5 октября 2013 года исполнилось 110 лет со дня рождения Бориса Григорьевича Кузнецова – одного из  ведущих российских историков, философов и экономистов науки, работавших в советское время. На протяжении десятилетий в разные периоды жизни Б.Г. Кузнецова в центре его внимания находились сложнейшие теоретико-методологические вопросы развития классической и современной физики, проблемы логики познания, тематика воздействия достижений науки, прежде всего – фундаментальной, на экономику народного хозяйства. Он был одним из крупнейших специалистов по науке Возрождения, и им всесторонне рассматривались как истоки современной науки, так и методология оценки прошлого в свете научных открытий первой половины XX столетия.

В предвоенные годы он входил в группу  экономистов, инженеров и физиков, работавших над обоснованием планов электрификации страны. В начале войны он принимал активное участие в решении вопросов мобилизации промышленных и оборонных предприятий из Европейской части СССР на Урал.  В апреле 1942 года с группой ведущих ученых он получил за эту работу Государственную премию первой степени.

В годы войны Б.Г.Кузнецов участвовал в боях под Сталинградом, был ранен под Нарвой. В первые послевоенные годы им были написаны книги о крупнейших русских ученых – М.В.Ломоносове, Д.И. Менделееве, К.А. Тимирязеве. Наиболее плодотворный период его работы – послеоттепельный. Он изучал наследие многих выдающихся мыслителей античного времени, ученых Ренессанса, физиков, работы которых в начале прошлого столетия изменили представление человека о природе, пространстве и времени. О самой науке и ее месте в обществе. Им были написаны монографии и обстоятельные статьи о классиках философии и физики: Джордано Бруно, Галилео Галилее, Рене Декарте, Исааке Ньютоне, Бенедикте Спинозе и др. Несколько десятилетий он посвятил исследованию генезиса и развития теории относительности, а также жизни и творчества Альберта Эйнштейна.

В конце 2012 года на Когита.ру были опубликованы материалы, касающиеся некоторых черт исследовательского стиля Б.Г. Кузнецова: «Мария Ольшанская, Борис Кузнецов, Борис Докторов, Лариса Козлова и… граф Калиостро». Сейчас вашему вниманию предлагается статья Б.Г. Кузнецова об особенностях научного мышления Эйнштейна.

Б. Докторов. Октябрь 2013.

Цит. по: Вестник АН СССР» №3, 1986. с. 113-117.

Б.Г.Кузнецов

ЖИЗНЬ ЭЙНШТЕЙНА И ЕГО БЕССМЕРТИЕ

Прошло 100 лет со дня рождения Эйнштейна. Прошла четверть века со дня его смерти. Большой, полный событиями срок. Между тем память об Эйнштейне не тускнеет, его образ не заслоняется другими впечатлениями. Напротив, память об Эйнштейне и мысли о его образе становятся все более глубокими и занимают все большее место в сознании нового поколения, которое, как это ни парадоксально, не может примириться со смертью мыслителя и видит в нем своего современника. Можно предположить, что этот процесс углубления и обобщения мыслей об Эйнштейне в общественном сознании и это ощущение его «присутствия» в современном мире будут необратимыми и векам будут принадлежать не только идеи специальной и общей теории относительности, открытие дискретности электромагнитного поля, мысли о единой теории поля, но жизнь Эйнштейна, то, что можно назвать «феноменом Эйнштейна», то, что началось 100 лет тому назад, в 1879 г., и окончилось в 1955 г.

Окончилось ли? Можно ли отделить путь смертного от судьбы его бессмертных идей? Можно ли отделить жизнь Эйнштейна от совокупно­сти того, что сделано в жизни и чему суждено остаться навсегда? Вопрос идет о бессмертии смертного, о сохранении того, что окончилось, о сохранении индивидуального, неповторимого при его исчезновении. Вопрос этот кажется явно противоречивым, он допускает соединение несоединимых определений — смертного и бессмертного. И все же он законен, и, более того, в круг эмоций нашего современника входит ощущение соединимости указанных определений: каждый из нас интуитивно убежден, что личности Эйнштейна, его живому образу суждено не менее длительное  воздействие  на внутренний  мир человека,  чем научным идеям.

Попробуем сформулировать различие между жизнью мыслителя и совокупностью его открытий и обобщений, его вкладом в научную карти­ну мира. Подобный вклад объективирован в докладах, лекциях, статьях и книгах, в формулах, чертежах, описаниях экспериментов, в логических дедукциях, в научной переписке, в записях бесед. С такой совокупностью объективированных открытий можно познакомиться, подчас с трудом, но всегда — вполне рациональными путями, в результате изучения учебников, изложений, интерпретаций, а также — собственного литературного и эпистолярного наследства мыслителя. Жизнь — это уже не совокупность открытий, а их единство, то, что их объединяет личной, неповторимой индивидуальностью, свойственной именно данному мыслителю, и включает в такую связь индивидуальные особенности, вкусы, интересы, склонности, эмоции, события личной жизни, дружеские связи. Для Эйнштейна характерна величайшая объективность научных представлений (ведь он освободил картину мира от абсолютизации субъективных систем отсчета) и в то же время субъективация научного творчества, неумолкающий эмоциональный аккомпанемент мысли. Может быть, такое сочетание характерно для современной науки в целом, для стиля научного мышления, который возник вместе с первыми работами Эйнштейна. Тогда появляется некоторая основа для анализа «феномена Эйнштейна» как некоторого исторического события, для выведения «бессмертия смертного» из особенностей науки XX в. Но здесь объектом анализа служат уже не только статьи, воспоминания и письма, из которых можно сделать однозначные выводы. Здесь многое приходится угадывать. Связь между характером научных идей и жизнью постигается интуицией, наряду с логическими умозаключениями.

Что же делает бессмертной жизнь ученого? Тут нужно одно предварительное замечание о бессмертии результатов научного творчества.. Бессмертие научных открытий и обобщений, бессмертие таких научных произведений, как «Математические начала натуральной философии» Ньютона, отнюдь не означает завершенности, окончательного характера: указанных результатов. Так думали во времена ньютоновских «Начал» и в течение двух с лишним веков после их появления. Но сейчас — другой критерий бессмертия: включение данного открытия в необратимый ряд, все больше приближающийся к объективной истине. Познание не­обратимо, вопреки неизбежным уходам в сторону и даже возвращениям назад, потому что его история включает необратимые шаги, после кото­рых можно идти только вперед, уже нельзя пойти назад, можно обобщить и уточнить данную концепцию мироздания, но уже нельзя ее отбросить, отказаться от нее. Отсюда — «стрела времени» не только в объективном мире, но и в его познании. Отсюда — бессмертие научных идей.

Когда же необратимость познания приводит к тому, что жизнь ученого, его субъективные черты, его биография в собственном смысле, сохраняется и становится движущей силой дальнейшего движения к объективной истине?

В свое время X. Рейхенбах ввел понятия сильной необратимости времени и его слабой необратимости. Слабая необратимость — это нетождественность раньше и позже. Сильная необратимость времени не требует сопоставления раньше и позже, она проявляется сейчас, прошлое и будущее сжимаются, происходит их конфронтация, линия раздела между старым и новым проходит через творчество мыслителя, даже через отдельные произведения. В периоды сильной необратимости, в периоды научной революции борьба будущего с прошлым охватывает весь внутренний мир ученого и определяет его индивидуальные черты. Конфронтация прошлого и будущего проходит не только через интеллект, научная коллизия становится эмоциональной, подчас (как это было у Эренфеста) — трагической.

Эйнштейн называл историю науки «драмой идей». Личная драма самого Эйнштейна состояла в тяжелых поисках единой теории поля, отделивших его во второй половине жизни не только от основного направления исследований в физике, но и от широких связей с коллегами и приблизивших его к интенсивным поискам единой теории элементарных частиц в наше время. Драмой Эйнштейна были те проявления иррационализма, часто воинствующего, агрессивного, разрушительного, в общественной жизни, с которыми он боролся с юных лет до  самой смерти.

Драматизм науки, наличие идеалов, сталкивающихся с ее настоящим, где идеалы воплощаются в столкновении с остатками прошлого, такой драматизм связывает жизнь мыслителя с его идеями, с открытиями, с тем, что объективировано в учебниках и в научном наследстве. Жизнь становится бессмертной, если в ее драматических перипетиях отражена необратимая эволюция познания, необратимое приближение к истине. С этой стороны весьма интересна характеристика творчества и жизни Ньютона, принадлежащая Эйнштейну. Эйнштейн говорит, что «творения интеллекта переживают шумную суетню поколений и на протяжении веков озаряют мир светом и теплом» (1). «Светом и теплом»! «Свет» здесь — синоним разума, его проносят через века труды мыслителя. «Тепло» — синоним эмоционального подтекста науки, который делает бессмертной эмоциональную жизнь ученого в ее неотделимости от трудов.

Такая неотделимость производит очень сильное впечатление, когда перечитываешь «Автобиографические заметки» Эйнштейна, опубликован­ные в 1949 г. (2). Здесь говорится о ранней, возникшей у подростка жажде познания «внеличного мира», о знакомстве с анализом бесконечно ма­лых, с электродинамикой Максвелла, о специальной и общей теории относительности, о фотонах, о теории броуновского движения, об идеале картины мира без эмпирических констант, о единой теории поля — как об этапах биографии. Такой автобиографический очерк творческого пути облегчает задачу: найти основной шаг в эволюции физических идей, который соответствует каждому этапу биографии ученого и позволяет представить его жизнь как процесс необратимого постижения мира.

Первый этап — отрочество, мюнхенская гимназия, пребывание в Ита­лии, вплоть до поступления в кантональную школу в Аарау (1895) и в Цюрихский политехникум (1896). Основной итог этих лет — тяга к вне-личному миру. В «Автобиографических заметках» Эйнштейн говорит о том, как он «осознал ничтожество тех надежд и стремлений, которые гонят сквозь жизнь большинство людей, не давая им отдыха». Он избавился от пут «только личного».

«Там вовне,— продолжает Эйнштейн,— существовал большой мир, существующий независимо от нас, людей, и стоящий перед нами как ог­ромная вечная загадка, доступная, однако, по крайней мере отчасти, нашему восприятию и нашему разуму. Изучение этого мира манило как освобождение, и я скоро убедился, что многие из тех, кого я научился ценить и уважать, нашли свою внутреннюю свободу и уверенность, отдавшись целиком этому занятию» (3).

Эйнштейн, по-видимому, говорит о «многих, кого он научился ценить», имея в виду профессиональных физиков. Но тут есть и другая сторона. Размышления о «внеличном мире» в его целом, о спинозовской amor intellectualis, о Метагалактике и ее связи с миром элементарных частиц стали чрезвычайно важной и специфической особенностью научного мышления в XX в. И, по-видимому, по тому, что происходит в последней

четверти столетия, эта характерная особенность современной науки войдет в ее будущее как необратимый сдвиг. Планетарное и космическое мышление, учет судеб планеты, ее ресурсов, связан с развитием, обобщением и применением неклассической науки. Онтогенез подчас совпадает в истории науки с ее филогенезом, эволюция идей гениального мыслите­ля соответствует эволюции человеческого разума в его целом.

Второй этап — учение в Цюрихском политехникуме, работа в Берн­ском патентном бюро, «Академия Олимпия». Этот этап был подготовкой серии величайших физических открытий, в том числе специальной теории относительности и теории фотонов. Что касается до жизни в собст­венном смысле, то юношеская общительность Эйнштейна, окружающая его тесная дружеская среда — все это гармонирует с периодом бурного творчества, сопоставимым >ио результатам, пожалуй, только с пребывани­ем Ньютона в Вульсторпе в 1665—1667 гг., во время чумы, когда Ньютон пришел к концепции тяготения, к своим оптическим идеям и к началам дифференциального и интегрального исчисления.

Следующий этап — жизнь в Берне, Цюрихе, Праге и снова в Цюри­хе — почти десятилетие от публикации статей об относительности и о дискретности электромагнитного поля до переезда в Берлин. Развитие специальной теории относительности и размышления о ее обобщении на ускоренные движения. Стиль жизни Эйнштейна меняется, историческое озарение, приведшее в 1905 г. к великим открытиям, сменяется систематическими и длительными поисками, а веселая бернская «Академия Олимпия» — контактами с крупными физиками Европы.

Дальше — берлинский период, эволюция представлений о тяготении, общая теория относительности, война 1914—1918 гг., выступления против войны, начало славы, начало общения с непрофессиональными кругами.

Послевоенный период — экспедиция для наблюдения отклонения света в гравитационном поле Солнца, разгар славы, путешествия, лекции, замыслы дальнейшего обобщения относительности и создания единой тео­рии поля. Все это входит в жизнь Эйнштейна навсегда и, что еще важнее, входит навсегда в науку, в которой продолжаются с растущей интенсивностью и попытки единой картины мироздания на неклассической, квантоворелятивистской основе, и борьба против иррационализма,, и выявление гуманистической функции науки.

Финалом берлинского периода жизни Эйнштейна, начавшегося в 1914 г., был захват власти нацистами. С осени 1933 г. начался принстонский период. Это период крайне драматичный. В душе Эйнштейна не­ исчезал новый идеал науки — органический синтез квантовой теории и теории относительности, синтез исследования Метагалактики и элемен­тарных частиц, выведение особенностей различных полей и соответствен­но различных частиц из некоторого единого принципа. Этот идеал выс­шего торжества рационализма сплетался с гуманистическим идеалом мира и прогресса. Таким идеалам соответствовала растущая связь с современниками, которые ждали от науки победы разума над иррационализ­мом. Им соответствовали интересы Эйнштейна, выбор друзей, особенно­сти быта.

Существует очень глубокая гносеологическая основа бессмертия, кото­рым обладают не только труды, идеи и открытия, но и живой облик ве­ликого мыслителя. Мысль, идея, обобщение — бессмертны по определе­нию. Гуманизация науки — необратимая тенденция — растет с каждой научной революцией. Когда-то Поп написал о классической науке: «При­рода и ее законы были покрыты тьмой. Бог сказал: «Да будет Ньютон!» и все осветилось». Сквайр прибавил к этому: «Но ненадолго, дьявол ска­зал: «Да будет Эйнштейн!» и все вернулось во тьму». На самом же деле если установление вечных скрижалей могло быть приписано богу, а мрак — дьяволу, то установление живых, движущихся, трансформирую­щихся законов бытия — дело человека и только человека.

Отсюда — бессмертие мыслителя, как условие и как часть бессмертия научных представлений. Они, эти представления, обладают не бессмертием статуи, а живым и подлинным бессмертием, неотделимым от бес­смертия человеческой личности. В памяти человечества бессмертным ос­тается живой образ Эйнштейна, с его колоссальным этическим авторите­том, с его добротой, с его преклонением перед Достоевским, с его музыкальностью, со всеми, самыми мелкими деталями его наружности и быта. Он остается объектом не только изучения, но и объектом любви, не разграничивающей человека и его научный подвиг.

если установление вечных скрижалей могло быть приписано богу, а мрак — дьяволу, то установление живых, движущихся, трансформирую­щихся законов бытия — дело человека и только человека.

Отсюда — бессмертие мыслителя, как условие и как часть бессмертия научных представлений. Они, эти представления, обладают не бессмер­тием статуи, а живым и подлинным бессмертием, неотделимым от бес­смертия человеческой личности. В памяти человечества бессмертным ос­тается живой образ Эйнштейна, с его колоссальным этическим авторите­том, с его добротой, с его преклонением перед Достоевским, с его музыкальностью, со всеми, самыми мелкими деталями его наружности и быта. Он остается объектом не только изучения, но и объектом любви, не разграничивающей человека и его научный подвиг.

(1) Эйнштейн А. Собр. научных трудов. Т. 4. М., 1967, с. 78.

(2) См. там же, с. 259

(3) Там же, с. 260.

**

Б.Г.КУЗНЕЦОВ — ИСТОРИК НАУКИ, ФИЛОСОФ, ЭКОНОМИСТ

Исследования по истории и философии науки, экономическим аспектам научно-технического прогресса, культурологи­ческим проблемам естествознания давно уже стали развитыми, самостоятельны­ми областями. Они настолько обособи­лись, что нам уже трудно представить себе ученого, разрабатывающего каждую из них с равной глубиной и профессио­нализмом. И тем не менее все эти об­ласти на протяжении нескольких деся­тилетий входили в сферу глубоких и плодотворных исследований нашего со­временника - профессора Б. Г. Кузне­цова.

Замечательный ученый и талантливый писатель, Б. Г. Кузнецов стал одним из первых в Советском Союзе профес­сиональных историков науки. Десятки книг, переведенных на многие языки мира, сделали его имя широко извест­ным не только у нас в стране, но и за рубежом. Высокий авторитет его как специалиста в области истории и фи­лософии науки отразился и в избрании его действительным членом Междуна­родной академии истории науки и пред­седателем Комиссии по истории новей­шей физики Международного союза ис­тории и философии науки.

Б. Г. Кузнецов родился в 1903 г. в Екатеринославе        (Днепропетровск)      в

семье служащего. Исключенный из ре­ального училища за участие в револю­ционном движении, он смог продолжить образование, лишь вернувшись с граж­данской войны. После окончания Днеп­ропетровского университета и аспиран­туры Института экономики он был на­правлен па работу в государственные плановые органы, а вскоре — в самый разгар работы по реализации плана ГОЭЛРО - назначен руководителем НИИ энергетики и электрификации. Спустя недолгое время он становится известен как автор первой схемы единой высо­ковольтной сети СССР и нескольких ра­бот, посвященных новым принципам организации энергетики.

Но занятия энергетикой приводят его к выводу, что для правильной оценки перспектив ее развития необходимо по­нять, как изменялись во времени основ­ные физические принципы, на которых базировалось развитие техники. С тех пор история, философия, экономика нау­ки становятся основной областью работы ученого. В 1933 г. он переходит на ра­боту в Академию наук СССР, с которой и была связана вся его последующая деятельность.

Когда началась Великая Отечествен­ная война, Борис Григорьевич вошел в состав   Комиссии   по   мобилизации   ресурсов Урала, Западной Сибири и Ка­захстана на нужды обороны (за работу в комиссии он был удостоен Государст­венной премии СССР), а год спустя ушел на фронт, участвовал в боях под Ста­линградом и на Южном фронте. Демо­билизовавшись после ранения, он вер­нулся к работе в Академии наук.

В первые послевоенные годы Б. Г. Куз­нецов наряду с собственно научной ра­ботой отдает много сил организации историко-научных исследований в стране. Он был одним из инициаторов восста­новления в системе АН СССР Института истории естествознания, позднее преоб­разованного в Институт истории естест­вознания и техники. Там он и прорабо­тал до конца жизни.

Сочетание широких историко-научных интересов с углубленным изучением фи­лософских проблем естествознания по­зволило ученому в середине 50-х годов сформулировать новый подход к историко-научным исследованиям, который сам он назвал «неклассической ретроспек­цией». Главное содержание такой рет­роспекции составляет не простое, ме­ханическое сопоставление прошлого и настоящего     уровня    развития    науки, а выявление «сквозных» вопросов нау­ки, которые прошлое как бы адресует будущему. Вопросы эти на каждом эта­пе истолковываются по-новому, но окон­чательного решения не получают. И все же каждая эпоха приводит к необрати­мым преобразованиям сквозных проб­лем, и эти преобразования составляют суть развития научного знания. Такой подход был реализован во многих кни­гах ученого, но по-настоящему полно воплотился в его работах, посвященных историческому и философскому истол­кованию теории относительности. Само понятие относительности он выводил из своеобразно интерпретируемого понятия актуальной бесконечности. Это позволи­ло ему не только предложить новый подход к аксиоматизации принципа от­носительности, но и представить исто­рическое развитие взаимосвязей между понятиями бесконечности и относитель­ности как единый процесс, идущий от философии Зенона до современной тео­рии квантованных полей. Вершиной его работ в этой области стала блестящая монография об Эйнштейне, только в нашей стране выдержавшая пять изда­ний и получившая широкую известность за рубежом.

С 70-х годов интересы Б. Г. Кузнецова все больше смещаются в область фило­софии науки, и в его работах усили­вается «прогнозная» компонента неклас­сической ретроспекции. Об этом говорят уже сами названия его книг, опублико­ванных в этот период: «Разум и бытие: этюды о классическом рационализме и неклассической науке» (1971), «Филосо­фия оптимизма» (1972), «Ценность по­знания» (1975). В этих и других рабо­тах последних лет Б. Г. Кузнецов ярко и убедительно обосновывает свое ут­верждение о том. что значение квантово-релятивистской революции выходит далеко за пределы физики и даже есте­ствознания в целом: она отразилась на характере всей науки, привела к не­обратимым изменениям в стиле науч­ного мышления. Этим же вопросам по­священа и последняя вышедшая при жизни ученого книга «Идеалы совре­менной науки»  (1984).

Перечисленные выше направления — это лишь магистральные линии творче­ства Б. Г. Кузнецова. В краткой статье просто невозможно даже упомянуть все частные проблемы, занимавшие его. О том, как широк круг его интересов, свидетельствует уже один - далеко не полный! - перечень изданий, в которых в разные, годы публиковались его статьи. Среди них «Природа» и «Театр», «Вопро­сы истории естествознания и техники» и «Музыкальная жизнь», «Философские науки» и «Декоративное искусство», «Эйнштейновский сборник» и «Новый мир». Однако все эти многочисленные и разнообразные  работы  объединяет  одна черта, отражающая, пожалуй, самую сущность его творчества,- стремление к обобщению, к установлению связей меж­ду самыми, казалось бы, отдаленными сферами человеческой культуры. Разви­тие этого «интегрального» подхода к анализу современной науки в наш век специализации и дифференциации пред­ставляется особенно ценным, и поэтому можно не сомневаться, что работам Б.  Г. Кузнецова  суждена долгая жизнь.

Кандидат   физико-математических   наук В. С. КИРСАНОВ,

кандидат    физико-математических   наук Р. С. ФИЛОНОВИЧ

**

Из переписки. А. Алексеев – Б. Докторову:

«…Статья Б. Кузнецова об Эйнштейне – прекрасна. Между прочим, если бы не ссылка, я бы счел, что это Ты написал. Степень Вашего созвучия в биографических и науковедческих сюжетах чрезвычайна. (Кому комплимент? Дядюшке или племяннику?)… 15.10.2013»