Владимир Костюшев, профессор кафедры прикладной политологии ГУ-ВШЭ в СПб.

1. Сциентизм как миссия.
Социология протеста: сциентистское понимание, попытка инвентаризации исследовательского опыта в области изучения протеста – теоретического и методического, обозначение концептуальных/методических достижений, новых возможностей в социологическом понимании протеста. Миссия сциентизма.

2. Изменение матрицы: Эскалация неправовых силовых практик.
Тезисы, выносимые на обсуждение, основаны на предположении (констатации) качественного переформатирования социального протеста в российском обществе - в контексте изменения самой матрицы взаимодействия государства и общества, государственных институтов/властвующих групп – с социальными и гражданскими группами. Переформатирование сводится к эскалации практик государственного насилия, в том числе неправовых силовых практик, и ответной радикализации общества, в целом - усиления силовых, в том числе неправовых, практик в поле политики, экономики и в повседневной жизни, в т.ч. в радикализации протеста.

3. Пять тезисов: относительная депривация, ценностные конфликты и конвертация, силовые практики слабого, раскол власти, радикализация протеста.

Основные тезисы, связанные с пониманием протеста, сводятся к интерпретации:

(1) усиления относительной депривации в разных социальных группах,

(2) формирования ценностных рассогласований и перехода их в ценностные конфликты - как между поколениями, так и между ценностно некомплиментарными группами в молодых поколениях – с последующей конвертацией ценностных конфликтов из поля культуры в поле политики («война за молодежь»),

(3) усиления силовых практик слабых/дисфункциональных) государственных институтов, включая неправовые силовые практики (избиения, похищения, пытки, убийства), сопряженные с имитацией правовой конвенциональности силы,

(4) обозначения векторов рассогласования в государственном управлении – «институционально-правового» (Медведев) и «ручного силового» управления (Путин),

(5) изменения формата протеста: рост потенциала, радикализация дискурса и репертуара протеста как следствие радикализации государственной политики: экстремизм государства вызывает эстремизм общества и эскалацию насилия.

Тезисы основаны на понимании протеста, представленном в концептуальных моделях, разработанных в социологии общественных движений с 1960-х гг. За 50 лет сформировалось последовательно пять базовых концепций, обладающих хорошими эвристичными возможностями для понимания российского политического поля.

Потенциал концепций представлен ключевыми понятиями:

относительная депривация,

мобилизация ресурсов,

ценностные конфликты,

структура политических возможностей,

конвертация капиталов в поле политики.

Эвристичные возможности концепций для понимания протеста в российском поле:

1) в группе социально-психологических теорий коллективного поведения хорошие объяснительные возможности у теории относительной депривации: существенной для стратегий протеста является не абсолютная, а относительная депривация - как рассогласование между наличным статусом и желаемым/проектируемыми статусами людей, и вызываемое состояние тревожности, недовольства, рост потенциала протеста,

(2) в организационной теории мобилизации ресурсов ценным является проективное понимание как потенциальных ресурсов протестного движения (люди, пространство, техника, etc., пространство которых остается проективным и конструируемым), так и способов их мобилизации – для понимания «успеха» и «неудачи» движений,

(3) в ценностных теориях новых движений эвристична интерпретация ценностных рассогласований и ценностных конфликтов между общностями как основы протеста,

(4) в политической модели структуры политических возможностей определяются политические факторы взаимодействия государственных и общественных институтов, стратегии протеста: раскол властных групп, открытость/закрытость власти, функциональность институтов, радикализм политических решений и др. – политическая инфраструктура принципиальна для понимания поля политики,

(5) концепция культурных капиталов и их конвертации в поле политики дает теоретические возможности для понимания динамики поля и сопряженности, ускользающей из прикладного анализа - социокультурных, экономических и политических процессов; возможность синтеза ресурсов других моделей.

Важно, что модели формировались как ответ на существенные изменения реального социального и политического мира – как теоретический и ответ на вызовы реальности.

Не менее важно, что теории развивались вследствие собственной сциентистской эстетики и становились самостоятельным фактором политических изменений – от легитимации протеста как атрибутивной характеристики современного мира до социологической интервенции с прямым участием в подготовке политических решений и изменений повседневных практик.

Хорошие теоретические ресурсы для понимания протеста представлены в «прагматическом повороте» социальных наук - в теории практик, меняющей язык понимания протеста и поля политики; возможность «метаполитики» - анализ реальности властного поля в языке неполитизированных гуманитарных дисциплин.

Возможности понимания протеста обеспечены методическим арсеналом полевых исследований, среди которых выделю возможности акционистской методологии:

- методика «событийного анализа», представленная техникой анализа протестных событий за долгие периоды времени;

- социологическая интервенция, связанная с прямым участием в подготовке политических решений и изменения практик гражданского действия;

- методология наблюдающего участия А. Алексеева для проверки устойчивости/изменчивости нормативных основ социального порядка.

Теоретическая – «рабочая» - модель протеста, обладающая описательными, объяснительными и прогностическими возможностями в понимании протеста в перспективе актуального политического цикла российской политики, включает в себя следующие - взаимно комплиментарные - теоретические конструкты (показатели):

(1) уровень относительной депривации, позволяющий определять как состояние социальной тревожности, недовольства и готовности протестовать (потенциал протеста), так и потенциальных акторов сцены протеста – с предположением их наличия в группах с высоким уровнем относительной депривации («новые бедные»),

(2) состояние структуры ценностных конфликтов, формирующийся из системы устойчивых ценностных рассогласований между актуальными поколениями и между ценностно некомплиментарными группами в одном поколении (в молодежной среде),

(3) формирование и устойчивость/изменчивость как традиционных (сословных, статусных, профессиональных), так и новых (проектных) - идентичностей и сообществ (солидарностей), их артикуляция в идеологических конструктах и требованиях протестующих (дискурс протеста),

(4) направленность и динамика процессов конвертации ценностных конфликтов поколений и групп - из поля культуры в поле экономики и политики,

(5) уровень радикализма государственных институтов, прежде всего силовых ведомств, включая меру неправовых силовых практик в репертуаре действий государственных институтов – в структуре политических возможностей,

(6) мера рассогласования/консолидации властных групп в системе государственной власти как условие формирования, солидарности и элиминации социального протеста,

(7) мера открытости/ закрытости органов власти от общества,

(8) незавершенность цикла радикальной политической модернизации в сопряжении с незавершенными циклами радикальной идеологической и радикальной экономической модернизации, задающие структуру политических возможностей протеста,

(9) направленность и функциональность коллективных протестных действий (репертуар протеста) в сопряжении с репертуаром действий других акторов поля политики и государственных институтов по отношению к протестующим акторам (тактики игнорирования, репрессий, переговоров и согласования), фиксируемая в завершенности или незавершенности цикла протеста,

(10) интерпретация протеста в категориальном аппарате теории практик, понимание дискурса и репертуара протеста как функционально значимых протестных практик.

Можно предполагать, что в современном российском обществе:

(1) усиливается относительная депривация различных социальных групп российского общества, что приводит к устойчивым состояниям социального беспокойства, тревожности, недовольства, готовности протестовать – растет потенциал протеста, прежде всего в группах с высоким уровнем относительной депривации,

(2) обозначаются ценностные рассогласования между различными социальными группами в российском обществе, прежде всего между поколениями - между нынешним «поколением власти» и молодым поколением, обладающим более высоким культурным капиталом, но также и между ценностно некомплиментарными группами в молодежной среде (условными группами «системных карьеристов» и «несистемных альтернативщиков»), с перспективой формирования новых ценностных конфликтов – как между поколениями, так и между группами в молодых поколениях, которые будут социокультурным фундаментом протестного потенциала и коллективных протестных действий на долгосрочную перспективу политического цикла,

(3) обозначаются стратегии конвертации ценностных рассогласований и конфликтов из поля культуры в поле экономики и политики, в частности, различные каналы рекрутирования в политику,

(4) усиливаются силовые практики в государственной политике, в том числе неправовые, неконвенциональные практики, сопряженные, с одной стороны, с имитацией их правовой легитимности и, с другой стороны, их широкой общественной поддержкой,

(5) обозначается возможность рассогласования властных групп – метафора «раскола власти» продолжается в метафоре «правовой» и «силовой» группировок - в понимании российского общества и стратегий его политической и экономической модернизации,

(6) в целом качественное изменение структуры политических возможностей (усиление относительной депривации, формирование ценностных конфликтов, доминирование силовых практик, потенциальный раскол властных групп, имитация легитимности, общественная поддержка силовых практик, информационная закрытость/открытость власти) существенно изменяет репертуар и динамику гражданского позиционирования и социального согласия/протеста, а именно: усиление силового радикализма государственных институтов по отношению к обществу – в том числе усиление неправовых силовых практик государственного регулирования - вызывает в качестве ответной реакции радикализм общественных групп, в том числе протестный гражданский радикализм, что вызывает в свою очередь еще больший радикализм государственных институтов (метафора: экстремизм государства провоцирует экстремизм общества – этой краткой формулой можно обозначить главное изменение формата отношений государственных институтов и общественных групп последнего десятилетия),

(7) сценарии изменений российского поля политики становятся определенными – с предположением усиления силовых практик в государственной политике и радикализацией репертуара протеста – наиболее вероятным представляется (а) сценарий упрощения и архаизации силовой неправовой политики с последующей нейтрализацией социального протеста, и менее вероятным (б) сценарий изменения власти и политики в сторону правовой культуры и институциональной модернизации.

Трехкомпонентная модель протеста (потенциал, репертуар, дискурс как эмотивная, конативная, когнитивная компоненты протеста, сопряженность и рассогласованность).

Потенциал протеста как эмотивная готовность к протесту, к защите нарушенных прав.

Дискурс протеста как артикуляция идентичности депривированных, опознавание виновных в нарушении справедливости («мишени протеста»), артикуляция требований, конструирование идеологической матрицы протеста.

Репертуар протеста как совокупность практик протеста: насильственных и ненасильственных, конвенциональных и неконвенциональных, опосредованных и практик прямого действия и др. Информационная база данных «Продат». Протест: публичный призыв (дискурсивные практики) и сопротивление (репертуар практик).

Политическое позиционирование рассматривается как конструирование отношение субъекта к тем или иным политическим событиям, процессам, институтам.

Предположение о трех типах практик политического позиционирования - эмотивных, когнитивных и конативных, в соответствии с которыми можно выделять:

- эмотивное позиционирование (симпатия/антипатия: «нравится – не нравится»),

- когнитивное позиционирование (информированность и знания),

- конативное позиционирование (действие: поддержки/протеста/ игнорирования).

Эмотивные, когнитивные и конативные практики позиционирования сопряжены между собой, но их выделение как самостоятельных практик представляется эвристичным. У разных людей доминирующей формой будет одна из компонент - можно идентифицировать следующие типы протестных практик:

- эмотивный протест (основанный на эмоциях),

- когнитивный протест (основанный на информации и знаниях),

- конативный протест (основанный на действии) типы практик позиционирования.

Политическое позиционирование в целом можно рассматривать как атрибутивную характеристику социальной жизни, свойственную абсолютному большинству людей, включая ту значительную социальную группу, которая идентифицирует и позиционирует свою «аполитичность». Но т.н. «аполитичность» в этом контексте может рассматриваться принципиально иначе - как форма политического позиционирования, сознательного личностного конструирования негативного отношения к политическим событиям, институтам и процессам. В аполитичности также можно предполагать доминирование эмотивной, когнитивной или конативной компоненты позиционирования.

Различные социальные группы в молодежной среде также позиционируют себя в поле политики и культуры. В целом для молодых людей, особенно младших возрастов, можно предполагать общие характеристики позиционирования, связанные с небольшим объемом знаний, незавершенным образованием, небольшим опытом в принятии решений. Такой общей характеристикой также является доминирование эмотивного позиционирования, связанное, в частности, с вынужденной аполитичностью. Для старших возрастных групп молодых людей можно предполагать усиление когнитивного и конативного позиционирования, выражающихся в поиске политической информации и более активном политическом участии. В случае сильной вовлеченности молодых людей в политические организации, в горизонтальные политические сети, мера их политического активизма и устойчивость политического позиционирования значительно возрастает.

Трехкомпонентная модель напряженности поля политики: состояние эмотивной, когнитивной и конативной компонент напряженности политического поля.

Тема незавершенности циклов модернизаций: радикальная идеологическая модернизация, радикальная экономическая модернизация, радикальная политическая модернизация, радикальная модернизация в сфере международных отношений.

Понимание цикла протеста с его основными стадиями-этапами:

(1) стадия нарушения прав человека (абсолютная депривация),

(2) стадия идентификации ситуации нарушения (относительная депривация),

(3) стадия артикуляции требований и конструирование идеологии (дискурс протеста),

(4) стадия коллективных протестных действий (репертуар протеста),

(5) стадия переговоров и посредничества других акторов поля политики,

(6) стадия действий власти по отношению к протесту (игнорирование, репрессии, переговоры и согласования) – фактор завершенности/незавершенности цикла протеста.

* * *

30 марта, 11-30. Версия 2.0. Дополнения и уточнения возможны. ВВ.

Приложение 1. Алина Закирова

(1 курс факультета социологии, ГУ-ВШЭ в СПб).

Это необычное слово создает необычное впечатление: кажется, оно само против чего-то протестует, что-то хочет нам объяснить и доказать. Немного поиграв с ним, я получила свое особое определение этого слова.

p protect - защита

r (for) radical - радикального

o opinion - мнения

t (for) transformation - ради изменения

e existing - существующего

s system - строя

t (and) trim – и порядка

Приложение 2. Николай Голь (петербургский поэт).

Тут не может быть двух мнений -

Это ясно, в общем-то:

Без общественных движений

Нет движенья общества!

[Экспромт поэта, скучающего на заседании Комиссии по изучению общественных движений Северо-Западного отделения Советской социологической ассоциации, 1988]

Другие публикации Владимира Костюшева на Когита!ру:

Вторая волна социального протеста и возможности демократической оппозиции в России

Участие молодежи в российской квази-политике исследуют в ГУ-ВШЭ

Владимир Костюшев: Возможно ли в России антивоенное движение?