Леонид Косалс - доктор экономических наук, профессор кафедры экономической социологии Высшей школы экономики. В своей заметке для портала "Globalbrief" он проводит параллели между двумя темами. которые в последние недели активно обсуждаются как знаковые в российской общественной жизни.

Два самых ярких события в сфере идеологии в последние месяцы произошли за пределами Москвы. Это – «дело историков», которое раскручивается в Архангельской области и история с приказом о комиссии экспортного контроля в Санкт-Петербургском университете.

«Дело историков» - это уголовное дело, заведенное в сентябре 2009 г. Прокуратурой Архангельской области против ученого-историка М.Н.Супруна и начальника Информационного центра Управления внутренних дел А.В.Дударева, которые работали над составлением «Книги памяти» репрессивных российских немцев и иностранных военнопленных, попавших в ГУЛАГ. Дело инициировано ФСБ, а поводом послужило якобы заявление кого-то из родственников репрессированных, что они против разглашения личной информации, которое неизбежно в рамках выполняемого проекта. «Дело» вызвало большой резонанс, в частности было написано и опубликовано открытое письмо российских и иностранных историков в защиту обвиняемых с требованием остановить репрессии против историков.

1 октября 2009 г. в Санкт-Петербургском университете вышел приказ, по которому тексты выступлений на международных конференциях, статьи в зарубежных журналах, заявки на зарубежные гранты должны получить предварительное одобрение внутриуниверситетской «Комиссии по экспортному контролю» на предмет отсутствия государственных секретов и потенциального ущерба имущественным интересам университета. Представители социально-экономических и гуманитарных дисциплин, политической науки расценили этот приказ как попытку остановить сотрудничество с зарубежными коллегами и путь к самоизоляции российской науки. Этот приказ всколыхнул научное сообщество как внутри, так и вне Санкт-Петербургского университета, разгорелись дискуссии, в которых нашлись и сторонники «закручивания гаек» внутри научного сообщества. В результате, через месяц после издания приказа, 30 октября, на Интернет-сайте университета появилось разъяснение администрации, что порядок прохождения документов по международному сотрудничеству относится только к естественным наукам, в рамках которых могут возникать разработки двойного назначения, а к гуманитарным и социально-экономическим дисциплинам этот приказ отношения не имеет.

Общее в этих и многих других «делах» и «делишках» то, что в процессе их реализации, фактически отрабатываются механизмы (институты) идеологического и политического контроля за сознанием и поведением людей, которые носят очевидно репрессивный характер. Эти механизмы, как правило, пока не становятся массовыми, а создаются в виде не-массовых, единичных образцов. Дела ученых-шпионов, дела об экстремизме, комиссия по противодействию фальсификациям и т.д. и т.п. Таких механизмов множество, часть из них сохранились еще с советских времен, часть были ранее отменены, и затем реанимированы, а часть созданы абсолютно заново. Сейчас они почти не применяются или применяются весьма редко, однако «одним росчерком пера» высокопоставленного чиновника они могут быть запущены «в серию» или даже в «массовое производство».

Скажем, в таможенной декларации, которую заполняют российские граждане при выезде за границу (если им есть, что декларировать) наряду с оружием, наркотиками и т.п., есть пункт 3.5. Этот «почти пятый пункт» включает в себя «Печатные издания и другие носители информации». Мне не известно, чтобы сейчас его кто-нибудь заполнял. Но я прекрасно помню, что при выезде в командировку за границу в начале 90-х годов, таможенник требовал от меня в аэропорту Шереметьево-2 предъявить дискеты для компьютера на предмет проверки вывоза государственных секретов. Более того, он утверждал, что я по каким-то инструкциям обязан было за 3 дня до выезда сдать все дискеты на проверку в Шереметьевскую таможню. Однако после небольшой пикировки все пропустил, ничего не потребовав взамен. Потом уже никто этого не требовал, но сохранение пункта 3.5 заставляет подозревать, что можно реанимировать старые инструкции очень быстро и даже текст декларации переделывать будет не нужно. Требует же таможня, чтобы было указано, какие именно документы отправляются экспресс-почтой из России, и может запросто их остановить, если ей в написанном тексте что-нибудь не понравится по содержанию, мотивируя борьбой с утечкой государственных секретов за границу.

За 2000-е годы, в «путинский период», возник огромный склад таких «заготовок». Почему же эти многочисленные «заготовленные впрок» механизмы контроля и репрессий не применяются или применяются редко, и в основном в избирательном порядке?

Мне кажется, что основных причин две. Первая: несмотря на многочисленные утверждения, что гражданского общества в России нет, попытки применить репрессивные механизмы встречают достаточно негативную реакцию и более или менее организованный отпор со стороны социальных групп, против которых эти попытки направлены (как в приведенных выше примерах). Власть вынуждена это учитывать. Вторая – нет какой-либо глобальной цели, разделяемой российским правящим слоем и, тем более, обществом, которая могла бы легитимизировать применение таких репрессивных механизмов в массовом масштабе, какой была коммунистическая идеология в советское время.

Путин, выдворяя Березовского за границу, сравнил государство с дубиной, которая может больно ударить человека по голове. Именно так он понимал природу государства, и именно такое государство создавал и создает. Сейчас эта дубина находится под «ручным управлением» и бьет по голове только отдельных врагов. Переходить в автоматический режим команды не было. Время еще не пришло.