Первоисточник

Из портала Полит.ру:

13 октября 2005

Человеческий фактор в трансформации российского общества

Мы публикуем полную расшифровку лекции доктора экономических наук, академика РАН, профессора, зав. кафедрой методологии общественных наук Московской школы социальных и экономических наук при Правительстве РФ, почетного Президента Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), члена Международного социологического института и пр. Татьяны Заславской, прочитанной 6 октября 2005 года в клубе «Улица ОГИ» в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».

Татьяна Ивановна Заславская – основатель целой школы и разработчик методологии социологического знания в России, часть ее учеников развивает чрезвычайно широкую программу (что понятно даже по крайне сжатому сообщению в "Полит.ру") социологических исследований в России в рамках академической науки. <…>

Текст лекции

Уже почти 20 лет мы постоянно слышим и сами повторяем такие слова, как  «перестройка», «реформы», «трансформации». Мы живем, можно сказать, в контексте этих слов. Кроме того, каждый из нас оценивает итоги этой трансформации, степень изменения того общества, в котором мы жили 20 лет назад. И, по моему ощущению и, думаю, по ощущению большинства людей, количество и качество разных черт между советским и современным российским обществом перевешивает количество того общего, что, тем не менее, у них сохраняется.

Речь идет о том, что и российское общество и другие постсоветские, посткоммунистические общества переживают и в значительной степени уже пережили процесс качественного социального перерождения. Но качественное перерождение характеризуется типологическим изменением. Это означает, что  изменен тип, к которому раньше принадлежали эти общества. Сложность и своеобразие этой ситуации заключается в том, что если мы  более или менее знаем, от какого типа мы уходили, то по вопросу о том, где мы находимся сейчас и чего ждать дальше, единого мнения у ученых нет.

Мне очень нравится (я часто его цитирую) высказывание социолога Аллы Глинчиковой по этому поводу: «Россия вышла сегодня на рубеж, когда она особо нуждается в социальном, экономическом и политическом ориентировании. Она напоминает собою путника, который шел в определенном направлении и вдруг оказался в совершенно незнакомой местности. И теперь ему нужно определить, как отличить движение вперед от движения назад, вбок, в сторону, по кругу. Поиск критериев движения вперед, поиск новых социальных координат необыкновенно важен для России. Будут найдены эти критерии – можно будет восстановить процесс поступательного развития страны, не будут найдены эти критерии – страна станет топтаться на месте, возвращаться вспять, разрушаться».

Мне кажется, что это очень правильное соображение, и думаю, что у большинства россиян в настоящее время достаточно смутное представление о том, что, собственно, в стране происходит, в какую сторону она движется.

Научные представления о направлениях социальных трансформаций формируются либо дедуктивным, либо индуктивным путем. Сторонники первого подхода идут от теории к практике. Они берут готовые теории, в частности, типологию человеческих обществ, смотрят на практике, что чему соответствует, и делают соответствующие выводы. Этот подход легче второго, потому что есть готовый научный язык, потому что есть теория, есть куда встраиваться. Но вместе с тем одежда с чужого плеча – взятая теория, которая разрабатывалась с совершенно другими целями, - естественно, может «висеть мешком».

Сторонники другого подхода идут в практику, пытаются выявить те направления развития, которые имеют место быть здесь и сейчас, и уже далее пытаются обобщать их и строить какое-то пространство, в котором можно было бы фиксировать реально происходящие изменения. В начале, когда перестройка только началась, естественно, использовался первый путь: социологи обратились к тем теориям, которые они на тот момент имели, и наибольшей популярностью пользовалась теория общественно-экономической формации и различные теории модернизации.

Вы знаете, что формула «от социализма к капитализму» имела довольно широкое распространение. Мне не только представляются сомнительными сами понятия «коммунистическая формация» или «социализм как первая фаза этой формации», но, кроме того, я полагаю, что советская система имела довольно далекое отношение к любой трактовке понятия «социализм». Не было социализма.

С моей точки зрения, советское общество представляло собой специфический, социально особо жесткий вариант государственного капитализма, на определенном этапе даже тоталитарного. Соответственно, и посткоммунистические трансформации, как мне кажется, происходят в пространстве одной формации, которая господствует в современном мире, а именно – капиталистической, но она реализуется в самых различных формах, и любые трансформации «вплавляются» в нее. Время показало, что использовать эту парадигму не удается и реальные процессы из нее вырываются, втиснуть их туда насильно не удается.

Априорная оценка этих же трансформационных процессов в терминах теории модернизации так же просуществовала не очень долго, потому что она не отражает реального содержания этих процессов. Понятно и неоспоримо, что после распада мировой социалистической системы все эти страны оказались перед модернизационным вызовом. Это ясно, но на  практике трансформация большинства этих обществ пошла совершенно по другому пути -  уж скорее антимодернизационному, но, во всяком случае, не модернизационному.

Со временем несоответствие реальных процессов этим известным и хорошо апробированным  парадигмам становилось всё более и более очевидным, и тогда ученые, и в том числе социологи, обратились к более конкретным понятиям, каковыми были, например, «движение от  плана к рынку», «от авторитаризма к демократии». Вот что означает наше движение. Однако и эти формулы тоже не являются точными. Например, говорить о тоталитаризме в СССР можно, как мне кажется, только применительно к сталинскому периоду. Современную же трансформацию России и других постсоветских стран вряд ли можно оценивать однозначно как движение к демократии.

Неоднозначно обстоит дело и с переходом к рынку: хотя в целом  движение большинства постсоциалистических стран в этом направлении не вызывает никакого сомнения, но вся беда в том, что рынки-то бывают совершенно различными. Если в одних странах рыночные отношения базируются на свободной конкуренции и правовых отношениях, а в других они связаны с монопольным и чаще всего неправовым использованием административных, политических и социальных ресурсов, то, мне кажется, надо признать, что это качественно разные общественные системы.

Возьмем просто конкретную вещь: хорошо известно, что Россия по уровню развития коррупции занимает одно из первых мест в мире. Но дело в том, что коррупция представляет собой прямую противоположность свободному конкурентному рынку. Понятно, это совершенно другие отношения. И в условиях высоко развитой коррупции говорить о рынке, вообще-то говоря, не очень приходится. Здесь требуется тоже определенная коррекция.

И вообще, я хотела бы заметить, что попытки сформулировать точно «откуда и куда» применительно к трансформационному процессу в известном смысле неадекватны, потому что сама природа информационного процесса очень далека от движения путника из пункта А в пункт Б. На самом деле, информационный процесс в гораздо большей степени напоминает блуждания путника по очень мало известной местности, где его подстерегает много разных опасностей: где неожиданная река, где что, и что-то по голове еще к тому же бьет.

В этих условиях научное прогнозирование ближайшего и среднего будущего России сильно затруднено, и задача исследователей скорее сводится к тому, чтобы по возможности точно и адекватно оценивать то, что действительно происходит на практике.

В  последние годы я пытаюсь исследовать трансформационный процесс в России, использую для этого в качестве инструмента открытое социальное трансформационное пространство. То есть в методе есть заданные оси, координаты, в которых можно определять, где перед и где зад нашего социального движения. Когда я говорю, что это пространство открытое, я противопоставляю его таким закрытым пространствам, как, например, общественно-формационные, где список возможных обществ задан и других уже не дано (например, есть общества традиционные, современные и постсовременные - список закрыт).

Но если ты строишь пространство, у которого есть не одна, а несколько осей (удобнее, нагляднее всего нам работать в трехмерном пространстве), то тогда  в этом пространстве ты можешь отыскивать какие-то скопления объектов и говорить: «Вот, смотрите: вот эти-то как раз похожи, - Россия, Украина и Белоруссия – они же все в одном углу». И так далее.

Конечно, я не считаю, что это какое-то открытие, но это удобный инструмент для анализа. И я старалась найти такие оси этого пространства, которые в наибольшей степени были бы адекватны (ведь они должны быть необходимы и достаточны – это общенаучное требование). Но очень хотелось, чтобы каждая ось отражала важное направление перемен, и они должны быть относительно независимы друг от друга.

И после долгих размышлений, чтений, изучений и т.д. я сформировала представление о пространстве, которое имеет следующие три оси: первая ось – институциональная, вторая ось – это качество социальной структуры и третья ось -  это уровень человеческого потенциала. Эти оси являются взаимодополнительными, и вместе они, как мне представляется, формируют достаточно полное и целостное представление об обществе. Это можно подтверждать серьезными научными выкладками, но я бы хотела просто донести до вас это ощущение целостности с помощью метафоры.

Систему институтов, систему законов, норм, которые регулируют нашу жизнь во всех отношениях, очень часто называют «правилами игры». Если так, то давайте попробуем продолжить эту метафору. Итак, институциональная ось будет отражать качество правил игры, и если правила дурацкие, то уже никакая игра не пойдет, это понятно. Если они противоречивые - нельзя играть. Тем не менее, мы помним, что это  эффективность нашей институциональной системы, всех наших институтов. Институты порождают роли и статусы, целую огромную систему ролей и статусов, которые никак не связаны с человеческим материалом (вот есть статус судьи, есть статус прокурора, есть статус продавца и т. д.).

Вторая ось, социальная структура, соответствует в метафоре организации команды: она распределяет роли и статусы между конкретными группами людей. Это уже не пост президента, а живой президент, это уже живые рабочие, или инженеры, или компьютерщики. Я говорю в жанре метафоры, но на самом деле социальный план - это то, что обсуждают в терминах среднего класса, элиты и т.д.

А как команду надо организовывать? Ее надо организовывать так, конечно, чтобы команда хорошо играла, чтобы каждый человек стоял на том месте, где он может больше всего отдать команде. И то же самое в обществе: хорошая социальная структура такая, которая дает максимальному количеству разных людей возможность выдать на-гора то, что они знают и умеют.

И тогда  довольно естественно получается, что человеческому потенциалу общества в метафоре соответствует качество игроков. И причем не только индивидуальное, не только групповое, но и командное - сыгранные они или нет, слышат они друг друга или нет, ссорятся во время игры друг с другом или помогают друг другу. Вот это такое самое первое, входное определение человеческого потенциала.

Мне надо очень многое пропустить – я много говорю. И все-таки я коротко должна сказать об этих трех осях и, соответственно, об их функциях.

Институциональная система определяется классиком Нордом таким образом: «Общественные институты представляют собой созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимодействие между людьми, - правовые рамки. Это, во - первых, правила и нормы поведения, которые структурируют повторяющиеся взаимодействия людей, и, во-вторых, социальные механизмы, обеспечивающие выполнение этих правил и норм».

За что ответственна в целом институциональная система? Она ответственна за то, чтобы в обществе доминировали эффективные или хотя бы социально допустимые способы действий индивидов и групп. И эта система выполняет четыре функции: стабилизационную, адаптационную, инновационную и интеграционную.

Скажу очень коротко. Стабилизационная функция институциональной системы обеспечивает (вернее, обязана обеспечивать) устойчивое функционирование всех сфер общества путем соответствующего правового, нормативного регулирования, деятельности социальных акторов и должна стабилизировать, предотвращать назревающие острые конфликты. В современной России эта функция выполняется очень слабо, потому что 62% ее граждан считают ситуацию нестабильной и не уверены в ближайшем и средней дальности будущем.

Вторая функция, адаптационная, состоит в обеспечении способности общества своевременно и конструктивно отвечать на социальные и природные катаклизмы, а также на глобальные вызовы, поступающие со стороны мирового сообщества. Мне кажется, об этом нам нечего говорить, потому что каждый день или каждую неделю мы видим по телевизору беспомощность наших властей и людей при какого бы то ни было рода катаклизмах: это "Курск", это самолеты, это Беслан и т.д. То есть говорить о том, что наше общество адаптировано к мировой системе, к мировому рынку, - конечно, не приходится.

Инновационная функция институтов реализуется, с одной стороны, через стимулирование полезных инноваций и, с другой стороны, через постановку заслонов всяким дурацким инновациям, которые могут привести к… своекорыстным действиям. Вообще говоря, инновации – это изобретение чего-то нового. Можно изобрести новые лазейки, новые способы махинации, ухода от налогов и т.д. Значит, институты должны быть своеобразным ситом, которое пропускает и подталкивает еще хорошие инновации и не пропускает через себя плохие. Но если говорить о 90-х годах, то мы должны признать, что у нас вообще никаких сит не было и, конечно, преобладали инновации, которые носили своекорыстный характер и привели к очень печальным результатам.

Последняя функция, интеграционная, заключается в содействии культурной и социальной интеграции самых различных групп, составляющих общество: это город и село, это и этнические различные группы, это поколения, которые так или иначе взаимодействуют друг с другом, это религиозные конфессии и прочее. Ну, какие-то усилия в этом направлении предпринимаются, но в общем, если подумать, скажем, о Кавказе, то мы должны признать, что это пороховой ящик. В целом Россия не является пока пороховым ящиком, но, во всяком случае, у нее нечем особенно похвалиться.

Поэтому если говорить в целом об этой оси, то нужно признать, что по сравнению даже с советской системой (хотя и не хотелось бы брать ее за образец, просто мы ее лучше знаем и это наше прошлое, от которого мы идем), современная институциональная система отличается в худшую сторону. Она еще менее эффективна, и по этой линии мы скорее вперед не продвинулись. Причем одна из самых тяжелых болезней, которые мы здесь находим, заключается в том, что формально-правовые нормы в массовом масштабе не реализуются, через них переступают, и очень значительная часть реальной жизни страны происходит по понятиям, а не по законам.

Вторая ось – это качество социальной структуры. Ее тоже можно оценить примерно по уровню выполнения ее функций. В идеале социальная структура общества призвана обеспечивать по возможности относительное равенство жизненных шансов людей, минимизировать влияние качеств, которые даны человеку от  природы, - пол, возраст, здоровье и др. - открытость верхних и средних слоев для талантливых и энергичных выходцев из слоев более низких, меритократическое распределение доходов и благ. То есть - распределение в соответствии с вкладом в общественное развитие, а так же полное исключение нищеты и умеренные масштабы бедности.

Однако многочисленные, широкие исследования ученых показывают ясно, что ни одно из этих условий у нас не выполняется. Движение идет скорее в противоположную сторону. Очень грубо я бы разделила российское общество (просто ни в одну проблему при такой теме нельзя уходить глубоко, но это видно невооруженным глазом) на три слоя.

Первый слой – это правящая элита, и это не только политики и т. д. Это еще верхняя часть чиновничества. Это люди, которые просто живут по другим законам и в другой стране, и их общая численность выражается, может быть, одним процентом, может быть, меньше, чем одним процентом, может быть, тремя процентами, но, так или иначе, уж никак не большим.

Второй слой (не то что социальный слой, может быть, совокупность слоев) – это примерно 40-45% российских граждан, которые за истекшие годы хорошо адаптировались к рыночной системе, к новым правилам, - молодежь, в значительной степени, - которая родилась уже в этих правилах. Они адаптировались, хорошо включились и чувствуют себя в общем и целом неплохо. И не дай Бог им сказать: «Давайте будем возвращаться назад». Ни в коем случае - это понятно.

Третий слой образует целый ряд массовых групп, которые не сумели и никогда уже не сумеют адаптироваться. Это, например, сельское население, особенно в отдаленных запущенных поселках, это многодетные семьи, инвалиды. В общем, много таких групп можно найти. Бюджетники тоже до поры до времени находились в этой группе. Это - очень значительная часть населения. Эта группа примерно оценивается в 50-60%, то есть все-таки очень порядочная часть, по крайней мере, по тем оценкам, которые я видела, третья часть пока больше, чем вторая.

Самыми тяжелыми социальными последствиями реформ стали у нас, во-первых, резчайшее расслоение общества и, во-вторых, широкое распространение бедности. По этим вопросам имеется огромное количество литературы, поэтому я скажу просто по минимуму.

По первому вопросу, допустим, соотношение 10% наверху, самых богатых, 10% - внизу. В Советском Союзе их доходы разнились в четыре раза. Сейчас, по официальным оценкам, в 14 раз  (это цифры ЦСУ), а цифры ученых, которые стремятся учесть теневые доходы, – это 30-40 раз. Это невиданно, это - мировые рекорды, это Африка, берег слоновой кости. Это по расслоению.

Очень важные цифры получили новосибирские социологи, которые по согласованию с Госкомстатом использовали госкомстатовские материалы промежуточной переписи, которая охватывает примерно 250 тыс. человек, но применили к ним свою научную методику обработки данных, особенно с учетом регионов. Они сравнивали доходы людей с соответствующими региональными прожиточными уровнями. Получилось, что почти 50%  россиян живут ниже регионального прожиточного уровня, и 20% в том числе - ниже половины этого уровня. Это, конечно, тоже результаты довольно страшные.

Понятно, что общества без социальных различий не бывает – это нелепость. Так какие различия хороши? В общем и целом, чтобы большинство населения считало, что различия справедливы. Ну, поет Вишневская, я не могу так петь – понятно, что она должна совсем по-другому жить. И вообще талант, энергия – они должны вознаграждаться. Но, во-первых, талант и энергия, а не умение махинации строить, а во-вторых, важно, в какой степени они должны вознаграждаться.

Если большинство людей, скажем, англичан, считает, что те различия, которые у них существуют, в общем и целом справедливы, то значит, все хорошо, легитимно. А наше население считает это совершенно несправедливым, поэтому положение в этой области у нас тоже неважное. То есть в результате этого трансформационного процесса и по второй оси Россия не поднялась выше, а довольно сильно скатилась ниже.

Третья координата – это человеческий потенциал общества, который по общему признанию (очень распространенная в современной литературе мысль) - главное, что определяет место страны, ее уровень, ее лицо, достоинство и т.д.

Когда я говорю о человеческом потенциале общества, я имею в виду комплексную характеристику составляющих его граждан. Мне нравится определение Вишневского, которое он дал когда-то, - «Человеческий потенциал страны – это совокупность физических и духовных сил граждан, которые могут быть использованы для достижения индивидуальных и общественных целей, как инструментальных, так и экзистенциональных, включая расширение самих потенций человека и возможность его самореализации».

Как будто мы все вместе, все россияне, собрались. Что мы можем? На что мы способны? Вот, мне кажется, что такое человеческий потенциал. Вишневский очень правильно говорит, что это не просто совокупность физических и духовных сил, но духовных сил, которые могут быть использованы, реальных.

Поскольку последняя координата имеет самое прямое отношение к нашей сегодняшней теме, то я на ней остановлюсь чуть подробнее.

Я выделяю на основе литературы в рамках человеческого потенциала четыре крупных компонента, которые четко отличаются друг от друга: это социально-демографический потенциал страны; социально-экономический потенциал, но в другом смысле (социально-экономический компонент человеческого потенциала, а не страны, - это другое дело - люди как акторы в социально-экономической сфере); социокультурный и, наконец, инновационно-деятельностный потенциалы.

Я остановлюсь на каждом из них, акцентируя, во-первых, суть и, во-вторых, динамику.

Социально-демографический потенциал общества определяется численностью населения, сбалансированностью его структуры по полу и возрасту, физическим и психическим здоровьем людей, средней продолжительностью жизни, соотношением рождений и смертей, браков и разводов, долей внебрачных, безнадзорных, лишенных родительского воспитания детей и многим-многим другим.

За рассматриваемый период социально-демографический потенциал России существенно снизился. В целом за эти годы смертность населения выросла на 25%, рождаемость снизилась в 1,8 раза. В результате страна перешла в режим депопуляции на уровне примерно 3 промилле в год, и за 10 лет за счет естественной убыли численность россиян сократилась примерно на 9 млн человек. Продолжительность жизни мужчин уменьшилась с 65 лет до 59. Причем сильнее всего возросла смертность трудоспособного населения. В 1994 году - один только год, но это пик реформ, самое тяжелое время, - 35-45-летние мужчины умирали в два, а женщины в полтора раза чаще, чем в 91 году. Разница в продолжительности жизни мужчин и женщин увеличилась с 10 лет в 89 году до 13,5 лет. То есть мужчины – слабое место, как говорится.

Вторая линия. В связи с развалом института семьи более четверти, 27%, детей рождаются вне зарегистрированного брака. И за 10 лет этот показатель вырос вдвое. Тяжело сказывается на социализации детей тот факт, что 15% из них не признаются отцами и растут уже одиноко.

Но самая великая беда – это, конечно, беспризорники. Это дети, которые не учатся, которые не живут в семьях, которые по существу нигде не учтены. И по цифрам получается, что количество беспризорников составляет от 2 до 4 млн человек. Однажды мне пришлось разговаривать с женщиной, заведовавшей в мирное советское время детской комнатой милиции. Я спросила ее, сколько ребенок должен пробыть на улице, чтобы он уже не мог вернуться в общество. Она сказала, что не больше четырех месяцев, после четырех месяцев уже не возвращаются. В таком случае, в каком обществе будут жить остальные, когда эти 2-4 миллиона вырастут?! Это угроза, которая, как мне кажется, недооценивается обществом.

Дольше нужно сказать о развале медицины, но разрешите мне об этом не говорить, просто потому, что это слишком хорошо известно. Но все-таки нельзя не сказать, что в среднем наша продолжительность жизни является одной из самых коротких (ну, женщины более или менее нормально, а мужчины уже точно нет). Резко повышена заболеваемость. По заболеваемости туберкулезом, который был уже изжит в советское время, Россия сейчас занимает одно из первых мест в мире. В значительной степени это произошло еще и благодаря лагерям. Разница в возрасте смерти у мужчин от разных болезней в нашей стране и в США  составляет от 7 лет для сердечных болезней до 26 лет для инфекционных болезней (у них – 71 год, а у нас – 45 лет).

Все это приводит к такому выводу: социально-демографический потенциал страны за период  реформ снизился до критического уровня. По мнению ученых, основательно подорвана, как они пишут, социально-биологическая основа воспроизводства населения.

И здесь нельзя не сказать двух слов о генофонде россиян, который очень сильно подорван, поскольку Россия пережила за последнее столетие несколько войн, несколько волн эмиграций, несколько волн тяжелейших репрессий, и во всех этих случаях уходили лучшие, чем-то выдающиеся люди. А сейчас, когда СПИД, алкоголизм и т. д. - все это, конечно, накладывает тяжелейший отпечаток. И я думаю, что именно этот смысл имеют в виду, когда говорят о социально-биологической базе воспроизводства населения.

Следующий, социально-экономический, компонент связан с двумя аспектами: занятостью, качеством человека как работника и профессионала и спросом, потреблением. Поскольку экономика пережила громадное сокращение, 75% промышленных предприятий были в свое время закрыты, то возникло очень много негативных вещей, большая часть трудовых коллективов распалась, многие россияне лишились постоянной работы по специальности, переквалифицировались.

Мы сами можем это наблюдать: на рынках челноками работают врачи, работают бывшие директора школ и т.д. Многие потеряли трудовой стаж, социальные гарантии, возникла безработица. Безработица сейчас ниже, чем была лет 5 тому назад: было 13,5%, сейчас примерно 9-10% - но зато она приняла застойный характер, то есть люди очень долго ищут работу, а некоторые даже потом перестают ее искать. Особенно это, конечно, свойственно сельской местности и маленьким городам, в которых просто нет никакой работы. Таким образом, и по этой линии мы не поставим себе плюса.

Социально-культурный аспект человеческого потенциала – это уровень образования и культуры, сложность и интеллектуальность трудовой и общественной деятельности людей, социально значимые особенности их менталитета (убеждения, преобладающий тип правового сознания, уровень морали и нравственности, структура мотивационных комплексов) – то есть это очень глубокая характеристика населения, качественная. По существу именно она отвечает на вопрос, что мы за люди.

Входит сюда и уровень запросов граждан в отношении прав и свобод (нужна свобода или не особенно нужна), в отношении социальной защищенности, шансов на жизненный успех. И наряду с личностными и групповыми характеристиками социальных субъектов важна также степень их  готовности и способности кооперироваться и решать вместе общие задачи - то есть интеграция.

Я не могу злоупотреблять вашим вниманием, поэтому я все-таки не буду останавливаться на деталях. Что с образованием происходит, вы знаете. В селах закрываются незаполненные школы. Та же дифференциация, что и в обществе, перекинулась уже и на сферу образования. И в результате у самого низшего слоя, который у нас есть, – это сельские жители, особенно периферийные - вообще нет школ и нет образования. И, как вы, наверное, знаете, несколько лет назад на призывные пункты впервые пришли призывники, не умеющие читать и писать.

А  с другой стороны - это крупные города, сверкающие улицы, это лицеи, это гимназии, это иностранные языки, это балетные кружки, компьютерные классы и т. д., то есть включен механизм формирования сословий и постановки границ: вот этот человек, который не умеет читать или писать, не умеет расписываться, никакими уже силами, конечно, выше по социальной лестнице не поднимется.

Лично меня, например, просто убивает состояние морали и нравственности. Без морали и нравственности не может стоять общественное здание, как дом не может стоять, если он сделан из соломы, да еще к тому же прогнившей. Могут строиться самые замечательные планы, разрабатываться самые великолепные программы, выделяться средства на это, но эти средства разворовываются, программы закрываются и т.д., потому что человеческий материал очень сильно изменился.

Дело в том, что во время реформ… Я ответственна за это. Я была за перестройку в свое время, очень сильно надеялась на то, что будет хорошо.

В чем была ошибка? Казалось, и это на самом деле так было, что советская система связывала, не давала человеку выложиться и реализовать все свои способности, – люди бесконечно наталкивались на разные барьеры. Казалось, что нужно снять все эти барьеры, демократия, свобода – и люди начнут творить и т.д. Но был совершенно недооценен тот негативный потенциал, та негативная энергия, которую тоже не пускали. Нельзя было делать такие махинации, какие сейчас можно. И вот именно этот негативный потенциал вырвался вперед и подавил прекраснодушных мечтателей. И поскольку вся жизнь пошла по этой линии, то это очень сильно отразилось на морали и нравственности в том числе и молодых людей, но не только молодых.

Наконец, четвертая компонента – это инновационно-деятельностный потенциал, который можно было бы назвать либо энергией, либо пассионарностью, просто чтобы покороче сказать. Можно быть пассивным человеком, сидеть, опустивши руки, и дремать, а можно чудеса делать в разного рода деятельности.

Вообще говоря, советская власть, которая била и кнутом, и лагерями, выбивала энергию…Инициатива наказывалась. Кто жил тогда, тот помнит. И действительно, стоит высунуться – сразу тебя бьют по рукам. Поэтому мы вышли из советского общества затюканными и какими-то робкими, не очень инициативными, сразу «а мне не больше всех надо» или говорят «не высовывайся». Это же уже своеобразный менталитет такой.

Одна из важнейших, на мой взгляд, задач, которая стояла перед перестройкой и перед современными реформами – это развитие инновационно-деятельностного потенциала людей, который в одном из своих направлений реализуется в предпринимательстве. И быстрый рост у нас частного сектора говорит о том, что есть люди, которые откликаются на это. В другом направлении – это приобретение второго образования, это создание разнообразных гражданских, политических и социальных структур и другие формы приложения.

Но самое главное все-таки – это установка на деятельность. Именно в этой области, можно сказать, человеческий потенциал нашего общества вырос.

Я хотела бы опять вернуться к началу, чтобы закруглить свой доклад. Мы говорили о трех характеристиках. Как они соподчинены? Они что, равноправны или в каком-то отношении между собой находятся? Мне представляется, что эти характеристики различаются в двух отношениях, но эти отношения тоже между собой связаны.

Институциональная структура общества является самой внешней его характеристикой. Вы можете обложиться сборником законов - с одной стороны изучить, как  живут «эти русские»: у вас будет, конечно, совершенно извращенное представление, потому что они живут совсем иначе. Но институциональная система включает и культурные нормы, на основе которых строится поведение людей, и именно эта структура поддается непосредственному реформированию.

Социальная структура заложена ниже. Если можно издать закон, разрешающий частную собственность, то есть создать институт частной собственности, то издать закон о создании среднего класса ни в коей мере не возможно. А как можно этого? Только через институциональную структуру. Так надо перестроить общественные институты, чтобы начал потихоньку нарабатываться средний класс.

И третий слой – человеческий потенциал – еще менее управляем, и он наиболее инерционный, потому что очень трудно в эту коробочку влезть и что-то там изменить. Но что воздействует на этот потенциал, что способно его пробудить? Социальная структура! Если есть возможность войти в средний класс с помощью определенной активной деятельности, то я это сделаю, и я стану уже другим человеком. Я пойду учиться, получать второе образование, искать активно работу и прочее. А если структура такая, что она прижимает людей  к самой стенке, чтобы они еле выжили, то, конечно, ни о каком изменении говорить не приходится.

В таком соотношении находятся эти оси: они образуют три слоя, причем чем глубже слой, тем он важнее и тем он ближе к терминальной цели общества. На самом деле, я убеждена в том, что реформы нужно было бы осуществлять так, чтобы терминальной целью общества, только что вышедшего из советского состояния, стало с установкой на перспективу развитие человеческого его потенциала. И как няня ухаживает за любимым ребенком, так правительство и вообще власть должны были бы думать, как повысить образование, что делать с сельским населением, как его подтянуть и т.д. А уже институциональные реформы должны были бы служить, конечно, средством для достижения этой цели.

Наши реформаторы, понятное дело, поставили целью институциональные перемены как таковые. Они следили за тем, как выполняются те нормы, которые они предписали, но не социальные условия реализации. Как это происходит? Новая норма приходит в какой-то трудовой коллектив. Они думают: "Что они там наверху, с ума, что ль, сошли, как будем жить-то?" И решают вырабатывать некоторые новые правила - "будем жить вот таким образом", но какое это имеет отношение к предписанной сверху норме – неизвестно. Социальные условия институциональных перемен не проверялись.

И поэтому все больше расходилась правовая система с реальным поведением людей. И точно так же не прогнозировались социальные последствия - к чему вот это приведет. Все-таки у наших молодых реформаторов (это все-таки, конечно, существенно разные вещи – молодые реформаторы и те, кто были за ними) была просто надежда, что люди перебьются, ну перебьются, совсем быстро появится рынок, два-три года они как-то перетерпят.

Я сама спрашивала Гайдара, как он об этом думал. Ну, сейчас он и в работах своих письменных везде признает: «Мы не думали». Не думали об этом, ну вот и получили то, что получили.

Возвращаясь к началу. Мне кажется, такой путь исследования (по осям развития) является более продуктивным, нежели попытки как-то подтягивать, сопоставлять те реальные процессы, с которыми мы встречаемся, со схемами и с теми ожиданиями, которые следуют из классических теорий.

В свое время у нас было ожидание коммунизма. Могу вам признаться, что в 1950 году мне пришлось перенести довольно тяжелую операцию, я была близка к гибели – температура была уже где-то 41. И у меня была предсмертная мысль (не было страшно совсем почему-то, наверное, потому что больна была сильно), одна мысль: «Обидно – не доживу до коммунизма!».

Мы были в каком-то смысле фанатическими людьми… Боже мой! А мечта дожить до 2000 года! Тоже у моего поколения: "Это же 2000 год…" Боже мой! Действительно, не узнаешь страну - конечно же, компьютеры и все прочее… Но что касается социального устройства, то, конечно, далеко мы не ушли.

(Обсуждение – в следующей публикации)

См. также на Когита.ру:

- Памяти Т.И. Заславской

- Не стало Татьяны Ивановны Заславской