В статье Бориса Максимовича Фирсова речь идёт о книге:

Ж.Нива. Александр Солженицын. Борец и писатель. – СПб.: Вита Нова, 2014.

ISBN: 978-5-93898-489-9.

В связи с выходом в свет биографии А.Солженицына мне хотелось высказать несколько слов. Не удивлю никого своим отношением к этому мужественному человеку, сумевшему в своих книгах раскрыть природу сталинской репрессивной власти и преступлений против человека и человечности, совершенных этой властью. Памятник Александру Исаевичу еще предстоит соорудить. Потому его биография – веха на пути к монументу писателю. Писать биографию Солженицына мог не всякий, для большинства ныне здравствующих возможных авторов это было бы дерзостью и потому очень важно, что выходит книга- камертон, настраивающая на восприятие жизни героического и противоречивого человека.

Биограф (Жорж Нива), француз, обладаюший пожизненной любовью к России, хорошо знал своего героя и именно потому долго писал эту книгу (свыше 30 лет), желая донести до читателя не только целостное и неискаженное представление о герое, но и подробности борьбы за истину и правду, которую А. Солженицын сделал миссией собственной жизни, целью своего литературного труда. Их встреча, которая состоялась, если мне не изменяет память, в 1970-е годы, серьезно повлияла на судьбу биографа. «Иван Денисович и Матрена стали частью моей жизни», - скажет он в своем сборнике статей о русской литературе, опубликованном в России в 1999 году.

Одну фразу Ж.Нива из предисловия к этой книге, а именно: «Нынешняя Россия часто бывает несправедлива к Солженицыну», я бы хотел сделать темой своего размышления, хотя отчетливо сознаю, что оно касается не столько его литературной деятельности, сколько публицистической и гражданской. Но в биографии важно все.

I.

Принято считать, что в начале ХIХ века русская общественная мысль устремилась по двум магистральным направлениям. От чаадаевских писем взяли свое начало западничество и славянофильство – «два рецепта спасения страны», «две веры». Уже тогда новоявленная элита озаботилась спасением страны, остро чувствуя, что со страной происходит нечто неладное. 100 с лишним спустя три веры столкнули  три стана советской интеллигенции и это столкновение, казавшееся сначала незаметным, по сей день поляризует интеллектуальный, мыслящий слой страны. «Уходят годы, и сменяются поколения, но темы  не меняются, Россия и Запад, народ и Бог» [Хазанов 1991]

Напомню один важный факт - появление оппозиционных идеологий, честь открытия которых принадлежит Андрею Амальрику (1969), который писал о  трех идеологиях, кристаллизовавшихся в конце 1960-х в виде триады альтернативных идейных платформ:  «подлинного марксизма-ленинизма», «либерализма» и «христианской идеологии». Первая из них (Рой Медведев) исходила из того, что Сталин исказил марксистско-ленинскую идеологию, а возвращение к ней позволит оздоровить общество. Вторая (А.Сахаров) предполагала возможным постепенный переход к демократиям западного типа, но  с сохранением доминирования общественной и государственной собственности. Третья платформа (А. Солженицын) принимала за основу жизни советского социума христианские (православные)  нравственные ценности и, следуя традициям русофилов, подчеркивала особый характер России, как главную особенность ее истории.

Эти три оппозиционных идеологии в полной мере отражают три исторических выбора, над которыми продолжает мучительно размышлять население современной России. Недаром сознание части нынешних россиян находится под наркозом идеологемы особого пути.  И хотя ортодоксальный революционизм стал достоянием прошлого, но свет от погасшей звезды социализма продолжал и продолжает идти, порождая иллюзию сохранения советского государства  в гуманизированной форме (реликтовая советская субъективность). В обществе сформировался западнический сегмент, который связывал государственное и общественное устроение с демократией и рынком. Но решающего перевеса над самобытностью либеральная идея («еретическая» прозападная субъективность) не получила. На пути либеральной идеи встала «русская идея».

Литературные и гражданские подвиги А. Солженицына, его всемирная слава возвели его на такой высокий пьедестал, что каждое слово, произнесенное с этой высоты, разносилось далеко, находило многих читателей и слушателей, минуя всех цензоров, одолевало все "радиоглушилки". Поэтому, когда автор "Одного дня Ивана Денисовича" и "Ракового корпуса", «Архипелага ГУЛАГ» публиковал теоретические трактаты, прорицания или призывы, то их воздействие на самых разных людей было весьма серьезным. Во всяком случае, реанимация русскости произошла во многом под влиянием А.Солженицына.

II.

Однако к середине 1970-х годов мир освободился от чар Солженицына, еще совсем недавно героя диссидента. В своем манифесте («Письмо советским вождям») он предложил   мистическую версию прошлого-будущего, мечту о священной России, воскрешаемой путем самопогружениям в себя и уходящей в сторону от ХХ века. Сквозь призму этих рассуждений сквозил апокалипсис вечной фронды с Китаем и угрозы гибели русского народа вследствие развития  урбанизированного и технологизированного  общества, уничтожающего естественные ресурсы и российский ландшафт.  Запад здесь представал как импорт дьявола, смерч темной, нерусской марксистской идеологии, Америка была местом разгула демократии и деградирующей культуры. Россия (не Советский Союз) могла найти спасение в преодолении власти марксизма, в отказе от своей восточно-европейской империи, в движении от Европы в сторону развития русского «интерьера» на северо-востоке континента.

А.Солженицын не был одинок. Ведь он поместил себя в mainstream классического русского славянофильства, а оно, будучи частью русской ментальности, всегда подозрительно относилось к попыткам имитировать западные идеи и, тем более, преклоняться перед ними. Призыв к изоляционизму был услышан и получил поддержку в народных массах и со стороны официальных властей. Журнал «Иностранная литература» выступил с программой защиты русского языка от иноязычия. Даже «Комсомольская Правда» гневно высказалась против того, что дети не знают старинную русскую игру лапту, но хорошо осведомлены о бейсболе. Православие вновь стало считаться «кораблем», носителем русской культуры, нитью, связующей страну с культурным наследием и прошлым. Потому не только атеистическая партия коммунистов, но и нынешняя власть   признает, что лояльность церкви помогает удержанию власти и выступает в роли скрепов государственности.

III.

Здесь не обойти вторую фигуру 1970-х  – академика Андрея Сахарова, чьи «еретические» взгляды  ставили под сомнение монополию партии на социальную мысль и мышление, подрывали сами основы советской системы. С годами радикализм позиций рос, отражая его растущее отчаяние относительно невозможности реформировать советскую систему и скепсис в отношении социализма. Однако когда Солженицын  выпустил свой манифест, атакующий советскую систему («Письмо советским вождям»), Сахаров ужаснулся. Больше всего его смутила потенциально большая популярность и привлекательность идей возрождения святой Руси. Его испугал «религиозно-патриархальный романтизм»»  Солженицына, его мистическое неверие в возможности современной науки, нападки на Запад, изоляционистский возврат к «матушке-России». Сахаров не отрицал общность многих взглядов с Солженицыным – не принимал марксизм, не верил, что СССР оставит в покое Восточную Европу, отстаивал идеи культурной и интеллектуальной свободы. Но выброс солженицынской русофилии Сахаров считал эхом сталинского подхода, опиравшимся на насилие над историей.

В критическом ключе о позиции А.Солженицына отозвался и Лев Копелев в статье «Ложь победима только правдой» (1976). Проповедь национальной обособленности, возврата к старомосковскому, — чтобы не сказать китайскому, — "премудрому незнанию иноземцев" в наши дни, писал он, звучит более чем наивно. Такой изоляционизм был возможен до поры до времени в том мире, который еще не знал авиации, радио, межконтинентальных ракет, атомной энергии, космических исследований и мировых войн. Возлагать надежды на спасительность "великой стены" или "железного занавеса", которые загородят процветающие хутора и монастыри русского Северо-Востока от бед, грозящих всей планете, значит обрекать Россию на судьбу благочестивого града Китежа, полностью утратив реальные представления об истории и современности. [Кроме того] оставалось непонятным, как совместить такие маниловские утопии с предшествующими и последующими здравыми рассуждениями о всемирной природе самых насущных современных проблем, от решения которых зависит не много, не мало, а существование человечества. Здесь Солженицын заявил, что считает для себя "нравственным" "советовать политикам обособленного спасения среди всеобщих затруднений", потому, что "... наш народ... пострадал в XX веке [считал Солженицын] больше всех народов мира"

Cмена картины мира, носителем которой является человек, требует усилий, связана с борьбой за себя и «свой образ». Не будучи в силах справиться с нагрузками времени человек обращается к прошлому, точнее к мифологическому представлению о нем, считая, что его страну сбили с наезженной колеи, предложили ей новую маршрутную карту, вместо того, чтобы она продолжала идти своей, и потому не похожей на другие, «особой» русской дорогой. Идеология «единственно верного пути»  еще не выветрилась из голов россиян, как и фатальная вера в то, что «мы покажем миру как надо жить». Но чуда не произошло и потому рука невольно тянется к транквилизатору. Не избежал этого и великий русский писатель, чью биографию написал Ж.Нива.

Борис Фирсов

Июнь 2014

Ранее на Когита!ру: Книгу Жоржа Нива о Солженицыне переиздали