А. Алексеев. О книге «Профессия – социолог…». Часть 1
Книга доступна в интернете:
В. Бачинин. Книга «Профессия – социолог» как постмодернистский интертекст
А. Н. Алексеев, Р. И. Ленчовский
ПРОФЕССИЯ – СОЦИОЛОГ
(События в СИ РАН – 2008 / 2009 и не только)
Документы, наблюдения, рефлексии
СПб.: Норма, 2010
Содержание томов 1-4
Том 1
Предисловие
Часть 1 . Кейс
Экспозиции 1 и 2
Глава 1. Казус СИ РАН в зеркале документов и экспертных суждений
Глава 2. Казус СИ РАН в зеркале документов и экспертных суждений (продолжение)
Глава 3. Казус СИ РАН в зеркале документов и экспертных суждений (окончание)
Папка 1. СИ РАН - 2008
Папка 2. СИ РАН - 2009
Приложение к части 1. Инциденты
Том 2
«Профессия – социолог»: открывая том 2
Часть 2. Контексты
Глава 4. Истоки казуса СИ РАН (Из «Драматической социологии – 2»)
Глава 5. Наблюдающее участие (методологический контекст)
Глава 6. Социология: вопросы истории и методологии
Папка 1. К истории отечественной социологии «в лицах»
Папка 2. Теоретико-методологическая и науковедческая рефлексия
Папка 3. Инновационный драйв
Глава 7. Память поколений
Приложение к главам 1-7. Dramatic Sociology and Observer Participation
Том 3
«Профессия – социолог»: открывая том 3
Часть 2. Контексты (продолжение)
Глава 8. По горячим следам
Папка 1. Из жизни социологического сообщества
Папка 2. Проблемы общественной жизни
Глава 9. Хроника текущих событий (обыск в «Мемориале» и не только)
Папка 1. Атака на «Мемориал» (2008-2009)
Папка 2. Из ленты новостей - 2009
Глава 10. …не последняя?
Приложение к частям 1 и 2. «Профессия – социолог» глазами коллег и друзей, в процессе написания книги
Послесловие
Том 4
«Профессия – социолог»: открывая том 4
Глава без номера (после послесловия). «Случай» Охта-центра и вокруг него
Еще некоторые методологические замечания «под занавес»
Нерепрезентативная выборка (из книги А. Алексеева и Р. Ленчовского «Профессия – социолог…»)
**
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга преследует по крайней мере три цели: документально-описательную, аналитическую и методологическую.
Первая состоит в том, чтобы документально отобразить, насколько возможно полно и объективно, конкретную личностно-ценностную и профессионально-организационную коллизию в одном из российских академических институтов, а именно: в петербургском Социологическом институте РАН (СИ РАН). Вторая – попытка на этом и других примерах показать, в частности, путем включения аналитических материалов, принадлежащих разным авторам, некоторые универсальные социальные механизмы современной научной (а в известной мере и шире – общественной) жизни. Третья предполагает дальнейшую разработку и реализацию идей акционистской ветви социологии, в частности, тех ее разновидностей, которые представлены понятиями наблюдающее участие, драматическая социология, экзистенциальная коммуникация и др.
Книга состоит из двух частей и десяти глав. Первые три главы, образующие часть 1, под названием «Кейс», посвящены как бы частному случаю: «Казус СИ РАН в зеркале документов и экспертных суждений». Остальные семь глав, составляющие часть 2, под названием «Контексты», вводят этот случай в более широкий профессиональный и общественный, а также историко-научный контекст.
В силу чисто производственных обстоятельств книга разделена на четыре тома. Том 1 включает в себя всю часть 1, том 2 – четыре главы из части 2, том 3 – остальные три главы из части 2. Кроме того, глава без номера, посвященная «случаю» Охта-центра, вынесена в отдельный 4-й том.
***
Замысел книги изменялся в процессе ее написания. Первоначально она не претендовала на большее, чем документально-драматургическое, «в социологическом ключе», предъявление конкретного случая (эпизода) из жизни института. Чем дальше, тем больше обнаруживались связи этого «происшествия» с другими событиями и сюжетами, некоторые из которых заслуживали специального, относительно самостоятельного рассмотрения. Так возникла формула: «События в СИ РАН и не только». Мы сочли целесообразным «не мешать» книге вырастать естественным путем. Тем более, что некоторые повороты отслеживаемых событий никак нельзя было предусмотреть заранее.
<…>
***
Несколько слов о жанре настоящей работы. Читателю, который так или иначе знаком с книгой А. Н. Алексеева «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия», - этот жанр и стиль не будут совсем уж в новинку. Налицо (в частности, в первой части книги) - композиция документов (деловых, научных, иногда – личных), построенная так, чтобы читатель мог следить за хронологией и логикой описываемых событий, которые вместе составляют динамическую ситуацию, моделирующую некоторые современные общественные процессы. Здесь не станем подробно останавливаться на методологии «познания через действие» и способах представления его процесса и результатов. Это изложено в различных публикациях, в том числе - включенных в данную книгу.
Однако и читателю, для которого предложенная стилистика - внове, достаточно будет следовать за ходом действия, разворачивающегося «на его глазах» в пространстве и во времени, притом что происходит своего рода отождествление субъекта и объекта, практического действия и исследования (а читатель может в некотором смысле стать со-участником проводимого изыскания).
Собственных текстов двоих авторов (составителей этой композиции), обозначенных на титуле, здесь не так уж много, а в основном (имеем в виду часть 1 – «Кейс») предоставлено слово действующим и/или рефлексирующим экспертам (некоторые из которых к тому же непосредственно погружены в исследуемую ситуацию). С любым из них читатель, естественно, волен согласиться или не согласиться, а может вывести и собственные заключения, опираясь на факты, которые, в той или иной форме, как правило - документально, представлены во всей возможной полноте.
***
Мы никоим образом не обещаем читателю легкого чтения – уже в силу одного только многоголосия субъективных (акторских и со-авторских) позиций, множественности проблем и тем. Вместе с разнообразием жанров это «многоголосие» порождает взаимопритяжение и взаимоотталкивание эксплицированных и «скрытых» смыслов. Лишь читательский труд, соразмерный, в известном смысле, с трудом авторским, позволит усмотреть глубинную связь между событиями, внешне столь различающимися (скажем, между преследованием неугодных в научном институте и обыском в правозащитной организации).
В книге не разграничены жестко разные жанры и дискурсы: драматургический (в основном – первая часть, и лишь отчасти вторая), академический (избранные статьи одного из авторов – во второй части) и - представленный в обеих частях – жанр-микс, который можно назвать «листками с рабочего стола» (мозаичные тексты рассылок, оперативные извлечения из Интернета, записи для памяти и фрагменты творческих дневников, деловая и личностная, публичная и приватная переписка). Авторы предпочли такое смешение, «соседство», переплетение разных жанров их сепарации, «автономии», соответственно, жанровой однородности глав - в интересах тематически-смысловой целостности каждой главы или части.
***
Теперь о жанре уже не книги, а социологического изыскания как такового. Здесь было предпринято исследование случая (случаев). На наш взгляд, при точном выборе объекта, при адекватности методики такое исследование («кейз-стади») может оказаться не менее эффективным и значимым, чем широкомасштабный проект. «Хорошо увиденное частное может всегда считаться общим», замечал Гете.
<…>
Специфику нашего собственного подхода (вариацию общей методологии «кейз-стади») в данном случае составляет то, что ныне входит в научный оборот под названием метода наблюдающего участия.
В отличие от традиционного метода включенного или участвующего наблюдения, наблюдающее участие предполагает исследование социальных ситуаций через целенаправленную активность субъекта, делающего собственное поведение своеобразным инструментом и контролируемым фактором исследования. Причем в отличие от известных образцов социального эксперимента, в случае наблюдающего участия новые факторы вводятся не «извне», а «изнутри» ситуации. Само введение этих факторов оказывается иногда импровизационным и не претендует на строгую процедуру.
Случай, «кейс» – это обычно событие или последовательность событий, некая ситуация в развитии, подлежащая исследованию. При такой постановке вопроса оказывается, что есть и еще один возможный тип «case study», а именно - биографическое исследование. Готовя эту книгу, насыщенную, среди прочего, материалами истории социологии «в лицах», мы осознавали, что человек – это, в сущности, тоже «случай», причем случай уникальный. Это некое бесконечно малое и, вместе с тем, бесконечно значительное событие в мироздании («событие-личность»). Человек – это его жизнь. А жизнь можно представить как неповторимую последовательность жизненных событий, как жизненный путь, прокладываемый личностью, даже вопреки сопротивлению среды.
Так смыкаются «исследования случаев» (в общепринятом смысле) и «биографические исследования»… То и другое являются приоритетными сферами профессиональных интересов и занятий обоих авторов этой книги.
В отличие от «событий-личностей», которые всегда (по определению) уникальны, «события-происшествия», рассматриваемые нами в этой книге, как правило, довольно заурядны. Так, мы вовсе не считаем, что «события в СИ РАН» являют собой нечто исключительное в научно-профессиональной среде. Нас, в данном случае, интересуют способы практического воплощения некоторых общих закономерностей в формах «живой жизни» профессионального сообщества.
***
Проблема общего, которое можно увидеть в частном фрагменте действительности, своего рода репрезентации социума в отдельном факте или эпизоде вставала перед авторами и при освещении «контекстов», особенно общественно-политических. Здесь тоже мы старались отбирать «капли, в которых можно увидеть море». К нашей великой тревоге, уже и такие общественные события, как обсуждаемые в последних главах книги (дискредитация выборов, военный конфликт с сопредельным государством, обыск в «Мемориале», убийство правозащитников и пр.) становятся в некотором смысле обыденными.
Здесь следует оговорить одну содержательную особенность данной работы. Хоть книга и называется «Профессия – социолог…», она тематически к социологии и социологам отнюдь не сводится. Ее сквозную тему можно обозначить как общество, среда, социальный институт в их отношении к личности и ассоциациям личностей и проблема выбора личностью и названными ассоциациями линии и форм своего поведения относительно социальных институтов и т. п., особенно – в критических обстоятельствах.
Там, где общество «давит», среда «заедает», институт «угнетает», там актуализируется необходимость поиска образцов и выработки норм достойного, независимого от произвола и неблагоприятных условий, осмысленного существования и поведения, «самостояния» (пользуясь выражением А. С. Пушкина). Чем обеспечивается и возможность творчества, профессионального и внепрофессионального, сбережения духовных ценностей, подлинного общественного служения.
Хочется думать, что эту сквозную тему, лейтмотив читатель увидит даже в чаще локальных и глобальных сюжетов заключительных глав.
***
Мы попытались дать обобщенное определение предметной области нашего изыскания: человек и социальный институт. Выше говорилось о методе: исследование случаев. Главным же способом понимания, или постижения социальной реальности, является, как мы считаем, диалог, коммуникация.
Диалог разворачивается между, по крайней мере, четырьмя категориями коммуникантов: авторы (со-авторы); действующие лица («герои драмы»); эксперты (аналитики); сочувствующие («болельщики»). Примечательно, что эти «множества» пересекаются (например: герои-соавторы; эксперты-герои; авторы-эксперты…). Коммуникация «пролегает» как между разными категориями «со-участников» (изберем этот термин в качестве обобщающего), так и внутри этих категорий.
Каков же характер такого коммуникативного взаимодействия? Из множества его особенностей укажем по крайней мере на одну: равноправие участников, что является неотъемлемой чертой подлинного диалога. Здесь нет «приоритетных» субъектов коммуникации. Так, авторы книги, разумеется, уверены в фактах, которые они сообщают, но вовсе не распространяют эту уверенность на толкование, интерпретацию, выводы. Так же и остальные собеседники.
Едва ли не общепринятым является мнение, что в споре рождается истина. Но редкий спор переходит в сотрудничество. Мы думаем, что в диалоге-собеседовании, диалоге-сотрудничестве больше шансов к истине приблизиться.
Эта «диалогическая структура» книги находит выражение и во множестве эпистолярных текстов (от извлечений из частной переписки до открытых писем «граду и миру»), и в изобилии разнообразных персональных откликов (нередко противоречащих один другому…) на одни и те же события, и даже в перекличках и резонансах, по видимости, монологических текстов, вкупе создающих многоголосие и диалог.
***
Напомним, что книга состоит из двух частей, занимающих тома 1-3, и одной «главы без номера», которая составляет том 4.
Первая часть книги (главы 1-3), уместившаяся вся в томе 1, посвящена - пусть не исключительно, но преимущественно – череде коллизий, развернувшихся в 2008-2009 гг. в одном из академических институтов (Социологический институт РАН). Своего рода детонатором для «событий в СИ РАН» послужил эпизод с аттестацией научных сотрудников и последующим увольнением из Института нескольких известных специалистов. Этот шаг институтской администрации, мотивировавшийся вроде бы разнарядкой по сокращению штатной численности, вызвал значительный резонанс среди научной общественности, включая зарубежную. Дальнейшее развитие событий приобрело лавинообразный характер.
Вторая часть книги (главы 4-10), разместившаяся в томах 2 и 3, привлекает внимание читателя к широкому кругу контекстов указанных событий. Обозначим, по главам, рассматриваемые контексты - как общественно-практические, так и познавательные, как синхронические, так и диахронические:
- ближняя и дальняя история того же самого академического института, и шире - петербургского социологического сообщества (глава 4: «Истоки казуса СИ РАН (Из опыта «Драматической социологии – 2»));
- методология и практика наблюдающего участия, как социологического метода или исследовательского подхода (глава 5: «Наблюдающее участие (методологический контекст)»;
- история новейшей российской (советской и постсоветской) социологии и науковедческая рефлексия (глава 6: «Социология: вопросы истории и методологии»);
- теория и методология биографических исследований, проблем социальной памяти в разных ее ипостасях, свободы национального самоопределения личности и др. (глава 7: «Память поколений»).
(Эти четыре главы составляют том 2).
В главе 8 («По горячим следам») рассматриваются актуальные проблемы современной жизни российского социологического сообщества, а также некоторые значимые события и проблемы общественной жизни последнего времени.
В главе 9 («Хроника текущих событий…») также представлен общеполитический и общественный контекст, и – подробно - события вокруг и после обыска в научно-информационном центре «Мемориал» (СПб) 4 декабря 2008 г.
Заключительная глава 10 («…не последняя?») посвящена разнообразию способов «оглашения бытия» в приватных и публичных текстах и постановке вопроса об открытой социологии, соединяющей в себе черты публичности, диалогичности и гражданственности.
Завершает эту главу воспроизведение текста методики андерграундного экспертно-прогностического исследования «Ожидаете ли Вы перемен?» (1978).
(Эти три главы, а также Послесловие, составляют том 3).
Наконец, «глава без номера» (««Случай» Охта-центра и вокруг него»), по ряду соображений, вынесена в отдельный том 4.
***
Почему структура книги именно такова?
Состав и последовательность глав складывались поначалу интуитивно, а post factum это может быть осмыслено как движение от частного к общему, скажем, от «жизни» одного института к «жизни» социологического сообщества, и далее – к «жизни» общества. А к концу книги (например, глава 9) эти темы соединяются в потоке «ленты новостей» и событий самого последнего времени.
Такое тематическое разнообразие может показаться избыточным. Некоторые сюжеты вроде бы просятся в другую книгу. Есть опасность информационной перегруженности. Кое-что как будто представляется сырым.
Но: (1) другой книги может и не быть, и (2) разным читателям нужно разное. И лучше пожелать читателю находить в этом произведении для себя интересное (руководствуясь, в частности, прозрачным оглавлением) и «пролистывать» то, что ему не нужно, чем отказываться от многоадресности книги. И еще: (3) не всякое «вареное» ценнее «сырого». Из такого «сырья» заинтересованный и проницательный читатель сам может приготовить «блюдо» по своему вкусу (возможно, и не хуже авторов).
Разнообразие частных сюжетов, связь которых порой лишь ассоциативна, позволяет лучше увидеть (понять) общность «управляющих» ими закономерностей.
Тут следует еще оговорить, что многие из сюжетных линий книги не завершены. Это принципиальная особенность произведения, существенную часть которого составляет актуальный мониторинг – идет ли речь об обстоятельствах жизни частного лица или о событиях, всколыхнувших мировую общественность. Тогда приходится выбирать подходящий момент, когда же поставить точку (в отображении, но не в цепи реальных событий). Таким проблемно-хронологическим рубежом для нас явился декабрь 2009 г. Что произошло после, какое завершение получат наши продолжающиеся сюжеты и какое продолжение получат сюжеты, как будто уже завершенные, – поневоле остается за пределами повествования.
***
Понятие контекста для авторов этой книги предстает не менее фундаментальным, ключевым, чем понятие случая (кейса). Недаром именно «кейс» и «контексты» избраны в качестве названий двух частей.
Контекст – это, в сущности, совокупность, множество событий и ситуаций, находящихся в прямой или опосредованной связи с тем случаем, который избран в качестве приоритетного предмета исследования. В понятие контекста так или иначе входят причины и следствия, факторы и продукты, среда и фон… Без контекста не существует события. И не обратившись к контексту, невозможно событие понять или объяснить.
Таким образом, исследование случая (кейз-стади) необходимо предполагает изучение или хотя бы обозрение контекста.
Как видно уже из оглавления части 2, контекст трактуется нами в широком смысле, или (что в известном смысле то же самое) предполагается множественность контекстов. Можно говорить о ближайшем и отдаленном контекстах, об историческом и личностном (экзистенциальном), синхроническом и диахроническом, о контекстах научном, культурном (социокультурном), политическом, социоэкономическом, и т. д., и т. п.
Здесь не станем пытаться строить, скажем, социологическую типологию контекстов. Важно осознать ценность усмотрения контекстуальных связей там, где они далеко не очевидны. Иногда эти связи объективны, иногда же предстают в виде субъективных ассоциаций, «перекличек». Здесь уместно заметить: в социальном бытии и сознании резонанс – это далеко не только метафора. Опять же – не будем углубляться в сугубо теоретические вопросы, скажем, детерминизма и индетерминизма. Мы всего лишь хотим обозначить особенности нашего способа исследования и мотивацию способа изложения.
***
Эта книга подчеркнуто документальна. В сущности, всякий текст, по прошествии определенного времени (иногда очень недолгого), становится документом. И он требует соответствующего с собой обращения. Его можно предъявлять целиком, можно – с купюрами, но нельзя редактировать (в частности, заменять одни слова другими). Смысл всякого документа проясняется (а может и затемняться) его хронологическим или логическим со-отнесением с другими текстами, описаниями, свидетельствами, в случае книги – композицией (что после чего и рядом с чем).
Использование документов (любых жанров!) может нести по крайней мере три «нагрузки»: собственно информационную (сообщение фактов), презентационную (само-характеристика автора документа) и, скажем так, просветительскую (даже своего рода дидактическую). В последнем случае авторы книги пытаются показать, как, по их мнению, надо или не надо защищать свои права и/или интересы, действовать (в том числе – используя документы) в тех или иных обстоятельствах и контактах личности с тем или иным социальным институтом. Таким образом, книга может выполнять, среди прочих, также и функцию своего рода социологического практикума.
Приводимые нами документы иногда не требуют комментариев, так сказать, говорят сами за себя. Однако в книге довольно широко представлена и «прямая речь» авторов, будь то повествование или анализ. Распространены и контекстуальные вставки, вплетающиеся в композицию документов. Собирание документов, касающихся «событий в СИ РАН», и первоначальный их отбор мог взять на себя из двоих соавторов только непосредственный участник этих событий - А. Алексеев. «Стратегическая» и «текущая» интерпретация документов и - на ее основе - последующий их отбор и композиция – результат совместной работы обоих, А. Алексеева и Р. Ленчовского. При технике Интернета, пространственная разделенность авторов - уже не помеха, а часто и шанс, что называется, взгляда «со стороны».
***
Авторы настоящей книги придают большое значение Интернету как информационному источнику, способу распространения и сбережения информации. Читатель заметит это, в частности, по изобилию сетевых ссылок (включая электронные версии печатных источников). Мы пытались не только зафиксировать источник, но и «угодить» свободно плавающему в web-пространстве читателю, для которого - при знакомстве с электронной версией книги - наши примечания станут гиперссылками, существенно расширяющими контекст и горизонт восприятия.
Еще раз подчеркнем, что задолго до выхода книги в свет, значительная часть ее материалов получила «сетевую жизнь».
***
И еще одно замечание, так сказать, морально-методологического свойства.
Метод и стиль наблюдающего участия толкает не только к пристальному вниманию к разного рода безобразиям нашей жизни, но и к личным действиям, в том числе позволяющим эти безобразия лучше увидеть, понять и объяснить. А тогда у субъектов, оказавшихся в положении как бы «объектов исследования», возникает своего рода психологический дискомфорт, резкое отторжение наблюдателя, не скрывающего своей позиции. Их «самооборона» нередко принимает вид обвинений в провокации. Тут есть проблема - не только в применении, но и в трактовке метода. Даже приходилось слышать: провоцирующее (в смягченном варианте – провокативное) участие - наряду с наблюдающим.
Следует подчеркнуть, что шаги исследователя (иногда воспринимаемые как «провоцирующие») преследуют цель прояснения ситуации (например, выявление истоков конфликта, действующих в нем сил, и т. п.). Однако в действиях наблюдающего участника познавательный мотив не единственный. Существует еще и деловая мотивация (решение реальной проблемы), и мотивация нравственная (один из героев Грэма Грина говорит: «Я просто… хотел достойно жить»).
***
В заключение мы хотели бы выразить чувство глубокой признательности всем, кто проявил заинтересованное внимание к «событиям в СИ РАН», занял определенную позицию в этой связи, а иногда и письменно сформулировал ее. В известном смысле, эта книга – коллективное творчество, как минимум, нескольких десятков человек.
Специально оговорим, что все приватные тексты, включенные в книгу, публикуются с разрешения их авторов. В некоторых случаях мы заменяли фамилию реальными или вымышленными инициалами.
Здесь не беремся перечислить имена всех тех лиц, с кем наша работа была связана самым позитивным образом: их никак не меньше, чем представлено в оглавлении, а на самом деле – много больше! Что же касается общественных институций (формальных и неформальных), то некоторые из них с благодарностью назовем:
- Научно-информационный центр «Мемориал» (СПб); проект «Международная биографическая инициатива» (на базе Центра демократической культуры Университета Невады); просветительско-правозащитная группа «Обратная связь»; Киевский международный институт социологии; Московская школа конфликтологии; Международное историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал»; сайт «Права человека в России»; общественное движение «Живой город»; Центр экспертиз «ЭКОМ»; сайт «Башне – нет!»; блог vveshka; Правозащитный совет Санкт-Петербурга; сайт Когита.ру; информационно-аналитический портал «Полит.ру»; Экологическая Вахта по Северному Кавказу; "Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований"; «Социологический журнал»; Санкт-Петербургская ассоциация социологов; «Новая газета в СПб»; сайт «Имя. Капризы памяти»; издательство «Норма» (СПб).
Наша особая благодарность – всем тем, кто практической работой или материальными средствами содействовал изданию этой книги.
Андрей Алексеев, Роман Ленчовский
Октябрь 2008 – декабрь 2009
Начало формы
**
ПОСЛЕСЛОВИЕ
…А ошибаться – это не что иное, как медлить в делах, кои должно вершить быстро, и слишком торопиться с теми, кои должно делать не спеша…
Кэнко Хоси. Записки от скуки.М., 1970, с. 67
На дворе август 2009. Но уже с января-февраля некоторые коллеги, друзья, эксперты и просто «болельщики» стали спрашивать: «Ты закончил книгу? Отдал в издательство?». Следы авторской уверенности полугодовой давности, что осталось до этого срока, ну, от силы неделя, можно найти в публикуемой личной переписке (см. выше: приложение к томам 1 и 2). И даже мартовский обмен мнениями между соавторами-составителями шел под девизом: «У издательского порога…».
Что же задерживало? И что позволило (заставило или способствовало) скромному очерку под названием «Анатомия и «пружины» одного увольнения» вырасти до «циклопических» размеров свыше 100 печ. листов? Краткий ответ: ход самой жизни, развитие событий.
«События в СИ РАН» чуть ли не ежедневно пополнялись новыми поворотами и ответвлениями сюжета. Ну, как не дождаться хотя бы той же высокой комиссии из Отделения общественных наук РАН, которая «все не едет», или хотя бы промежуточной точки в деле «Бачинин против СИ РАН», и впрямь смахивающем на судебный роман, если не на детектив. А обыск в «Мемориале»? Прогнутся или нет наши доблестные правоохранительные органы под давлением мировой общественности, вступившейся за независимых хранителей и исследователей истории ГУЛАГа? Ты даешь слово – больше не расширять круг освещаемых событий хоть научной, хоть общественной жизни, но вот возникают новые коллизии, имеющие достоинства социальной модели.
Логика мониторинга требовала учета новостей, выступающих общественно-историческим и профессионально-деловым контекстом драмы социологического сообщества. Логика наблюдающего участия побуждала к фиксации последствий собственных действий – теперь уже не одного, а нескольких «экспериментаторов на себе». Прирастало и осмысление событий, совершавшееся вовсе не только, и даже не столько мною и моим другом-соавтором, сколько достаточно широким кругом экспертов. (Вспомним хоть аналитические записки, хоть открытые письма, хоть «выбранные места из переписки с друзьями» - в главе 3).
Так или иначе, «горизонт удалялся по мере приближения к нему». И стало ясно, что пора все же остановить это продвижение. Точку надо ставить, хотя бы она и выходила на поверку многоточием...
Мудрый японский монах XIV века предлагал различать такие ситуации, где спешить не надо, и такие, где надо поторопиться. Мы не спешили, готовясь к написанию этой книги (можно сказать, готовились всю жизнь). А написали относительно быстро (жизнь потребовала…). Что бы еще ни случилось, оттягивать момент отправки рукописи в издательство не следует. Это было бы ошибкой, в смысле Кэнко-хоси.
***
Уже приходилось отмечать, что книга эта – творчество коллективное. Не только мы с Романом Ленчовским вели постоянный диалог между собой, но и мы оба – с нашими факультативными со-авторами (со-участниками, со-беседниками, корреспондентами). Иногда анализ, предпринятый экспертами, освобождал нас от необходимости самим подробно обсуждать и интерпретировать освещаемые события.
Конечно, каждый из наших коллег и друзей ознакомился с фрагментом, имеющим к нему непосредственное отношение. Но тут, понятно, крайне важно, в каком контексте представлен каждый текст или хотя бы упоминание персоны.
Вообще, выстраивание структуры, композиция были, одной из главных наших забот и трудностей, а также предметом обсуждений с читателями-соавторами. Нужен ли здесь тот или иной раздел? Следует ли расставить главы в том либо ином порядке? Надо ли эксплицировать связь между эпизодами или читатель усмотрит ее сам? Возможно, не каждое частное решение оказалось оптимальным, но в общем – мы считаем, что с этой «строительной» задачей справились.
***
Вопрос о резонансах, так сказать, рифмующихся сюжетах был для авторов книги не менее значим. Мы старались отбирать для рассмотрения ситуации модельные, или моделирующие современные общественные процессы, исследовать такие «случаи», в которых эти процессы ярко проявлены. Причем обнаруживались единство в многообразии и многообразие в единстве. Приведу лишь один пример.
Казалось бы, что общего в истории изгнания из научного института одного из самых творческих и продуктивных его сотрудников («случай» В. Бачинина) и в истории «атаки» на одну из авторитетнейших ячеек гражданского общества в Санкт-Петербурге («случай» НИЦ «Мемориал»). Ну, выведем за скобки самые общие деструктивные тенденции, наблюдаемые ныне в российском обществе и, на наш взгляд, нарастающие. Обнаруживается универсализм и более частных социальных механизмов и закономерностей.
Тот и другой «случаи» включают в себя мониторинг судебных тяжеб, как формы самозащиты личности или ассоциации личностей (не путать с организациями!) от обладателей властного ресурса (будь то административная или силовая структура).
В обоих случаях - инициатива вынужденная, оборона необходимая, как бы ни формулировались иски, - по существу защита чести и достоинства от посягательств той или иной институции (в социологии говорят – социальный институт). В том и другом случае - проявления самостояния и резистентности. Оба судебных эпизода на определенном этапе завершились победой личностей (что, вообще говоря, «не типично»). Незаконно изъятые при обыске материалы были возвращены владельцам, незаконно уволенный сотрудник был восстановлен на работе (правда, потом вновь уволен).
Обратите внимание, однако, как это оказалось «обставлено». В обоих случаях, наша Фемида сосредоточила внимание не на сути дела, а на процедурных подробностях: Бачинин, как выяснилось, был уволен по сокращению штатной численности за день до утверждения нового (урезанного) штатного расписания... Следователь воспрепятствовал присутствию на обыске адвоката «Мемориала»… При этом как бы вне судебной компетенции оказывается правомерность / неправомерность самих начальственных решений об увольнении либо обыске.
Почти анекдотическая формула (растиражированная СМИ): обыск проведен правоохранительными органами «обоснованно, но незаконно», - может быть опрокинута и на эпизод кадровой политики администрации СИ РАН: сотрудник уволен «незаконно, но обоснованно?».
Таким образом, обнаруживаются зияющие провалы между законом и справедливостью, правоприменением и моралью, управленческой практикой и здравым смыслом. Произвол и беспредел (здесь еще самые «мягкие», без угрозы личной свободе и жизни) становятся нормой, модусом социальной, гражданской, публичной жизни. (Здесь мы от социального механизма подмены принципиального судебного спора казуистикой и имитацией легитимности вновь поднимаемся уже к более широким обобщениям, касающимся разрастания метастаз профанации, деградации и цинизма).
**
Главным предметом рассмотрения (изучения) в этой книге были взаимоотношения личности и социальных институтов (любых форм социальной организации). Правомерно говорить об их взаимном отчуждении. Практически все публичные и многие латентные социальные институты так или иначе подавляют личность, ущемляют ее права, стесняют свободу, лишают субъектности, насаждают двойную мораль. Со своей стороны, личность утрачивает доверие к социальным институтам как таковым, иногда компенсируя это слепой верой и надеждой на лицо, стоящее на вершине власти.
Зависимость «низов» от «верхов» приобретает своего рода феодальные формы, «верхи» же (любых уровней) используют свое положение для наращивания своего капитала (разнообразных его форм: экономической, административной, символической и проч.), при имитации решения государственных задач и служения интересам общества. При этом универсальным социальным механизмом является непрозрачность практически любого из социальных институтов, утаивание информации от заинтересованных в ней и имеющих все права на владение ею граждан, работников, жителей и т. п.
Процитирую здесь еще раз заметку, приводившуюся в томе 1, в связи с обсуждением первых четырех месяцев «событий в СИ РАН» (май-август 2008)
«…На фоне современных российских общественных беспределов (куда ни глянь…), эта история может показаться совсем «не страшной» и, так сказать, камерной. Ну, попали под сокращение в каком-то там академическом институте - «не те» или «не так». Делов-то!
Тексты, собранные здесь и выстроившиеся в связный сюжет, представляются, однако, хорошо иллюстрирующими, пусть не пропорционально, по крайней мере четыре типа дискурса, или, скажем так, «риторик»: риторику дела, риторику наива, риторику игры, и риторику бесстыдства (последнее выражение принадлежит Умберто Эко).
Далее. Описанная ситуация типична до банальности. Когда-то автору (этих строк) довелось ввести в оборот «формулу разгильдяйства»:
незаинтересованность + некомпетентность + безответственность.
<…> Сейчас позволю себе предложить еще одну емкую, как мне кажется, «формулу институционального безобразия»:
бюрократизм + «бардак» + мошенничество.
Эта триада представляется системной <…>: убери что-либо, и утратится целостность, каковую являет собой наша сегодняшняя академическая, и не только, жизнь».
Сказанное в равной мере может быть отнесено и к широкому кругу событий, явлений, процессов, отображенных в материалах этой книги.
Еще и еще раз спросим себя и читателя: насколько исключительна, чрезвычайна описанная в главах 1-3 настоящей книги ситуация? В частности, весь этот «год из жизни СИ РАН»? Для ответа на этот вопрос возьмем в союзники доктора физ.-мат. наук, ст. научного сотрудника Института ядерных исследований, главного редактора газеты «Троицкий вариант. Наука» Бориса Штерна. Он пишет:
«…Есть ли у нас в России научное сообщество? …Перечислим некоторые симптомы (его) отсутствия…
…1. Один чиновник достаточно высокого уровня сказал примерно следующее:
– Мы слышим мнение о том, что надо делать по части организации науки, только с одной стороны – от Президиума РАН. При этом мы не уверены, что это мнение единственно правильное. Но нет никого, кто мог бы высказать альтернативное мнение, представляющее что-то большее, чем свою личную точку зрения. Нет такого субъекта!
…2. Нет четких понятий, что такое хорошо и что такое плохо. Иногда принимаются крупные организационные решения: этим дать деньги, этим не дать и т.п. Зачастую эти решения бывают абсурдными и интерпретируются не иначе, как политическая победа одного клана над другим. Иными словами, отсутствует нормальная практика научной экспертизы, особенно при принятии масштабных решений.
3. Ученые советы практически не существуют. В большинстве институтов они собираются, чтобы проголосовать за предложения директора или дирекции, даже если эти предложения абсурдны. Например, если директор хочет назначить на должность главного научного сотрудника человека, не имевшего на протяжении многих лет ни одной публикации в сколько-нибудь значимом журнале, – кандидат будет утвержден тайным голосованием. О том, чтобы кто-то публично высказался против, уже не говорим.
Точно в таком же смысле у нас нет и профсоюзов в научной среде
4. Даже коллективный досуг в научной среде теряет признаки вкуса и интеллекта…».
Солидаризируемся с этим автором не только в его констатациях, но и в обобщениях:
«…Список симптомов можно продолжать, это лишь примеры. Точно то же самое говорят про отсутствие гражданского общества в нашей стране. Это действительно то же самое: научное сообщество – профессиональный подвид гражданского общества. И нет его ровно в том же смысле (и вероятно, по тем же причинам), в каком нет у нас гражданского общества. А что же есть?
Есть некая газообразная среда слабовзаимодействующих субъектов и иерархическая архаичная структура, делающая вид, что управляет этой средой. Конечно, структура, т. е. РАН, если говорить об академической части науки, выполняет важную роль поддержки научной инфраструктуры, но выполняет не лучшим образом, и сама изрядно деградировала при отсутствии обратного влияния со стороны научной среды».
Однако критик не считает положение безнадежным:
«…В среде заложен вполне ощутимый потенциал: есть сильные ученые, лаборатории, есть хорошие работы. Но нет никакого консолидированного выражения этой среды в действии… При этом на государство уповать бесполезно – спасти науку может только научное сообщество, которого пока нет…
Может ли в принципе «газообразная» среда стать научным сообществом? Как ни странно, да. Для этого не надо, чтобы сменилось «научное поголовье», – те же самые люди вдруг могут начать действовать по-другому, как будто синхронизовавшись друг с другом. Примеров таких метаморфоз масса, как мелких, так и крупных, как в экономике, так и в обществе».
Воспользовавшись метафорой «фазового перехода» (термин из физики), Б. Штерн поясняет, как именно может произойти (а локально, в каких-то «клеточках» уже, вероятно, и происходит) такое преображение, преодоление «ментальной энтропии», вроде бы спонтанная самоорганизация среды.
Размышления этого автора о самоорганизации среды уместно распространить и на общество в целом. Так, своего рода «фазовый переход» совершился 20 лет назад, когда произошла самоликвидация тоталитарной общественной системы. Другое дело, что последующее развитие опять приводит к коллапсу, «на новом витке спирали».
«…Уныние, - пишет Б. Штерн, - Насмотревшись на все мерзости обстоятельств места и времени, человек перестает верить, что в этих обстоятельствах вообще можно что-то изменить к лучшему… Человеку не скажешь: «бросай унынье – вон свет в конце тоннеля» – это будет ложью: отсюда не видно никакого света. Лучше напомнить про лягушку в сметане – ведь изменила среду своими телодвижениями и так спаслась. Фазовый переход тем и интересен, что, не зная параметров среды, его не предскажешь, зато уж если пойдет, то быстро (годы вместо поколений) и мощно. Или не пойдет – в зависимости от действий каждого из нас».
Современному российскому философу Владимиру Кантору принадлежит следующее замечание:
«…Исправление ситуации, наверно, возможно... Коралловый остров разумной жизни, коралл к кораллу, продолжает расти. Процесс образования коралловых островов крайне медлителен. Вулканические острова создаются скорее. В октябре семнадцатого вулкан заработал, но вместо острова свободы (не путать с Кубой) мы получили материк ГУЛАГ. Так что путь «малых дел» по-прежнему представляется для России наиболее надежной программой…»
Противоречит ли такая программа идее «фазового перехода»? Думаю, нет. Ибо именно из «малых дел» постепенно складывается самоорганизация. Думаю, со мной согласятся многие мои со-участники, коллеги, со-авторы. Все мы в большей или меньшей степени пессимисты по наблюдениям и оптимисты по убеждениям.
***
…Книга названа «Профессия - социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только)». Название, условное. Можно было бы сказать: «Профессия – социолог и не только». Можно указать по крайней мере на три предметных слоя содержания книги: жизнь социологического сообщества; жизнь научного сообщества; общественно-политическая жизнь. Второй слой представляет контекст первого, третий – второго и первого. Эти три пласта рассматриваются не порознь, а в комплексе их взаимосвязей.
Но если так, то почему же акцент на социологе (социологии)? Потому что авторы стремились и в отборе социальных фактов, и в их предъявлении читателю, и в интерпретации – провести социологический подход, взгляд, понимание.
Наш коллега Борис Докторов, ознакомившийся с рукописью книги, пишет:
«…Название книги – «Профессия – социолог», и прежде всего она обращена к социологам. Но в ней нет критериев, предписаний, которым должен следовать специалист, она предъявляет читателю ряд событий, процессов…и предлагает ему задуматься о своем отношении к ним. Итогом такого анализа и станет личная интерпретация того, кем же является социолог как представитель определенной профессии. Она (читательская интерпретация) может совпадать полностью или частично с авторской трактовкой, а может коренным образом отличаться от нее. При этом факт отсутствия в книге намека на то, каким путем должен следовать читатель к своему выводу, автоматически запускает механизм многоуровневой рефлексии и саморефлексии…».
(Продолжая мысль коллеги и друга, можно сказать: «Социолог – профессия и не только»).
На наш взгляд, миссия социолога состоит в отображении, объяснении, осмыслении (скажу одним словом – постижении) социальной реальности. Последняя представляет (может и должна представлять…) непреходящий, не только прагматический интерес для человека. И для практической ориентации в мире указанное постижение может оказаться полезным.
***
Несколько слов о нашем читателе. Все же надеемся, что это будет не обязательно (не только…) социолог. И может быть даже не столько социолог, сколько просто читатель, стремящийся понять общество, в котором он живет, и самого себя в этом обществе.
А. А. Ухтомскому принадлежит философская концепция доминанты на лицо Другого и тесно связанное с нею понятие «заслуженного собеседника». «Собеседник…, т. е. лицо другого человека, открывается таким, каким я его заслужил всем моим прошлым, и тем, что я есть сейчас». Иначе говоря, заслуженный собеседник – это тот, которого ты заслужил. В развитие этой идеи выдвинем понятие заслуженного читателя.
Заслуженный – это тот читатель, которого автор заслужил. Каков автор - таков и читатель, и наоборот. Не в смысле тождества, а в смысле соответствия друг другу. В смысле возможности и способности к со-беседничеству. К такому читателю мы обращались прежде всего, не претендуя его чему-либо научить, а стремясь поделиться своими наблюдениями, соображениями и… тревогами. Ибо оснований для тревоги за будущее уже не отдельных персон и институций, а общества в целом – с избытком. И каждый – социолог ли, не социолог – призван определить для себя, как ему быть, как ему жить дальше.
***
У моего друга Валерия Ронкина есть статья под названием «Российская антиутопия». В этой (написанной еще десять лет назад) работе В. Р. пытается «опрокинуть» на нашу современную реальность щедринскую сатиру. И ведь словно про нас классиком русской литературы писано!
Приведу здесь заключительные строки из «Российской антиутопии»:
«Что делать мне? Что делать каждому из нас? Что делать всем нам, «кадетам европейской цивилизации» (выражение Салтыкова-Щедрина. – А. А.) ?
…Не путать отечество с начальством. Не обольщаться очередным <…>, который обещает мочить врагов в сортире. Не подавать руки проходимцам.
Видеть в физиономии своего ближнего лик Божий, а не ток, для молочения кулаками, даже если это физиономия «кавказской национальности». Твердо считать воровство хуже простоты.
…Спасем ли мы таким образом себя и других? Делай, как должен, и будь что будет».
Разумеется, у каждого свои представления о «должном». Речь тут о внутренней, а не об усматриваемой другими необходимости. Я бы эту старинную максиму еще дополнил: делай то, что, как Ты считаешь, никто за тебя не сделает.
Пожалуй, по всем канонам «нормальной науки», следовало бы здесь писать не эпилог, не послесловие, а заключение, в котором перечислить основные исследовательские результаты (сообразуясь с указанными в предисловии задачами). Однако наш жанр этого не требует так уж строго. Нас вполне удовлетворит трактовка данного произведения как «документальной прозы № 1», за которой еще может последовать «документальная проза № 2», так сказать, более высокого порядка (см. выше: «Соавторы-составители: обмен мнениями. Март – август 2009»). Во всяком случае, мы для этого будущего автора-интерпретатора старались, как могли.
Андр. Алексеев
Январь-декабрь 2009
(Продолжение следует)
