Из портала «Киноут»:

Артур Аристакисян

Семь замков страха, или кошачий переполох в женской колонии ИК-28

19 июня 2013

Когда начальство колонии приняло решение удовлетворить Машины требования, они тем самым признали ее власть. Но власть в колонии на самом деле у Маши. Потому что она человек, у которого никакой власти нет, но есть образ.

Человека определили "по образу и подобию". И вокруг только подобия, подмены. И очень редко образ. Поэтому, когда встречаешься с образом человека, можно испугаться и принять это за власть. Именно в силу того, что у такого человека никакой власти нет и она ему не нужна.

Голодовка, которую держала Маша, только яснее высветила образ. И те, у кого в колонии есть власть, в силу того, что она у них есть, а у Маши ее нет, почувствовали, что эта власть не у них, а у нее. Они ощутили свою власть над ней, как ее власть над ними. И подчинились ее власти.

Не было еще никогда ни у кого таких требований. И такой голодовки. Требования и, правда, странные: снять замок с дверей цеха, где работают осужденные женщины, а также снять замки со 2-го, 11-го и 16-го отрядов. И еще требование: «…перестать сопровождать меня с охраной…» - мол, перестаньте меня охранять, я не Путин, я никого не боюсь.

Машу сопровождают по зоне с охраной по той же причине, - потому что чувствуют, что у нее власть. И потому положена охрана. У нее на самом деле больше власти, чем у властей. Перед абсолютным отсутствием власти капитулирует любая власть. Поэтому они в Машиной западне, а не она в их колонии.

Но они сняли внешние замки, и пока не сняли те замки, на которые намекала своей голодовкой Маша. Нужно уточнить, что именно это за замки, что такое ослабление режима, которого добилась Маша для всех женщин колонии, и кто или что за этим режимом стоит.

Требую снять замки со 2-го, 11-го и 16-го отрядов – какое-то зашифрованное послание от великих дадаистов и скоморохов прошлого. Или, как если бы в сказке кукла Маша сообщала из неволи своему Мастеру какие-то секретные размеры, мерки.

Потому что снять замки со 2-го, 11-го и 16-го отрядов – скорее метафора, это не похоже на требование заключенной к начальству колонии, из-за такого не идут на голодовку, это какой-то абсурд. Непонятно, зачем голодать из-за метафоры, до тех пор, пока не приходит понимание, что начальство колонии - такая же метафора, как замки и голодовка.

Не перевести Машины требования и Машину победу на символический план просто невозможно. Победу праздновала вся колония. Думаю, многие надзиратели в колонии, не подавая вида, тоже праздновали Машину победу над ними. Поэтому требование Маши надо подавать, расшифровывать, интерпретировать тоньше, достойнее, что ли. Если это будет просто либеральная заметка на страничку – это будет слишком не радикально и не конкретно. Не в духе Машиных требований.

Первый уровень понимания: замки, Путин, тюремные начальники, заключенная Маша, другие заключенные. Второй уровень понимания: "власть и ее неизменные инструменты с замками", "народ, его страх, покорность, хитрость, подлость", "освободитель – враг власти и враг народа". "Враг народа" – не потому что его таким заклеймила власть, а потому что таким его воспринимает народ, и власть только пристраивается, присовокупляет себя к этому народному восприятию инакомыслия, власть всегда подстраивается, власть всегда конформист. И наконец, третий уровень понимания: "Истина, запертая на замки одномерных представлений, стремление к Истине и свободе" "плата за свою свободу – это плата своей свободой", или свобода, как внутренние состояние, которое невозможно отнять никакой тюрьмой.

Моя камера видит женскую колонию, людей в погонах, давших обет молчания. Они не имеют права говорить о том, что происходит у них на работе даже со своими родными. Зона уже потому сакральная территория, что ее скрывают, а ее служители под страхом страшного наказания не смеют ничего говорить.

Акция обличения Вавилонской блудницы - Русской Православной Церкви, - проведенная девушками в храме, потому сакральный акт, что храм – это установленная точка сведения буквального и символического. Машина голодовка в колонии с требованием снять замки и последующее снятие этих замков тоже сакральный акт, потому что колония – храм отбывания наказаний. Но именно эти тяжелые амбарные замки, шаблоны в голове, не позволяют видеть сведение буквального и символического повсюду, а не только в установленной точке.

Власти колонии в силу Машиных требований и Машиной голодовки невольно оказались не у себя в зоне, а в храме, где совершили страшное кощунство, сорвали символические замки. И даже не поняли, что повели себя аналогично тому, как повели себя Pussy Riot в храме Христа Спасителя. Они приняли Машины условия, но не заметили ее фокуса.

Храм Христа Спасителя, святилище русского оружия, где больше года назад участницы Pussy Riot, как справедливо заявил следственный комитет России, пошатнули устои государства, есть установленное сакральное место. Но фокус акции Pussy Riot показал, что в этом установленном сакральном месте у властей скрывался суеверный страх самих себя: страх передать власть и тем самым лишиться жизни. Страх был закрыт в святилище, и акция Pussy Riot заставила его выйти наружу. Власть почувствовала, что ее нет, что Pussy Riot и есть власть.

Не случайно власть в России всегда боялась призраков. И убивала людей, потому что они казались этими призраками, врагами. Культ государственной власти в этих местах живет на войне с ее призраками, внутренними врагами.

Святилище страха нужно подпитывать врагами. Не враги рождали страх, а страх заставлял искать врагов и убивать людей. Но сколько не убивали, враг оставался внутри. Поэтому власть боится сама себя. Боится обнаружить, что она не существует. Когда у Надежды Толоконниковой в колонии спросили, как она относится к Путину, она ответила:
- Никак. Он для меня не существует.

Путин боится потерять власть, потому что тогда не станет его самого. Страх лишиться власти как жизни есть особенность сложившегося культа власти в России. Такая власть могла быть только "сакральной". Поэтому кремлевская власть всегда так тянулась к религии, – то к православию, то к коммунизму, то снова к православию. Потому что сама она не существует. И вынуждена пить живую кровь, как мертвая.

И мертвого Магнитского они судили не только затем, чтобы повесить на него свои преступления, в которых он их уличил, но чтобы скрыть, что они сами мертвецы. Судить мертвых могут только мертвецы. Но это сакральное место в храме Правосудия держится в тайне и охраняется государством.

Потому и храм, как сакральное место в психике православных верующих – это та же сущность, что государственная военная тайна, режимный объект, закрытая зона, обнесенная колючей проволокой. Нечто, что нужно скрывать, в первую очередь от самих себя. Потому сакральной в их случае становится их глупость. Глупость человеческая на самом деле сакральна, потому что ее скрываешь, в первую очередь от самого себя.

По причине того же "сакрального", каждый властитель в России, каждый по-своему неизбежно уходил в безумие, потому что безумие сакрально. И недоразвитость народа сакральна – за ней военная тайна стоит. И преступления, которые совершают народные избранники, сакральны – за ними тоже важная государственная тайна. И принимаемые ими законы, эти юридические дауны – тоже сакральные символы из какой-то русской книги мертвых. Но все это под замком в голове.

Никогда в эту сторону не думаешь, потому что страшно, если это окажется неправдой. Что привычная жизнь неправда. Того и гляди собственная реальность неправда. Поэтому висят амбарные замки в головах. Поэтому символичны Машины требования: снять замки. Или они символичны только в моей голове?

Упираемся в проблему добра и зла, нельзя снять эти оппозиции. Колония, как и вся Россия, считает добром привычный уклад жизни с висящими замками, принятыми нормами жизни. Заключенные трудятся как рабы, свято веря, что за рабское поведение и рабское мышление их досрочно освободят. Можно раз в неделю купить сто грамм конфет в ларьке, можно жить, "десять лет это не срок".

Женщин запирают на время работы в цеху на висячий амбарный замок, как скот, потому что так принято. Никто этих замков не замечал, пока в колонии не появилась Маша и не провела акцию с голодовкой, требуя снять замки.

Маша сделала так, что все увидели те замки. И те, кто в колонии. И те, кто на свободе увидели, не видя – у себя в голове. Никто не понял этого фокуса, что это была художественная акция. Не поняли, потому что она прошла не в главном храме страны, а в женской колонии, куда Маша отправилась после акции в храме.

Снять голодовкой замки с дверей женской колонии – другая сторона того же действия, что задрать ноги в храме Христа Спасителя и выставить правящий в стране режим кастратом. Pussy Riot сорвали этот скотский замок страха, содрали с государственных мужей штаны. Но там – пустота. Сакрализованная обозленная пустота.

Можно не видеть символизма и фокуса этих акций. Но он произошел. Психика «сакральной» власти, скрывая этот позор от самой себя и убивая его в себе, убьет саму власть. Власть будет сама себя убивать за то, что ее нет. Самой себе делать назло, чтобы быть. Принимать одно позорное решение за другим, один нелепый закон за другим.

Путин тоже не сможет примириться с тем, что его не будет, если он передаст власть. Что вместе с властью он предаст себя в руки своих палачей. Он тоже не верит в свое существование, осталось только подобие, и нет образа, значит, нет существования. И у его власти есть только подобие власти, но власти самой нет. Подмена институтов государства, поэтому и государства нет.

Но держится эта подмена на том, что есть, на самом деле есть. На недрах, которые сакральны – и это не нефть и газ – это недра народной темноты, глупости, подлости, похоти. Зависимость от власти стала для народов этой страны сродни похоти. Похоть делает власть народной.

Амбарные замки в голове делают людей недоразвитыми скотами. Как делает общество недоразвитым узаконенная православием власть. Но православные люди, на то они православные люди, что не замечают подмены, что поклоняются и служат обожествленной власти, самой власти, как явлению - лжи. Что они служат самой Лжи. И лгут сами себе.

Когда власть устраивала в храмах помойки, дискотеки, туалеты, это их не возмущало, потому что это делала власть. Понятно, власть тогда была безбожной. Поэтому все правильно, - говорят православные люди - безбожная была власть. Но это была власть, наша власть. Наше государство оставалось с нами. И становилось сильнее в те годы. Поэтому и осквернение храмов проходило по-нашему, по православному, как велит Византийская симфония государства и церкви. Они, как были, так и остались одним недоразвитым организмом с тяжелой наследственностью.

Православных людей вполне устраивает скотское к ним отношение со стороны государства. Потому что они сами к себе относятся, как к скотам. Но попробуйте назвать их государство скотным двором – и они сразу сплотятся вокруг своей партизанской тайны. Потому что им ведома тайна скотного двора.

Святилище скотного двора: святое понятие нормы, замка, границы на замке, того самого бронепоезда, который на запасном пути стоит. Люди по-прежнему свято верят в этот бронепоезд. Что граница на замке и где-то там бронепоезд прячется, но скоро явится. Пока же он с другими божествами, там, в святилище. И от одной мысли, что ты прикоснулся к этому «там» испытываешь содрогание. Готов бить поклоны.

И тоже содрогание, как это «там» вызывает щелчок замка: щелкает замок, как затвор винтовки. Чтобы заключенные, после того, как за ними защелкнули замок, чувствовали, что они все время под прицелом. Никто в них не стреляет, но щелчок висящего замка включает правильную ассоциацию, что они на мушке.

Висящие амбарные замки – символ заботы государства. Если государство перестанет пасти, подохнешь с голода, как скот. И тут в колонии появляется человек, который требует снять замки, голодает и говорит:
- Я вот не ем и не умираю. Мне не нужен замок, меня не нужно охранять. Я никого не боюсь.

Маша умудряется быть свободным человеком на зоне, она устанавливает в колонии свои порядки. И это не может не оскорблять чувства православных людей, верующих во власть. Потому что православие в России это власть. Маша и Надя, каждая в своей колонии показывают, что нет над ними никакой власти. На что психика верующих людей реагирует как на святотатство, хулу на их бога, его отрицание.

Но и у этого подвига, который совершили девушки, есть обратная сторона. Недолго осталось ждать, когда по указу новой власти по благословению нового патриарха будут писаться иконы, на которых Pussy Riot убивают Дракона и срывают с дверей ада замки. Увы, человечество хотя и не стоит на месте, но ходит кругами.

Поэтому вернемся и мы к началу нашей истории, к вопросу о замках, к Машиным требованиям и их святому дадаизму.

Конечно, как плохие Машины ученики, мы не сразу поняли, что речь идет о замках ума, о замках нормы. Замки в голове неистребимы. Православных уголовниц, угрожавших Маше в колонии, воспитали и сделали такими не в зоне, а на свободе. Тяжелые висящие замки в головах появились у них задолго до того, как они официально стали рабским скотом в зоне. Маша хочет эти замки снять, и зона для этого самое подходящее место, чтобы их на самом деле снять. Но все боятся, потому что снять эти замки нереально трудно.

Невозможно снять замки в голове голодовкой с такими детскими требованиями в духе требований наивной девушки из какой-нибудь сказки. И все в колонии это понимают не как заключенные, а как люди. И начальство колонии повесило эти замки не для красоты и не для пытки. Они повесили их не как начальство колонии. Они повесили их как люди, в порядке вещей. Чтобы запереться и контролировать свою жизнь. Но стабильности нет, покоя нет, ничего нет. И власть – это ничто, мистификация, обман. И чем больше обмана, тем крепче замки в голове.

Я сам живу с такими же точно замками в своей голове, и они скрипят особенно страшно, когда я начинаю мыслить. Они будто реагируют на свежий воздух и включают сигнализацию - побег!

Никто в колонии не обращал внимания на эти замки, пока Маша не сделала их такими заметными, что про эти замки узнал весь мир. И не началось искушение Христа в пустыне отцом Лжи.

·                                 Снимете замки! – требует от начальства колонии Маша.

·                                 Не снимем!

·                                 Снимете!

·                                 Не снимем.

·                                 Буду голодать, пока не снимите!

·                                 Не трогай эти замки, - говорит Маше Сатана – И я отдам тебе всю власть в мире, потому что она принадлежит мне. Пойми, твои требования детские и несерьезные. Причем здесь какие-то замки. Голодать, ради каких-то замков абсурд.

На уровне деревянной реальности враг человека и отец Лжи прав. Голодать, чтобы сняли замки абсурд. Не абсурдом это делаем мы, когда начинаем об этом думать и придавать этому символическое значение.

Для меня Машина голодовка - выражение тоски по создателю. Отказ быть игрушкой в руках власти, но власть – это не Путин, это никто конкретно, это сама власть, власть как явление, Ложный Мастер, если хотите. Норма жизни!

Вся человеческая программа, само понятие о человеке, все упирается в понимание нормы. Человек жестко контролируется правилами нормы. Замки в головах, с камерами наблюдения в глазах, взаимоконтроль, через понятия хорошо плохо, норма патология – и все друг за другом следят, и в принципе тюрьмы даже лишнее, мы все тюрьма друг для друга - и против этой тюрьмы восстала Маша. И требования ее обращены ко всем сидящим именно в такой тюрьме, которая не там, где сейчас находится она, а там где находимся все мы, где никакие стены и надзиратели не нужны, все друг за другом надзирают.

Маше до сих пор никто не смог внушить, что она заключенная. Для заключенных колонии замки ничем не отличались от всего остального – что замки, что не замки – ничто ни от чего не отличается, это одна картина. Потому что им внушили, что они заключенные, и они сразу в это поверили. Но это даже внушать не нужно. Кто рождается в России, рождается с этим чувством, в ошейнике с током. Русский человек тюрьму свою не осознает. Бесполезно об этом говорить.

Свободный человек в России, как собака без ошейника. Русский человек на свободе – какое-то недоразумение. Непонятно, как до сих пор не сидит. Он ждет, когда это подтвердится документально, слушает шансоны, которыми все здесь пропитано, он вроде ходит, куда хочет, но он уже в тюрьме.

Маша – другая, для нее не существует тюрем, не существует надзирателей, у нее есть Мастер, которого она чувствует, как знание того, что ей делать и чего не делать. Маша находится на небесной дотации. Что дает ей силы просыпаться в колонии и не верить в то, что она заключенная.

Но если у Маши есть Мастер, значит, ее роль досталась ей еще задолго до ее выступления в храме в составе Pussy Riot. Такое возникает чувство, что Маша сама до конца не осознает, что она делает, что это идет от какого-то мастерски прописанного сценария, что Мастер, который ее создал, хорошо обо всем позаботился и дал ей способность противостоять любой среде.

Маша ведет себя, как человек, который ощущает себя свободным. Поэтому она все замечает, ее реакция спонтанна. Поэтому то, что с ней происходит, напоминает, скорее, эксперимент. Она сама не знает, как она будет реагировать. Она же не знала, как будет вести себя в колонии! Сейчас ей на глаза попались эти замки. И они ей не понравились. Потребовала снять. Объявила голодовку. Замки сняли.

Если на это смотришь, как на какой-то эксперимент, приходишь к выводу, что он ставится не над Машей. Через нее проверяется человеческий материал вокруг. Маша в меньшей степени эксперимент, чем реакция среды. Занятна именно реакция среды. Не сам сифилитик, а реакция на слово «сифилис». Не реакция колонии, но реакция за ее стенами: являются люди на свободе тоже надзирателями, проводниками власти, или среди них есть другие, Машины сообщники, в ком никакой власти нет, и они знают, что ее на самом деле нет. Что власть рождена страхом.

Когда-то в эпоху хиппи под ЛСД люди разглядели у себя семь контуров мозга, или семь контуров страха, эти семь контуров и есть те самые замки. Семь замков страха.

Если бы такой эксперимент проводился сегодня, то выяснилось бы, что либеральная тусовка, вещающая с «Эха Москвы» с Болотной площади, самая запуганная и хорошо заперта на все семь замков. Потому что они либералы от интеллекта, а не от свободной души. Их либерализм так же сакрален и охраняется их сообществом, как чувства верующих и военная тайна церкви охраняются государством и следственным комитетом.

Явление Pussy Riot высветило и показало, что страх потерять власть живет не только в святилище у православных чекистов и воров, но и в святилище местного либерализма. Но если страх православных масс был просто-напросто организован властями, церковью, телевидением, как оргия, как массовое безумие, то персоны местного либерализма испугались сами, без помощи государства. Но никогда без помощи ЛСД в этом себе не признаются. Что испугались выступления девушек в суде, испугались их власти, идущей от ее полного отсутствия, от их свободы, красоты, таланта, силы. И потому выразили этот страх в защите их прав. Что больше чем на 15-ть суток их правонарушение не тянет. Тем самым, они выставили на протесте и таланте девушек свою комфортную цену, чтобы защититься от их силы. Тогда как власти и церковь отнеслись к девушкам адекватно их силе и дарованию.

Я начинаю думать, что это очень хорошо, что девушек осудили и заперли в колонию. Девушки хотели дать урок обществу, и они продолжают его давать. Продолжают его воспитывать. Меня эта ситуация привела к развитию, я испытываю радость, что это произошло, что это стало видимым. И чем больше это становится видимым, тем лучше я вижу эти скотские замки у себя в голове. Потому что: то, что снаружи, то и внутри.

Что на поверхности делают православные мракобесы, то в тайне делают персоны местного либерализма. Они тоже принимают участие в избиении, но они бьют девушек по лицу интеллигентно – цветком. Негласно договорились называть их несправедливо наказанными хулиганками, политзаключенными. Только бы не сказать себе и другим правду, что испугались этих девушек не меньше Путина, потому что так же, как он, боятся потерять и передать власть. Потому что они либералы не от свободы. У них просто позиция такая, роли в этом политическом театре такие. Они – антитезис власти. Но это тот же тезис, та же власть.

Они – интеллектуальные либералы и потому находятся в боксерском состоянии на ринге, на сцене, сражаются за свою репутацию, вытягивают ее. И крепко держатся за свое социальное положение. Никто из них не обладает настоящей независимостью. Они профессиональные критики режима. Для них это профессия по правилам игры. И они находятся в центре всех этих страхов. Для них существуют только внешние замки. Но внутри они обороняются. Или нападают или обороняются. Но они не танцуют. Свободные люди танцуют, как Pussy Riot, где хотят и когда хотят, и никакая власть им не нужна. Поэтому у них власть.

У Маши Алехиной сейчас власть в колонии и стране. Но не от власти, а потому что ее протест начинается в сказке. И уходит в сказку. Поэтому сущностью своей даже ее враги воспринимают ее как Принцессу и видят, что у нее власть. Но нельзя с глазами надзирателя оказаться в сказке. Поэтому и я, как Машин надзиратель, следуя за ней, могу только догадываться о том, кто она на самом деле и зачем она здесь.

Подумал, что было бы хорошо, если бы каждый увидел и сочинил свою сказку о Маше, надзирателях, которые за ней следят и Мастере, который за ней стоит. Только я вывесил предложение, девушка Лена из Петербурга увидела и прислала такую сказку:

«…Человечество было отнято у великого Мастера его врагом Надзирателем во множественном числе, но в нем остались посланники живой связи вроде Маши с настоящим Мастером, которые притягивают к нему все человечество, заставляя его вырываться, развиваться, взрослеть.
Но вот, пришел какой-то Урод из госбезопасности, латекс, ботокс. И отнял Машу у Мастера: «…Теперь твоя кукла будет играть по моим правилам, а не будет – заточу в башню…»

Мастер даже не пытается ее отнять. Он знает Машу, он в ней уверен. Урод и правда сажает непослушную Машу в башню на устрашение другим. Маша делает намеки - один, другой, третий, потом показывает непонятливому Уроду такой фокус, что тот неожиданно для себя сам оказывается куклой Мастера, сделанной специально только для этой сказки…

И это правда. Сказка и есть правда за семью замками страха. Я вижу сказку о Маше по эту сторону страха, как ее надзиратель. И поэтому у моей сказки грустный конец. Вот моя сказка о Маше:

…Начальство колонии поснимало внутренние замки, Маша прекратила голодовку, ее победу празднует вся колония и все независимые СМИ в стране. Маша восстанавливает силы. И только Машин Мастер понимает, как все плохо. Он посылает Маше в колонию письмо, которое не проходит цензуру ее надзирателей.

Машин надзиратель не спит и перечитывает письмо Машиного Мастера:
Маша, ты молодец, но я не могу поздравить тебя с победой. Потому что, судя по реакции людей, там, на свободе, никто в нашу сказку так и не вошел. Ты там одна. И живешь ты только там, только в этой сказке. Ты там пожизненно. И шансов, что ты кого-нибудь там дождешься, немного.

Со своей стороны я сделал все что мог. Когда создавал тебя, я тоже пользовался шаблонами, учитывал стереотипы восприятия, чтобы тебе было легче, чтобы тебя не испугались.

Таковы условия нашего содержания в мире, что каждый из нас, каждый на своем месте представляет некое стереотипное мышление и таким образом удерживает реальность на замке, со своей стороны: кто-то со стороны власти, кто-то со стороны оппозиции, кто-то со стороны колонии, где ты находишься.

Когда мы оказались в этом мире, нас стали учить видеть. И нас так учили видеть, чтобы тем самым запираться от реальности со всех сторон на самые разные замки в голове.

Реальность заперта на замок, чтобы здесь были свои законы, чтобы все было подогнано, чтобы одно вытекало из другого, и враг не прошел, никакой Иисус Христос не прошел и не стал хулиганить в храме, смущать чувства верующих в существующую вокруг реальность. Я знаю, что если брошу эту хрупкую чашку в стену, она разобьется и ничего необычного не произойдет. Можно жить дальше. Мы надежно заперлись. Но замков не видно.

Ты добилась, что в колонии сняли замки, но ты ведь тем самым не добилась того, что не стало самой колонии вокруг. Перед глазами замков не будет. Но они никуда не денутся. Они останутся, где были. Только теперь их не будет видно.

Но что думают люди? Прочитали очередную либеральную заметку в Новой газете: «…Маша Алехина победила, внутренние замки в колонии сняли…» Но что они поняли – да ничего!

Пока власти колонии не шли на твои условия, и замки продолжали висеть, чтобы заключенные их видели, это нам помогало, у нас были шансы, что люди на свободе догадаются, что они тоже заперты на какие-то внутренние замки, которых не видят. Стали бы эти замки искать и обнаружили бы их у себя в уме. И может быть научились их открывать.

Но ты добилась, что замки в колонии сняли, информационный повод прошел, как говорят журналисты, а думают люди о том, что происходит в твоей колонии языком журналистов и правозащитников. И это наша с тобой главная беда.

Много-много лет назад на этой реальности висели конкретные внутренние замки, как в твоей колонии. Люди их видели, сердце у них разрывалось, и они горько плакали, пока точно такая же Маша не пришла в мир, стала бороться и добилась победы, замки сняли. И с тех пор никто никаких замков не видит, хотя реальность по-прежнему заперта. Люди от нее заперты, но ничего об этом не знают, потому что они не в колонии, а замки остались только у них в голове. Они попривыкли к этой видимой реальности, а о настоящей совсем позабыли. И вроде нормально стало, сердце уже не болит, всё более менее хорошо.

Снаружи никаких внутренних замков не видно, и поэтому о них больше не думают. Но повсюду по-прежнему одни только замки, замки ума, замки нормы. Куда бы ни пошли. Самые разные замки, но они не выглядят как замки. И реальность – не видно, что заперта.

Если бы в жизни перед нами висели конкретные замки, это было бы нам сильно в помощь. Мы бы думали, ага, нас заперли. Но мы не видим никаких замков перед собой. Не видим реальности. Но думаем, что видим.

Твои требования снять замки были только предлогом для того, чтобы на них обратить внимание и начать их видеть за стенами колонии, повсюду, а не только в установленной точке. Пока ты требовала их снять, у меня была надежда, что их не снимут, и символизм твоих требований позволит людям на свободе хотя бы на мгновение увидеть, что вокруг них тоже замки, только это замки их страха, и они у них в голове.

Но сейчас, после того, как власти приняли твои требования и замки сняли, я вижу, что это сработает на то, что даже люди в колонии окажутся в еще большей тюрьме, чем, если бы замки висели.

Ты голодала и таким образом делала эти замки видимыми, давала зрение заключенным в колонии и посылала зрение людям на свободу. Первый замок страха в голове – это страх голода. И ты его сорвала первым. И сразу из-за стен колонии на свободу, как из кинопроектора, пошло зрение с фокусировкой на другие замки ума, замки страха. Но власти обеспокоились, что эти замки увидят все. И чтобы их никто не увидел, поспешили принять твои требования и замки поскорее снять. Чтобы проекция из колонии исчезла. И никто не увидел, что Реальность по-прежнему заперта. Если раньше замки висели перед глазами, они там больше не висят. Даже в колонии замки теперь не висят. Маша сняла.

Не видно вокруг замков – и люди не знают, что за всем этим существует реальность, от которой их заперли. Никто не знает, что существует Реальность, пока не видит замков. Хотя, сказки иногда говорят людям, что они не в реальности, что они от нее заперты. Но это непонятно, что значит «заперты», если хожу, куда хочу.

·                                 Главное в церкви не скакать, - сказал мне на это пьяный батюшка в поезде – Лучше тихо проползи, но не скачи. И не сядешь, как Маша.

Что ж, батюшка дал такую мораль сказки. Батюшка в ошейнике. И как думает он, думают почти все. Ошейник думает за них. Они боятся, что их украдут, если не запереться на все замки в голове. Но сами они не знают, что они так думают. За них думает страх, такова их мораль.

Мораль любой сказки о Маше сведется к тому, что Маша в колонии воюет с замками нашего ума, с нормами нашей жизни, как Антигона, по-настоящему воюет, активно, зло, с яростной любовью. И противостоит она не той зоне, где она сидит, а той зоне, которая у нас в головах.

Машины требования радикальны. И это вопрос к себе - в чем может быть моя радикальность. Чем мне ответить на Машины требования, если бы она адресовала их мне – что будет голодать, пока я не увижу и не сниму свои замки.

·                                 Я объявляю тебе голодовку, - говорит мне Маша – Умру, если не снимешь свои замки. Снимешь замки, и я не умру.

Чтобы решиться пойти на Машины условия и не уйти далеко в сказку – нужен протест. Чтобы не уйти далеко в политику – нужна сказка.
Маша Алехина – это сказка, живущая в протесте. Вспомните старые книжные сказки, в каждой из этих сказок живет протест. Сказка и протест – нарушители нормы.
Маша - принцесса, танцующая не по правилам и не на балах.

Артур Аристакисян, 6 июня 2013 года