервью – кого-то забыть, да всех и не упомянуть, поэтому заранее прошу прощения, если не назвал кого-то.

Еще несколько слов о книжках, выходивших за этот год. У Валентины Полухиной вышел третий том ее серии «Иосиф Бродский глазами современников».

 

Без повторений? Новые интервью?

Новый. Она развивает дальше свой путь. И в третьем томе беседы не только с людьми, которые знали Бродского, но и с исследователями Бродского. С молодыми поэтами, которые не знали Бродского, но которые каким-то образом осмысляют его присутствие в современной литературе. Почему нет, это тоже оказывается интересным, это любопытный материал.

 

Потом издательство «Perlov Design Center» и галерея дизайна Bulthaup начали серию замечательных красивых книжек. Сейчас покажу, как это выглядит (достает книгу Якова Клоц «Иосиф Бродский в Литве»). Это петербургское издательство, которое было организовано, насколько я понимаю, специально для такого проекта. И как можно догадаться, это книжка серийная. Я видел две книжки. До этого вышла книжка Михаила Исаевича Мильчика о Венеции в этой же серии. Они одинаково оформлены. В одном формате. И сейчас к осени выходит третья книга в этой серии – книга Бенгта Янгфельдта о Швеции Бродского.

Это, наверное, безумно дорогое издание?

 

В магазинах города я видел их за 1500-2000 рублей. Фактически это альбомы. Авторы серии говорили о своем намерении продолжать проект. Тут напрашивается тема «Бродский в Англии».

«Бродский в Америке».

Да, «Бродский в Нью-Йорке», конечно же. И если запал у них не пропадет, то мы еще много чего можем увидеть.

А кто "паровоз" этого проекта?

Я не знаю, кому принадлежит первоначальная идея, но это делается в тесном союзе Михаила Исаевича Мильчика, Лины и Фаддея Перловых, владельцев галереи Bulthaup и этого издательства. Это прекрасные люди, они очень любят Бродского. И вместе с Михаилом Исаевичем они решили запустить этот проект. Все началось с его книжки о Бродском и Венеции. А дальше, как говорится, аппетит приходит во время еды. Надеюсь, у них хватит сил продолжить, может быть и книжки про Петербург дождемся.

Это впечатляет. А альбом Вы видели, который издал наш архив кино-фото документов?

 

Да. Я вчера вел презентацию этого альбома в Доме Кино. Прекрасный альбом.

У них действительно свое хорошее собрание? Или в издании еще кто-то участвовал? Что у них в архиве хранится по Бродскому?

 

Ну, давайте, посмотрим.

А у вас и он с собой?

Стихи на случай сохранились, да? (Достает альбом). Что у них, точный ответ могут дать они сами. Я не был в этом архиве, и с фотодокументами Бродского не работал. Я, честно говоря, не знал, что там столько интересного. Но все-таки я занимаюсь текстами, все успеть не возможно. Говорилось, что почти все впервые публикуется. Но здесь есть, конечно, какие-то известные фотографии предотъездные. Иконографию Бродского я хорошо представляю, и многое я увидел впервые здесь, когда вчера его листал.

 

Здесь написано, что Мильчик представил еще свои материалы.

Здесь есть не только фотографии Бродского, но и фотографии, сделанные самим Бродским. В экспедициях, например. При том издание это абсолютно некоммерческое. Альбом раздавался тем, кто пришел —  по пригласительному билету давали экземпляр. Дом Кино был полон, когда смотрели фильм «Полторы комнаты», в зале люди стояли даже. Выступал Сергей Юрьевич Юрский, выступала художник фильма Марина Азизян. Режиссер фильма сейчас за границей в рабочей поездке, он не смог участвовать. Интерес был огромный, я давно не видел, чтобы зал Дома Кино так заполнялся, оказалось больше людей, чем ожидалось. Поэтому этот альбом не будет продаваться, но возможно, если с ними связаться, у них есть еще экземпляры.

И я считаю, что главные достижения, главные книжки этого года – это именно эти иллюстративные материалы. И это прекрасно. Раньше появлялись фотоальбомы, конечно, но не такого качества. Книгу Якова Клоца можно использовать как путеводитель по Вильнюсу и Каунасу. Вы открываете книгу. Вот Доминиканский монастырь. Его фотографии, воспоминания друзей Бродского о том, как они заходили во внутренний дворик Доминиканского монастыря, сидели на каких-то досках и во дворе костела на этих досках Бродский читал стихи. Кстати, и сейчас туда можно пролезть, там и сегодня лежат какие-то доски, другие уже, видимо. Я думаю, что польские коллеги могут тоже подумать… Бродский приезжал в Польшу однажды…

 

Два или три раза.

Надо уточнить. Не знаю, наберется ли на такой том, но какая-то книга может появиться – «Бродский и Польша». Думаю, что это может быть интересно. 

 

Конференция или целых две конференции, которые прошли в Петербурге, насколько они были интересны?

Две конференции. Более представительной была, на мой взгляд, конференция, которая проходила в Фонтанном Доме. Она начиналась в Белом зале Шереметьевского дворца. Понятно, что всем ведущим исследователям и всем друзьям сложно сразу съехаться, но там было интересно. И многие зарубежные участники предпочли эту конференцию.

 

На второй конференции в университете [20-24 мая 2010] я, к сожалению, не был. Я был в это время в Москве на другой конференции, в Институте русского языка. Судя по программе, там были региональные исследователи, учителя, школьники – у нее немного другие задачи.

В самом начале июня прошла большая конференция в Вильнюсе . Она начиналась 31 мая, и заканчивалась 3 июня. Ее организовали Дом Венцлова и Рамунас Катилюс, который приложил большие усилия к организации этой конференции. Туда приезжали с докладами Томас Венцлова, Фэйт Вигзелл (Faith Wigzell), петербургские, московские люди. Эта конференция прошла с выездом в Каунас, куда все отправились 1 июня. Там докладов не было, была экскурсия по местам Бродского в Каунасе с участием его литовских друзей Рамунаса Катилюса и Томаса Венцловы, которые ездили с ним туда и знают, что ему там нравилось, как он отзывался об этом. Какие-то сведения о его Каунасе есть опять же в новой книжке Якова Клоца. Вообще я считаю, что книга Якова Клоца - это самое интересное, что вышло. Может быть, потому что я очень люблю Вильнюс. И Бродский любил Вильнюс. И, видимо, Вильнюс повлиял на него в свое время очень сильно. Это был не только место, где жили его друзья, но я считаю, и я в Вильнюсе это говорил, что это город, который, на мой взгляд, довольно сильно повлиял и на его мировосприятие и на его отношение к барокко. Такое количество барочных памятников архитектуры – а Бродский очень внимательно относился к архитектуре, это видно хотя бы по повторяющимся все время в его стихотворениях архитектурным образам – это еще одна тема, которая ждет своего продолжения.

Здесь в Петербурге я делал доклад на тему «Иосиф Бродский и петербургская архитектура» про образы петербургской архитектуры в поэзии прежде всего Бродского. Естественно, эта тема не исчерпана, здесь много чего предстоит делать. И я считаю, что сама вильнюсская архитектура довольно сильно влияла на отношение Бродского к барокко, о чем он пишет. Есть большая монография канадского исследователя Дэвида Макфейдьена (MacFadyen David). «Бродский и барокко»  («Joseph Brodsky and the Baroque. 1999. Montreal, London, Ithaca: McGill-Queen's University Press). И те, кто внимательно читал Бродского, те, кто занимается Бродским, они знают, что тема «Бродский и барокко» очень интересна. Мне кажется, что это все идет оттуда. Я не хочу сказать, что в Петербурге у нас совсем нет барокко. Но Вильнюс – это совсем другая история, это уже чистое европейское барокко.

Скажите, что вы сами делаете сейчас? Что у вас в работе? Что вы в ближайшее время намерены сделать?

Надо сказать, что Бродский – это не единственная тема, которой я занимаюсь, просто так получается, что в этом году очень много всего происходит, и изданий, и всего, что связано с Бродским, что я, конечно, переключился во многом на это. В том, что касается конференций, это точно, в основном, на Бродского. Если об этом говорить, то, во-первых, это то, что давным-давно нужно было сделать, что я надеюсь в ближайший год закончить, это книга о языке поэзии Бродского. Об этом отчасти была моя диссертация, которую я в 2002 году защитил, - о метафоре Бродского. И с тех пор добавилось многое, в том числе в результате работы с архивом. Есть материалы не только о метафоре, вообще об особенностях языка Бродского, об отношении Бродского к языку – это очень интересно. О том, как это отношение соотносится с лингвистикой, тоже очень интересно исследовать. Бродский очень часто высказывался по поводу языка, используя лингвистические термины. И вот это постепенно накапливается, и это основной сюжет.

И в Вильнюсе я делал сообщение «Иосиф Бродский и язык». В частности, говорил о его неотправленном письме 1960 года в газету (он в «Известия» писал, конечно), о планировавшейся тогда и обсуждавшейся орфографической реформе. Помните, это тот самый «заец», который предлагался. И то, что до сих пор актуально – одно «н», два «нн» в суффиксах прилагательных. Это обсуждается до сих пор, к этому возвращаются. Бродский был категорически против того, чтобы что-то менять в орфографии. А свое письмо он подписал «архитектор Кошкин». Во-первых Кошкин – понятно, потому что любил кошек. Во-вторых, мне здесь очень важно, что «архитектор».

 

И это второй мой интерес, который вытекает не только из исследования поэзии Бродского. Я вообще в последнее время очень интересуюсь репрезентацией городского пространства в художественной литературе, прежде всего, 20 века - Петербург, Москва, вообще город в литературе. О Бродском появится статья по мотивам выступления на конференции [«Архитектурные образы в творчестве Бродского: Петербург», доклад на юбилейных чтениях «Иосиф Бродский и Россия», 13 мая 2010], когда сборник выйдет. То есть сейчас два моих интереса, связанных с Бродским - язык и городское пространство. Но этим сейчас занимаются многие, как я уже сказал, Майя Кёнёнен писала об этом, Санна Турома пишет об этом. Это мои коллеги, которых я прекрасно знаю, которых я люблю. В свое время я провел три месяца в Коллегиуме Хельсинкского университета, имел возможность общаться с ними. Но мне все-таки кажется, что о Бродском и архитектуре Петербурга интересно попробовать написать с петербургской точки зрения. Мы знаем, что даже само понятие «петербургский текст» придумано не здесь. Владимир Николаевич Топоров прекрасно знал Петербург, но это все-таки был взгляд из Москвы. Мне интересно попробовать дать взгляд из Петербурга на то, как Бродский воспринимал архитектуру этого города.

А курс какой-нибудь читаете специальный о Бродском?

 

Да, я сейчас преподаю в Смольном институте СПбГУ. Это совместный проект филфака СПбГУ и нью-йоркского Бард Колледжа (Bard College). И там раз в два года, как я уже сказа в начале, я читаю спецкурс «Поэтика Бродского». У нас так принято, что спецкурсы не повторяются каждый год. Поскольку у нас свободный выбор дисциплин студентами и свободная запись, если читать его каждый год, студентов будет не очень много. Хотя интерес стабилен, у меня всегда по 20-25 человек на этом курсе. Я бы предпочел, чтобы это было каждый год и тогда по 8-10 человек, потому что тогда можно по-другому работать. Но есть ограничения, связанные с нагрузкой, планированием учебного процесса. Я очень рад, что у меня есть эта возможность. Насколько я знаю, в Петербурге кроме меня никто такого курса не читает.

Никто? Даже в "большом" университете никто не читает спецкурса по Бродскому?

 

В Петербургском университете. Насколько я знаю, на кафедре истории русской литературы специально Бродским никто не занимается — на уровне спецкурса. Но студенты филфака приходят на мои занятия – те, кто интересуется действительно.

И естественно, в других курсах, которые я читаю в Смольном, а они так или иначе связаны с интерпретацией художественного текста, естественно, примеры какие-то, анализы произведений Бродского появляются почти везде. Курс по поэтике Бродского я читал осенью 2009 года. А теперь этой осенью я буду читать спецкурс по русским литературным путешествиям, в котором, по крайней мере, два занятия – это не лекция в чистом виде, а скорее обмен мнениями, обсуждение текстов – будут посвящены Бродскому. Естественно, это «Набережная неисцелимых» и это «Путешествие в Стамбул». Плюс еще мы поговорим, если хватит времени – курс выстроен хронологически, и Бродский упирается в зачетную неделю – если успеем, мы, конечно, поговорим и о стихах.

Есть ли какие-то досадные моменты, о которых можно сказать? Что, наоборот, не случилось? Что ждет своего решения и не происходит? А увы, уходит время, уходят люди.

Я думаю, что самым болевым, самым досадным моментом является ситуация с музеем-квартирой Иосифа Бродского. Я считаю, что это главный досадный момент. Именно что уходит время, уходят, увы, к сожалению, но никуда от этого не деться, уходят люди, которые помнили, как там все было, которые могли бы внести неоценимый вклад в создание экспозиции этого музея. Хотя есть планы, фотографии, концепция, есть все, но там, как вы знаете, все застопорилось. Хотя на конференции Бродского выступали представители Комитета по культуре Санкт-Петербурга и уверяли, что правительство Петербурга сделает все возможное для того, чтобы музей как-то открылся. И губернатор высказалась.

Они в этом уверяли еще пять лет назад.

 

Я тоже уже не первый раз слышу это заявление.  Хотелось бы верить, и даже не столько из-за обещаний, сколько из-за того, что интерес к творчеству Бродского среди читателей, особенно среди молодежи, растет, а это значит, что есть потребность в таком музее. И если эта потребность будет чувствоваться все сильнее, найдутся и способы решения.


Cм. также на Когита!ру:

Яков Клоц об архивах Бродского, новых книгах и конференциях

"Бродский будет омузеиванию, обронзовению сопротивляться всегда..."

"Вечер с Бродским"

Польша в биографии Иосифа Бродского

Музей-квартира Иосифа Бродского "на точке замерзания"

Видимый Бродский: Новая серия книг-альбомов об Иосифе Бродском