Данное уголовное дело было заведено в Архангельске 13 сентября 2009 против составителей книги памяти о немецких спецпоселенцах и административно выстланных в Архангельской области в 1930--е-1940-е годы - заведующего кафедры отечественной истории Поморского государственного университета Михаила Супруна и начальника Информационного центра УВД по Архангельской области Александра Дударева.

Процесс составления книг был остановлен на первом этапе. Сейчас идет 15-й месяц следствия в Архангельске и Петербурге, обвинение до сих пор не предъявлено, изъятые у историков архивы, жесткие диски и рукописи не возвращены. Дело вызвало скандал в Германии, протесты российской и мировой научной общественности и правозащитников.
 
В пресс-конференции участвовали Александр Дударев, полковник внутренней службы МВД в отставке, бывший начальник Информационного центра УВД по Архангельской области; Иван Павлов, адвокат Михаила Супруна, председатель Института развития свободы информации; Татьяна Косинова, сотрудница Научно-информационного центра "Мемориал".

На пресс-конференции распространялся текст статьи Александра Дударева:

Александр Дударев: Этапы большого «дела историков»

И прошлогоднее заявление Правления Международного общества "Мемориал", опубликованное 6 октября 2009, не утратившее своей актуальности до сих пор:

Заявление Международного "Мемориала" о деле историков-архивистов в Архангельске

Вела пресс-конференцию Елена Лиханова. Коротко представив журналистам тему конференции, Елена Лиханова первый вопрос задала Татьяне Косиновой:

-  Известна ли реакция Президента Дмитрия Медведева на обращение к нему Марианне Биртлер?

Открытое письмо Марианне Биртлер Дмитрию Медведеву о преследовании архангельских историков

Татьяна Косинова сказала, что Уполномоченная по архивам Штази Мариане Биртлер обратилась к Президенту России еще год назад с требованием немедленно прекратить преследование историков в Архангельске и дать им возможность закончить их работу и издать книги памяти о немецких ссыльных в Архангельской области. Это было сразу  же, как только в Германии узнали о возбуждении этого дела, то есть в начале октября 2009. В Германии разгорелся скандал во всех СМИ, Рейхстаге и в среде историков и архивистов.

Татьяна Косинова: "Были надежды, что дело прекратят еще в ноябре, сразу же, как только его перевели в в Петербург в Следственный отдел по Северо-Западному Федеральному округу. Однако его не прекратили, как того требовали российские историки, Международное общество "Мемориал" и другие правозащитники, немецкие архивисты и десятки людей в личных обращениях и письмах протеста.

Но какова судьба этих обращений? Известен российский механизм спускания всех жалоб с самого верха до уровня тех чиновников, на которых жалуются. Так и в этот раз клерки Администрации Президента, вероятно, пересылали каждое обращение по этому делу в Архангельск, в прокуратуру и Следственный комитет по Архангельской области. А те чиновники спускают обращение на уровень следователя, ведущего дело. Круг замыкался. Такова судьба всех, за редким исключением, жалоб. Смысл их сводится, как правило, лишь к публичной огласке, к приданию делу гласности после публикации такого рода заявлений.

О реакции Дмитрия Медведева до сих пор ничего не известно. Но по тому, как развивается и затягивается это уголовное дело, можно сделать вывод, что политической воли на его скорейшее прекращение нет. Она никак не выразилась, несмотря на декларируемую Президентом идею десталинизации. Президент не раз демонстрировал в интервью и обращениях свое отношение к теме сталинских репрессий. Достаточно вспомнить его прошлогоднее обращение 30 октября 2009, в День памяти жертв политических репрессий. Это обращение очень многих воодушевило. При этом оно совпало по времени с уголовным делом, о котором мы сегодня говорим, и  которое мы трактуем как попытку регламентации и цензурирования исторических исследований. Как говорит мой коллега Александр Даниэль, "мы получаем от власти разные сигналы". Но декларации об окончательной десталинизации в России, о которой говорит не только Президент, но также и новый глава Совета по правам человека при нем господин Федотов, а также Сергей Караганов и Александр Аузан, которые объявили десталинизацию одной из трех главных задач деятельности Совета. На фоне этого архангельского дела против составителей книг памяти немцев, жертв сталинских репрессий, слова о десталинизации останутся фигурой речи" - сказала на пресс-конференции Татьяна Косинова.

Тем не менее "Мемориал", как сказала его сотрудница Косинова, надеется в самом ближайшем будущем вызвать главу государства на высказывание по поводу этого прецедентного и, "безусловно, позорного для нашей страны дела, несущего огромные имиджевые потери".

Александр Дударев начал выступление с ответа на вопрос: "Почему все время продлевается его и М.Н.Супруна дело?". Идет 15-й месяц следствия.

Полковник Дударев считает, что следствие не знает, что делать. Выйти на  обвинение оно не может, потому что не хватает оснований. "Но меня предупредили еще на 7-м и 9-м месяце следствия: вас в покое не оставят, идет интенсивный сбор информации о вас для того, чтобы каким-то образом скомпрометировать или перевести обвинение на другую статью. Чтобы потом путем шантажа мы бы признали себя виновными. Это предположение подтверждается действиями оперативных служб вокруг этого уголовного дела. Сотрудники ФСБ вызывают коллег Супруна, его самого приглашали не раз, студентов, студенток, задают вопросы на разные темы. В настоящее время они пытаются ему вменить в вину то, что он в 1993 году, работая в архиве Министерства обороны над монографией по истории северных конвоев в Великой отечественной войне, мог использовать секретные документы.

Что касается меня, меня ФСБ не вызывает и не приглашает, знает, куда я их отправлю. Тем не менее недавно я узнал, что моих знакомых из польского культурного общества в Архангельске вызывали в ФСБ и расспрашивали о том, с кем из консулов и вице-консулов Республики Польша я встречался восемь лет назад на юбилее архангельской "Полонии"? О чем разговаривал? Где это происходило? Что мы обсуждали? Вообще очень задевает то, что наших хороших знакомых начинают дергать в таком плане. То, что было в польском культурном обществе восемь лет назад, к нашему уголовному делу не имеет никакого отношения".

Ивана Павлова в начале попросили рассказать, имеет ли он доступ к делу своего подзащитного?

Иван Павлов: "Мне досталась самая скучная часть - говорить о каких-то юридических тонкостях, которые мало кого интересуют. Важный процессуальный момент - доступ защитника к материалам следственного дела. Известно, что есть такое понятие, как тайна следствия, и следователь в праве определенные материалы от защитника скрывать до самого последнего момента, когда дело уже готово к передаче в суд. Но даже сейчас, на стадии, когда не предъявлено обвинение, защитник, в соответствии с российским процессуальным законодательством, имеет право на доступ к определенным материалам. Прежде всего это те документы, которые составлены в присутствии или с участием подзащитного - подозреваемого Супруна. Я не с самого начала участвую в деле, а вошел в него, спустя месяц после того, как оно было возбуждено, я попросил предоставить мне перечень документов, с которыми я имею право на данный момент ознакомиться. Это было в начале декабря прошлого года. Следователь мне сказал: "Я вам только покажу материалы, никакого перечня я вам не предоставлю". Но как я докажу, не имея этого перечня, что право на защиту не было нарушено?" Следователь также запретил адвокату копировать дело, разрешив "переписывать его от руки". Эти отказы вынудили адвоката обратиться в суд, поскольку, по его мнению, право на ознакомление с материалами дела подразумевает их копирование.

Судебная волокита по оспариванию этого решения следователя заняла одиннадцать последних месяцев. Несколько раз Ивану Павлову пришлось убеждать Приморский суд Санкт-Петербурга, что дело имеет его подсудность. Суд отправлял адвоката в Архангельск, "по месту совершения преступления".

"Я понимаю судей. Когда они берут это дело, они не хотят, чтобы даже где-то рядом их фамилия появлялась. А если у чиновника есть хотя бы один шанс, чтобы не рассматривать это дело, он им обязательно воспользуется и откажет в рассмотрении дела по существу. Поэтому мне несколько раз приходилось обращаться в вышестоящий городской суд, чтобы он обязал Приморский суд рассмотреть это дело по существу". В конце концов Приморский суд был вынужден согласиться с позицией Ивана Павлова и обязать следователя реализовать право адвоката на доступ к следственной информации.

Лишь на днях адвокат Павлов смог добиться копирования материалов дела. "Но не все материалы дела мне показали. Мне пришлось заявить повторное ходатайство, и вероятно, придется повторно обращаться в суд, поскольку мне не были предоставлены бесчисленные постановления о продлении сроков следствия".

Сегодня сроки следствия по этому делу продлены до 17 месяцев, до 13 февраля 2011. "Я вам открою небольшую тайну, тайну следствия - сказал адвокат Павлов, - в 2011 году истекут все сроки давности по привлечению к уголовной ответственности судом по этому делу по 137 статье Уголовного кодекса. И тогда у следователя не останется шансов на то, чтобы дело получило какую-то перспективу в суде.

Я абсолютно согласен с Александром Васильевичем: все, что остается сейчас следствию - это напрягать оперативников с тем, чтобы они поискали что-нибудь еще. Если не удается добиться каких-нибудь позитивных для следствия сдвигов по одной статье, есть огромное желание порыться и поискать, может быть, есть какие-то нарушения? Супрун - профессор, руководит кафедрой, может быть там есть какие-то нарушения, давайте поищем. То, чем занимается сейчас следствие - это ищет что-то еще".

Адвоката Павлова спросили: "В современной России это дело прецедентное? Или были дела еще по 137 статье УК РФ?"

Иван Павлов: "Я специально запрашивал в Главном Информационном центре МВД и в судебном департаменте: как часто возбуждаются эти дела? И как часто они доводятся до суда? За время существования Уголовного Кодекса в новой редакции - единицы по всей России. Хватит пальцев на моих руках,  чтобы пересчитать все эти дела. Это значит, что практики нет никакой. Одно дело, когда практика устоялась, она есть. Там есть какие-то дела, которые закончились приговором. Хотя я не понимаю, как может закончиться приговором дело, когда в законодательстве дол сих пор не определено, что такое личная и семейная тайна.

Долгое время это понятие – личная и семейная тайна – использовалось как препятствие для доступа историков к материалам архивов, касающихся репрессий. Но теперь наше государство использует это как молоток. Одно дело не давать доступ к информации, но бить по голове историкам за то, что они получили такой доступ, это уже слишком. Поэтому нами принято решение, и уже подготовлена жалоба в Конституционный суд, где ставится вопрос о неконституционности статьи 137 Уголовного кодекс, поскольку в данном случае нарушается принцип равенства всех перед законом и судом. У правоприменителей, в частности, у правоохранительных органов появляется произвольное правоприменительное решение, когда они основываются не на требованиях законодательства, которое четко определяет, что же такое личная и семейная тайна, а на каких-то иных, даже не известных нам мотивах.

Почему до сих пор не предъявлено обвинение? Да потому что следователь не может его предъявить, он не может сформулировать, что же в том, что собрал Супрун, какие материалы составляют личную тайну? В чем заключается эта личная тайна? Это не возможно сформулировать никому, потому что никто не знает, что такое личная тайна. Один скажет: личная тайна – это моя фамилия. А другой скажет: нет, моя фамилия – это не личная тайна. И что получается? У одного личная тайна одна, а у другого – другая. Так не бывает. В праве так быть не должно. В праве, особенно в уголовном, должно быть все четко урегулировано. Здесь не возможно никакое произвольное применение уголовного закона.

У нас есть, пожалуй, лишь две личные и семейные тайны, которые определены законом: это тайна усыновления и медицинская тайна, тайна диагнозов. Эти вопросы урегулированы действующим законодательством. Но случай архангельского дела к этому никакого отношения не имеет, поскольку собранные материалы не касаются ни того, ни другого».

Ивану Павлову был задан вопрос не как адвокату, а как председателю Института развития свободы информации: "Подобные книги памяти, в том числе касающиеся немецких ссыльных и трудармейцев, например, были изданы в других регионах России. Почему вдруг в Архангельске в 2009 году было возбуждено это уголовное дело? Что случилось?"

 

Иван Павлов: "Это вопрос не по адресу. На него, может быть, лучше ответит Татьяна Косинова. Но мое личное мнение, если оно кого-то интересует, ну, вот такая страна у нас, понимаете. (Смех в зале.) У нас шаг вперед – и два назад. Такое русское танго. Мы постоянно танцуем. В одну сторону, в сторону модернизации пара шагов, и обратно четыре. Эти движения приводят к тому, в чем мы находимся, в чем мы живем. И это не обдуманно. Вот смотрите, в России, например, в 2009 году приняли закон о свободе информации – закон о доступе к информации о деятельности государственных органов. Шикарный закон! Замечательный закон! Прогрессивны. Я не раз говорил и повторю: правовая революция в стране произошла. На основании этого закона мы можем заставить власть уважать нас, граждан, заставить власть отчитываться перед гражданами. И что вы думаете, он работает? Нет, он не работает. А знаете, почему? У нас его никто не использует. Потому что о нем не то что граждане, но из чиновников о нем мало кто знает. А те, кто знает, не верят, что этот закон может заработать".

 

Елена Лиханова: Татьяна, скажите, может быть, это дело – какая-то новая точка отсчета в истории нашей страны?  

 

Татьяна Косинова: "Все, что мы скажем, все равно будет нашими спекуляциями вокруг каких-то предположений. Мне не хотелось бы вдаваться в криминологию. По моему личному мнению, не было никакого указания сверху, чтобы это дело возбудить и вести. Об этом говорит, как мы давно решили с Иваном Павловым и коллегами, сам факт перевода дела в Петербург. Все-таки его перевели, исходя из посыла – что-то вы там не то сделали, давайте мы тут быстро разберемся. Но     быстро разобраться не получилось. Спецслужбы, на мой взгляд, сейчас ищут способ сохранить лицо. Пока этого не прозвучало на пресс-конференции, я надеюсь, Александр Васильевич еще расскажет о том, как еще в ноябре прошлого года ему и Супруну следствие предлагало прекратить дело по нереабилитирующим обстоятельствам. Они ищут, как элегантно для следствия, для прокуратуры, для следственного комитета и ФСБ его закрыть. Да, вот так долго ищут.  

 

То, что дело возбуждено в Архангельске и по материалам проверки ФСБ, может быть, связано с особенностями архангельского ФСБ. Может быть, им там скучно? Может быть, они все проблемы с коррупцией решили? Не знаю, но, возможно, решив все проблемы с преступностью, с коррупцией,  доведя до блеска все, что можно было довести, они решили заняться историками?.. Может быть, Михаил Николаевич Супрун давно находился у них в разработке, и его исследовательскую активность они вот таким образом решили прекратить?.. Не знаю. Как я сказала, мы все равно скатимся в область чистых спекуляций.

Тем не менее, мне кажется очень важным вернуться вновь в юридическую сферу, и я бы попросила Ивана Павлова изложить то, что было сформулировано именно на примере этого дела, то, как интерпретируется вопрос о личной тайне, когда речь идет о действия государственных органов по отношению к людям, и как эти действия снимают дезавуируют, опять же, применение 137 статьи в случае составления книг памяти о репрессированных".

Иван Павлов: "Опять о скучных вещах буду говорить. Как звучит

137 статья Уголовного кодекса РФ? Она звучит так: «Незаконное собирание сведений о частной жизни лица, составляющих его личную и семейную тайну». Получается так: во-первых, эти сведения должны быть о личной жизни. Не о публичной, а о частной жизни. Во-вторых, это не все сведения о частной жизни, а только те, которые составляют личную и семейную тайну.

Конституционный суд в конце 1990-х годов, рассматривая одно тоже очень интересное дело, принял решение, согласно которому преступное деяние и вся информация о преступном деянии не может относиться к частной жизни лица. То есть информация, которая содержится в материалах уголовного дела, не относится к частной жизни лица, она относится к его некоторой публичной жизни. Поскольку дело возбуждается у нас публичными органами, расследуется публичными органами, на расследования тратятся средства налогоплательщиков, то есть это все публичный интерес, наш с вами интерес. С чего вдруг дела репрессированных, высланных, депортированных или любые другие следственные, лагерные и прочие дела будут относится к информации о частной жизни? Нет, они к ней не относятся. И здесь Конституционный суд на нашей стороне.

То есть мы даже первый рубеж не прошли: сведения о репрессиях не относятся к частной жизни репрессированных. Уже не говоря о том, что личная тайна – это что-то такое, что не получило в Российской Федерации нормативного закрепления, для того, чтобы можно было оперировать этим термином в уголовном процессе».

Александр Дударев ответил на вопрос о предложениях следствия по закрытию дела.

 

Александр Дударев: «Только не по "закрытию2, а по прекращению. В декабре, после того, как дело передали в Петербург, к нам приехал следователь из Санкт-Петербурга, передопросил нас, спросил, какие ходатайства есть у нас? Да, говорим, есть: ходатайство о прекращении дела по отсутствию состава преступления в нашем деянии. А он говорит: «Да нет, там другие хорошие статьи есть. Вот, например, вам – деятельное раскаяние. (Смех в зале.) Супруну предложили примирение сторон.

 

Работая начальником Информационного центра, часто касаясь работы следственных органов и органов дознания, я знаю, что на этом играют следователи. Они предлагают: «А давайте мы дело прекратим». А человек не знает, какие последствия влекут для него эти прекращения. Я ответил следователю Жукову: «Я понял вас, вы хотите срубить себе так называемую палку. Не себе, а ФСБ - сделать реализацию оперативному делу. Свои последствия я знаю: работая с картотеками, я знаю, кто попадает на эти картотеки, и какие это для него влечет последствие, не только ему, но и семьям – детям и т.д. Следователь, в конце концов, махнул на меня рукой: «С тобой без толку разговаривать, ты слишком много знаешь».  И Супруну я сказал: ни в коем случае. А ему предложили по примирению сторон. Либо же на человека находится компромат или другое «преступление». И человеку говорят: «Давай так: мы с тем преступлением тебя не будем напрягать, а вот здесь ты соглашаешься».

Александр Дударев сказал, что студентов М.Н.Супруна спрашивают, например, берет ли он взятки, есть ли у него неформальные отношения со студентками.

Татьяна Косинова: «Дело было возбуждено не только по материалам проверки ФСБ, но и по заявлению гражданина, который был не согласен с тем, что сведения о его родственнике исследователи опубликуют в книге памяти».

 

Иван Павлов: «В погоне за сенсацией следователь Шевченко, который возбудил дело, в постановлении написал, что Супрун «незаконно собрал сведения о 5000 спецпереселенцах». Как примириться с пятью тысячами человек? Я не знаю, наверное, это можно сделать только через церковь, другого пути нет. Как иначе к каждому подойти и подписать с ним какое-то там примирение? Просто возможно. Чем сейчас занимается следователь Жуков? Он, наверное, проклиная следователя Шевченко, вынужден искать всех пять тысяч человек или их родственников, опрашивать, а не хотят ли они стать потерпевшими? И не затрагивает ли это их личную тайну? Потому что у нас два лжепотерпевших есть в деле, прямо буду называть, поскольку это люди, по заявлению которых возбуждено уголовное дело. И ясно, что это искусственные потерпевшие. Ясно, что их попросил быть таковыми, ясно, что надиктовали эти заявления. Но факт остается фактом – пять тысяч потерпевших должно быть в деле. Многие из них живут за границей. Следователь Жуков должен заниматься тем, чтобы добиться от них подтверждения нарушения их личной тайны. Так что весь наш дипкорпус в Германии должен сейчас находиться в напряжении и тоже заниматься поиском. Ищут пожарные, ищет милиция…  

 

Александр Дударев:

«Это не просто люди с адресами. Это дела 1940-х годов. Не известно, живы ли эти люди? Есть ли у них родственники? Где они живут? Даже теоретически это не возможно. Можно бесконечно это делать». 

 

Юлия Кантор, «Время новостей»

попросила А.В.Дударева уточнить, о каком периоде идет речь, когда он говорит о беседах со студентами Супруна? Александр Дударев ответил, что последний раз слышал об этом в ноябре 2010.

Юлия Кантор: "Сколько раз за период с ноября по ноябрь к вам приезжал или вас вызывал следователь Жуков? Я понимаю, что он теперь ездит в Архангельск, а не вызывает вас сюда?"

 

Александр Дударев: "Жукова с декабря я видел два раза и один раз вместо него приезжал другой следователь".

 

Юлия Кантор: "Сколько раз в отношении вас производились следственные действия?"

 

Александр Дударев: "Два раза".

 

Юлия Кантор: "Вопрос к Ивану Павлову о Супруне..."

 

Иван Павлов: "Я за него".

 

Юлия Кантор: "Так получается, что Супрун не участвовал ни в той пресс-конференции, ни в этой".

 

Иван Павлов: "Я за него".

 

Юлия Кантор: "Да, я понимаю, защита за него ответит. Тем не менее, почему? У него есть какие-то причины не вступать в прямой контакт с журналистами? Я не могу представить себе, чтобы вузовский профессор не мог вести публичной дискуссии, тем более зная репутацию Супруна, в этом трудно усомниться. Занятость такая, командировки или что? И второй вопрос о «незаконности сбора сведений в отношении этих пресловутых пяти тысяч человек. Как квалифицируется в кодексе понятие «незаконности»? Сбор незаконными методами? Неполучение разрешения на доступ к информации? Или как? Как его инкриминируют вашему подзащитному?"

 

Иван Павлов: "Нет, Супрун общается с журналистами. Но вот, к сожалению, живет он в Архангельске".

 

Александр Дударев: "Когда я его встретил в аэропорту, спросил, почему он не поехал? Он говорит: «Ты себе представляешь, меня что из университета отпустят сюда на пресс-конференцию?  У него там очень сложная ситуация в этом плане".

 

Татьяна Косинова: "Конечно, я приглашала Михаила Николаевича, когда мы решили проводить пресс-конференцию. Более того, в октябре он должен был приехать в Петербург на конференцию, в которой он был докладчиком. До этого он должен был ехать на конференцию в Мурманск. Он писал, и я его цитирую, что его не отпустили в командировку в университете. Я спросила его, связано ли это с делом? Он ответил, что, наверное, связано. И сейчас он отказался приезжать, сославшись на то, что, наверное, его в очередной раз не отпустят".

 

Иван Павлов: "Все связано".

 

Юлия Кантор: "Извините, а что значит «не отпустят»?

 

Татьяна Косинова: "Человек преподает в университете".

 

Юлия Кантор: "Я тоже преподаю в университете, потому и спрашиваю. Ему не оплачивают командировку? Ему не разрешают отменять или переносить занятия?"

 

Иван Павлов: "Вы понимаете, когда против человека возбуждено уголовное дело, то его отношения с работодателем, который тоже является государственным учреждением, так или иначе переходят на формальные рельсы. И нельзя уже отпроситься, надо ставить вопрос о необходимости пребывания в командировке. А есть ли такая необходимость, будут решать работодатели, руководство.

Отвечаю на второй вопрос. В сегодняшней формулировке 137-й статьи содержатся даже не противоречия, она вся корявая от начала до конца. Почему она корявая, я уже сказал и еще раз повторю: она использует нормативно неопределенные понятия – личная и семейная тайна. Если бы все было нормативно определено, то был бы закон о личной и семейной тайне, который бы раскрывал, что такое личная и семейная тайна, как отнести сведения к личной и семейной тайне. Вот у нас есть закон о государственной тайне, там более-менее четко определено, как те или иные понятия относятся к государственной тайне. У нас есть закон о коммерческой тайне – то же самое. А закона о личной и семейной тайне пока нет, не придумали еще, как решить этот вопрос".

Юлия Кантор: "Как вообще формулируется дефиниция «незаконный доступ» в Уголовном Кодексе?"

 

Иван Павлов: "Который нарушает какой-то закон. Которого нет в данном случае. Нельзя нарушить то, чего нет. Статья не обеспечена нормативным закреплением двух понятий".

 

Александр Даниэль, Международный Мемориал: "Вопрос к Ивану Юрьевичу. В 2007 году Международный Мемориал совместно с Уполномоченным по правам человека В.П.Лукиным, Министерством внутренних дел и, если не ошибаюсь, Государственным архивом Российской Федерации выпустил электронный диск, в котором содержатся 2 800 000 имен жертв политических репрессий с краткими анкетно-биографическими данными. Как вы думаете, Иван Юрьевич, если рассматривать совершенное А.В.Дударевым и М.Н.Супруном как преступление, то мы, наверное, повинны в геноциде?"

 

Иван Павлов: "Это аргумент, который хорошо в такой аудитории. Но посмотрите, что вокруг происходит. Книги памяти выходит под грифом государственных и ведомственных архивов. Ответственные должностные лица ФСБ выступают рецензентами и.т.д. С ними что делать? Но эти аргументы, если вспомнить дело Ходорковского, не работают. У нас правосудие избирательное. Они нашли регион – Архангельск. Подумали так6 от центра далековато, там у себя под шумок схватим, расколем, сознаются, мы их тут же в суд, приговор – и уже будут использовать этот приговор. Они уже сейчас эту ситуацию используют, чтобы напугать должностных лиц архивов, чтобы те не давали никакого доступа исследователям. А если бы был бы приговор в руках, его использовали бы как прецедент. Есть бумага – уже можно циркуляры направлять. В учебники включать для архивистов.

 

Александр Даниэль: "В связи с этим у меня второй вопрос к Александру Васильевичу. С начала этого года или с конца прошлого года наши сотрудники в разных регионах стали замечать, что отказы в информации в Информационных центрах МВД и архивов ФСБ приходят на порядок чаще. Не то чтобы их раньше не было. Как вы думаете, в какой степени это связано с вашим делом?"

 

Александр Дударев: "Напрямую. В феврале мне позвонил Серегин, начальник ИЦ УВД из Магадана: «Как у тебя дела?» Говорю: «Идет следствие». – «Понял. Нарушение каких законов и приказов тебе вменяют?» Я перечислил, но я не спросил его, зачем он спрашивает. Только потом я узнал, что это нужно было для того, чтобы составить отказ для кого-то. Буквально летом звонил мне из Коми зам начальника ИЦ, то же самое: «Что тебе инкриминируют?» Я ему ответил и сказал: «Дело висит. А зачем тебе?» Он сказал: «Тут к нам книгу памяти пришли составлять, чуть ли не от администрации области, какая-то общественная организация. Мне нужно мотивированный отказ составить, поэтому скажи, что у тебя».

Мое предположение, цель была такая – не повышая грифа секретности, закрыть архивы. И какого-то результата они добились. У нас с советских времен на генетическом уровне осталось: органы просто так не хватают. И сейчас начальники ИЦ УВД по стране, чтобы не искать на свою голову приключений, - зачем им это надо – как бы дело не закончилось, уже рефлекс выработан.

Еще один момент. В государственных архивах люди издают книги, научные работы. То архивы ФСБ и МВД просто хранят: положил, лежит, положено - выдал. То есть нам функционально не прописано, что мы должны издавать книги памяти или еще что-то. В Законе о реабилитации было написано, что прокуратура должна опубликовать списки всех реабилитированных, издать книги памяти. Но есть одна большая разница – под это им выделили людей и деньги. Я помню, как это происходило. И когда в заказной статье я читаю, что «прокурорские работники вместе с сотрудниками ФСБ бесплатно, в поте лица составляли списки реабилитированных и их публиковали… Я помню целую бригаду студентов юридического факультета, которых прислали к нам от прокуратуры. И они составляли эти списки. И кстати, свою работу они выполнили только наполовину. Они повально реабилитировали. Почему к нам сейчас цепляются? Дело в том, что те, кто был осужден по суду, были повально реабилитированы прокуратурой. Им для этого дали деньги, и они издали списки. А приказа или Закона по административно привлеченным и репрессированным нет, их реабилитация происходит только по заявлениям. Поэтому сейчас следователь Жуков еще цепляется: этот вроде как и не реабилитирован, так значит не подпадает...

Когда прокуратура списки реабилитированных публиковала, она вторую часть упустила, касающуюся НКВД. Во второй части написано: при проверке следственных дел опубликовать списки лиц, виновных в применении незаконных методов. Эту вторую часть они не выполнили, умолчали. И про это никто не говорит.

По поводу диска «Мемориала». Я его взял, распечатал аннотацию. Кроме базы данных там аннотация всех книг памяти – в каждой области по пять-десять книг. Я взял Архангельскую область, у нас было три или пять книг, и принес следователю Жукову. Показываю ему: «Видите, книга памяти, издана прокуратурой Архангельской области. Главный редактор прокурор, следующим идет зам прокурора области Шперник, сейчас он возглавляет наш следственный комитет. Вот пойдите к нему через кабинет и предъявите: как это он опубликовал книгу памяти? И не просто книга памяти, списки, а они опубликовали даже документы из этих дел и фотографии. А это уже прямое нарушение.

Иван Павлов: У него алиби.

 

Наталья Шкуренок, «Новая газета в Санкт-Петербурге»:

"Иван, виделись ли вы с этим лже-заявителями? Кто-нибудь с ними разговаривал?

Татьяна Косинова: "С ними и с ФСБ общались другие журналисты в Архангельске. Там идет в некоторых СМИ кампания шельмования Дударева и Супруна, и через несколько медиа-ресурсов идет то, что называют «сливом или заказными публикациями».

 

Наталья Шкуренок: "Где-нибудь они изложили внятно, в чем заключается нарушение их прав?"

 

Александр Дударев: "Мне-то с ними встречаться как раз и не надо было бы, ни к чему. В заказной статье они излагают, как сильно лично их это возмутило. Но эти люди в свое время сами подали заявление на реабилитацию, получили справку, направились с нею в Собес, обошли все социальные службы, чтобы получить льготы. Они получили эти льготы. Потом они направили запрос в немецкий фонд «Взаимопонимания и примирения». Откуда я это все знаю? Когда они предъявляют справки, к нам приходит запрос на подтверждение подлинности их справки, и из Германии пришел такой запрос. Они получили компенсацию от Германии и льготы здесь".

 

Наталья Шкуренок: "Можно о суть книги. Вы сказали, что работа остановлена на первом этапе. О каком количестве спецпереселенцев может идти речь?"

 

Александр Дударев: "Я не могу сказать точной цифры. В каждом деле не один человек, высылали семьями, а дело заводили на главу семьи. Есть семьи и на десять человек, семьи в те годы имели много детей. Это выясняется только при знакомстве с делом. Ориентировались мы очень грубо: минимум двадцать тысяч - до восьмидесяти тысяч, а то и свыше ста, до двухсот тысяч. Точно я не могу сказать до сих пор. Планировали работу закончить за два или три года. На первом этапе сведения на 2000 человек должны были уйти в виде базы данных в Германию в декабре 2008 года.

 

Я хочу сказать: этот проект не будет закончен. В моем управлении больше туда никого не пустят. Однозначно. Не пустят в архив никого. Это не я не пущу, я уже не работаю. Если бы мы своими силами делали эту книгу памяти, может быть, оно бы прошло…"

Татьяна Косинова: "Мы следим за этим делом, поддерживаем его фигурантов, публикуем информацию о нем. Для нас очень важен исход этого дела. С самого начала оно нам казалось совершенно нелепым, мы даже решили, что этого не может быть, что это какая-то провокация. Мы считаем, что чем раньше оно будет прекращено, тем лучше. Разумеется, не так, как того хочет следствие, а за отсутствием состава преступления. Еще очень важно, чтобы эти книги памяти о немецких ссыльных были во что бы то ни стало обязательно изданы. Даже если Александр Васильевич уверен в том, что этот проект никогда не будет реализован".

 

В заключение Татьяна Косинова еще раз обратила внимание журналистов на статью А.В.Дударева, в конце которой он пишет: «Учитывая то, что все нарушения связанные с уголовным делом, ни один следователь не посмел бы совершить без одобрения сверху, можно сказать, что всё это является частью внутренней политики, и, следовательно, мы стали жертвами политических репрессий».

 

Пресс-конференция проведена в рамках дискуссионного проекта Международного "Мемориала".  

 

См. также другие публикации об архангельском деле на Когита!ру:

Александр Дударев: Этапы большого «дела историков»

14-й месяц следствия по архангельскому "делу историков"

Дело без новостей

Проблемы доступа к архивной информации

О развитии архангельского "дела историков"

Дело историка Супруна признано резонансным и передано в Петербург для дополнительной проверки

Историки стали правозащитниками: Передача Радио "Свобода"

«Остановить действия российских спецслужб по запугиванию честных историков...»

Ученые требуют прекращения преследования историков в Архангельске

Сбор подписей: Прекратить уголовное преследование архангельских историков и архивистов

AFP об "архангельском деле"

The Guardian об "Архангельском деле"

Открытое письмо Марианне Биртлер Дмитрию Медведеву о преследовании архангельских историков

Историков и архивариусов - к ответу: Передача радио "Свобода"

Заявление Международного "Мемориала" о деле историков-архивистов в Архангельске

«Архангельское дело»: Информационное сообщение НИЦ "Мемориал"