28 июля 2010 года в 10 часов утра мы с Егором выехали из деревни Стрелка Новгородской области в Санкт-Петербург. В такой дальний путь я, как водитель,  отправилась впервые. Это для меня, можно сказать, материнский подвиг. Если бы я ехала одна, а не везла хромого и не способного по состоянию здоровья ездить общественным транспортом сына, то, конечно же, предпочла бы дорогу на перекладных: на двух автобусах и двух электричках. (Ваня – старший сын - в командировке, поэтому сесть за руль пришлось мне самой).
   Около 17 час. мы с Егором добрались до Тосно, где пообщались, а затем заключили  договор с адвокатом Беляковым В. Г. Я отдала ему комплект «Письма матери» с приложениями и ксерокопии свидетельских показаний. Владимир Геннадьевич задал Егору вопросы о том, как проходило его задержание 28 апреля 2010 года.
  Добрались домой мы только к 20 часам, потому что я заблудилась на окружной дороге. Мимо меня летели машины на огромных скоростях, я же ехала  70-80 км в час (меньше чем 70 по окружной ездить запрещено). От ужаса я  не успевала разобраться в указателях. Каким образом  все-таки удалось выехать на Дачный проспект, я и сама не поняла. Был момент, когда у меня сдали нервы и пришлось просто стоять на «аварийке» среди несущегося потока машин.
  Вечером дома зашла к соседке узнать, не было ли писем из прокуратуры (не было), созвонилась с отцом - Андреем Николаевичем - и рухнула спать.

29 июля с утра мы с Егором поехали в пенсионный фонд (опять же на машине).
Там Егор получил страховое пенсионное свидетельство (СНИЛС) взамен утерянного им несколько лет тому назад, и инвалидное удостоверение. Сидит Егор в очередях очень плохо: он то суетится, пристает ко всем с вопросами, слишком громко говорит, чем-то все время возмущается, а то вдруг  засыпает. К сожалению, гиперактивен он чаще, чем пассивен. (Месяц назад при визитах в подобные учреждения он больше спал, чем бодрствовал – и мне было проще!)
   В Пенсионном фонде Егор попросил  купить ему колечко «Спаси и сохрани». Я купила. Егор сказал, что сам сходит в церковь, чтобы  освятить это кольцо.
  Затем с заездом домой (поесть и сходить в туалет) отправились с Егором в Психоневрологический диспансер на прием к участковому психиатру. Хотели посетить еще невролога, но она в отпуске. (Опять я за рулем вынуждена ехать по центральным проспектам Красносельского и Кировского районов.  К тому же Егору не вытерпеть даже 30 минут - путь до диспансера - и он просил меня останавливать машину и бегал в кусты. Я же стояла на Петергофском шоссе, и думала, что если меня начнут штрафовать работники ГАИ, буду оправдываться и показывать им удостоверение сына об инвалидности и объяснять, что везу инвалида 2 группы к врачу, а ему плохо – вот я и вынуждена останавливать машину в неположенных местах. Сплошные нервы. Без лекарств за руль не сажусь!)
  Психиатру мы сообщили, что Егор в течение месяца не нюхал толуол и активно лечился. Недавно он закончил двухмесячный курс приема лекарств, которые ему выписал невролог: нейромультевит (2 таблетки в день), пантогам (3 таблетки в день), цитофлавин (2 таблетки в день), карсил (3 таблетки в день).
   Я сказала психиатру, что Егор имеет проблемы в поведении и общении – очень нетерпелив, вспыльчив, неуступчив. У него сбит график сна и бодрствования – Егор по нескольку раз засыпает днем, а ночью просыпается тоже по нескольку раз (встает, ходит, ест, опять ложится). Во сне Егор часто говорит, но речь невнятная - понять невозможно.
   Больше всего меня беспокоит то, что у сына большая тревожность – он запирает двери в свою комнату, говорит со мной не открывая дверей, в комнате наглухо зашторил окна и никогда не раздвигает шторы; иногда с улицы ему чудятся голоса (полтора месяца назад он «слышал», что наш дом хотят брать штурмом; в конце июня Егору по домофону «звонил» старшина от Голикова (дознаватель); в деревне Егор однажды «услышал», что обворовывают соседей, а потом и к нам придут…).  Но ничто из этого не подтвердилось. 
    Не меньше меня волнует и то, что у Егора, как только он выходит из дома, возникает непреодолимое желание сходить в туалет (капропрез). По пути к диспансеру постоянно приходится искать туалеты или кусты и на всякий случай возить запасные штаны, так как иногда в них возникает необходимость.
  Психиатр выписала Егору лекарство фенебут для приема в августе (по 2 таблетки в день), а в сентябре, сказала, придти к ней на прием.
   После возвращения из диспансера Егор ушел с другом на Финский залив, несмотря на то, что я просила его  остаться дома, опасаясь, что он еще найдет бед на свою и без того больную голову. Хоть проси, хоть ругай, но дома удержать сына мне не удается! («Дурак с моторчиком» - это, пожалуй, про него!)
   Когда Егор уходил сегодня гулять (он первый день в городе), я  очень боялась, чтобы сын не сорвался и снова не начал токсикоманить. Но вернулся Егор, слава Богу, без запаха.

  В течение 29.07.2010. я трижды звонила дознавателю О. В. Атрошковой (при этом не уточняла, что нахожусь с сыном в Петербурге). Утром в 11 часов, меня просили перезвонить вечером, около 20 час.  Вечером дознаватель Олеся Викторовна сообщила, что Егор понадобится ей  26 августа, а затем стала спрашивать меня, нет ли у нас на руках карты из наркологического диспансера. Я ответила, что ни в нарко- ни в психоневрологическом диспансере карточки на руки никогда не дают, поэтому ее у меня нет. Есть только справка из больницы, где сын лечился от токсикомании. Повесив трубку я поняла, что не получила информации, что же именно должно состояться 26 августа и вынуждена была перезвонить Атрошковой еще раз.
В результате я узнала, что 26.08.2010. будет  проводиться не очная ставка, как я думала, а «экспертиза».  (Какая именно – неясно. Я предположила, что психиатрическая; а Егор решил, что у него будут проверять наличие наркотиков в крови).
   После разговора с дознавателем я позвонила адвокату В. Г. Белякову и сообщила ему о полученной информации. Владимир Геннадьевич сам созвонился с Атрошковой. Олеся Викторовна сказала  ему перезвонить 30.07.2010. в 15 часов, для назначения времени, когда можно будет ознакомиться с делом Новиковского Егора.(Если адвокату  удастся ознакомиться с делом в ближайшую неделю, то я готова отложить отъезд в деревню. Ведь  у Белякова могут возникнуть к Егору вопросы после знакомства с делом).
  В этом же разговоре с адвокатом Беляковым я посетовала, что вопреки его рекомендациям не могу удержать Егора дома в такую жару - Егор   ушел с товарищем купаться на Финский залив. Владимир Геннадьевич посоветовал мне ввести в сотовый телефон Егора его  номер.  Если же возникнут случаи каких-либо вынужденных контактов с представителями правоохранительных органов, то пусть Егор звонит адвокату. Егору эта идея  понравилось – ведь данная ситуация похожа на то, как в говорят в кино: «отвечать на вопросы буду только в присутствии моего адвоката».

   30 июля я решила получить генеральную доверенность от Егора, чтобы реже водить его по присутственным местам. Я уже сталкивалась с тем, что сын не всегда может поставить подпись. Если Егор волнуется - ему мешает писать тремор рук или же он так начинает «доставать» чиновников собеса, пенсионного фонда несущественными вопросами, что они сами его просят выйти в коридор и подождать там. В результате дела Егора зачастую ведутся без него - только со мной – при этом меня просят расписываться в бумагах за сына.
   С двух заходов в нотариальную контору (в общей сложности около пяти часов стояния в очереди – из них 2 часа вместе с Егором!) нам удалось получить доверенность.
   Еще я планировала отвести Егора к хирургу, чтобы показать его больную ногу. Ведь правая ступня хоть и несколько уменьшилась в размере, но по-прежнему в два раза толще, чем здоровая. А ведь уже прошел месяц с момента снятия гипса, при условии, что мы выполняли назначенное врачом лечение. Егор лишь первые дни, как оставил палку с подлокотником и теперь ходит без нее, но сильно хромает. Егор с утра утомился в очередях в нотариате и наотрез отказался идти к хирургу. И как я ни настаивала, так мне и не удалось его уговорить.
    Звонил адвокат В. Г. Беляков, сообщил, что дознаватель О. В.Атрошкова пока, вопреки своему обещанию, уклоняется от встречи с ним, ссылаясь на то, что дело Егора отослано «на экспертизу» (какую – не ясно). Дознаватель предложила адвокату  позвонить ей в среду, 4 августа.  Из этого я делаю вывод, что ждать  встречи адвоката Белякова и дознавателя (без уверенности, что она состоится) нет смысла и лучше  увезти  Егора от греха подальше в деревню. Поедем после Ваниного возвращения из командировки, скорее всего в воскресенье.  (Пусть Ваня  покажет мне выезд, а желательно и въезд в Питер по объездной дороге. Иначе я опять заблужусь!)
  Получила информацию о том, что  еще один адвокат - Авдонин Владимир Алексеевич, предлагает встретиться с ним. Завтра буду звонить!

31 июля отправила по почте (с уведомлением о вручении) обращение к прокурору Санкт-Петербурга Зайцеву С. П.

<…>

          Связь по телефону с дознавателем Атрошковой в течение июля 2010 года

Я звонила Атрошковой из деревни по данному мне номеру сотового телефона:
     08.07.2010. – «пока вы мне не нужны»
     15. 07.2010. – «я оформила все документы скоро вы мне понадобитесь, я сама позвоню» (звонка в течение недели не было)
     22.07.2010. – «пока вы мне не нужны»

Я звонила Атрошковой  трижды 29.07.10.  из СПб (откуда звоню я не сообщала):
     1) в 11 часов – «перезвоните вечером в 20 час.  - скажу, когда вы будете нужны»
     2) в 20 часов – «26.08.2010. надо быть. Нет ли у вас на руках медкарты из наркологического диспансера?» Я ответила, что нет. Что наркология, что психиатрия – закрытые учреждения и этих медкарт мы в руках никогда не держали. У меня есть только справка из наркологической больницы, где Егор лечился на подростковом отделении от токсикомании».
     3) в 20.15. – Я позвонила уточнить, что именно  будет проходить 26.08.10. – очная ставка или суд. А оказалось, что «экспертиза».