Не собирался писать о Суркове. Думал, если уж придется на тему правительственных отставок, то сразу о Медведеве. Но вот ведь как дело повернулось: призрак из большого политического прошлого в лице юркого оппозиционного юноши Ильи Пономарева догнал Суркова в его скучном административном настоящем, да еще как догнал. И произошло главное, как кажется, кадровое событие текущего политического сезона.

 

Конечно, Сурков и сам повел себя не оптимальным образом: вступил в публичную перепалку с облеченным высоким доверием представителем силового ведомства, да не где-нибудь, а прямо в Лондоне; обозвал это лицо «графоманом» (что может быть обиднее для российского силовика?); а потом еще и надерзил Путину, в ответ на его нелицеприятную критику правительства заметив, что (в каком-то смысле) правительство работает идеально. 

 

Телевидение, с легкой руки веселого общественника получившее кличку «сурковская пропаганда», показало эту дерзость на всю страну. Тут уж, очевидно, Владимиру Владимировичу и делать было нечего, кроме как наказать примерно. Ведь кого-то наказать за провал с «майскими указами» все равно надо было. А ситуация такова, что одного, как объяснил сам Путин, наказывать пока рано, а других – ни к чему: мелкая рыбешка. Сурков – в самый раз. Иногда мальчик для битья должен быть достаточно крупным, заметным пареньком.

 

И все-таки главной пружиной для всей этой стремительно раскрутившейся истории послужило «дело Пономарева». Я, конечно, не удивлюсь, если узнаю, что Путин особенно распалился, когда ему напели, что Сурков – помимо всего прочего – еще и спонсировал несистемную оппозицию. Но если так, то гнев Путина вряд ли был оправданным. Не сомневаюсь, что деньги от Суркова юный Пономарев получил вовсе не за байки о еврейских колхозах, – то есть, простите, не за лекции для инвесторов. Но он хотел как лучше. Он все еще пытался строить «суверенную демократию».

 

О «суверенной демократии» говорят много, обычно –  не по делу. Сам Сурков, когда его спрашивали, добросовестно пытался объяснить, но выходило у него как-то бессвязно, в том смысле, что это демократия и есть, а суверенная – потому что существует в суверенном государстве. И верно, какая уж в несуверенном государстве демократия. Нет государства – нет и демократии, чего еще огород городить? На эту тему не стебался только ленивый, и даже Медведев, на которого Сурков работал не без старания, как-то раз оттянулся. А уж о мыслящей интеллигенции и говорить не приходится.

 

Тут надо понимать, что хоть Сурков и желал выглядеть интеллектуалом, идеологом и властителем дум, но все же главные его достоинства и достижения лежали в несколько другой плоскости. По основному роду деятельности в президентской администрации он был практиком, организатором политического процесса. Так повелось с самого начала, когда начинающего чиновника бросили на укрощение избалованной Госдумы. Думу Сурков скрутил в бараний рог, а ведь это было не просто. Высокую оценку начальства он получил по заслугам. Потом, облеченный доверием, взялся за создание новой политической системы. Чтобы понять смысл этой системы, надо подходить к ней не как к теории, а как к стратегии.

 

Стратегию можно суммировать примерно так. Власть в стране сосредоточена в руках узкого круга лиц, управляющих ею, как корпорацией, в собственных интересах. В собственных интересах – в двух смыслах. Во-первых, иностранцы допускаются только на условиях подконтрольности и полезности (в этом состоит смысл слова «суверенная» в сурковской формуле). Во-вторых, власть непосредственно конвертируется в собственность и в контроль над финансовыми потоками. Эта власть установлена навсегда. Новые люди входят в правящую группу только по принципу кооптации.

 

Почему подданные мирятся с такой конструкцией власти? Потому что ее легитимность получает регулярное подтверждение на выборах (в этом состоит смысл слова «демократия» в сурковской формуле). Проиграть выборы власть не может, ибо этого не допускает само устройство выборов. В них участвует, с одной стороны, партия власти, которая пользуется всеми видами преференций (от освещения в СМИ до прямых фальсификаций в ее пользу), а с другой – ограниченная группа подконтрольных политиков, задача которых – создавать видимость конкуренции на выборах. В этом смысл лицензии, известной под названием «регистрация политической партии».

 

Ничего особенно оригинального в таком государственном устройстве нет. Это – одна из разновидностей электорального авторитаризма, а именно та, которая строится на устойчивой монополии одной политической партии. Наиболее известный случай – Мексика, где такая система просуществовала несколько десятилетий, успешно доказав, что именно в этой форме электоральный авторитаризм достигает своей вершины. В настоящей демократии Сурков нашей стране отказывал (но разве он один?), однако предпочтительная для него форма диктатуры была бы, по крайней мере, жизнеспособной.

 

Будучи человеком творческим, Сурков обильно снабжал свое детище экзотическими гаджетами, позаимствованными из чуждых политических практик. Тут тебе и сконструированные по образцу не то штурмовиков, не то хунвейбинов молодежные движения; и околонацистские политические теории; и выходящие за рамки здравого смысла манипуляции в СМИ. Но все это было, в сущности, рябью на воде тщательно – с любовью, я бы сказал – возводимой институциональной конструкции, призванной обеспечить долгосрочное выживание российского правящего класса.

 

Главная ошибка Суркова состояла именно в том, что он принял свою стратегию за реальность. В реальности, однако, основным вектором развития российского авторитаризма была вовсе не партийная монополия, а персоналистская диктатура. Если бы Россия действительно развивалась по мексиканскому сценарию, то президентом в 2012 году стал бы Медведев. Но оказалось, что у системы есть другая, гораздо более фундаментальная динамика, для которой этот вариант был абсолютно неприемлемым. Персоналистская диктатура – потому и персоналистская, что в ней есть только один лидер. Если не он, то кто?

 

Сосланному в правительство, отстраненному от большой политики, Суркову оставалось лишь наблюдать за разрушением возведенной им конструкции. Взлелеянная им «Единая Россия» превратилась во всеобщее посмешище и по-настоящему правящей партией никогда не станет. Возможно, ее и вовсе выбросят за ненадобностью. Еще более печальная судьба ждет официальную оппозицию, которую Сурков так долго и тщательно культивировал, растил для нее кадры (отсюда – казус Пономарева). Месяцы Медведева сочтены.

 

В общем, меньше чем за два года от сурковской политической системы не осталось почти ничего. Горевать не станем, но все же надо признать: у Суркова была стратегия для России. Стратегия ошибочная, а значит – обреченная на провал. Однако у тех, кто остался, есть стратегия только для себя: сохранить власть. Это не повод печалиться по поводу Суркова, но печалиться по поводу России – стоит. 

 

См. также: Роман Супер. сурков