Тепляков Артем Юрьевич - ассистент кафедры политической экономии в Государственном университете управления, г. Москва

Благотворительность как элемент институциональной среды предпринимательства в России

Низкая инновационная активность отечественных предпринимателей во многом связана с «качеством» российской институциональной среды, которая препятствует формированию экономически плодотворных целевых установок. Какова роль института благотворительности в этом процессе?  Может ли формирование устойчивой традиции благотворительности способствовать решению данной проблемы? Насколько развита благотворительная деятельность в России? Попытаемся дать ответы на эти вопросы.

«Качество» институциональной среды предпринимательства в России

В советской экономике официально было запрещено предпринимательство. Государство, как собственник почти всех средств производства, обеспечивало воспроизводственные процессы в национальной экономике. Однако в последние годы существования данной экономической системы стало очевидным ее отставание от стран Запада и по используемым в производстве технологиям, и по ассортименту продукции. Выход виделся в появлении нового субъекта хозяйственной деятельности – предпринимателя, который, согласно концепции Й. Шумпетера, выполняет инновационную функцию в экономике [1].

Решение этой задачи предполагало создание институциональной среды, формирующей соответствующие целевые установки участников хозяйственной жизни. Согласно неолиберальным представлениям, условия экономической свободы побуждают хозяйствующих субъектов предъявлять спрос на институты рыночной экономики. Последние же и образуют институциональную среду, которая должна привести к появлению фигуры предпринимателя и стимулировать его инновационную активность. Попытка практической реализации данного подхода в России уже к середине 1990-х гг. продемонстрировала его несостоятельность. Рыночные институты действительно формировались, но зачастую результаты их функционирования были далеки от ожидаемых: они побуждали экономических агентов к предпринимательской активности, но преимущественно не к инновационно-производственной, а криминально-спекулятивной (перераспределительной).

Для характеристики перераспределительной деятельности в экономической науке используется термин «рентоориентированное поведение».  Под рентой понимается доход, возникший не в результате создания новой ценности, а в результате перераспределения уже имеющихся благ. Перечень инструментов извлечения ренты весьма обширен: монопольное положение фирмы на рынке, структуры лоббирования узких интересов в органах законодательной и исполнительной власти, должность в государственном бюрократическом аппарате, угроза физического насилия и т.д. По большому счету, нет экономики, где не извлекается рента. Однако вопрос заключается в масштабах ее извлечения. Так, М. Олсон доказал, что чрезмерная перераспределительная деятельность способна сковать инновационную активность и замедлить экономический рост [2].

Именно такая ситуация наблюдается в постсоветской России. Объяснить ее можно на основе теоретических разработок Д. Норта, согласно которым трактовка институциональной среды предполагает наличие совокупности формальных правил (конституций, законов) и неформальных ограничений (табу, обычаев, традиций и др.) [3]. Как правило, формальные институты «вырастают» на базе неформальных ограничений. В этом случае они представляют собой бесконфликтное институциональное единство, поскольку и первые, и вторые генерируют похожие образцы поведения. Однако в ходе проведения российских реформ, суть которых заключалась в импорте формальных рыночных институтов, успешно функционирующих в развитых странах, возникла ситуация несовместимости новых формальных правил и достаточно устойчивых неформальных ограничений (так называемый «конфликт институтов»). Охарактеризуем данную ситуацию.

За годы существования советской экономической системы сформировалось несколько этических пластов, совокупность которых и составила поле неформальных ограничений постсоветской трансформации. По всей видимости, к моменту начала радикальных экономических преобразований преобладающими оказались три типа этики, а именно, бюрократическая, иждивенческо-потребительская и уголовная. В условиях демонтажа формальных институтов советской экономики они, так или иначе, стимулировали перераспределительную активность (рентоориентированное поведение) экономических агентов.

В результате, в 1990-х гг. новые формальные правила, как институционально «чуждые» для российской действительности, в условиях низкой способности государственной власти обеспечить инфорсмент законодательства (принуждение граждан к соблюдению правовых норм) зачастую игнорировались хозяйствующими субъектами. Последние же, чье поведение определялось преимущественно логикой функционирования неформальных ограничений, извлекали ренту, источником которой стало присвоение крупных производственных объектов в процессе приватизации. Не случайно, например, А. Либман квалифицирует права собственности в современной России как «дважды нелегитимные»: во-первых, в глазах большинства россиян, оценивающих приватизацию как «грабительскую»; а во-вторых, с точки зрения закона, нарушение которого было частым явлением в ходе ее проведения [4].

 На рубеже 1990-2000-х гг. способность государственной власти обеспечить инфорсмент законодательства начала возрастать. Однако в силу устойчивости неформальных институтов применение законов зачастую стало носить избирательный характер, принося регулярную ренту государственным чиновникам и близким к ним предпринимателям преимущественно в форме коррупционного дохода. Объемы извлекаемой ренты по сравнению с 1990-ми гг., безусловно, снизились, но до сих пор остаются на весьма высоком уровне и сопоставимы по масштабам с ВВП страны. Так, по данным Фонда ИНДЕМ объем рынка деловой коррупции в 2004-2005 гг. составлял примерно половину российского валового внутреннего продукта [5].

Иными словами, институциональная среда современной российской экономики такова, что делает более выгодной для предпринимателя не производственную, а перераспределительную активность, хотя, так или иначе, связанную с производственной. Этим во многом и объясняется низкая доля инновационной продукции в объеме промышленного выпуска страны (5,5% в 2007 году [6]).

Роль института благотворительности в формировании целевых установок российских предпринимателей

Формирование неформальной институциональной среды, благоприятной для инновационной предпринимательской деятельности, является сложной проблемой. Как правило, нельзя точно определить, какой фактор окажет наибольшее влияние на ее решение. Так, Д. Норт, характеризуя институциональное развитие английской экономики, сделал акцент на фактически случайном закреплении прав английского парламента, нарушить которые не имел право даже король. Он пишет: «… Триумф парламента ознаменовал надежную защиту прав собственности и формирование более эффективной, беспристрастной судебной системы»[7]. В свою очередь М. Вебер утверждал, что в основе генезиса современной рыночно-капиталистической экономики на Западе находится распространение в обществе, и особенно в предпринимательской среде, протестантской этики [8]. Именно протестантизм, отстаивавший статус индивида как прямого и непосредственного слуги Господа, стал важным факто­ром расширения границ индивидуальной свободы, фактором ослабления внутренней зависимости человека от давления жесткой иерархии сословных структур. Одновременно протестантское мировоззрение предполагало такие мещанские добродетели, направленные на ограничение рентоориентированного поведения, как честность, бережливость, ответственность, добропорядочность, чувство долга.

Таким образом, нет универсальных рецептов для формирования экономически плодотворной институциональной среды предпринимательства. Решение данной проблемы, по всей видимости, лежит в неэкономической сфере и требует комплексного подхода. Общество интуитивно, методом проб и ошибок должно способствовать формированию тех элементов институциональной среды, которые в конечном итоге станут залогом устойчивого социально-экономического развития страны.

В связи с этим представляется целесообразным рассмотреть феномен благотворительности. В своей основе он связан с оказанием безвозмездной помощи, что противоречит логике рентоориентированного поведения. Поэтому можно предположить, что развитие традиции благотворительности в России будет способствовать ограничению процессов извлечения ренты. Данное предположение косвенно подтверждают результаты мирового рейтинга благотворительности 2010, подготовленного организацией Charities Aid Foundation (CAF). Почти из полутора сотен стран, представленных в данном рейтинге, Россия занимает только 138 место, деля его с такими странами как Болгария и Камбоджа.

Исследование, проведенное фондом CAF, основывается на данных всемирного опроса компании Gallup и является крупнейшим среди когда-либо проводившихся исследований в сфере благотворительной деятельности. Кроме того, уникальность полученных данных состоит еще и в том, что при обработке результатов учитывались не только денежные пожертвования, но и работа в качестве волонтера, а также оказание помощи нуждающемуся незнакомому человеку. Примечательно, что в первую десятку стран данного рейтинга вошли девять экономически развитых стран мира (Австралия, Новая Зеландия, Канада, Ирландия, Швейцария, США, Нидерланды, Великобритания, Австрия) с высокой культурой ведения предпринимательской деятельности [9].

Рассмотрим ситуацию с благотворительностью в России на примере денежных пожертвований. Традиция благотворительности в России складывалась на протяжении нескольких веков. До конца XVII века забота о бедных и убогих была, в основном, делом церкви. При Екатерине II были созданы Приказы общественного призрения, учреждены воспитательные дома для детей-сирот. Широкую благотворительную деятельность вели практически все великие княгини. Однако более всего прославилось своим меценатством русское купечество (Морозовы, Рябушинские, Бахрушины, Третьяковы и др.). Они строили школы и больницы, поддерживали людей искусства и создавали музеи [10].

Нужно признать, что советский период российской истории в значительной мере прервал эту сложившуюся традицию. Для подавляющего большинства российских компаний благотворительность сегодня не входит в число приоритетов. Отечественный бизнес в историческом смысле еще молод, его становление еще не завершено, и, соответственно, не завершено формирование отношения бизнеса к своему месту и роли в системе социальной ответственности. Для предпринимательских структур пока главное – сам бизнес, его жизнеспособность, увеличение доходов. Благотворительность же в большинстве случаев остается так называемым «товаром сопутствующего спроса» [11].

Нельзя не отметить и двусмысленного отношения к меценатству в современной России. Одна из основных причин этого - столь же двусмысленное отношение к богатству и его обладателям в условиях все большего расслоения российского общества (коэффициент фондов в 2007 году достиг 16,8 против 4,5 в 1991 году [12]). Тем не менее, меценатство становится постепенно все более распространенным.

Первые частные благотворительные фонды появились в России в самом конце 1990-х гг. Так, фонд «Вольное дело» (первоначально он назывался «Паритет») был создан в 1998 году и формируется из личных средств О. Дерипаски и отчислений компании «Базэл». Интересы его весьма разнообразны: поддержка науки и талантливой молодежи, материальное обеспечение школ, реабилитация инвалидов и др. Самая масштабная программа фонда – «Храмы России» - обходится ежегодно примерно в 7 млн. долл.

Развитием фундаментальной науки и образования в России занимается первый семейный фонд «Династия», созданный в 2001 году на средства основателя компании «ВымпелКом» Д. Зимина и членов его семьи. «Династия» ведет 20 программ и проектов, направленных на поддержку и популяризацию науки, развитие образования и просвещения и создание условий для работы ученых на родине. Ежегодно проводится 10 открытых грантовых конкурсов: для молодых физиков-теоретиков, молодых математиков и биологов, школьных учителей физики и математики, конкурс «Научный музей в XXI веке» и др. Число грантов, которые ежегодно выдает фонд, за время его существования выросло более чем в шесть раз, а общий бюджет программ и проектов в 2009 году достиг 264 млн. руб.

Председатель Совета директоров ЗАО «Ренова» В. Вексельберг в 2004 году создал два фонда. Один из них – «Связь времен» - занимается возвращением в Россию исторически значимых произведений искусства, находящихся за рубежом. Самым известным проектом стало приобретение коллекции яиц Фаберже: сделка оценивалась в 100 млн. долл. Другой фонд – «Добрый век», учрежденный В. Вексельбергом совместно с супругой, оказывает поддержку людям с психическими заболеваниями и занимается реформой системы психиатрической помощи.

Всего же сегодня в России существует более двух десятков крупных частных фондов, множество мелких фондов, а также частные благотворители. Их деятельность затрудняется несовершенным законодательством (в частности, существующей системой налогообложения) и другими бюрократическими препятствиями. Однако, даже несмотря на кризис, продолжают создаваться новые частные фонды. При этом развивается благотворительность не только крупного, но и среднего и малого бизнеса [13].

Безусловно, нельзя утверждать, что развитие благотворительности в России способно существенно изменить в лучшую сторону институциональную среду предпринимательской деятельности. Однако, несомненно, данные усилия будут способствовать этому. Более того, благотворительная деятельность, как показывает мировой опыт, способна весьма эффективно обеспечивать общество необходимыми благами. Так, например, в США на одной только благотворительности держится почти вся система ветеринарной помощи [14]. Для нашей страны роль благотворительности в форме денежных пожертвований крупных бизнесменов может также заключаться в попытке восстановления социальной справедливости, нарушенной в результате проведения «дважды нелегитимной» приватизации. Наряду с развитием других форм благотворительной деятельности это будет способствовать росту гражданской активности, консолидации общества, социальному миру, что само по себе имеет большое значение для устойчивого социально-экономического развития России.

Источники информации:

1.        Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995.

2.        Полтерович В.М. Элементы теории реформ. М., 2007. С.58.

3.       Норта Д. «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» (М., 1997).

4.        Либман А.М. Между «клановым капитализмом» и «управляемой демократией»: Взаимосвязь экономической и политической систем в современной России // Свободная мысль - XXI. 2004. №6.

5.        Сатаров Г. Как измерять и контролировать коррупцию // Вопросы экономики. 2007. №1. С.6.

6.        Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года. С.11.

7.        Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997. С.146.

8.        Вебер М. «Протестантская этика и дух капитализма» (М., 1990).

9.        Прытин Д. Самые скупые и щедрые страны. Мировой рейтинг благотворительности / РБК. Рейтинг.

10.    Яшина Г.А. Меценатство в России: живы ли традиции прошлого? / Капитал страны, 13.07.2009.

11.    Беридзе Г. Товар сопутствующего спроса / Единый информационный ресурс московской благотворительности «Мосблаго.ру».

12.    Сорокин Д. Воспроизводственный вектор российской экономики: 1999-2007 гг. // Вопросы экономики. 2008. №4. С.101.

13.    Частная благотворительность в России: особенности, проблемы и перспективы / Капитал страны, 14.09.2009.

14.    Кольцов Н. Тактика малых дел + стратегия великих / Единый информационный ресурс московской благотворительности «Мосблаго.ру».