Борис Докторов. История в биографиях и биографии в истории. Ч.1
См. ранее на Когита.ру:
Новая книга историка социологии и биографа социологов Бориса Докторова
Из книги Б.З Докторова «Современная российская социология: История в биографиях и биографии в истории»:
Владимир Александрович Ядов оказал огромное влияние на становление и развитие
современной российской социологии. Ему посвящается эта книга.
От автора
Эта книга содержит итог многолетнего, многопланового исследовательского проекта, который я в принципе не мог бы выполнить без поддержки и разнообразной помощи многих людей. Я отчетливо понимаю невозможность привести здесь имена всех, с кем я сотрудничал, задумывая эту работу, формируя ее методологию и инструментарий, собирая в течение восьми лет биографическую, документальную и иного рода информацию, и кто содействовал публикации проведенных интервью и аналитических материалов. Но я всех помню, уважаю, ценю сделанное ими и самым искренним образом всех благодарю. Прежде всего, мне хочется сказать спасибо всем тем коллегам, российским социологам — их около 50 человек, — кто согласился на интервью со мной и поделился воспоминаниями о своей жизни, пути в науку, осуществленных исследованиях, непростых проблемах, которые приходилось решать. Рассказанное ими составляет основу данной работы, определяет ее структуру, содержание, тональность и стиль. Уже почти два десятилетия я живу в США. Но судьба так распорядилась, что я смог сохранить профессиональные и дружеские связи с теми, с кем сотрудничал и тесно общался до отъезда. На протяжении четверти века я работал в коллективе ленинградских социологов, и мне приятно осознавать, что настоящее исследование возникло и во многих своих аспектах развивалось в контакте с этими близкими мне по духу и пониманию социологии учеными. На рубеже 1960–1970-х гг. Андрей Здравомыслов, Борис Фирсов и Владимир Ядов вводили меня в социологию, и они же в начале 2000-х определили направленность моих историко-биографических поисков. Многое в методологии проекта и в трактовке событий прошлого—настоящего дало мне регулярное эпистолярное общение с Андреем Алексеевым и Игорем Коном (1).
Преобладающая часть интервью с социологами и биографических очерков, которые составляют эмпирическую основу этой книги, исходно публиковались на страницах петербургского журнала «Теле-скоп: журнал социологических и маркетинговых исследований». Это — знак постоянного внимания его издателя и редактора Михаила Илле к настоящему историко-науковедческому исследованию, к которому, замечу, он же меня и побудил. За возможность активно публиковаться в «Социологическом журнале» я признателен Ларисе Козловой; также ценю ее советы по освещению слабо изученных сторон прошлого российской социологии. Появление серии биографических интервью в журнале «Социальная реальность» стало возможным благодаря Елене Петренко и Александру Ослону. Очень высоко я оцениваю вклад в развитие всего исследования Наталии Мазлумяновой: это точные критические замечания по поводу ряда концептуальных схем историко-биографического анализа и редактирование многих текстов на фазе их первой публикации (2).
При доброй поддержке Дмитрия Шалина на сайте российско-американского проекта «Международная биографическая инициатива» (http://cdclv.unlv.edu//programs/bios.html) был сформирован достаточно полный web-архив проведенных мной интервью и моих
теоретико-методологических текстов. А в начале 2012 г. по инициативе Франца Шереги и благодаря огромной работе Елены Григорьевой увидело свет электронное издание моего трехтомника «Современная российская социология: Историко-биографические поиски≫ (http://www.socioprognoz.ru/files/el/hta_CD/htm/menu.htm ). В нем заинтересованный читатель найдет все тексты интервью, проведенных мной в 2005–2011 гг.
Во многом эта работа выполнена в ответ на предложение Бориса Фирсова и при поддержке директора Издательства Европейского университета в Санкт-Петербурге Милены Кондратьевой. Это их идея — опубликовать одновременно второе издание монографии Б. Фирсова «История советской социологии. 1950–1980-х годов» и настоящую книгу. Конечно же, мне хочется поблагодарить редактора книги Елену Васьковскую. Ей пришлось заниматься с рукописью не в ходе личного общения с автором, а через электронную почту. И хочу надеяться на то, что мое стремление максимально учитывать ее советы в определенной степени снимало эту проблему.
Борис Докторов
Декабрь 2012 года
<…>
Часть I
ИСТОРИКО-НАУКОВЕДЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ
РОССИЙСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
Глава 1
Биографии для истории
Наличие разработанной, обстоятельной истории того или иного раздела науки — свидетельство его развитости и одновременно устремленности в будущее. Ничто так не зовет вперед, как понимание достигнутого. Обращение российских социологов к изучению собственной истории — безусловно, одна из важнейших характеристик современного этапа развития российской–советской–российской социологии. История ставит вопросы, на которые не пытается ответить ни теория, ни методология социологии. В частности, это происходит потому, что лишь историко-науковедческие исследования одновременно фокусируются и на динамике идей, и на деятельности ученых.
История есть, только если она написана
История вершится постоянно, непрерывно, и потому она должна изучаться и описываться тоже постоянно и непрерывно. Смысл сказанного прост. Пока прошлое, былое существует само по себе, пока оно не изучено и не описано — все состоявшееся пассивно и ничему не учит. Марк Твен говорил, что нечитающий человек ничем не отличается от того, кто не умеет читать. Аналогично, незнание российским социологическим сообществом своей истории почти равносильно отсутствию этой истории. В книге пойдет речь о современной российской/советской социологии. В отдельных случаях можно обсуждать, что означает слово «современная», но в целом речь пойдет о социологии постхрущёвского периода развития СССР/России. Так что «современность» — это временной интервал, начинающийся более полувека назад и доходящий до наших дней.
Термин «российская социология» имеет, по крайней мере, три ипостаси.
Если говорить о периоде до 1991 г., то понятие «российская социология» во многом совпадает с понятием «советская социология», но они не тождественны. Внутри социологии, обозначаемой термином «советская», существовали национальные школы, развивавшиеся несколько иначе, чем российская социология доперестроечного времени. Во всяком случае, в будущем представляется важным выявить социально-культурные и собственно научные токи, течения, исходившие из республик бывшего Советского Союза (к примеру, из Украины, Эстонии, Литвы, Грузии, Армении) и влиявшие на становление советской социологии в целом.
«Российская социология» — это социология, создаваемая учеными, живущими и работающими в современной России. Это понятие охватывает и то, что создавалось и создается исследователями, жившими и живущими вне России, но воспитанными на российской культуре. Речь идет о достижениях так называемого Русского мира. Например, после революции значительная группа русских мыслителей, социологов жила и работала за границами СССР. Их творчество обязательно должно быть предметом исторического изучения, и это тем более важно, что современные российские ученые активно обращаются к трудам этого круга зарубежных социологов.
Парадоксально, но обращение к столь отдаленному прошлому может оказаться более полезным не для отыскания следов этого «былого» в работах недавнего прошлого, т. е. в исследованиях советских социологов, но для определения путей движения современной российской социологии в будущее. Разве российское социологическое сообщество не должно задумываться о том, каким будет лицо российской социологии через 20–0 лет? Будет ли это вестернизированная советская социология? Будет ли это русскоязычная версия европейской и американской социологии? Будет ли это нечто синтетическое, включающее в себя различные научные традиции, в том числе традиции русской дореволюционной социологии? Представляется также интересным поразмыслить о том, какими будут (могут быть) российская православная и мусульманская социология, в какие стороны света они будут смотреть. Конечно, ответы на эти вопросы требуют очерчивания базовых допущений о социальном устройстве и развитии России, но наука должна видеть и свое собственное будущее; любая развитая наука сама определяет кардинальные направления своего развития. Каждое поколение ученых пытается решить проблемы, оставленные ему прошлым и обнаруженные им самим, но одновременно оно выдвигает новые задачи перед теми, кто придет ему на смену. Речь идет и об идеалах науки, о ее методах, об этике.
В общем случае история — это хронологически упорядоченная последовательность значимых для общества событий. В нашем случае — это последовательность событий, определяющих, задающих, обусловливающих, детализирующих процесс развития российской социологии. При этом имеет смысл выделить, по крайней мере, два класса событий.
Во-первых, события, определяющие «метрику», генеральные свойства социального пространства, в котором существует и развивается социология как наука и как определенное социальное образование. Одновременно это те события, которые детерминируют, корректируют социальный климат и нравственную атмосферу в стране. Во-вторых, события, процессы, протекающие внутри самиой социологии и внутри социо логического профессионального сообщества. Учитывая коренные особенности политического устройства СССР, к событиям первого типа, безусловно, следует отнести появление документов КПСС и правительства, касавшихся развития идеологических процессов в стране и всего комплекса обществоведческих наук. Но это лишь видимая часть айсберга событий первого типа. В действительности существовало множество скрытых, латентых, не проявлявшихся, но активно действовавших по «умолчанию» механизмов управления развитием социологии в стране. И результатом действия или бездействия этих механизмов было множество событий, которые тоже должны изучаться историками российской социологии.
К событиям второго типа следует отнести создание и закрытие, расформирование научно-исследовательских центров, коллективов, групп ученых; появление и развитие структур по подготовке кадров; проведение крупных, значимых исследовательских проектов, выход в свет книг, сыгравших заметную роль в истории советской социологии, и т. д. События первого класса, вообще говоря, являются «оболочечными» по отношению к науке, они образуют некий постоянно меняющийся каркас, заключающий в себе социологию и регламентирующий жизнь социологического сообщества. Но эта оболочка не пассивна, и потому историк социологии не может не анализировать ее воздействие на происходящее внутри нее. Вместе с тем представляется, что история социологии как раздел истории и социологии должна прежде всего фокусироваться на изучении того, что находится внутри этой раскаленной социальной оболочки. По большому счету, определение состава, динамики, температуры и т. д. содержимого, или наполнения, этой оболочки и составляет предмет современной истории отечественной социологии.
Написание истории не сводится к созданию летописи событий — она нужна, но ею нельзя ограничиваться. Необходимо изучение причин состоявшихся событий, а также их последствий: прямых и косвенных, кратковременных и отложенных, обнаруженных ранее и осознанных лишь в недавнее время. По сути, сказанное означает, что история социо-
логии одновременно должна быть историей деятельности людей, причастных к формированию государственной политики развития социо-логии и к выработке собственно социологического знания.
Биографический сюжет № 1. Т.И. Заславская
...История науки —это всегда в первую очередь история ученых. Советские ученые были погружены в тоталитарную, а позже —авторитарную среду, каждый из них по-своему сталкивался с ее ограничениями. Одни шли на компромисс, другие просто служили ей, единицы боролись с открытым забралом. Жизнь чрезвычайно многообразна, и если взять, к примеру, историю региональных социологических школ, то у каждой она окажется своею, особой.
Вот в Перми был Захар Файнбург, исключительно глубокий и талантливый человек. <...> Был лидером Пермской социологической школы, которая имела очень высокий авторитет и оказывала огромное влияние на интеллектуальную жизнь города. Они теми или иными путями сотрудничали со своим относительно прогрессивным обкомом партии — иначе их просто стерли бы в порошок. А в меру сотрудничая и в меру вольничая, они смогли создавать интересные работы. А совсем рядом, в Свердловске, развивалась ультраконсервативная и сугубо партийная школа М. Н. Руткевича… Но все же самое главное — люди. Да и в истории самое интересное, как они себя ведут в сложных условиях. А обстоятельства были очень сложными, сложнее, чем в большинстве других наук (И Заславская 2007а: 3).
Идеология советского времени акцентировала значение роли государства и коллектива и явно принижала роль личности. Отчасти поэтому в российской исторической науке и советского и постсоветского времени оказалась недостаточно развитой методология и практика изучения биографий, в частности биографий социальных исследователей. Опубликованные в последние годы работы о Николае Бердяеве, Питириме Сорокине, Павле Флоренском и о небольшом числе других социологов и социальных мыслителей, на мой взгляд, скорее являются не научными биографиями, а анализом их работ, дополненным жизнеописаниями этих ученых.
Но все же сделанное за истекшие годы не только позволило ввести в научный оборот имена и идеи, долгое время мало известные широкому кругу российских социологов, но и является заметным продвижением на пути выработки методологии создания научных биографий социо-логов начала XX в. и наших современников.
Человеку, далекому от исторических поисков, может показаться, что история социологии —спокойная исследовательская область, ко торой можно уделить некоторое время, отойдя от активного изучения теории общества или реальных социальных процессов, институтов,
коллизий. В действительности это совсем не так. Два десятилетия назад Г. С. Батыгин говорил мне, что собственно социологические исследования включают в себя две области, два направления: методологию социологии и историю социологии; все другие социологические поиски приобретают статус научных только в том случае, если и когда они начинают оказывать влияние на характер методологии социологии и окажутся предметом исторического рассмотрения и сопоставления. Со многим в этом обобщении можно согласиться.
Одним из направлений истории социологии является изучение становления и функционирования коммуникационных сетей профессионального сообщества. К примеру, в 1960–1980-х гг. в стране было мало социологов, практически все знали друг друга, особенно внутри одного поколения. Институт социологических исследований АН СССР в Москве (в разные годы у него были разные названия) был головным, и там все часто встречались. Была ассоциация, объединявшая ученых. Книг издавалось немного, существовал всего один журнал «Социологические исследования». Все читали работы друг друга, и все (желавшие того) знали, кто и чем занимается. Исходная коммуникационная сеть имела относительно небольшое число ребер и обладала простой структурой. Таким образом, воссоздание и изучение коммуникационных сетей — один из эффективных приемов исследования становления научных школ в советской социологии и духовной атмосферы профессионального сообщества того времени.
Серьезным препятствием к созданию летописи важнейших событий российской социологии и выработке методологии написания научных биографий ее творцов является слабость соответствующей информационной базы. Указанное обстоятельство является следствием множества объективных и субъективных причин.
Под объективными причинами я подразумеваю, во-первых, крайне низкую культуру работы российских архивов и устарелость форм архивного обслуживания. Во-вторых, - недостаточную последовательность и замедленность процесса снятия секретности с материалов, направлявшихся в свое время в партийные органы и другие директивные структуры. Вследствие этого многие отчеты о социологических исследованиях, проведенных в 60–90-х гг. прошлого века, до сих пор недоступны историкам социологии. В-третьих, — отсутствие у большинства социологических организаций необходимого пространства для хранения собственных архивов, частые переезды из одних помещений в другие, расформирование социологических «команд». Есть и еще одно обстоятельство: на протяжении ряда десятилетий многие исследовательские коллективы не обладали своей электронно-вычислительной техникой, обрабатывали собираемую информацию в различных вычислительных центрах и потому не имели возможности для создания собственного информационного архива.
<…>
…Испытатели прибегают к безличным оборотам, сознательно или бессознательно повествуя “от имени самой природы”, тайны которой им удалось выявить. Одновременно замечу, что ты часто пишешь “моей”, “мною”. Некоторые коллеги избегают таких оборотов».
Скорее всего, использование безличных глаголов (сам я этого не замечаю) восходит к моему математическому образованию. Для математических текстов типичны обороты «как было показано», «как предполагалось», «что и следовало доказать», и т. д.
Желая пояснить Ядову использование в текстах местоимений «я», «моей», «мной», я вспомнил один разговор с ленинградским психологом Иосифом Марковичем Палеем. Очень давно он сказал мне, что человек, рассказывающий о чем-то личном, часто обращается к собеседнику, жестикулируя левой рукой, правая рука сопровождает суждения более общего типа. В одном из телефонных разговоров, состоявшихся в начале 2000-х гг., А. Г. Здравомыслов спросил, что мне особенно запомнилось из его лекций, которые я посещал в конце 1960-х и которые стали основой его книги по методологии социологических исследований (Здравомыслов 1969а). Я ответил, что «активная жестикуляция левой рукой», и пояснил: на языке жестов это означает, что человек размышляет вслух об очень важных для него вещах. Возможно, что использование личных местоимений это —аналог жестикуляции левой рукой, индикатор доверительного отношения автора к потенциальным читателям.
Глава 2
Методологические аспекты исследования
В данной главе рассматриваются составляющие технологии проведения биографических интервью по электронной почте с целью изучения истории современной советской/российской социологии: комплектование выборки, организация диалога с респондентом, особенности редактирования текстов. Указываются методологические принципы исследования биографических материалов, ориентированного на познание процесса становления и развития отечественной социологии. Приводится ряд примеров воссоздания прошлого на базе работы с мозаикой индивидуальных воспоминаний.
Электронное биографическое интервью
Исследование биографий современных российских социологов было начато в середине 1990-х гг. Г. С. Батыгиным и его коллегами. Первый опыт работы в этом направлении был обобщен в книге (Российская социология шестидесятых, 1999). После его смерти это направление в изучении истории отечественной науки продолжили Л.А. Козлова и Н.Я. Мазлумянова. Значительное число биографий, прежде всего социологов, работающих на социологическом факультете Петербургского университета, в последние годы опубликовано на страницах «Журнала социологии и социальной антропологии». Несколько биографий ученых, причастных к разработке проблематики экономической социологии, собраны в небольшой книжке В.В. Радаева (Экономическая социология, 2008). Весь этот материал в той или иной мере используется в настоящей работе.
Однако центральное место в ней занимает биографический архив, созданный мной в 2005–2011 гг. Его основу составляют обстоятельные интервью, которые я проводил по электронной почте. Еще одним источником информации является значительный по объему —в несколько тысяч единиц хранения —архив моей многолетней электронной переписки с большим числом российских социологов разных поколений. Правда, замечу, что использование этой части архива будет крайне редким и ограничится приведением лишь фрагментов писем. Объясняется это двумя обстоятельствами.
Во-первых, в большинстве случаев эти письма не содержат интимных сведений, тем более нет в них и никакой секретной информации, однако, как правило, они носят личный характер, и с их отправителями не оговаривалась возможность последующей публикации написанного ими. Естественно, не используются письма, имевшие приписку типа «со-общаю только для тебя/Вас». Во-вторых, обычно содержание письма является развитием давно начатого разговора; таким образом, цитирование даже краткого фрагмента текста предполагает описание предыстории той или иной дискуссии, что невозможно по многим причинам.
Теперь опишу подробнее применявшийся метод сбора данных, в частности приемы формирования респондентского массива. К рубежу 2004–005 гг., когда настоящий проект начинался, я уже несколько лет наблюдал за развитием в США технологии онлайновых
опросов при изучении общественного мнения, в том числе опроса с помощью электронной почты. В то время эксперты указывали на множество достоинств онлайновых опросов, но в качестве главных недостатков отмечались трудности в достижении репрезентативности опроса и незначительное число откликов потенциальных респондентов на предложение об участии в нем. Понятно, эти обстоятельства не могли серьезно осложнить схему задуманного исследования, поскольку оно априори не имело атрибутов массового выборочного опроса. И все же у меня и у ряда моих коллег, с которыми я неформально обсуждал начало работы и ее методический замысел, были сомнения в перспективности и качественности проведения интервью по электронной почте. Мне и сейчас не известны работы историко-биографической направленности, где использовалась бы эта методика, а в середине «нулевых» это было крайне новым и необычным. Прежде всего, высказывались опасения по поводу того, что электронная почта слабо освоена российскими социологами, в том числе — представителями старших поколений, и возникнут препятствия для поиска респондентов. Помимо этого, существовало и существует множество вопросов, касающихся организации электронного биографического интервью и главное —специфики общения, возникающего между спрашивающим и отвечающим. Так или иначе, но итогом анализа критических аспектов и достоинств этого метода (к примеру, простота, дешевизна) стало решение о начале проведения опроса.
Живя постоянно в крошечном американском городке, редко и ненадолго приезжая в Россию, я понимал ограниченность моих возможностей в изучении истории современной российской социологии. Очевидно было, что я не смогу в полной мере использовать такие традиционные и эффективные методы исторических поисков, как работа в российских архивах и библиотеках, посещение научных центров в различных частях страны и встречи с большим числом социологов, обсуждение «лицом к лицу» промежуточных результатов исследований со специалистами. Не было у меня долгих рассуждений по поводу технологии интервьюирования — использование электронной почты оставалось единственным способом получения новой эмпирической информации. Мои интервью, во всяком случае на первых порах, были продолжением неформальной переписки с моими коллегами, которые и стали первыми «респондентами». Накопленный к тому времени опыт историко-биографических исследований однозначно запрещал мне конструирование жесткой анкеты и ее массовую рассылку. Только подчеркнуто личное общение.
Беседа о жизни человека — всегда штучна, интимна, ее развитие во многом определяется тем, как мы слушаем этого человека, как реагируем на сказанное (в моем случае —написанное) им. Иногда по развернутому, детальному ответу чувствуешь, что попал в дорогую для собеседника «точку», нащупал то, о чем ему самому давно хотелось рассказать. По содержанию ответов, их аргументированности и детальности можно было попытаться понять, интересна ли респонденту та или иная тема или она не казалась ему заслуживающей обсуждения. Но бывает, что ответ явно (или скрыто) указывает на нежелательность обсуждения предложенной темы или конкретного фрагмента жизни интервьюируемого. В таком случае я не настаивал, переходил к новой теме.
В моем интервью с А. Г. Здравомысловым я задал ему два вопроса методического плана: каковы границы, которые не имеет права переступать интервьюер, и в чем «плюсы» и «минусы» интервью по электронной почте. Я полностью согласен с его ответом на первый вопрос:
«Это зависит от многих обстоятельств. Прежде всего, от отношений между собеседниками и их заинтересованности в предмете разговора. Не надо идти против внутреннего такта, чувства меры» (И Здраво-мыслов 2006а: 10). Проблема лишь в нахождении этой меры. Однако реакция Здравомыслова на второй вопрос была для меня не столь однозначной: «Я предпочитаю личный контакт: видишь выражение лица собеседника, можешь понять иронию и шутку. А по электронной почте нет одновременности действия, соучастия. Плюсы — лишь в экономии времени и затрат» (Там же). Во-первых, выражение лица собеседника может быть обманчиво. Во-вторых, никакой экономии времени — к сожалению —этот метод не дает. Наоборот, он значительно более трудоемкий — и для респондента, и для интервьюера, — чем личное интервью. В-третьих, «одновременность действия», т. е. непосредственная биографическая беседа, зачастую может быть менее комфортна для обоих собеседников, чем опосредованная.
Все электронные беседы строились примерно по одному плану, поэтому можно говорить о присутствии во всех интервью ряда общих информационных блоков. Однако все беседы были сугубо индивидуализированными по набору и последовательности вопросов, по динамике развития линий жизни, степени открытости обсуждаемых тем, ритмике и литературному стилю. Все это формируется в процессе интервьюирования и во многом определяется личностными особенностями респондентов, их жизненным и профессиональным опытом и, конечно же, особенностями их взаимоотношений. Это данность, которую нельзя не учитывать, и иного не могло быть. Более формализованная, жесткая схема беседы противоречила бы стремлению к максимальному раскрепощению респондента и приданию интервью духа мемуарности.
Биографическое интервьюирование людей, достигших определенных успехов и признания в своей профессиональной деятельности, во многом отличается от других видов, форм, типов социологического интервью. Особенно если респонденты — социологи, десятилетиями использовавшие различные формы опроса населения и его отдельных групп. Ибо в таком случае беседа становится специфической, многошаговой рефлексией опрашиваемого и опрашивающего по поводу задаваемых вопросов. Это аналогично тому, что испытывают два опытных врача при обсуждении болезни одного из них.
Проблема отбора респондентов возникла сразу, но специфика сбора данных — личные и весьма продолжительные интервью по электронной почте —не требовала предварительного ответа на все просматривавшиеся на старте работы методические и организационные вопросы комплектования выборки. Интервьюирование можно было
начинать сразу, поскольку границы изучаемой совокупности в целом были ясны и несколько «жертв» для проведения первых опросов были намечены без особых затруднений.
Носителями информации о становлении постхрущёвской российской социологии являются люди, которые участвовали в этом процессе, задавали его основную конфигурацию и непосредственно наблюдали все происходившее. В начале работы предполагалось, что исследование прежде всего будет фокусироваться на рассмотрении процессов, протекавших в относительно узком временно м интервале — конец 1950-х — начало 1980-х гг. В те годы, особенно в первой половине указанного отрезка времени, научных центров было немного и не существовало широкой системы профессиональной подготовки социологов, генеральная совокупность (здесь этот термин очень условен, так как он относится к методологии выборочных опросов) настоящего исследования виделась достаточно ограниченной. Однако ее границы были расплывчаты, и ее полный охват был невозможен. Многих участников этого процесса уже нет в живых; кто-то отошел от социологии. Ряд специалистов, внесших заметный вклад в развитие советской социологии, теперь живут в независимых постсоветских государствах, и хотя многие из них активно продолжают свою профессиональную деятельность и их воспоминания могли бы быть крайне ценными, на настоящем этапе работы я не включил их в изучаемую общность.
Весьма скоро обнаружилась ошибочность установки на интервьюирование лишь представителей первых поколений социологов. Сама логика исследования подвела к необходимости обращения к биографиям социологов следующих когорт.
Начинать опрос следовало по возможности быстрее, поэтому первым критерием для отбора респондентов оказалось наличие у них электронной почты. Практика показала, что это не слишком жесткий критерий —в начале нового века электронная почта подавляющим числом социологов старших поколений уже была освоена. Вместе с тем то, что некоторые из потенциальных респондентов не пользуются электронной почтой, сделало невозможным проведение с ними интервью.
Второй критерий — возраст опрашиваемых. Ниже данная тема рассматривается подробно, сейчас лишь замечу, что первоначально это были ученые, возраст которых варьировал в узком возрастном промежутке: старшие приближались или уже отметили 80-летие, младшие перешагнули 60-летний рубеж. Ведь именно эти ученые могли многое рассказать о прошлом. Позже возрастной интервал был расширен, и я стал опрашивать более молодых социологов.
Третий критерий — успешность деятельности ученых. Она не связывается напрямую с наличием степеней и званий, должностным статусом, количеством опубликованных работ и т. д. Речь идет скорее о признании потенциального респондента профессиональным сообществом.
(1) Пока готовилась к изданию эта книга, ушли из жизни Андрей Григорьевич Здра-
вомыслов (2009) и Игорь Семенович Кон (2011). Я воспринимаю это как потерю для российской науки и ощущаю как сужение круга друзей.
(2) Наталия Яковлевна Мазлумянова (1952–2013) ушла из жизни незадолго до выхода
в свет этой книги.
(Продолжение следует)
