Оригинал текста

Недавнее изгнание рома, или цыган, из Франции вызвало протесты по всей Европе, которые исходили как от либеральных СМИ, так и от высокопоставленных политиков, а не только от левых. Несмотря на это, выселения продолжались, и оказалось, что они являются лишь верхушкой гораздо более крупного айсберга европейской политики.

Месяц назад книга Тило Саррацина, управляющего банком, считавшегося политически близким к социал-демократам, вызвала бурю негодования в Германии. Его тезис заключается в том, что немецкая государственность находится под угрозой, потому что слишком большому числу иммигрантов позволяют сохранять свою культурную самобытность. Хотя его книга «Германия самоликвдируется» была осуждена подавляющим большинством, ее огромный эффект показывает, что она все-таки затронула какой-то нерв.

Такие происшествия следует рассматривать на фоне долгосрочной перестройки политического пространства в Западной и Восточной Европе. До недавнего времени в большинстве европейских стран доминировали две основные партии, отвечавшие запросам большинства электората: партии правого толка (христианские демократы, либерал-консерваторы, народные партии) и левые партии (социалисты, социал-демократы), а некоторые меньшие партии (экологи, коммунисты) обращались к более узкому электорату.

Последние результаты выборов и на западе, и на востоке, сигнализируют о постепенном появлении другой поляризации. На данный момент существует одна преобладающая центристская партия, которая выступает за глобальный капитализм, как правило, придерживается либеральной культурной повестки дня (например, выступает за терпимость в отношении абортов, за права гомосексуалистов, религиозных и этнических меньшинств). Против этой партии выступает все более сильная антииммигрантская популистская партия, которая, в крайних своих вариантах, сопровождается откровенно расистскими неофашистскими группами. Лучшим примером такой ситуации является Польша, где после исчезновения бывших коммунистов, главными партиями стали «анти-идеологическая» центристская либеральная партия премьер-министра Дональда Туска и консервативная христианская партия «Право и справедливость» братьев Качиньских. Аналогичные тенденции можно наблюдать в Нидерландах, Норвегии, Швеции и Венгрии. Как же мы дошли до такого?

После десятилетий надежды, которую давало государство всеобщего благоденствия, когда финансовые сокращения выдавались за временные и постоянно давались обещания, что скоро все вернется в норму, сегодня мы вступаем в новую эпоху, в которой кризис - или, скорее, своего рода чрезвычайное экономическое положение, со всеми вытекающими необходимыми мерами экономии (урезание выплат, ухудшение в сферах здравоохранения и образования, сокращение постоянных трудовых контрактов) - постоянен. Кризис становится образом жизни.

После распада коммунистических режимов в 1990 году мы вступили в новую эру, в которой преобладающей формой осуществления государственной власти стали деполитизированное управление и координация интересов. Единственный способ ввести страсть в такую политику, единственный способ активно мобилизовать людей - это страх: страх иммигрантов, страх перед преступностью, страх перед сексуальной развращенностью, страх перед чрезмерным вмешательством государства (с его бременем высоких налогов и контролем), страх экологической катастрофы, а также страх агрессии (политкорректность является частным случаем политики страха).

Такая политика всегда основывается на манипулировании параноидальной толпой – пугающей массой перепуганных мужчин и женщин. Именно поэтому самым крупным событием первого десятилетия нового тысячелетия стало превращение антииммиграционной политики в мейнстрим, разрыв ее связей с ультраправыми маргинальными партиями. От Франции до Германии, от Австрии до Голландии, в новом духе гордости за свою культурную и историческую идентичность, основные партии теперь считают приемлемым подчеркивать, что иммигранты – это гости, которые должны приспособиться к системообразующим культурным ценностям принимающего общества: «Это наша страна, люби или покинь ее», - вот их основной месседж.

Прогрессивные либералы, конечно, в ужасе от такого популистского расизма. Однако, при более пристальном рассмотрении оказывается, что, несмотря на свою мультикультурную толерантность и уважение к различиям, они на самом деле разделяют с противниками иммиграции идею необходимости держать других на должном расстоянии. «С другими все ОК, я уважаю их», - говорят либералы,- «но они не должны вторгаться слишком сильно в мое собственное пространство. Когда они это делают, они проявляют по отношению ко мне агрессию – я полностью за позитивное к ним отношение, но я никак не готова слушать громкую рэп-музыку». Центральным правом человека в позднекапиталистических обществах становится право не быть объектом агрессии, вторжения, а это и есть право быть на безопасном расстоянии от других. Террорист, чьи смертоносные планы надо предотвратить, должен быть в Гуантанамо, пустой зоне, свободной от верховенства закона; фундаменталистского идеолога надо заставить молчать, потому что он распространяет ненависть. Такие люди – ядовитые субъекты, которые нарушают мой покой.

На современном рынке можно обнаружить целый ряд продуктов, лишенных злокачественных свойств: кофе без кофеина, сливки без жира, пиво без алкоголя. И этот список можно продолжить: как насчет виртуального секса, секса без секса? Доктрина Колина Пауэлла о войне без потерь (с нашей стороны, разумеется) как войны без войны? Современное переопределение политики как искусства экспертного управления как политика без политики? Это приводит нас к сегодняшнему толерантному либеральному мультикультурализму как опыту Иного лишенного своей Инаковости – Иного без кофеина.

Механизм такой нейтрализации лучше всего был сформулирован еще в 1938 году Робером Бразильяком, французским фашистским мыслителем, который считал себя «умеренным» антисемитом и изобрел формулу разумного антисемитизма. «Мы позволяем себе приветствовать Чарли Чаплина, наполовину еврея, в кинофильмах; восхищаться Прустом, наполовину евреем; аплодировать Иегуди Менухину, еврею; ... Мы не хотим никого убивать, мы не хотим организовать погромы. Но мы также думаем, что лучший способ препятствовать всегда непредсказуемым действиям инстинктивного антисемитизма состоит в том, чтобы организовать разумный антисемитизм».
Разве не эта же установка работает, когда наши правительства пытаются справиться с «иммигрантской угрозой»? Справедливо отказавшись от прямого популистского расизма как «неразумного» и неприемлемого для наших демократических стандартов, они поощряют «разумные» расистские защитные меры или, как современные Бразильяки, даже некоторые социал-демократы, говорят нам: «Мы позволяем себе аплодировать африканским и восточноевропейским спортсменам, азиатским врачам, индийским программистам. Мы не хотим никого убивать, мы не хотим организовывать погромы. Но мы также считаем, что лучший способ препятствовать всегда непредсказуемым насильственным антииммигрантским защитным мерам – это организовать разумную антииммигрантскую защиту».

Это представление о детоксикации своего ближнего предполагает явный переход от прямого варварства к варварству с человеческим лицом. Она показывает откат от христианской любви к ближнему к языческому предпочтению собственного племени против варваров. Даже если это и скрывается под личиной защиты христианских ценностей, то само по себе уже представляет наибольшую угрозу для христианского наследия.