Опыт семейной хроники Андрея Алексеева. Окончание
На снимке: В.П. Пузанова
См. ранее на Когита.ру:
= А. Алексеев: В помощь пишущим о предках и о себе самом/самой
= А. Алексеев: В помощь пишущим о предках и о себе самом/самой (окончание)
= В помощь пишущим о предках… (Опыт семейной хроники Зинаиды Вахарловской)
= Опыт семейной хроники Зинаиды Вахарловской. Продолжение
= В помощь пишущим о предках… (Опыт семейной хроники Андрея Алексеева)
= Опыт семейной хроники Андрея Алексеева. Продолжение
А. Алексеев
КОРОТКА МОЯ ПАМЯТЬ... (о моих родителях — для моей дочери). Окончание
[Ниже – опыт семейной хроники автора, написанный в 1997 г . Примечания – курсивом – относятся к 2001 г ., что специально не оговаривается. Позднейшие примечания помечены: «Март 2007» или иначе.- А. А.]
Моей дочери Ольге, в день ее 37-летия, 21 сентября 1997 г .
Содержание
Введение
1) Эксперимент над собственной памятью
2) Родительская родословная. П. П. Аносов
3) Мой дед Петр Михайлович Пузанов
4) Когда меня еще не было... Девические годы матери
5) Материнское воспитание. Как я выучил французский
6) Инженер, кандидат наук В. П. Пузанова
7) Родительская семья. Круг родственного общения
8) Сын — студент. Автомобильные путешествия
9) Сын вырос. Кончина матери
10) Отношения с отцом. Смерть отца
11) Мои родственники: ровесники и младшие
12) Переплетение судеб. 22 июля 1984 г .
13) «Любовь к отеческим гробам»
14) Недавно в Сиверской (могила не моей бабушки)
15) «Круговращение добра»
Заключение
<…>
Глава 12. Переплетение судеб. 22 июля 1984 г.
10-11.07.97 (писано в поезде «СПб-Адлер»)
Уже давно понятно, что главными героями этой хроники являются: моя мама Варвара Петровна Пузанова и мой отец Николай Николаевич Алексеев.
О предках я знаю слишком мало; о старших родственниках, ушедших из жизни, — больше, чем о предках, но меньше, чем об отце и матери. Постарался рассказать здесь все, что знаю.
Что касается моих родственников-«сверстников», то это — еще не такая давняя история, чтобы некому, кроме меня, было ее рассказать. (А делать, по моему убеждению, надо прежде всего то, чего никто, кроме тебя, или лучше тебя, или, скажем, за тебя — не сделает).
По той же причине не рассказываю здесь подробно о младших родственниках. У них бОльшая часть жизни — впереди, а у самых младших — все впереди.
Еще раз подчеркну: эти записи — не автобиография. Это — семейная хроника.
[15.09.97. Здесь стоит заметить, что в роли «воспоминателя» (человека, вспоминающего о своих родителях) я, конечно, уникален. Продолжать же «изыскания» в области истории моей семьи — может любой заинтересованный человек].
***
Должен сказать, что, отчасти в силу своей основной профессии — социолог, отчасти в силу особенностей своего характера и привычки к документированию жизненных событий, моя дочь не испытает недостатка в информации о жизни своего отца.
Мой личный архив куда богаче архива моей матери, которым я располагаю. Один из наиболее насыщенных и интересных периодов моей жизни — 80-е гг. — отражен в книге «Драматическая социология», которая в этом году, похоже, все же выйдет в свет. [Имеется в виду книга: А. Н. Алексеев. Драматическая социология (эксперимент социолога-рабочего). Кн. 1- 2. М .: СПбФ ИС РАН, 1997. – А. А.] . Ну, а более ранние и более поздние жизненные периоды тоже документированы; не буду сейчас перечислять — где и как.
Так что не надо искать в этой хронике того, чего в ней не только нет, но и не планировалось.
***
Мне уже приходилось говорить, что одним из стимулов написания этих записок, фиксации моей «короткой памяти», была наша совместная с моей женой Зинаидой Вахарловской работа над хроникой семьи Гудковых. Там представлена и ее собственная автобиография.
Интересно, как переплетаются судьбы, биографии, родственные связи...
В хронике Зины в качестве «героев», с ее детских лет, фигурируют моя тетя Мария Петровна Пузанова, мой двоюродный брат Владимир Владимирович Абрашкевич, его жена Ирина Михайловна Яковлева. Упоминает она и некоторых других моих родственников.
Прочитав все написанное выше, моя жена Зина посоветовала мне включить сюда рассказ об одном дне своей жизни — 22 июля 1984 г ., когда мне исполнилось 50 лет. Последую ее совету. (Сейчас будет ясно, почему именно этот день).
***
Это было 20 лет спустя после смерти моей матери и 10 лет спустя после смерти моего отца.
Я тогда работал слесарем на Ленинградском заводе полиграфических машин («эксперимент социолога-рабочего»). Мой двоюродный брат Владимир Абрашкевич в ту пору работал лесником на кордоне Пслух Кавказского биосферного заповедника. Там же была его жена Ирина Яковлева. А Зина была замужем за другим лесником Анатолием Кузьмичом Базникиным.
Я приехал на кордон Пслух в гости к брату и его коллегам (третьим лесником был Виктор Салтыков, его жена — Наталья). Об этом действительно антибраконьерском кордоне, где собрались для защиты природы лесники-интеллигенты (все были с высшим образованием!) ходили легенды.
(Подробнее см. в семейной хронике Зинаиды Вахарловской).
Мы отправились туда из Ленинграда втроем, вместе с подругой жены моего двоюродного брата Лидией Сошлюковой (у которой мы с Нелли Алексеевной Крюковой снимали комнату на ул. Седова) и ее сыном Сергеем.
До Пслуха надо было добираться из Красной Поляны, 20 км в гору. Вышли утром, пришли затемно. Еле нашли этот кордон...
Тогда я впервые познакомился с Анатолием Кузьмичом Базникиным, с которым подружился. (Анатолий Кузьмич скончался в 1990 г.).
[Последние годы А. К. Базникин работал помощником лесничего на другом кордоне Кавказского заповедника — Гузерипль, том самом, куда мы с Зиной в момент написания этой хроники ехали. Его могила – на кладбище пос. Гузерипль, на берегу реки Белой. – А. А.].
В то время на кордоне, кроме названных, были: мой племянник Андрей Абрашкевич и его университетский товарищ Александр Мартыненко, а также дочь Зины — Любовь Вахарловская (впоследствии — жена Александра Мартыненко). Были и еще гости.
22 июля (свой день рождения) мне захотелось ознаменовать «горовосхождением». Горным туристом я никогда не был. Но любительские походы в горах совершал.
Зина согласилась сопровождать меня, Лидию и Сергея в восхождении к "Когтю" (скальный ансамбль в альпике).
Подъем был довольно трудным, вокруг — неописуемая красота. Забравшись на «Коготь», мы смогли разглядеть домики кордона через сильный бинокль.
Возвращались уже после захода солнце. На подъеме я умудрился стереть ногу, что сильно замедлило общий спуск.
Зина, привычная к горам, находила дорогу в кромешной тьме. (Не предполагая возвращаться так поздно, не взяли с собой фонарика).
Между тем, на кордоне забеспокоились, тем более, что был уже накрыт стол под громадным ореховым деревом, для празднования моего юбилея и дня рождения еще кого-то из гостей кордона. В темноте нас вышли искать, с фонарями и лошадью, мой двоюродный брат и племянник. Команда спасателей встретила «потерявшуюся» группу горовосходителей (благополучно выведенную Зиной) на последних метрах спуска.
Надо было еще преодолеть горную реку, чтобы достичь кордона. На всякий случай я был водружен на лошадь, которая переправила меня через реку и доставила к столу под ореховым деревом.
Первый тост был провозглашен еще до полуночи. А потом были танцы...
Когда мы уезжали, Зина, занимавшаяся фотографией, подарила мне фотоальбом «Кордон Пслух и его обитатели». Этот альбом стал потом нашей с ней семейной реликвией.
[14.09.97. Вот так, в этот день, 22 июля 1984 г., на кордоне Пслух Кавказского заповедника произошла встреча моих (и моей дочери) родственников, тогдашних и будущих. Большинство их ранее уже упоминалось на страницах этой хроники. Понятно и то, почему так названа эта глава: "Переплетение судеб"].
Глава 13. «Любовь к отеческим гробам»
Может быть, впервые, при написании этих заметок, я осмыслил чувство родственной связи, как не менее ценное и значимое, чем дружеские связи (которым всегда придавал большее значение).
Родственник может быть и другом, друг — иногда родственником. Но общение с родственниками как таковыми (только потому, что они родственники) для меня как-то не было особой ценностью.
Вообще, недостаток моего внимания и интереса к родственникам может показаться чуть ли не патологическим. Например, я не держу в памяти дней рождения родственников (например, собственных внуков).
Все же, некоторые дни рождения я помню, и сейчас назову их.
Моя мать Варвара Петровна Пузанова родилась 17 декабря 1899 г.
Мой отец Николай Николаевич Алексеев — 17 мая 1904 г.
Елена Ивановна Алексеева, мама моей дочери, — 31 августа 1933 г.
Моя дочь Ольга Андреевна Новиковская — 21 сентября 1960 г.
Нелли Алексеевна Крюкова (мой второй брак) — 13 февраля 1932 г.
Моя жена Зинаида Глебовна Вахарловская — 5 сентября 1944 г.
Но дни рождения — ладно. А вот могилы родственников, ушедших из жизни... Тут уж не оправдаешься обстоятельствами или складом характера. Начну с примера, поданного мне моими родителями.
Где похоронены родители отца — я не знаю. При мне отец на их могилах никогда не был, и мне не говорил о них.
Мать — иначе. При ее жизни я много раз бывал с нею на Красненьком кладбище, где тогда были только могилы Петра Михайловича и бабушки Ольги Николаевны (от главного входа направо — Невская дорожка, а потом налево — Волжская дорожка, на левой стороне).
Два каменных (бетонированных) креста рядом. Таблички: Ольга Николаевна Пузанова (1864-1930) и Петр Михайлович Пузанов (1862-1935). В 1963 г ., как я уже говорил, там, рядом с родителями, была похоронена моя мама. (Мамина могила — не крест, а металлическая колонка). А потом мой отец обнес все три могилы общей металлической оградой.
Наверняка на этих могилах бывала моя тетя Мария Петровна. К тому же, их дом в Автово стоял в двух шагах от кладбища. Кажется, "для надежности" тетя Маруся взяла у меня свидетельство о смерти и свидетельство о захоронении мамы. Сейчас ее самой нет в живых. Похоже, что не сохранились эти документы и в семье моего двоюродного брата Владимира Абрашкевича.
Бывал ли на этой могиле отец (после установки ограды) — не знаю. Вместе с ним мы туда не ездили.
Сам я бывал на Красненьком кладбище редко, в отличие от моей дочери Ольги и ее мамы Елены Ивановны, живших более или менее неподалеку. Да не в расстоянии тут дело...
Лет 10-15 тому назад (т. е. в 1980-х гг.), в одно из своих редких посещений, я обнаружил (или Елена Ивановна с Олей обнаружили и сказали мне), что каменный (бетонированный) крест с могилы Петра Михайловича исчез. Оторванная металлическая табличка, по счастью, валялась рядом.
Что делать? Обращаться в кладбищенские службы — бессмысленно. Во-первых, документов нет, кроме собственного свидетельства о рождении, удостоверяющего, что я сын Варвары Петровны Пузановой, похороненной в той же ограде. (это свидетельство должно быть у меня среди собственных документов и сегодня). Можно ли без документов заказывать другой крест, я был не уверен. К тому же беспокоило, что ограда была в свое время поставлена так, что выступает из общего ряда. А ну, как возникнут к этому претензии?
В общем, я стал искать «неофициального» выхода. И посчастливилось найти неподалеку выброшенный могильный крест, своего рода самоделку из трех сваренных труб — такие кресты, возможно, ставились в первые послевоенные годы.
(Может быть, это тот самый крест, для замены которого кто-то разрушил могилу моего деда? Ладно, спасибо, хоть табличку не выкинули).
Я взял и вкопал (даже можно сказать — воткнул) этот брошенный крест — на месте могилы деда. Приспособил к нему табличку. В очередной раз покрасили ограду. Как будто так и всегда было...
Мой "нелегальный" крест на могиле деда стоит до сих пор. Оля с Еленой Ивановной подкрасили его серебряной краской, так что он выглядит даже "респектабельнее", чем каменно-бетонный крест на могиле бабушки. Последний очень покосился, от времени. Но чтобы его "выпрямить", надо слишком глубоко копать.
Пару недель назад (ввиду обстоятельств, о которых скажу ниже) я был на семейной могиле. Вокруг — куда более заброшенные захоронения. Вроде уже и ограда не так вылезает на дорожку...
Пара кленов, уже послевоенных, навалились на ограду, так что дверца не запирается. С помощью дополнительных самодельных "петель" и принесенного с собой замочка я ограду все же запечатал.
Замочек заржавеет со временем. Но пока заметно, что повешен недавно.
Зина выполола на могилках сорную траву.
Надо бы раковины поставить, но тут уж без кладбищенских служб не обойтись. Может, лучше этого не делать, при отсутствии документов.
[Заменен был крест на могиле деда уже в 2002 г ., когда захоранивали в эту же ограду прах Елены Ивановны Алексеевой. – А. А. Март 2007].
На могиле моей тети Марии Петровны Пузановой, скончавшейся в 1973 г., я никогда не был. (Знает, конечно, местоположение этой могилы мой двоюродный брат Владимир Абрашкевич ). Где похоронена моя тетя Елизавета Петровна Пузанова (в Москве) — не знаю. И вроде — спросить не у кого.
На могиле отца (после похорон в 1974 г.) я был лишь однажды. Это было лет 10 назад, если не больше. Тогда я еще помнил местоположение кладбища, но забыл точное местоположение могилы.
Моей тогдашней супруге Нелли Алексеевне Крюковой принадлежала инициатива этой поездки. Каким-то чудом (не там, где я искал) мы нашли могилу отца. Рядом с ней был похоронен кто-то из родственников Лидии Михайловны (его жены, во втором браке). Две каменные плиты, или даже две надписи на одной плите (не помню).
Поклонившись этой могиле, я записал и название кладбища, и как туда ехать, и где могила. Но прошло 10 лет, и где эта «бумажка»?
Нелли Алексеевна должна помнить, какое это кладбище. Оно за городом, на юг от СПб, около часа езды на рейсовом автобусе. Могила же — от входа, который кажется главным (угловой вход), налево, и потом — в глубину. Не сразу, поискав заново, я, наверное, смог бы эту могилу найти.
[14.09.97. Как я сообразил теперь, это, вероятно, Павловское кладбище].
Вот такова моя «исповедь» на тему родительских могил. Не буду ее комментировать. И так ясно. Для моих потомков — дурной пример.
Глава 14. Недавно в Сиверской (могила не моей бабушки)
Люди часто возвращают Добро не тем, от кого они его получили. Это своеобразный закон «круговращения Добра».
Никогда не надо ждать благодарности за сотворенное Добро. Тем более «требовать» такой благодарности (чем само принесенное ранее Добро обесценивается).
Не надо любить «по обязанности» или из чувства «долга». А только — по внутреннему, «безотчетному», естественному побуждению. В лучшем случае, можно осмыслить свое побуждение (или чувство) — когда оно уже есть.
Вот так и с Памятью.
Бывает, что внуки берегут память о предках больше, чем дети — память о своих родителях. А уж как «воспринимают» усопшие эту заботу — мы при жизни никогда не узнаем.
Но мне сейчас хочется пояснить свою мысль о «круговращении» Памяти (являющейся несомненной формой Добра).
История, которую я хочу рассказать — тоже семейная. Хоть в ней будут фигурировать люди, не упоминавшиеся до сих пор. Люди, ставшие моими (а стало быть — и моей дочери) родственниками — недавно.
***
В своей «хронике семьи Гудковых» моя жена Зина рассказывает о родительской семье своей матери Ольги Константиновны Вахарловской (в девичестве — Гудковой). Дед Зины Константин Николаевич Гудков был учителем, потом дьяконом, а в 30-х гг. был репрессирован и погиб. Неизвестно, где его могила, и даже дата смерти неизвестна.
Бабушка Зины Екатерина Кузьминична Гудкова погибла в войну, в 1942 г., от тифа, и похоронена на кладбище в Сиверской.
У Константина Николаевича и Екатерины Кузьминичны Гудковых было восемь детей. Мать Зины Ольга Константиновна была седьмым ребенком в семье.
Дети Екатерины Кузьминичны ухаживали за ее могилой, особенно те, которые жили в Ленинграде и его окрестностях. Сама Зина, не знавшая бабушки Екатерины Кузьминичны (Зина родилась через два года после ее смерти) бывала на ее могиле в детстве, вместе с мамой Ольгой Константиновной.
Нередко поводом для посещения этой могилы был приезд в Ленинград тех детей Екатерины Кузьминичны, которые жили в других городах.
По мере того, как уходили из жизни старшие родственники Зины, могила посещалась реже.
Последней из детей Екатерины Кузьминичны, проживавших в Ленинграде, скончалась мама Зины — Ольга Константиновна (в 1991 г.). Ее дочь Светлана не могла оставить престарелого отца Глеба Анатольевича Вахарловского, и посещать могилу бабушки стало как бы некому.
Из детей Екатерины Кузьминичны ныне здравствуют лишь две тетушки Зины (сестры ее покойной мамы) — Нонна Константиновна Бранкина (она живет в Новгороде) и Татьяна Константиновна Козярская (живет в Вышгороде, под Киевом). Обе — уже в очень преклонном возрасте.
Тетя Нонна раньше почти каждый год приезжала в Ленинград. Сейчас — здоровье не позволяет. Последний раз она приезжала в 1992 г . Ездила в Сиверскую, на могилу Екатерины Кузьминичны, вместе с детьми своей племянницы Ольги Глебовны Вахарловской и ее детьми Сережей и Дашей (первому тогда было 13, а второй — 8; правнуки Екатерины Кузьминичны).
Недавно тетя Нонна заволновалась, специально написала племяннице Ольге (сестре Зины), прислала деньги (100 тыс. руб.) [напомню, что описываются события 1997 г. – А. А. Март 2007] , чтобы обновили табличку, ведь старая заржавела.
Супруг Ольги Владимир Константинович Буторлин (В.К.Буторлин скончался в 2002 году. – А. А. Июнь 2013) заказал новую блестящую табличку у себя на заводе, и поехали Ольга, Владимир и их племянница, Зинина дочь Люба (правнучка Екатерины Кузьминичны) в Сиверскую, устанавливать эту табличку на бабушкином кресте. Это было в конце мая нынешнего года.
И вдруг... не смогли найти могилы! И не то, чтобы Ольга не помнила места. Место вроде то, а там — другое, свежее захоронение...
Неподалеку нашли остатки старой раковины. Выяснили, что на этом месте в старой металлической ограде 5 дней назад (!) захоронили покойника, местного жителя Сиверской, предварительно выкинув крест с могилы, которую «никто не навещал».
Благо еще недели не прошло с тех пор, как это случилось, удалось найти людей (кладбищенские рабочие), которые делали новое захоронение на месте старого.
Те даже вспомнили, что на выброшенной табличке была указана дата смерти — «1942». «А дата рождения — 1880?» — «Кажется, да» — «А фамилия?» Они не запомнили, да и табличка стерлась от времени.
Крест с табличкой выкинули, уже не найти.
«Так как же, вы, порушили могилу?» — «А нам сказали: это место пустое... Хороните здесь».
Тут все не так очевидно, чтобы с ходу возмущаться и вставать в позу оскорбленных родственников. Уверены ли мы, что это была наша могила? А вдруг не наша? Полной уверенности нет, поскольку правнучка Люба и муж внучки Владимир здесь раньше никогда не бывали, а внучка Ольга была давно и даже не уверена, какая была ограда — металлическая или деревянная.
(Потом Зина нашла фотографию: старшая из дочерей Екатерины Кузьминичны ныне покойная зинина тетя Маруся — на могиле матери. Так там ограда деревянная. Но это уже очень старая фотография).
Последней на могиле бабушки Екатерины Кузьминичны побывала внучка Светлана (сестра Зины и Ольги). Света говорит, что красила ограду — деревянную. Когда? Вроде в 1982 году. Но ты же была тут с тетей Нонной в 1992-м? Тут Светлана проявляет неуверенность...
Через несколько дней Зина подменила Светлану «на дежурстве» у отца. Две сестры (внучки Екатерины Кузьминичны) — Светлана и Ольга — поехали в Сиверскую. Ольга нарочно предоставила Светлане возможность самой найти место захоронения бабушки.
Та указала: вот тут, где теперь свежее захоронение!
Кто же ставил металлическую ограду, которую не помнит Светлана? А дело в том, что на этом же кладбище (в Сиверской) неподалеку захоронены другие родственники сестер Вахарловских, уже по отцовской линии, причем более дальние. Так вот, их дети, когда ставили новые ограды, поставили такую и на могиле Екатерины Кузьминичны.
Правда тот, кто заказывал эти ограды, сам сейчас не очень хорошо это помнит... Но все же очевидно — могила бабушки Екатерины Кузьминичны была именно здесь.
А сейчас (всего неделю назад!) эта могила порушена. И можно тут упрекать кого угодно, но первый упрек — себе: где же мы пять лет были?
А что же теперь тете Нонне, которая из Новгорода о могиле матери беспокоится, ответить? Ведь самой тете Нонне уже скоро будет 85...
12.07.97 (все еще в поезде «СПб-Адлер»).
Такие вот драматические события развернулись вокруг бабушкиной могилы, и понятны переживания родственников.
Тут обсуждались разные варианты. Даже такой: бабушке уж «все равно», может — забрать оставшуюся металлическую ограду и перенести ее на могилу других родственников, рядом. Ну, пожалуй, там и табличку повесить, новую... Так сказать, символическое перезахоронение.
Была и противоположная точка зрения: нам могила дорога, а не ограда! Те порушили могилу, а мы будем ограду «спасать»?!
(Ограда, кстати, здоровенная. Там место еще не для одной могилы найдется).
А те, другие, которые своего покойника захоронили на чужом месте? Конечно, бессовестно поступили, но ведь у них сейчас свежее горе... Как с ними быть?
А кладбищенская администрация, небось, спросит: где документы? (Какие там документы от 1942 года!). Или: «Где вы раньше были?». У них вроде есть какой-то срок сноса старых, заброшенных могил.
Несколько дней шли семейные дебаты, совещания по телефону, уточнения, согласования точек зрения.
Но ясно было — что-то надо делать. А что?!
Мне показалось, что я смогу быть полезен в этой «нештатной» ситуации. На этот раз поехали втроем: Зина, Ольга и я (в роли «консультанта»).
Глава 15. «Круговращение Добра»
13-14.07.97 (уже на кордоне Гузерипль).
До Сиверской — час на электричке. Поехали во вторник. (В этот день — прием в поселковом совете, куда предлагала обратиться Ольга; я же сказал, что должен сначала увидеть место, где стоял бабушкин крест).
Я попросил Ольгу взять с собой лопату. Сам взял пару фанерок, рейку, гвозди и молоток.
От станции до кладбища — не близко. «Спорная» могила — если идти от главного входа вдоль кладбища по шоссе, то на уровне между пятым и шестым телеграфными столбами свернуть налево и чуть углубиться в кладбище.
Вот эта металлическая ограда. Внутри — свежий холмик, с крестом и лентами, еще и таблички нет.
За оградой, метрах в 10, остатки раковины, фундамент креста от порушенной могилы. Крест выкинули, а эту бетонную глыбу было, видимо, тяжело тащить. Такая вот диспозиция...
Ольга еще раз поясняет, что Светлана сама нашла это место, она не сомневалась. Свидетельства рабочих, делавших новое захоронение, тоже вроде не оставляют сомнений: наша тут была могила!
Пытаюсь вкатить бетонную глыбу (фундамент бывшего креста) в ограду. Удается! Чуть вкапываем ее на свободном месте в ограде, рядом с новым захоронением. Говорю: надо обозначить место. У меня есть фанерка, давайте напишем: «Здесь покоится прах Екатерины Кузьминичны Гудковой (1880-1942)», пока нет креста.
А у Ольги, оказывается, тоже такая дощечка с собой, только на ней — просто фамилия с инициалами, и даты жизни. Зато — с просверленными дырочками, для крепления проволокой.
Не один я такой предусмотрительный!
Укрепляем дощечку на бетонной глыбе. Это значит, что именно здесь должен быть восстановлен крест, вместо утраченного. Все с этим согласны (хоть были и сомнения).
Что же делать дальше?
Идти в поселковый совет? Я настаиваю на том, что первым делом надо встретиться с родственниками покойного, недавно здесь захороненного. Нельзя априорно и заглазно обвинять их. Нужен прямой контакт.
Адрес этих людей был уже известен, из прежних поездок Ольги. Их дом — неподалеку от кладбища.
Нас встречает молодой человек, оказывается, внук покойного. С нашей стороны — нет агрессии. Такое вот вышло «недоразумение»... Выражаем соболезнование семье покойного.
Сообщаем, что втащили глыбу (остаток раковины) в ограду, оставили дощечку. Мол, уж не взыщите...
Молодой человек тоже проявляет дружелюбие. Несколько смущен. Выражает готовность вместе с нами съездить в местное похоронное бюро «Факел». (Он — на своей машине). Вообще-то, он здесь постоянно не живет, приехал только на похороны.
Появляется «бабуля» (жена покойного). Та очень раздражена, проявляет недоверие даже к тому, что разрушена могила именно Е. К. Гудковой, о которой мы «печемся». «Запрещает» внуку сопровождать нас в похоронное бюро, пусть сами разбираются...
Относим ее поведение за счет недавней смерти близкого человека. Всячески подчеркиваем, что «мы к вам не в претензии», тут надо все «полюбовно решить».
В общем, едем со внуком усопшего в похоронное бюро.
Там тоже смущены. Никто, видимо, не ждал, что объявятся родственники — через 50 лет после первых похорон и через 5 дней после вторых. Вам кто-то сообщил? Нет, говорим, случайно совпало. Приехали табличку обновить, а могилы и нет...
Вырисовывается следующая расстановка действующих лиц в картине недавних событий:
Умер местный житель Сиверской. Кладбищенский смотритель — соседка этой семьи. Та им пообещала «подыскать подходящее место на кладбище». Может, ей и заплатили, но скорее — «по дружбе». Место — в металлической ограде (своей ставить не надо!), а могила там старая (1942 года). И никто вроде туда не приходит.
Похоронное бюро — место не выбирает, а хоронит — где кладбищенский смотритель укажет. Указала... Те аннулировали прежнюю могилу, сделали новое захоронение.
Кого винить?
Понятно, никто на себя одного вину не возьмет (да и не берет, как выясняется из разговора в похоронном бюро). И разделять ответственность с другими не хочет.
Впрочем, все смущены (начальник похоронного бюро в том числе): «Первый раз у нас такой случай!..».
Начальник похоронного бюро пытается перевести «конфликт» в плоскость наших с родственниками недавно усопшего отношений: «Наверно, вы (обращаясь к молодому человеку) должны поставить им (т. е. нам) новый крест».
Тот: «Но ведь не мы это место выбирали!».
Тогда (по мнению зав. похоронным бюро) они (т.е. родственники недавно усопшего) должны предъявить претензии кладбищенскому смотрителю.
Вот тут и выясняется, что кладбищенский смотритель — знакомая этой семьи (их соседка). Не будут они с ней «ссориться».
Еще хорошо, что сама она в этом разговоре не участвует. Она бы «покатила бочку» уже на нас: существует «срок давности» для сохранения старых могил. А где ваши документы? А где вы раньше были?
Если записей о старых захоронениях нет в кладбищенской конторе, то тем более нет таких сведений и в поселковом совете, куда хотела было Ольга обращаться...
Тут, скорее всего, суд понадобится. Это же на год тяжба затянется, а сколько нервов, поездок в Сиверскую... «Гражданская война» на могиле бабушки!
Хватило тут мне мудрости — «разрубить гордиев узел».
«Сколько стоит поставить новый крест?»- спрашиваю у зав. похоронным бюро. Оказывается, 670 тыс. руб.
«Я плачу вам эти деньги, сейчас. Можете вы за три дня восстановить старую могилу, в той же ограде, рядом с новым захоронением?»
Зав. похоронным бюро, разумеется, согласен. Но и растерян немного. Высказывает предположение, что две семьи (наша и недавно усопшего) поделят расходы... Хоть ему-то, конечно, все равно.
Понимая, что надо как-то мотивировать свое поведение, объясняю весьма «простодушно» и, вместе с тем, убедительно:
«Деньги эти, как вы понимаете, для нас не лишние. Но дешевле их заплатить, чем выяснять все эти отношения, кто больше виноват, еще, того гляди, судиться, адвоката нанимать, да еще над свежей могилой. Тут и сам «в ящик сыграешь»... Мне так спокойнее!»
Не стану здесь реконструировать невысказанные реакции всех свидетелей этого заявления (Зина, Ольга, внук недавно усопшего, зав. похоронным бюро, его помощница).
Деньги (моя двухмесячная пенсия, полученная в сберкассе накануне и предусмотрительно не выложенная из кармана перед поездкой; как чувствовал!) пересчитываются. Выписывается квитанция. Прощаемся.
Может, кто-то и считает меня «дураком». Но я поступил мудро.
Молодой человек отвозит нас на своей машине к нашей дальней родственнице, которая здесь же, в Сиверской, сейчас живет на даче. Расстаемся с внуком усопшего — тепло.
Некоторое время спустя (видимо, посоветовавшись с «бабулей») тот вновь появляется (мы еще не ушли), чтобы сообщить об их намерении обнести оградой свою могилу и соседний (свободный) участок.
Мы говорим — пожалуйста! Можете лишний кусок нашей ограды отрезать. Там — «на всех места хватит».
Великодушие может и подавить, если его слишком подчеркивать. Но мы — не подчеркивали.
Через несколько дней, от родственницы, которая на даче в Сиверской, узнали, что новый крест на могиле бабушки Екатерины Кузьминичны — стоит. И даже с новой блестящей табличкой, которую Ольга тогда оставила в похоронном бюро.
И даже нашу деревянную дощечку, как я попросил, не выбросили, а прислонили к кресту, как память об этих драматических событиях.
(Бабушкин крест поставили не в углу ограды, на то место, куда я «скромно» вкатил бывший фундамент, а — посередине ограды, так что и «для нас» место осталось. Это уже была инициатива Феликса, зав. похоронным бюро, тоже видать растроганного нашей «уступчивостью».
Лихой получился социально-психологический эксперимент!
***
Ну, решив главную проблему (восстановление могилы) оказался я уже сам перед проблемой нравственного свойства.
Ведь «мудрость» моя включала также и самоуправство в качестве необходимого компонента. Если бы я стал «наше» решение откладывать (хоть на минуту, скажем, для советов с Зиной и Ольгой, не говоря уж — на несколько дней, для советов с другими родственниками, ушел бы единственный тот момент, когда это решение надо было принимать.
Но, с другой стороны, это я про себя знаю, что был в ту минуту мудр (даже без кавычек!). А почему в этом так должны быть уверены Зинины (и теперь — мои) родственники?
И как же теперь быть, чтобы не поставить их в морально затруднительное положение?
Объяснить им, что ли, что я крест на могиле «чужой» бабушки ставлю — чтобы искупить грех своей собственной «короткой» родственной памяти?
Слишком все это как-то сложно... Тем не менее, объяснил я всем, кому сам, кому через Зину, что никто никому ничего не должен. Я так решил (даже без Зины), «на себя взял». И никого этим не хотел «укорить».
Несколько дней спустя начался трогательный нравственный внутрисемейный «аукцион» или «благотворительная лотерея» (как хочешь называй). В состоявшемся деле восстановления могилы бабушки захотели участвовать материально: зинин отец Глеб Анатольевич и зинина сестра Светлана; зинина сестра Ольга с мужем; зинина дочь Люба (правнучка Екатерины Кузьми-ничны) с мужем.
Причем каждый норовил «всучить» мне побольше, так что если бы я все деньги принял, то на нашу с Зиной долю ничего бы не осталось, а я бы еще и «проценты» получил, за идею.
Пришлось еще раз каждому объяснять, что я на это «возмещение своих затрат» не рассчитывал, поскольку поступал, ни с кем не советуясь, даже с Зиной (чье согласие я мог уверенно прогнозировать). Так что, могу и отказаться от денег.
Но отказаться было бы «гордыней». А я их всех люблю и понимаю, так что деньги от них принимаю, с благодарностью. Только давайте уж — «по справедливости»! Чтобы было от нас с Зиной, от Ольги с мужем, и от Любы с мужем — поровну, а от Глеба Анатольевича со Светланой (оба — пенсионеры, он по старости, она по инвалидности) — поменьше.
Тогда — никому «обидно» не будет.
Так и поделили расходы. А тете Нонне сообщили, что ее «поручение» выполнено. Новая табличка на могиле ее матушки Екатерины Кузьминичны Гудковой установлена, и даже крест обновили («так нужно было»!).
***
Всю эту историю, почти притчу, рассказал я в качестве иллюстрации к тезису к о «круговращении Добра».
А какое отношение эта вставная новелла имеет к моей собственной семейной хронике, ясно, я думаю, и без слов.
Заключение
Я рассказал то, что мог и хотел, о своих родителях — для моей дочери.
Я выполнил ее просьбу и свою обязанность, и далеко не выплатил все сыновьи долги родителям.
Как я уже говорил, этот текст по возвращении из Гузерипля будет набран на компьютере, с позднейшими вставками, которые будут обозначены и датированы. Потом — распечатан на принтере, «оттиражирован» на ксероксе в нескольких экземплярах. А листы этой импровизированной «брошюры» будут склеены и «переплетены» Зиной (как она уже набралась опыта это делать с моей «Драматической социологией» и со своей «Хроникой семьи Гудковых»).
Возможно, я со временем изготовлю также комплект приложений (перепечатки или ксерокопии некоторых маминых документов, ксерокопии некоторых семейных фотографий).
Все это будет вручено моей дочери Ольге.
Так что ей останется лишь дописывать эту хронику. Или писать свою, используя эту.
Пробелов в моей семейной хронике, как видно, немало. Но что поделаешь: коротка моя память...
Мне остается лишь пожалеть о своей «запоздалой мудрости». И надеяться на то, что дети окажутся мудрее своих родителей раньше (по возрасту), чем самим родителям это удалось.
Как выразилась моя жена Зина, «дети старше нас, потому что они младше нас...».
Июль — сентябрь 1997 г.
СПб — кордон Гузерипль — СПб
("Гузерипль" в переводе с адыгейского означает — "конец пути").
[Этот текст – «Коротка моя память…» — был в свое время распечатан и подарен всем родственникам и нескольким друзьям. Некоторые из них откликнулись собственными фамильными сочинениями (например, Анри Абрамович Кетегат: «В полях предков»). Что касается близких родственников (Зинаида Глебовна Вахарловская, Ольга Андреевна Новиковская), то они провели аналогичную работу в отношении собственных семейных корней. Наши «корни и ветви», понятно, существенно переплетаются, семейные хроники полны заимствованиями друг у друга, что, разумеется, хорошо.
А в прошлом году Ирина Михайловна Яковлева прислала мне из Сухума собственную семейную хронику. Что касается «аносовско-пузановской» линии ее супруга – моего двоюродного брата Владимира Владимировича Абрашкевича, она воспользовалась информацией из моей. Собственная – яковлевская – генеалогическая линия также восходит к рубежу XVIII-XIX веков. В ней немало славных имен. Главное же – сбережена семейная память для подрастающих внучек… и далее.
Так, семейная память, распространяясь «по горизонтали» (среди современников) и «по вертикали» (о предках – для потомков), становится коллективным достоянием. – А. А. 2007]
**
См. также: А. Алексеев. Корни и ветви (XVIII – XXI век)
Поколенную роспись рода Пузановых см. на сайте И.М. Яковлевой:
http://sundry.wmsite.ru/predki-muzha/rod-puzanovyh/
О «клане Аносовых» и другие релевантные материалы см.: И. Яковлева. О предках моего мужа и его родственниках.
О П.М. Пузанове см.: С. Кирилец. Там, за Нарвской заставой…; см. также: http://sundry.wmsite.ru/avtomobilnye-istorii/za-narvskoj
О родственных связях П.П. Аносова см.: Козлов А.В. Эпоха Аносова. Материалы к Аносовской энциклопедии. Златоуст: ФотоМир, 2008.
А.А. Июнь 2013
