01.01.2014 | 00.00
Общественные новости Северо-Запада

Персональные инструменты

Лица

Мой дом на Шпалерной

Вы здесь: Главная / Лица / Колонки / Вячеслав Долинин / Мой дом на Шпалерной

Мой дом на Шпалерной

Автор: Вячеслав Долинин — Дата создания: 15.10.2013 — Последние изменение: 28.06.2014
Вся моя жизнь до ареста прошла на Шпалерной в доме 44-б, расположенном на полпути между Таврическим дворцом и Большим домом...

Вся моя жизнь до ареста прошла на Шпалерной в доме 44-б, расположенном на полпути между Таврическим дворцом и Большим домом. В Таврическом в начале прошлого века решалась судьба России. В стенах дворца родилась и погибла передовая по тому времени российская демократия – там начала работать Государственная дума, и там же большевики разогнали законно избранное Учредительное собрание. Век полноценной демократии оказался недолгим. Большой дом (Шпалерная, 23) стал символом совсем другой демократии – социалистической. Согласно народному поверью это самое высокое здание в городе – с крыши его будто бы видна Сибирь.

С раннего детства я слышал рассказы старожилов, родившихся ещё в ХIХ-м веке. Они вспоминали, как в 1917-м по Шпалерной в сторону Смольного двигались краснознамённые толпы. Пламенные революционеры кричали: «Хватит, поработали! Больше не будем! Пускай теперь буржуи работают!». Рассказывали старожилы и о некоторых обитателях моего дома. О депутате Госдумы Алексее Бадаеве, например, проживавшем в квартире № 32. Эта квартира находится на первом этаже, в ней две комнаты и кухня. У Бадаева во время пребывания в Петербурге останавливался Сталин. Весной 1913-го за будущим вождём и учителем пришли жандармы. Дверь в квартиру Бадаева расположена в подворотне, а окна выходят на задний двор. Из подворотни эти окна не видны. Жандармы стучались в дверь, но при этом не поставили охрану около окон. Сталину ничего не стоило незаметно для жандармов спуститься с подоконника и спокойно уйти (исторический подоконник находится на высоте менее двух метров). Возникает вопрос: почему профессионалы, имеющие большой опыт задержания преступников, совершили такую грубую ошибку? Да и ошибка ли это? А может быть, спецслужбы преднамеренно позволили своему агенту имитировать побег?

Последний раз жители дома видели Сталина в декабре 1934-го. По Шпалерной везли артиллерийский лафет, на котором стоял гроб с трупом Кирова. За гробом шли руководители ВКП (б) во главе со Сталиным. У двери каждой парадной и у каждой подворотни по ходу процессии стояли сотрудники НКВД и никого не выпускали на улицу. Обыватели молча наблюдали за шествием из-за спин энкаведистов. Вспомнил ли вождь, проходя по пустынной Шпалерной мимо дома 44, смутное время, пережитое в 32-й квартире, и свой странный побег при подозрительном недосмотре жандармов?

Судьба Бадаева сложилась относительно благополучно. Он оказался одним из немногих старых большевиков, которых не объявили «врагами народа». Может быть, таким образом Сталин отблагодарил его за гостеприимство. Долгие годы на стене дома со стороны Шпалерной висела мемориальная доска из белого мрамора, на ней золотом были написаны имена Сталина и Бадаева. Доску сняли в 1961-м после ХХII-го Съезда КПСС. На стене, в месте где она крепилась, до сих пор остались выбоины.

Старожилы рассказывали про артель «Красный напильник», в двадцатые строившую социализм в сарае рядом с домом. Помнили они и неспокойные тридцатые, когда за их соседями приходили сотрудники НКВД. Обычно это случалось ночью. Мой дед Семён Калиныч держал наготове чемоданчик с нижним бельём, мылом, полотенцем и прочими вещами, приготовленными на случай ареста. По ночам, когда раздавались шаги на лестнице, он вскакивал – боялся, что настала его очередь. Многих друзей деда арестовали, но до него не добрались. Он умер в блокадную зиму 1941-го.

Люди, пережившие войну в осаждённом Ленинграде, вспоминали страшные истории о людоедстве. От них же я узнал, что в бараке, находившемся недалеко от дома, в блокаду в зимние месяцы складывали покойников, подобранных на улицах и найденных в вымерших квартирах.

О жизни дома в первой половине минувшего века я знал со слов старожилов, а всё, что происходило потом, имел возможность видеть собственными глазами.

Наша память дискретна. Она сберегает только отдельные фрагменты прошлого, часто малозначительные, в провалах между которыми похоронены забытые имена и лица, события и даты. Моё детство прошло во дворе дома 44-б и на набережной Невы. Помню, как к берегу причаливали просмолённые деревянные баржи, с которых выгружали дрова, доски, брёвна и песок. По штабелям дров и бесформенным горам строительных материалов мы, мальчишки, лазали буквально с риском для жизни. Однажды двое ребят из соседнего двора сорвались с кучи досок и разбились насмерть.

Около моего дома накануне 1-й Мировой войны была построена тепловая электростанция. Она не только производила электричество, но и отапливала соседние здания, а также оранжерею, примыкающую к Таврическому саду. Монументальная краснокирпичная труба, принадлежавшая котельной электростанции, стояла рядом с домом и возвышалась над его крышей на насколько метров. После захвата власти большевиками наступила разруха, электростанция прекратила работу, и жители дома устанавливали в своих комнатах печи, которые топили дровами. В годы моего детства весь двор был застроен дровяными сараями. Их сколачивали из досок и обивали рубероидом и ржавым железом. В закоулках среди этих сараев мальчишки играли в «войну», разделившись на «наших» и «немцев». По сценарию игры всегда побеждали «наши». В середине пятидесятых дом начала отапливать угольная котельная, и сараи за ненадобностью снесли.

Иногда детские игры принимали опасные формы – разворачивались настоящие войны, в которых мальчишки из дома 44-б сражались с мальчишками из соседнего 44-а. Воюющие стороны забрасывали друг друга камнями и колотили палками. Дрались только до первой крови. Строго соблюдалось джентльменское правило: «Лежачего не бьют».

Из мальчишек моего дома стихийно сложилась команда, которой мы, в память о ветеранских частях армии Наполеона, дали название «Старая гвардия» (нам было тогда лет по восемь или девять). «Гвардейцы» фехтовали на деревянных шпагах, подражая мушкетёрам.

Подвал дома, захламленный обломками прошлой жизни, привлекал наше внимание и будоражил воображение. Его тёмные лабиринты идеально подходили для сокрытия кладов. Вся «Старая гвардия» была уверена в том, что где-то в глубине подвала спрятан сундук с сокровищами. Откуда взялась эта уверенность, исходя из здравого смысла, объяснить невозможно. Мы обследовали подземелье с фонариками, простукивали стены в поисках пустот. Однако, несмотря на долгие поиски, найти таящийся в подвале клад нам не удалось, так что мальчишкам следующих поколений будет чем заняться.

Телевизоров тогда ни у кого из нас не было, и свободное время мы проводили на улице или за книгой. Читали «Приключения майора Пронина», рассказы Гайдара и всякую прочую военно-приключенческую макулатуру, а также доступную детскому уму классику, мемуары путешественников-первооткрывателей, научно-популярные и даже малопонятные научные книжки.

Я жил на четвёртом этаже, из окон моей квартиры хорошо просматривались задний двор и пролегавшая за ним набережная Невы. На противоположном берегу, как раз напротив моих окон, красовались «Кресты». В тёмное время суток я видел, как на набережную у моего дома выходили люди с фонариками и при помощи азбуки Морзе передавали на другой берег в тюрьму какие-то сообщения. А днём по Неве проплывали экскурсионные речные трамвайчики с туристами. Гиды, указывая на «Кресты», выкрикивали в громкоговорители: «Слева (или справа) по борту находится Картонажная фабрика № 1».

В июне 1956-го произошло сенсационное для того времени событие – в открытом автомобиле по Шпалерной проехали Хрущёв и Тито. Вдоль улицы выстроились ряды встречающих. Общественность при домкоме волновалась. Усатая тётка вынесла на улицу горшок с цветами. Подобные горшки стояли на подоконниках во всех коммунальных квартирах. Домовая общественность вздумала бросить цветы Хрущёву прямо в машину. К стеблю растения была привязана записка следующего содержания: «От жилконторы дома № 44» (или что-то в этом роде). Бросать цветы вместе с горшком желающих не нашлось. Кто-то побежал за ножницами для того, чтобы отделить цветы от горшка. Однако правительственный кортеж не стал дожидаться подарка жилконторы и величаво пронёсся мимо дома под радостные вопли зрителей.

Все мои приятели по детским играм учились в 195-й школе. Спокойно жить мы не могли и постоянно что-нибудь придумывали. Однажды, например, я вместе с одним из своих одноклассников Толей Аникеевым решил разыграть другого одноклассника Мишу Покровского. Розыгрыш был дурацкий. На улице Салтыкова-Щедрина, где жил Покровский, мы развесили объявления с указанием его адреса. В объявлениях говорилось о продаже трюмо и ещё какой-то мебели и обмене комнаты («30 квадратных метров, окна на юг») на меньшую комнату в другом районе. К Покровским повалили многочисленные посетители, предлагавшие купить мебель и обменять жилплощадь. Больше недели семейство Покровских оборонялось от этого нежданного нашествия. Подобные выдумки оживляли школьную жизнь до тех пор, пока изобретательные недоросли не перешли в седьмой класс, сделавшись старше и чуть-чуть умнее. Детство оборвалось, и начался новый период моей жизни, который заслуживает отдельного рассказа.

Я прожил на Шпалерной до лета 1982-го. В июне меня арестовали, и в дом 44-б я уже не вернулся. За время моего отсутствия разобрали бывшую электростанцию вместе с кирпичной трубой. На её месте сейчас дорога, ставшая продолжением Потёмкинской улицы и выходящая на набережную Невы. Там, где когда-то стояли дровяные сараи, построили корпус военного училища. Армейское учебное заведение заслонило романтический вид на тюрьму, открывавшийся раньше из окон моей квартиры. Сегодня я живу недалеко от Шпалерной и, выходя из дома, иногда на неё сворачиваю. Новое время по-своему обозначилось на улице моего детства. Современные варвары, не обременённые образованием и вкусом, но сумевшие изловчиться и урвать немалые деньги, воздвигли на ней несколько безобразных архитектурных монстров. Дом № 42 и соседний с ним кавалерийский манеж эти варвары вообще снесли, но мой 44-б уцелел.

В начале прошлого века на Шпалерную пришла История и проявила свои творческие способности так, что не поздоровилось не только жителям моей улицы. Красная волна, поднятая большевиками в Петрограде, докатилась до Кубы и Анголы. В дальнейшем История занималась творческой деятельностью вдалеке от Шпалерной, однако последствия её визита и сто лет спустя отравляют нашу жизнь.

Постепенно улица впадала в спячку. Сегодня на ней тихо, даже автомобильных пробок не бывает. Но что будет в середине или в конце нашего века? Станет ли История и дальше обходить своим вниманием Шпалерную? Вспомнит ли о ней когда-нибудь и незваным гостем внезапно заявится вновь? Нельзя предсказать, в каком ещё месте отметится она эпохальными событиями. Жить в стороне от её вулканического жерла всё-таки спокойней и безопасней. Надеюсь, История никогда не вернётся на пережившую столько бед улицу, не войдёт в её дворы, не возьмёт за горло её безобидных обитателей. Моя многострадальная Шпалерная этого не заслужила.

Upd 28.06.2014: исправлены опечатки

Другие тексты В.Долинина на Когита!ру:

Лев Волохонский

О "красной субботе"

К юбилею Юрия Лёвина. 1955 год. НТС в Ленинграде

Сокамерник

Памяти Георгия Ермакова

На Пермской пересылке ко мне в камеру посадили бомжа...

В гостях у бывшей «курицы»

Вячеслав Долинин. «…Вновь я посетил…»

О Викторе Кривулине

На страже Родины