В принципе, я всегда считал всю эту лабуду смеси этнографии и социологии альтернативным способом продать литературно неудачные путевые заметки тем, о ком в них идет речь. Кроме прочего, я очень не люблю научные работы, в которых удивительным образом подтверждаются именно те тезисы, за которые работа была загрантована. К примеру, основной тезис книги о том, что, дескать, в РФ в период 07-09 произошел какой-то такой взрывной рост социальных движений (не путать с НКО) — мне не видится ни очевидным непосредственно, ни доказанным на почти 700 страницах текста с картинками. Что, неужели все эти бесланские матери, матери моряков с «Курска» или солдатские матери двух чеченских войн — все это не такие же «общественные движения», о которых пишут Клеман и ребята? А монетизационные волнения?

Книга — по сути — отчет и заявка. Отчет о работе в период 07-09 и заявка на продолжение. Для того, чтобы и то, и другое было, что называется, зачтено, необходимо показать существование какого-то объективного социального феномена, который находится в какой-то динамике, который имеет какую-то перспективу и социальное значение. Вот, полагают авторы, есть такие общественные движения — не партии, не НКО, не стихийно формирующиеся протестные массы. А именно — структуры. Об этом много писал у нас на Liberty.ru Иван Климов, на исследования которого в книге ссылки чуть ли не постраничные. Лично мне тезис Ивана о том, что структура протеста в России существенно поменялась именно после монетизационных волнений, представляется интересным. Но мне совершенно не кажется, что это явление, которое характеризует вообще весь протест в стране.

К примеру, география монетизационных волнений не совпадает с распределением на карте мест, где за последние два года возникли устойчивые протестные структуры. Феномен нового профсоюзного движения, по типу Всеволожска, вообще никакого отношения к монетизационным волнениям, как мне кажется, не имеет.

Книга эта — история социального протеста в России с 2007 по 2009 годы, в ней гигантское количество эмпирической информации, интервью и автобиографических свидетельств авторов. Этим она и уникальна.

В книге по большей части присутствуют два типа акторов: собственно протестующие и включенные (но не всегда) социологи. Их голос слышен — он честный такой, откровенный. Есть голос третьей стороны — властей. Но чаще всего он передается через призму протеста, начальство говорит не из книги, как это делают главные герои этой на самом деле «саги о русских людях», а извне. Часто — не своим голосом.

Но эта третья сторона — она хотя бы присутствует. Тогда как мнение еще одной стороны, своего рода альтернативной включенным в протест социологам — а именно политтехнологам, мониторщикам, исследователям, тоже включенным (и тоже — не всегда), но уже с другой стороны — этого мнения в книге вообще нет. А было бы очень интересно услышать и их мнение. Их правду. Мне кажется, она также не безынтересна. Если не сказать больше.