Недавно на Когита.ру, под заголовком «Репрессированная наука: драма жизни и судьбы ученого, “умершего в своей постели», был опубликован очерк нижегородского историка психологии Наталии Стоюхиной о значительном, но полузабытом ныне  психологе (педологе, психотехнике) Серафиме Михайловиче Василейском. Социолог и историк социологии Борис Докторов, на основании прочтения работ Стоюхиной и интервью с нею, приходит к выводу, что некоторые из работ Василейского 1920-30-х годов можно рассматривать также и как опыт изучения социальных отношений. А. Алексеев

Борис Докторов

Наследие С.М. Василейского принадлежит психологии и социологии

С.М. Василейский был в первую очередь психологом с широкими научными интересами. И как психолог, в первую очередь, он представлен в книге и статьях историка психологии из Нижнего Новгорода Н.Ю. Стоюхиной. Однако мне думается, что подобная трактовка его деятельности определяется не только характером образования Василейского, кругом его общения и направленностью его главных исследований. Она не в малой степени обусловлена двумя «внешними» обстоятельствами.

Во-первых, различиями в классификации наук о человеке в начале прошлого столетия и в наше время. В 1920-е – 50-е годы, в силу существовавшего тогда представления о психологии и по очевидным политико-идеологического причинам, исследования Василейского, конечно же, относились к психологии и, думается, никто, кроме разве что его оппонентов, не заявил бы о возможности рассмотрения их в логике социальной психологии и, тем более, социологии. Но сегодняшний социолог, и это в своем еще не опубликованном интервью подчеркнул академик Г.В. Осипов, обнаружит в исследованиях и публикациях Василейского первые опыты теоретико-эмпирического изучения трудовых, производственных отношений; некоторые из его работ относятся к социальной психологии и социологии образования, также в них видны его попытки подойти к измерению таких непростых характеристик массового сознания, как идеалы и настроения. В статьях по истории изучения общественного мнения в СССР в 20-е – начале 30-х годов приводятся некоторые примеры локальных опросов населения, скорее – отдельных групп по актуальным социально-политическим темам.

Вместе с тем обращение к наследию Василейского расширяет границы будущих историко-науковедческих поисков. Оказывается, анализом общественного мнения или отдельных фракций общественного сознания (говоря современным языком), на примере изучения небольших групп населения могли заниматься педологи и психотехники; так что и под этим углом зрения уместно рассмотреть публикации психологов того времени. Второе «внешнее» обстоятельство – это стремление Стоюхиной к изучению психологии 1920-30-х годов и тот факт, что она сама трактует предмет своих исследований именно как историк психологии. Другими словами, речь идет о направленном профессиональном подходе к анализу творчества Василейского.

В интервью с Наталией Стоюхиной (оно будет опубликовано в одном из ближайших номеров петербургского журнала «Телескоп») нам удалось обсудить творчество Василейского с более широких предметных позиций и показать перспективность  рассмотрения сделанного им как части, фрагмента исследований, проводившихся ранне-советскими социологами. В этом первый урок, первое важнейшее следствие «случайного» открытия Н. Стоюхиной наследия С. М. Василейского. Напомню, импульсом ее исследования стал простенький вопрос, обращенный к  старшему, коллеге: «С кого началась психология нашем городе?». Именно так, с удивления и вопроса к другим, но прежде всего к самому себе, исследователь находит тему, которой вот уже многие годы занимается себе на радость. И здесь уже ничто не может ему помешать. Но Стоюхина сделала много больше. Она не просто открыла для науки забытое имя. Она, по существу,  изменила судьбу Василейского.

Теперь – о втором нижегородском уроке. Стоюхина поведала нам еще одну историю поведения ученого в условиях репрессированной науки. Автор этого термина, М.Г. Ярошевский, обозначает им репрессии ученых и научного сообщества, репрессии идей и научных направлений, учреждений и центров, книг и журналов. Среди репрессированных научных дисциплин он называет: генетику, психотехнику, этологию, евгенику, педологию, кибернетику. Учитывая то, что произошло с социологами и социологией на рубеже 1920-30-х годов, мы вполне можем отнести к этому ряду и науку, которую мы разрабатываем.

Василейский имел все шансы разделить судьбу многих своих коллег, учителей и учеников: быть расстрелянным, отправленным в лагеря, уволенным без права заниматься своим делом. Он мог не выдержать давления политической атмосферы и клеветы, недоброжелательства со стороны младших представителей своего профессионального цеха. Факты биографии свидетельствуют, что Василейский проявил твердость убеждений, остался верен своим научным устремлениям. Поистине счастливые стечения обстоятельств десятилетиями защищали его от самых жестоких ударов социальной системы.

История советской социологии лишь открывается и складывается. И ясно, без вклада в нее С.М. Василейского и, скорее всего, ряда других представителей родственных наук эта история не может быть полной.