Ниже – некролог от Б. Докторова и одна из научных работ Н.Я. Мазлумяновой последнего времени. А. А. 21.01.2013.

Памяти Натальи Мазлумяновой

(1952–2013)

Для меня смерть Наташи Мазлумяновой — огромная потеря. Появятся трещины в мире моей профессиональной деятельности и образуется пустота в моей коммуникационной среде. Это – неизбежно.

Она получила добротное домашнее армянско-московское образование, отлично училась в школе, обучалась музыке, языкам. Окончила Институт иностранных языков в Москве, где специализировалась в области математической лингвистики. Помаялась с поисками работы, прослужила несколько лет в одном из «НИИЧАВО», подобно многим представителям ее профессионального поколения случайно оказалась в Институте социологических исследований РАН, успешно защитила кандидатскую диссертацию и обрела себя в коллективе, который создал и возглавлял Геннадий Батыгин. Рано вышла замуж. Воспитала сына.

Ее главным научным интересом были методология и методы прикладного социологического исследования. Публиковалась Мазлумянова не очень активно, но работы ее принимались с интересом научным сообществом. Мне неоднократно встречались ссылки на ее десятилетней давности статью по методологии изучения проблемных ситуаций, ею получены тонкие результаты в области биографических исследований российской социологии. Она была активным участником «незримого колледжа» — дисперсной, неофициальной группы социологов, объединенных он-лайновым проектом «Международная биографическая инициатива». Как член редколлегии «Социологического журнала» и редактор она во многом содействовала укреплению позиций этого издания в нашем профессиональном сообществе. Наташа была прекрасным знатоком русского языка, отлично переводила с английского. В числе ее переводов — две научные книги.

Ни саму Наташу, ни что-либо о ней я не знал восемь лет назад, когда в первых числах декабря 2004 года получил электронное письмо: «...Я редактор Вашей книги, мне позвонили из Фонда “Общественное мнение”, просили с Вами связаться. Как мне сказали, она должна быть готова к концу декабря, объем 10 листов. ФОМ очень торопится, если у Вас есть готовые куски, я могла бы начать прямо сейчас. Мазлумянова Наталия Яковлевна».

И завертелось. Наша работа шла непрерывно: когда в Москве была ночь, в Америке — день, и наоборот. В последних числах декабря текст книги был готов, редактирование завершилось в середине января 2005 г., а летом книга увидела свет. Лично мы познакомились лишь в конце года.

Я был достаточно опытным автором, но в работе над текстом Наташа меня многому обучила. Как-то заметила про одно слово, что оно «зеленое», а в этом месте следовало бы разместить «розовое». Пришлось написать, что у меня и «по жизни» цветовая слепота, плохое различение некоторых оттенков зеленого и красного.

Наше общение не прерывалось ни на день. Еще эта книга не была опубликована, но мы начали работать над следующей. Не было перерывов и потом. За шесть лет нами было подготовлено четыре книги по вопросам становления и развития американских опросов общественного мнения общим объемом свыше полутора тысяч страниц. Это удивительно. И не только потому, что подобное содружество редактора и автора — явление крайне нечастое, но и потому, что наше общение осуществлялось по электронной почте. Что не упрощало работу.

Так получилось, что осенью 2004 года я начал проводить биографические интервью с российскими социологами. И мне снова повезло: участвуя в историко-биографическом проекте Батыгина, Мазлумянова накопила опыт подобного интервьюирования. Потому ее критические и позитивные суждения мне были крайне полезны. Через ее глаза прошли тексты многих интервью, и я получал не просто замечания редактора, но наблюдения и рассуждения специалиста в области биографического анализа.

В конце 2000-х у Мазлумяновой обнаружилась тяжелая болезнь, но она и тогда не оставляла своей работы. Летом 2011 года ее состояние ухудшилось. Буквально до последних дней жизни она надеялась вернуться к своим обычным делам…

В первых числах января 2013 года наша переписка оборвалась.

А через несколько дней не стало и Наташи.

Пусть земля ей будет пухом...

Борис Докторoв

**

См также некролог на сайте Института социологии РАН.

Его копипаст на портале «Когита.ру» см. : Н. Мазлумянова: Наблюдения и размышления о российской социологии «в лицах»

**

Из книги: Теория и методология в практиках российских социологов: постсоветские трансформации / Отв. ред. Л.А. Козлова; Ред.-сост. Н.Я. Мазлумянова, И.А. Шмерлина. М.: Научный мир, 2010, с. 71-81).

Н.Я. Мазлумянова

О существовании марксизма в постсоветском контексте: из материалов интервью

Пытаясь объяснить мотив своего обращения к такому непопулярному для современной российской социологии направлению, как марксизм, приведем высказывание Л.Г. Ионина. В одном из интервью, отвечая на вопрос о перспективах марксизма в новой России, он заметил: «Вопрос о марксизме для нас сейчас — это не вопрос о том, “правильной” теорией был марксизм или “неправильной”, и надо его “возрождать” или не надо. Марксизм и его существование в советском контексте надо исследовать, чтобы глубже понять, как сам марксизм с его поистине гигантским потенциалом, так и нашу собственную страну на протяжении целого века ее истории» [5]. Мы в этой статье, прежде всего, преследуем историко-науковедческие цели. Чтобы глубже понять и сам марксизм, и его возможности для собственной социологии, необходимо изучать его существование не только в советском, но и постсоветском контексте. Мы не ставим задачу выявить достоинства и недостатки марксистского направления в российской социологии, оценить содержание марксистских идей в социологических исследованиях. Опираясь на высказывания известных российских социологов о марксизме, мы предполагаем выяснить, существует ли он в контексте постсоветской российской социологии, каковы формы его существования, масштабы, укорененность. Важно рассмотреть вопрос о том, продолжает ли сейчас проявляться связь нашей социологии с марксизмом как теорией и методологией и марксизмом как идеологической доктриной, формирующая отношение к нему социологов.

Хорошо известно, что в постсоветское время марксизм перестал быть единственной парадигмой в изучении российского общества. Появилась свобода выбора методологий и тем работы. Об этом свидетельствуют и размещенные ниже высказывания российских социологов, и данные исследований. Так, в анкетном опросе, который провел Г.С. Батыгин (2002) среди российских обществоведов (205 человек из 25 городов), респондентов спрашивали, с каким направлением в философии и социальной теории связаны их научные интересы. Были названы: понимающая социология (29%), феноменология (26%), социология знания (22%), постмодернизм (21%), структурный функционализм (21%) и феминистское направление (21%). Корреляционный анализ позволил выделить три «синдрома», или «парадигмальных комплекта» максимально взаимосвязанных между собой направлений. По числу и иногда по силе связей выделяются три направления: феноменология, неокантианство и психоаналитическое направление. При этом феноменология, как правило, была связана с этнометодологией, понимающей социологией и символическим интеракционализмом, им «сопутствовали» постмодернизм, социология знания и экзистенциализм. Психоаналитическое направление, с одной стороны, образовывало триаду с экзистенциализмом и теориями конфликта, с другой — было связано с неомарксизмом, бихевиоризмом и теориями обмена. Неокантианство, в свою очередь, образует сильные связи с позитивизмом, структурным функционализмом и аналитической философией [6]

(Примечание. Надо отметить, что в качестве респондентов выступали не только социологи, но более широко — обществоведы, называвшие среди областей своей профессиональной специализации также историю, философию, языкознание, маркетинг. Помимо исследователей немалую долю в выборке составляли преподаватели вузов).

Таким образом, создается впечатление, что марксизм, некогда «единственно верное учение», значительно уступил свои методологические позиции в социальных исследованиях многочисленным западным теориям. Так это или нет? Наша гипотеза заключается в том, что, несмотря на распространенность других теорий, марксизм имеет широкое хождение в российской социологии; марксистская парадигма довольно прочно укоренена в сознании большой части профессионального сообщества социологов и является их исследовательской призмой. При этом часть социологов связывает с марксистской парадигмой чуть ли не все социальные беды советского времени, а потому не считает полезным применение марксистских идей (что в свою очередь, им не всегда удается реализовать в практике социологических исследований — опять же, по причине укорененности этих идей в их профессиональном сознании). Все это наводит на мысль о чисто идеологическом неприятии марксизма и на то, что он в постсоветское время погиб как идеология, но здравствует как методология социологического исследования.

В настоящей статье представлены высказывания ведущих российских специалистов о роли и месте марксизма в постсоветской российской социологии. Не претендуя на основательный анализ поставленных вопросов, мы создали некий совокупный текст, представляющий, что думают и говорят о марксизме социологи, которые имеют большой опыт работы как в марксистских традициях, так и в нынешних условиях свободного выбора научных подходов.

Эмпирической базой работы являются, прежде всего, ответы на вопросы, заданные Б. Докторовым ряду респондентов в исследовании, посвященном профессиональной жизни, шире — судьбам и истории отечественной социологии [2]. Затрагивались темы, связанные с определением философской базы современной российской социологии, причинами дистанцирования или отказа многих отечественных исследователей от марксизма, а также с отношением респондентов к марксизму и представлением о перспективах марксизма в современной России.

Кроме того, анализировались ответы экспертов на вопрос «Какое место, на Ваш взгляд, занимает марксистская парадигма в исследованиях российских социологов?», в рамках исследования «Науковедческий анализ теоретико-методологических ориентаций российских социологов в постсоветский период» (рук. Л. Козлова), которому посвящена эта книга. Кроме того, использовалось небольшое количество других интервью и выступлений известных обществоведов на эту же тему.

В исследовании Б. Докторова опрашивались социологи старших поколений, прежде всего те, кто стоял у истоков возрождения отечественной социологии в 1960-х годах, а также ведущие социологи двух следующих за ними поколений.  В исследовании Л. Козловой в качестве экспертов участвовали авторитетные специалисты разных возрастных групп.

Связь принятия идеологического плюрализма с принятием полипарадигмальности в социологии

Отвечая на вопрос «Как бы вы структурировали поле российской социологии по школам, направлениям?», В. Ядов выделяет такие направления современной российской социологии («из тех, которые заметны, важны, имеют своих учеников, последователей, выпускают журналы»), как культурная антропология, культурология, функционализм, феноменология, неомарксизм [14]. «…Сегодня у нас, как в Греции, есть все. Есть марксисты-фундаменталисты, марксисты с «организмическим» уклоном (совмещение Дюркгейма и др. с марксизмом и …тоской по советской системе), неомарксисты активистского толка [13].

Сам факт полипарадигмальности в настоящий, постперестроечный, период отмечают все опрошенные, нередко связывая его с отказом от «моноидеологичности».

Н.И. Лапин: «С началом перестройки, гласности, плюрализации идеологической жизни советского общества кризис российской социологии стал явным. Начался переход советских (российских) социологов от восприятия марксистской парадигмы как “единственно верной” к освоению и использованию различных социологических теорий и подходов, циркулирующих в современной мировой социологии, и к поиску собственных подходов — словом, переход к легитимации полипарадигмальности своей профессии. Ключевую роль в этом переходе сыграл Институт социологии АН СССР (РАН) и, прежде всего, его директор В.А. Ядов, который предложил и обосновал полипарадигмальность как главный вектор эволюции института и всей российской социологии. …С утверждением идеологического плюрализма в нашем обществоведении, прежде моноидеологичном, стало естественным принимать или не принимать те или иные учения, в том числе марксизм. Теперь это вопрос личного выбора каждого обществоведа. Важен, конечно, не только сам по себе «выбор», но и то, как он рефлексируется, какая используется аргументация, какие при этом реализуются профессиональные и ценностные ориентации» [7].

А.Г. Здравомыслов: «Теперь запрет на социологические исследования снят. Российское государство отказалось от идеологии, хотя под шумок достаточно активно формируется комплекс архаических идей, которые оказывают определенное влияние и на характер преподавания социологии в некоторых вузах. В научном мышлении и в методологии исследований утвердилась идея плюрализма. Даже само понятие социологии сейчас трактуется по-разному. Можно сходу дать два десятка определений, каждое из которых будет верным. … Пример Америки (страны, где социология получила наибольшее признание) показывает… что полное доминирование одной идеологической ориентации в демократическом обществе невозможно» [4].

Е.Э. Смирнова также подчеркивает, что полипарадигмальность стала, по сути, «текущей нормой» (нормой бытования), повседневной практикой: «Практически ни одна диссертационная работа не строится на одной теории, все они опираются на несколько теорий. Если теоретически, а тем более — эмпирически, изучается некое социальное явление, к его описанию и объяснению привлекаются различные авторы, что научному сообществу представляется естественным и правильным. Поэтому мне хочется сказать так: политеоретичность, адекватная изучаемой проблематике — вот норма последних лет» [9].

Связь отказа от советской идеологии с отторжением от марксизма в социологии

Большинство опрошенных отмечают, что в постперестроечное время в российской социологии произошло массовое отторжение социологами марксистской теории. Основной и главной причиной этого называется политическая — марксизм в советское время выступал, прежде всего, как идеологическая доктрина, и в этом качестве себя полностью скомпрометировал.

Л. Гудков характеризует советский марксизм следующим образом: «В строгом смысле нельзя называть марксизмом то схоластическое начетничество, которое господствовало в общественных науках в советское время. Как целостная теоретико-методологическая парадигма марксизм умер еще в 1920-х годах».

(Примечание. В этом и аналогичных случаях, когда не приводится ссылка на цитату, цитируются экспертные интервью, опубликованные в первом разделе этой книги).

Л. Ионин на вопрос «Почему это [отказ от марксизма. — Н.М.] произошло? И почему это случилось так быстро?» отвечает так: «Во-первых, — и это главное — от марксизма отказались по политическим причинам. Все-таки это была идеология того прошлого, от которого страна уходила. И считалось, что с прошлым необходимо рвать целиком. В результате высказывание симпатий к марксизму стало считаться проявлением какой-то политической неблагонадежности. Жечь надо было не только партбилет как таковой, но “все сто томов моих партийных книжек”. Это был период угара демократии, и отказ от марксизма оказался одним из составляющих нового политического энтузиазма. …Советский социализм нас травмировал, и травма оказалось столь сильной, что подавлению и вытеснению подверглось все, что было связано с травмирующей ситуацией. В первую очередь, это марксизм. И это продолжается до сих пор. Про-психо-анализировать, что произошло с нашей социологией, так и не удается, почему мы и живем до сих пор в состоянии антимарксисткого невроза» [5].

И далее: «…марксизм был для многих невыносим по причинам личного характера — он был как обязательное блюдо, осточертевшее до невозможности. Все эти “ленинские определения классов” опротивели с самого первого курса университета. Хотелось забыть о них навсегда, что было, отмечу, по существу неправильно, хотя психологически понятно.

Кроме того, марксизм отождествлялся с цензурой, идейным и социальным гнетом, запретами и ограничениями свободы. Партийные олигархи преуспели в своих дедукциях и прекрасно умели обосновать, что можно, а что нельзя, базовыми максимами марксизма. Из того, что мировая история есть история борьбы классов, замечательным образом выводился, например, запрет на поездку за границу неженатому человеку. Вообще, советская жизнь со всеми ее причудами и особенностями осмысливалась как совокупность выводов из основополагающих идей классиков. Это была очень интересная идеократическая система, в ней присутствовала некая схоластическая изощренность. Но в результате партийные идеологи добились того, что стало казаться, что жизнь наша действительно построена по Марксу, что во всех запретах действительно виноват марксизм. Надо ли говорить, что на самом деле виноваты были те, кто запрещал, а марксизм они просто использовали в своих интересах! Начали сажать, и вождь объявил, что по мере построения социализма классовая борьба усиливается. Но ведь он не вывел необходимость сажать из этого якобы марксистского тезиса, который, кстати, Марксу не приснился бы в самом дурном сне. Он просто попытался таким образом легитимировать собственную политическую стратегию. И если мы сейчас говорим, что в этой беде виноват марксизм, то мы считаем Сталина великим и адекватным теоретиком и действительным продолжателем Маркса» [5].

С этим отчасти перекликаются слова А. Здравомыслова: «Марксизм входит в комплекс тех понятий, которые вызывают страх до дрожи в коленках. Тут есть такие “идеологические борцы” против марксизма, которые всех перепугали. Прием, который они используют, состоит в создании букета страшных слов и понятий: большевизм, ГУЛАГ, КПСС, русская интеллигенция, революция, гражданская война. Многое из названного на самом деле страшно, но я надеюсь, что главные страхи ушли в прошлое, причем необратимо, как каннибальство и сожжение ведьм на кострах» [4].

Р.С. Могилевский: «Перед менеджментом любого обществоведческого института властью ставилась главная задача: осуществлять контроль над информацией, людьми и идентификацией науки как марксистско-ленинской. На это же работала и партийная вертикаль. Информация контролировалась на “входе” и на “выходе”, селекцией источников и рецензированием работ, отбором “правильных” людей при найме на работу, при перемещениях кадров и при выборе кандидатов на заграничные поездки. Занятие определенных должностей требовало партийности и принадлежности к титульной нации. Все научное творчество должно было быть сведено к развитию марксистской теории или использованию марксизма в качестве единственной методологической основы исследований».

И еще: «Я прожил большую часть жизни под знаменем “единственно верного учения”, в школе, институте и на работе постоянно звучали марксистско-ленинские догматы. Я наблюдал освещенную ими жизнь во всей ее “красе”. И не стоит мне говорить, что это, возможно, было извращение марксизма. Это была именно та жизнь, в которой нашли воплощения основные положения марксистской теории. Несвободная и бедная во всех смыслах жизнь. Дай Бог, чтобы моим детям не пришлось вновь жить такой жизнью!» [8].

Приведем, однако, еще одну, оригинальную, точку зрения на то, почему марксизм столь резко потерял популярность в нашей стране:

Ф. Шереги: «Все то, что было создано стóящего в советской социальной науке, — это интерпретация марксизма, теория колониализма, неоколониализма, политэкономия капитализма. Научность здесь была возможна потому, что эти проблемы не касались социалистической системы. Но как только Советский Союз развалился и была создана рыночная Россия, эти теории стали “задевать власти за живое”, и их поспешили объявить ненаучными. Поразительно, но от своих “ранее научных” взглядов отказалось значительное число советских (даже бывших коммунистических) социологов» [11].

«После» марксизма

Итак, постсоветская ситуация в социологии оказалась связанной с двумя взаимозависимыми векторами: отказ от советской идеологии в пользу идеологического плюрализма и замена советского марксизма как основной исследовательской парадигмы так называемой полипарадигмальностью. Оценки сложившегося положения варьируются в широком диапазоне — от явно положительных до резко отрицательных, от ярко эмоциональных до спокойно рациональных. Общее настроение таково, что на марксизме в России сохраняется «черная метка» идеологии и политики.

В.Я. Ельмеев: «…признак кризиса — это превращение дуализма и его умноженного варианта — плюрализма в единственный вариант “научности” в социологии. Дело, конечно, не в том, что только сегодня социология оказалась в состоянии плюрализма доктрин и концепций. Ей всегда было присуще многопарадигмальное состояние. Дело в том, что отрицаются научность и рациональность, своеобразное превращение гегелевского “все разумное — действительно, все действительное — разумно” в свою противоположность — “все действительное — неразумно и все разумное — недействительно”, что это отрицание ныне становится принципом». И далее: «Если же не придерживаться марксизма, то надо сделаться приверженцем или продолжателем другого учения, если нет разработанной собственной парадигмы и собственной социологической концепции. Теоретической социологической парадигмы, которая бы превзошла марксизм, я пока не вижу или ее просто нет. Полагаю, что понять современный капитализм в России невозможно, если не опираться на “Капитал” К. Маркса. Плюрализм в этих вопросах считаю умноженным дуализмом, причем в наихудших его формах — зеноновской дихотомии или кантовских антиномий» [3].

Н. Лапин: «…нередко, как и прежде, только не под идеологически-административным давлением, а по привычной инерции мышления, наблюдается либо полный отказ от всех идей Маркса, либо безоговорочное их принятие; то и другое малопродуктивно» [7].

Б. Фирсов: «…отвергнув утопические идеи Маркса о коммунизме (что следует считать правильным), мы несправедливо, некорректно, скажу проще — беспардонно обошлись с Марксом-мыслителем. Тогда как в западных университетах Маркса не предавали анафеме и не обходили молчанием факт, согласно которому без полемики с Марксом Вебер не смог сформироваться как социальный мыслитель. На место, которое должен был бы занимать Маркс в нашем сознании, мы поместили куда менее обремененных научными заслугами ныне здравствующих современных западных исследователей».

Л. Ионин: «Для российской социологии ныне характерна вторичность. Все, что у нас есть, — это, в основном, переложение западных моделей и направлений социологического мышления, и в этом смысле современная российская социология практически целиком несамостоятельна. Виной тому, на мой взгляд, два обстоятельства. Первое — это поспешный и тоже, в общем-то, не самостоятельный, то есть мотивированный не изнутри социологического развития, а внешними, политическими факторами, разрыв с марксизмом. Второе — это языковой барьер. Первое — важнее. Я не говорю здесь о том, хороша или плоха была марксистская социология, надо или не надо было ее сбрасывать “с парохода современности”, — но это была некая позиция, гарантировавшая суверенитет на собственной социологической территории. Но вот марксистскую социологию отбросили, и оказалось, что сказать-то нам, в общем, нечего, что “российской социологии” не существует, а есть только “социология в России”» [5]. Возможности марксизма, считает автор, остались неиспользованными, «мы… поспешили, освободившись от СССР, марксизм сразу заклеймить и запретить. Ну как поэтому у нас может использоваться марксизм?! Мы же не знаем, что он может и обещает».

«Вообще, это наше несчастье, что столь мощное познавательное средство (я не оперирую термином «парадигмы»), потенциально очень для нас полезное, было здесь практически парализовано советским опытом его извращения» (В. Николаев).

При этом многие из опрошенных отмечали, что отношение к марксизму в бывшей «стране победившего социализма» сейчас много хуже, чем во многих других странах.

Ж. Тощенко: «К сожалению, на международных мероприятиях в 1990-е годы я видел больше марксистов из других стран, чем из России. Сложилась парадоксальная ситуация — почти все представители самой марксистской страны стали критиками марксизма, а отдельные — антимарксистами. Этот угар (иначе я не могу назвать его) привел к отказу от многих достойных разработок, образованию различных противоборствующих групп, неуважительной критике друг друга. Стало модным придерживаться самых различных концепций, которые не дополняли, не развивали друг друга, а противостояли. Сторонникам плюрализма мнений и теорий можно возразить, что многообразие не исключает общих принципов, которых должны придерживаться социологи» [10].

В. Ельмеев: «Сегодня марксизм в России в институциональном отношении находится в худшем положении, чем где-либо в мире. Если в учебниках по истории западной социологии К. Маркс еще числится в классиках, то в официальной современной российской социологии нет ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, не говоря уже о Сталине. Но теоретически марксизм не преодолен ни одной современной социологической теорией, что вселяет надежду не только на его сохранение, но и создает условия для его развития в диспутах» [3].

Л. Ионин: «…и по сей день марксизм является у нас в политическом смысле какой-то “черной меткой”. Несколько лет назад, а именно в 1998 г. исполнилось 150 лет Марксову “Манифесту коммунистической партии”. Не было на Западе практически ни одной значимой газеты или журнала, которые бы не посвятили этой дате — выходу в свет произведения, во многом определившего судьбы современной цивилизации, — газетный разворот или тематическую подборку статей. Единственная страна, где эта дата вовсе не была замечена, — это, конечно, Россия» [5].

Однако же далеко не все респонденты считают, что марксизм для российской социологии далеко в прошлом. Так, О. Яницкий замечает, что «в социологию возвращаются вполне марксистская терминология: капитализм, рабочий класс, униженные, виктимизация и т. д.» и «цитирование К. Маркса и М. Вебера далеко опережает всех остальных». И. Штейнберг пишет, что в работах по бедности «классовый подход косвенно присутствует».

М. Черныш: «Многие социологи Марксом пользуются, но при этом опасаются на него ссылаться. Маркс по-прежнему не вполне политкорректен, хотя стал гораздо политкорректней, чем в 90-е годы».

А. Кожанов: «[Марксизм] латентно присутствует в большинстве исследований, претендующих на функционалистскую перспективу. Марксистской парадигме в России способствуют три события: распространение приверженности дискурсу “публичной социологии”, обновление повестки дня, тема общественных функций социальной науки; процесс сближения с политической наукой и политическими процессами; “огосударствление” повестки дня; “возвращение” многих марксистов в социологию, их ресоциализация; объективный рост интереса к фигуре Маркса».

Желаемые и ожидаемые перспективы марксизма в России

Прежде всего, отметим, что подавляющее большинство опрошенных социологов старших, поколений (нынешние 70–80-летние), безусловно, являются и осознают себя марксистами. Это люди, которые большую часть своей жизни проработали в марксистской парадигме, «срослись» с нею.

Некоторые из них считают себя шестидесятниками, другие стояли и продолжают оставаться на противоположных позициях, однако марксизм стал их второй сущностью: «…в самом деле, к какому “философскому направлению”, кроме марксизма, может отнести себя социолог, вышедший “из шестидесятых” и кандидат философских наук 1970 года выделки?» (А. Алексеев); «…я, будем говорить, неомарксист. Маркс мне далеко не чужд. Мне гораздо ближе те марксисты, которые вышли из него: Гидденс и пр.» (В. Ядов) [14]; «Я социолог, опирающийся на Маркса, Парсонса, Вебера, Мертона, Дарендорфа» (А. Здравомыслов) [4]; «…я никогда не утрачивал интереса к методологии Маркса — молодого, зрелого и позднего. При необходимости возвращаюсь к его произведениям: не столько для цитирования, сколько для самопроверки (Н. Лапин) [7]; «…учился методу у Маркса и Гегеля» (В. Ельмеев) [3]. При этом многие из них вычленяют такие дихотомии, как «молодой Маркс — поздний Маркс», «советский марксизм — марксизм вообще» «марксизм — неомарксизм», и отождествляют себя с учением «молодого Маркса» или неомарксизмом, избегая отрицательных коннотаций советских времен (см., например: «…труды и теории несоветизированого Маркса, особенного молодого Маркса, не утрачивают смысла и значения великих достижений общественной мысли» (Б. Фирсов).

Респонденты следующих поколений такой тесной связи с марксизмом не ощущают, ни один из них не назвал себя марксистом; они относятся к марксизму более критически, отстраненно.

Конечно, в рассматриваемых интервью не ставилась цель провести систематический анализ марксистской научной теории. Объем и детальность высказываний респондентов зависели от их интереса к данной теме. Здесь мы приведем наиболее интересные и полные ответы.

Подавляющее большинство опрошенных старших поколений высоко оценивают марксизм или, как минимум, считают его одной из важных теорий, которые необходимо учитывать современным российским обществоведам.

Н. Лапин: «По моим представлениям, методология и многие идеи Маркса остаются одним из важнейших достижений мировой социальной мысли, которое взаимодействует с другими достижениями и эволюционирует вместе с ними. Надеюсь, это относится и к мейнстриму российских социальных наук, включая социологию» [7].

А. Здравомыслов: «В теоретическом отношении Маркс и Энгельс опередили свое поколение на много десятилетий. Это значит, что все, кто клялся марксизмом после них, так или иначе упрощали их взгляды. … Маркс создал каркас социологического знания, который невозможно устранить, нельзя возвратиться в домарксистскую эпоху, хотя у нас таких любителей движения вспять много» [4].

Многие опрошенные ответили, что в настоящее время марксистская теория не может считаться универсальной, базовой социологической теорией, однако должна использоваться там, где это использование оправданно: «Она не может претендовать на монополию, однако это — один из работающих в современной социологии подходов» (В. Култыгин).

«“Марксизма”, кажется, в российской социологии не стало, а вот Маркс изучается, включается в работы именно там, где его идеи уместны, несут объяснительную силу. Теперь при защите любой работы, слава богу, не нужно цитировать Маркса как “заклинание о дожде”, но его отсутствие в работе по делу, по теме может вызвать справедливый вопрос» (Е. Смирнова) [9].

Называются и конкретные достоинства марксизма, не потерявшие своей актуальности в наше время. Прежде всего, речь идет о социальной теории.

Так, В. Ядов полагает, что перспективы марксизма для нашей страны далеко не исчерпаны, поскольку наше новое общество — капиталистическое, и классовая теория Маркса для него остается актуальной: «Исходя из положения, что бытие определяет сознание, я уверенно прогнозирую ренессанс марксизма в разных неовариантах. …Возьмем Марксову концепцию рабочего класса. Российские наемные работники физического или иного труда — типичный класс эксплуатируемых. Но это “класс в себе”, он не осознает своего положения, и потому нет солидаризации, рабочие не стали реальным субъектом социальных процессов, не созрели до состояния “класса для себя”» [13].

И далее: «Маркс — величайший мыслитель. Он прописан во всех западных учебных пособиях по социологии. Одна идея об отчуждении личности наемного работника (пролетария) стоит ничуть не меньше концепции социального действия Вебера. Не надо забывать, что Маркс намеревался совместить свой эконом-детерминистский подход с культур-детерминистским. Он набросал план четвертого тома “Капитала”, где использовал понятие “азиатский способ производства”. Азиатский способ тем отличается от европейского, что государство доминирует в экономике, рынок регулируется, не свободен. … По сути, нынешние неоинституционалисты подпитываются интеллектом Маркса. Вебер оставил нам в наследство “протестантскую этику” — запал капитализма, а его согражданин извлек из истории человечества нечто большее» [13].

Кроме того, отмечает В. Ядов, «теория отчуждения и концепция “параллелограмма сил” высоко эвристичны. Суть: люди сами делают свою историю, но при обстоятельствах, что объективно даны + столкновение интересов различных групп и сообществ образует некий вектор подобно тому, что рассчитывается по формуле параллелограмма сил. Недаром в МСА есть исследовательский комитет по социологии отчуждения (on alienation), а виднейшие теоретики, вроде Гидденса и Штомпки, вышли из Маркса, о чем писали в своих ранних публикациях. Франкфуртская школа неомарксистов дала миру Хабермаса и многих других выдающихся теоретиков, идеи которых по-прежнему актуальны».

Л. Ионин: «На мой взгляд, опыт советского марксизма во всех его разновидностях, начиная с 20-х годов, не может не быть полезным. Я приведу пример. Фрейдомарксизм Вильгельма Райха, соединявший идеи марксизма и психоанализа Фрейда, стал основой студенческих бунтов и сексуальной революции 60-х годов. … Райх уехал в США и началась новая эпоха в его жизни, но идейные основы этой поистине всемирной сексуальной революции сформировались частично в идейном контексте марксизма и именно советского марксизма. Это иллюстрация к вопросу о том, есть ли что-то в советском марксизме, что может оказаться полезным или важным не для мирового марксизма даже, а для мировой жизни вообще. … Антиглобализм — это наша совершенно актуальнейшая современность, и его трудно даже просто мыслить без марксизма, в том числе, без советского марксизма в многообразии его форм и проявлений». В России же «время идет, появляются новые люди, не пережившие травмы, о которой я говорил, зарождается определенный интерес к жизни в СССР, и на этом фоне может возникнуть интерес к марксизму» [5].

Актуальной в наше время может быть марксистская теория социальных конфликтов и их разрешения. Это положение отмечают многие респонденты.

«…Некоторые ходы мысли, характерные для марксизма (например, о взаимозависимости идей и интересов, роли конфликтов), вполне продуктивны и в наше время» (Л. Гудков).

«В современной России после некоторого перерыва марксизм постепенно возвращается в социальные науки, однако уже не в виде политического цензора, а в качестве интеллектуального подспорья при обсуждении ряда проблемных ситуаций в социальной теории. Например, конфликтологическая парадигма в социологии рассматривает общество в той системе координат, которая была задана марксистской теорией классов, конечно, с учётом поправок, сделанных Р. Дарендорфом и др. Ещё одна актуальная тема, напрямую обязанная своим происхождением марксизму, — соотношение науки и идеологии — была поднята в России ещё А.А. Богдановым. В ХХ веке проводилась детализация различий между позитивным знанием и мировоззрением исследователя (программная мысль М. Вебера), казалось, что в эмпирической социологии такая демаркация в принципе возможна. Но сегодня в контексте “финализации науки”, очевидно, что наука уже не может развиваться в пространстве, свободном от воздействия экономических интересов отдельных социальных групп, национальных государств, как и вне учёта экологических императивов человечества в целом. Это обстоятельство не просто осознаётся, но и принимается как «практически целесообразное» в одинаковой мере как в России, так и в других странах (Кожевников).

М. Черныш: «Вебер и Маркс были и будут вдохновителями многих научных работ. На пересечении этих двух парадигм рождаются различные теоретические гибриды, используемые для анализа процессов и институтов».

В заключение приведем интересное замечание В. Шляпентоха: «…в то время как многие российские либералы отмежевывались от Маркса, моя эволюция в Америке была противоположной. Я понял, что это мой юношеский экстремизм в студенческие годы в Киевском университете (1947–1949), который заставил меня тогда и много лет потом видеть в Марксе только неудачного пророка новой религии, было глубоко неправильным. Конечно, Маркс был утопист, но в то же время он был выдающимся мыслителем. И если как экономист, несмотря на его заслуги в истории экономической мысли, он в целом устарел, то как социолог он “живее всех живых”. По числу концепций, которые сегодня “работают” в социологии, ему нет равных, даже если мы сравним его со всеми иконами современной социологии — Дюркгейм, Вебер или Парсонс. Недавно я прочитал для аспирантов социологов лекцию о Марксе и сам оказался под впечатлением мощи его беспощадного интеллекта, со всеми его ошибками и просчетами. Среди других идей, которые я толкал, была и демонстрация превосходства марксисткого анализа социальных процессов, со всеми его ограничениями, над “убогостью” (любимое слово Маркса и Ленина) постмодернизма, при наличии некоторых положительных элементов в нем» [12].

Лишь небольшое количество респондентов ответили, в ответ на вопрос: «Какое место, на Ваш взгляд, занимает марксистская парадигма в исследованиях российских социологов?»: «Практически никакого».

Конкретной критики марксизма, кроме его идеологической составляющей, особенно в советской интерпретации, в высказываниях респондентов было не так много. Приведем несколько высказываний, касающихся его недостатков и слабых мест.

А. Здравомыслов считает, что в настоящее время появились новые механизмы, обеспечивающие взаимодействие различных классов, и положения Марксовой теории потеряли свою актуальность: «В общем, я согласен с Дарендорфом в оценке взглядов Маркса. Это была социология XIX века — социология эпохи противостояния классов в Европе. А после первой мировой войны общество (европейское) стало изменяться так, что тот аппарат понимания, который был создан Марксом и который имел очень большое практическое применение прежде всего в России — в качестве ленинизма, — уже не мог работать в масштабе европейской истории. Политика Рузвельта, обеспечившая выход из Великой депрессии в США, стала практическим доказательством возможности сотрудничества классов. В США и Европе были созданы институты регулирования классовых и иных конфликтов, которые имели практическое значение» [4].

В. Ядов пишет: «Теория формаций сомнительна, как и теория революций — движителей истории».

Мнение Р. Могилевского: «Я полагаю, марксизм займет свое место в музее истории социологии, не более того. Он не прошел испытание историей. Ни один из догматов марксизма не был подтвержден исторической практикой. Отношение труда и капитала, классов, роль государства, экономический прогресс — весь этот круг проблем не только получил иные более точные трактовки, но и нашел и находит свои решения там, где Маркс видел непреодолимые противоречия. С точки зрения теории познания, марксизм страдал панлогизмом, пытаясь выстроить универсальные и непротиворечивые конструкции там, где их принципиально, в силу открытого и развивающегося характера общества и множества других причин выстроить было нельзя. Марксизм можно обвинить и в номинализме, философии, заимствованной из донаучных постулатов средневекового мышления. Народ, классы, пролетарии, общество, государство, эксплуатация — эти общие понятия являлись для марксизма не научными понятиями, а объектами реальной жизни, что стало методологическим и ценностным оправданием чудовищным административным практикам и революционному разбою. Марксизм в ряде случаев указал на реальные проблемы, ну и что? Достаточно ли этого, чтобы оправдывать чудовищно одномерное и далекое от жизни учение, породившее (и кажется продолжающее порождать) к тому же столь же чудовищные социальные практики?» [8].

Таким образом, позиции социологов в отношении перспектив марксизма в российской социологии разделяются довольно радикально. Думается, что не последнее место в формировании этих позиций занимает взгляд на марксизм как теорию и методологию или идеологическую доктрину и политическую практику.

***

Мы полагаем, что представленный совокупный текст российских социологов о значимости и месте марксизма в современной отечественной социологии представляет определенный интерес, поскольку позволяет получить некоторый спектр взглядов на проблему. Мы не претендуем на полноту и особую точность. Следует учитывать, что статья базируется на вторичном анализе данных экспертных опросов, в ней представлен всего лишь набор мнений специалистов, высказанных в ситуациях конкретных исследований.

Большинство респондентов согласны с тем, что в настоящее время марксизм утратил свою актуальность в отечественной социологии. В качестве причины массового и повсеместного отказа от этой некогда доминировавшей теории называется ее принудительный характер в советское время, отождествление ее с фальшью и лицемерием советской государственно-партийной системы.

Позиции по вопросу о том, хорошо ли это, разделились. Наиболее активными респондентами оказались те, кто 1) признает общую ценность марксизма, в том числе и для нашего времени; 2) верит в перспективность и значимость ее для российской социологии и в будущем (наряду с другими теориями); 3) считает, что марксизм незаслуженно забыт в нашей стране. Среди них много исследователей старших поколений (70-80-летних). Многие из них по-прежнему считают себя марксистами. Их аргументация своей позиции не только основательна и детальна, но и максимально эмоциональна. Одним из широко распространенных аргументов является, помимо прочего, апелляция к западному опыту плодотворного использования марксизма и неомарксизма.

Вторая, более нейтральная, группа экспертов считает, что возможности марксизма ограниченны, но эта теория имеет ряд сильных сторон, которые и должны учитываться в социальных и экономических исследованиях. Многие указывают на то, что марксизм продолжает в той или иной степени использоваться в отечественной социологии, иногда в явной, иногда в латентной форме. Респонденты этой группы в своих ответах эмоционально нейтральны и дистанцированны, рациональны.

Наконец, лишь небольшое количество респондентов либо коротко ответили, что марксизм практически не актуален для российской социологии, либо дали подробный ответ, в котором решительно его осудили. Первые — в основном, достаточно молодые респонденты, выросшие практически вне «марксистских традиций», вторые — те, кто продолжает видеть в марксизме, прежде всего, идеологию.

Таким образом, судя по мнению наших экспертов, нельзя сказать, что марксизм потерял актуальность в нашей стране как теория и методология социологического исследования. У него немало приверженцев, и специалисты самого высокого ранга видят у исследования общества с материалистических позиций немалые перспективы. В числе сильных сторон называются практически все основные положения марксизма: классовая теория и, более широко, теория конфликтов, теория отчуждения, общая методология, экономические идеи. И, возможно, в новых, свободных от идеологического диктата условиях заложенный в этой доктрине потенциал найдет свое дальнейшее развитие.

Литература

1.            Алексеев А.Н. «Рыба ищет где глубже, а человек — где не так мелко»: Набросок биографического интервью. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/alekseev_06.html  >.

2.            Докторов Б. Биографии для истории // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2007. № 1. С. 10–22.

3.            Ельмеев В.Я. «Я был и остался сторонником материализма в социологии» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/elmeev_09.html >.

4.            Здравомыслов А.Г. «Социология как жизненное кредо [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/zdravomyslov_06b.html >.

5.            Ионин Л.Г. «Надо соглашаться с собственным выбором» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/ionin_07.html >.

6.            Климов И.А. социальный состав и профессиональные ориентации российских обществоведов // Социальные науки в постсоветской России. М.: Академический проект, 2005. С. 203–227.

7.            Лапин Н.И. «Наша социология стала полем профессиональных исследований, свободных от идеологического диктата» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/lapin_07.html >.

8.            Могилевский Р.С. «Я бы назвал себя социологом-консультантом [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/mogilevsky.html >.

9.            Смирнова Е.Э. «…По профессиональной части претензий не было, но инкриминировалось распечатывание гороскопов» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/smirnova.html >.

10.        Тощенко Ж.Т. «Социология возродилась в нашей стране сначала как политическая витрина» // Социологический журнал. 2007. № 4. С. 169.

11.        Шереги Ф.Э. «Тогда я пришел к выводу: СССР стоит перед распадом» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/sheregi.html >.

12.        Шляпентох В. «Социолог: здесь и там» [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/shlapentokh.html >.

13.        Ядов В.А. «…Надо по возможности влиять на движение социальных планет [online]. URL: < http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/yadov_2005.html >.

14.        Ядов В.А. Современное состояние мировой социологии: Лекция Владимира Ядова. Полит.ру, 27 октября 2007 [online]. URL: < http://www.polit.ru/lectures/2007/10/26/sociolog.html >.