— Как вы узнали о возбуждении против вас уголовного дела?

— Мне домой позвонил выпускник нашего факультета, который работает на радиостанции «Эхо Петербурга», и сказал: «Марина Анатольевна, наверное, Интерфакс в шутку сообщает, что против вас возбуждено уголовное дело?!» Может, и не в шутку, говорю, у нас в университете все может быть!

— А почему вы поверили, что это всерьез?

— Потому что была готова к тому, что наш ректор пойдет на крайние меры. Это было чудовищно для меня, но логично для него. Уголовное дело — кульминация всех его конфликтов. Его главная задача — сломать психологически. У каждого в руках свой инструмент профессии, его инструмент — страх. То же самое происходило и с моим мужем, деканом медицинского факультета, Сергеем Петровым.

— Что было дальше?

— Обыск. На факультет пришла группа сотрудников «Центра Э», который занимается борьбой с экстремизмом. Двадцать специально обученных людей семь часов трясли мой кабинет, приемную и бухгалтерию.

— В чем суть обвинения?

— Об обвинении я ничего не знаю. Поводом к возбуждению дела, как мне рассказали коллеги, видевшие постановление на обыск, явились два договора возмездного оказания услуг. Суть в следующем: у факультета есть внебюджетные средства, которые мы зарабатываем, обучая платных студентов. Их распределяет ученый совет. Два раза в год он же утверждает систему надбавок для преподавателей, определяя конкретную сумму для каждого. Я, как декан, являюсь исполнителем решений ученого совета, поскольку обладаю правом финансовой подписи. Никто другой этим правом не обладал. Мы не раз задавали вопрос ректорату: кто должен подписывать документ с деньгами для декана? Ответ был: сам декан. И вот за это, я, оказывается, должна быть наказана.

— Система надбавок существует только на факультете журналистики?

— Нет конечно! Во всем университете.

— То есть, исходя из логики, предложенной ректором Кропачевым, все деканы — уголовники?

— С Кропачевым во главе. Так, как я, поступают все мои коллеги, включая ректора. Но размер надбавки для меня — конкретную сумму в месяц — определяет ученый совет факультета, а ректору размер надбавки из внебюджетных средств ученый совет СПбГУ не устанавливает, решение он принимает сам.

— Как связаны бухгалтерская ведомость журфака и борьба с экстремизмом?

— Личностью одного человека — полковника Ильина, руководителя «Центра Э». Только что на юрфаке состоялась конференция по борьбе с экстремизмом, в которой он играл ведущую роль. Он же летом выступал на ректорате, пугая деканов пикетами студентов, его же люди проводили обыск на моем факультете. Почему центр по борьбе с экстремизмом изымает зарплатную ведомость, не знаю, может быть, ищет студентов, которые учатся за счет ЦРУ?

— А может быть, по случайному совпадению, на юридическом факультете, который возглавляет ректор Кропачев, у Ильина учится сын или дочь?

— Дочь. И, по слухам, учится неважно… Кроме того, говорят, есть и другие взаимные интересы. Страшно, когда вопросы решаются «через детей».

— Ну а настоящая причина происходящего?

— Травля. Во все времена на пороге университета заканчивалась полицейская власть. А тут на собственную подчиненную начальник пишет в прокуратуру. Началось с того, что я дала интервью о проблемах университета газете «Деловой Петербург». В мае на ученом совете посмела сказать, что даже в советские времена актовый зал дышал и говорил, здесь были дискуссии, а сейчас заседания ученого совета проходят в мертвой тишине. И после ректорского отчета за год позволила себе выступить в прениях с негативной оценкой проводимых ректором преобразований, задала вопрос о стратегии развития вуза.

Меня сегодня укоряют тем, что поддержали эту точку зрения всего несколько человек. Но, во-первых, на голосование был поставлен другой вопрос: результат деятельности университета за год, а, во-вторых, голосование было открытым. А что значит открыто голосовать против воли ректора, у нас уже известно. Я и сейчас уверена: университет — особый остров, на котором в течение столетий сформировались свои законы. Главный из них — устав; корпоративная этика для нас —  прежде всего сохранение устава. Он гарантирует открытость нашей жизни, ее дискуссионность, свободу обмена мнениями. Ректор нарушает главные основы университетского существования.

— Есть люди и в городе, и в университете, которые считают, что ваш конфликт с Николаем Кропачевым — спор хозяйствующих субъектов, а ваша борьба против него идет за сохранение деканских доходов…

— Мои доходы и доходы моего мужа Петрова, декана медицинского факультета (он, кстати, еще и практикующий хирург), прозрачны и указаны в бухгалтерских документах. Мы честно платим налоги, у нас нет никакого другого бизнеса в университете.

— Говорят, достаточно увидеть ваш дом, чтобы все понять…

— Да, у нас, двух профессоров в возрасте около пятидесяти, есть дом в Лисьем Носу площадью 180 метров, уютный, красивый, мы построили его, продав недвижимость, которой владели. В нашем доме живем мы с мужем, моя мама, свекровь, дочь, сын, собака и два кота. Я свою собственность могу кому угодно предъявить без всяких опасений. Не все деканы, включая ректора, тут будут со мной солидарны.

— В каком сейчас состоянии уголовное дело, возбужденное против Сергея Петрова?

— Когда он со своим адвокатом пришел к следователю Марии Тимохиной и попросил объяснить, в чем его подозревают, следователь для ответа на этот вопрос взяла три дня. Дело возбуждено четыре месяца назад, но до сих пор предмет подозрений (а вовсе не обвинений!) неясен. Нам известно, что в МВД РФ, куда мы обратились с просьбой взять на контроль эти беспрецедентные дела, решено провести по фактам нарушений служебную проверку. А по моему делу наш ректор, как говорят, недавно звонил замглавы МВД, кричал, что он ловит преступников, а ему мешают.

— И тут мы плавно переходим к основной причине влияния Николая Кропачева. Каким образом утвердилась легенда о том, что Кропачев — учитель президента? Ведь они работали на разных кафедрах — Кропачев на кафедре уголовного права, а Дмитрий Медведев — гражданского. Где и чему он президента учил?

— Да, Кропачев никакого отношения к обучению и научной деятельности Медведева не имел. Научный руководитель будущего президента — Виктор Тимофеевич Смирнов. Но магические словосочетания «учитель президента», «научный руководитель президента» Кропачев использует на тысячу процентов.

— А правда ли, что Кропачев заочно называл премьер-министра и президента «Вова и Дима» и давал понять: у них особые отношения?

— Про стилистику не буду говорить, а вот короткую дистанцию между ним и лидерами страны наш ректор демонстрирует постоянно. Поначалу он ссылался на них в публичной полемике на каждом шагу, всячески демонстрируя панибратские отношения. Потом после ряда публикаций стал чуть аккуратнее. На людей это действует гипнотически, ведь в России информационное поле главным образом строится на слухах.

— Прошлое и настоящее Николая Кропачева полно непроясненных вопросов, чего стоит одна консультативная помощь банку «Викинг», превращение жилищного кооператива универсантов, в основном юристов, в гостиницу «Мариотт», непонятная судьба квартала А4 на Смоленке. Список длинный. Как и тень, которую на власть бросает такой «учитель». Почему никто не обратил на это пристального внимания?

— Говорят, что с этим же вопросом один очень компетентный человек пришел в соответствующую организацию. Ему ответили: всё знаем. Но нет политической воли. Получается, если человек в команде, возникает боязнь испортить репутацию вертикали. Если ты в команде, тебя не сдадут.

— Кстати, о команде. Людмила Алексеевна Вербицкая, бывший ректор, ярая защитница Кропачева, в этом скандале выглядит особенно странно. Хотя у нее был длинный шлейф конфликтов с Кропачевым, именно она сыграла в его выборах решающую роль? Если это произошло под давлением, то кого?

— Самого Кропачева. Его назначение прямо связано с уголовным делом проректора по АХЧ Огнева. Мы все предупреждали Вербицкую: в административно-хозяйственной части непорядок, ремонты делались ужасно, явно воровали, сотрудники жутко пили. Но она доверяла Огневу безгранично, был период, когда говорили, что именно он управляет университетом. В итоге уголовное дело, условные, но немалые сроки, конфискация имущества. Людмила Алексеевна в интервью ТВ сказала: «Какой ужас! Я ничего не знала!» Хотя ее любимая фраза многие годы была: «За все в университете отвечает ректор». Кстати, следователь, который вел дело, преподает на юрфаке. И первым проректором Вербицкая назначила Кропачева еще во время следствия.

— Вербицкая публично заявила: прием в вузы должен быть прозрачным, честным, доступным, никаких ректорских списков. При ней существовал ректорский список?

— Ректорский список был. Но на многих факультетах он не был окончательным «приговором». Значение имели способности и наклонности абитуриентов. Ведь мы себе не враги: по блату прийти можно, а остаться нельзя. Ректорский список, по всей вероятности, был и в этом году. Комиссию, которая проводит творческий конкурс, целиком заменили. И теперь на наше законное требование предъявить работы, на основании которых осуществлен прием, отвечают отказом. Мы хотели провести экспертизу, чтобы понять, чем руководствовались наши коллеги — филологи, социологи и юристы, — принимая людей на журфак. Не дают. Это — впервые в истории университета, так как по правилам ведения личных дел мы обязаны хранить в них работы на вступительных экзаменах до получения диплома. Почему не дают? Видно, чего-то боятся… Теперь уже сессия покажет качество, как говорят у нас на факультете, «кропачевского» набора.

— К вопросу о коррупции: по слухам, поступление на юрфак университета стоит десятки тысяч долларов…

— Не ловила никого за руку, но если этот миф существует, надо его разрушать. Однако никто не разрушает. С моей точки зрения, гораздо актуальнее официальная платная форма обучения. Внебюджетные средства, которые можно потратить на развитие, ничего не скрывая. Зачем нам в аудитории балбесы, которые будут знать, что за их поступление получена взятка. Как им в глаза смотреть, как их учить?!

— Вас все время обвиняют в клевете. На что клевещете?

— Знаете, близкое знакомство с журналистикой меня заставляет быть очень осторожной. Иск о защите чести и достоинства Вербицкая от лица университета подала потому, что мы просто стали во всеуслышание говорить о том, что происходит, а они хотели нас удушить тихо.

— Но почему ваши коллеги — деканы и ученые — так смиренны, почему так быстро превратились в группу глухих согласных?

— Потому что такого жестокого, неадекватного руководителя в университете еще не было. Ректор недавно собрал всех деканов и объявил им, что зарплату им теперь будет выплачивать лично, в одиночку определяя, кто чего заслуживает. И все закивали.

За полтора года работы мы хоть раз услышали полноценный доклад ректора с трибуны ученого совета? Ошибаетесь. Николай Михайлович повторяет все по многу раз, говорит часами, посреди своей речи вдруг начинает смеяться, путается, скатывается на мелочи, логикой не владеет. Раньше, когда он был зависим, сдерживался, а в роли первого лица его словно прорвало. Очень много раз здравомыслящие и не насмерть перепуганные люди — а такие все же среди деканов есть  — обсуждали, что надо сделать, чтобы он не ощущал свою безнаказанность. Но нет опыта решения подобных проблем; материя их так же тонка, как и грань между неадекватностью и подлостью.

— Возможно, именно события в Петербургском университете — тот яркий прецедент, или, на языке, юристов казус, который обозначает необходимость нового института — общественной экспертизы для гарантий защиты подчиненных от произвола руководителей.

— Гарантией всегда был наш устав. Но сейчас устав новым ректором читается по-своему, причем каждый раз по-разному. Делаются постоянные ссылки на высшую власть государства, при этом создается механизм уничтожения любого несогласного человека.

— Есть ли реакция городской власти?

— Она глухо безмолвствует. Недавно у меня была печальная история с Лигой журналистики, VIP-клубом, который объединяет влиятельных персон медийного пространства. Я как член лиги была приглашена на обед с главой питерского ГУВД Владиславом Пиотровским. Увидев среди гостей меня, он сказал: «Если будет присутствовать Шишкина, я уезжаю, при ней ни о чем говорить не буду!» Естественно, я сказала, что не стану портить коллегам обед, и ушла.

— И никто вас не остановил?

— Никто. За меня вступился секретариат петербургского Союза журналистов, приняв заявление по поводу конфликта, а также собственный ученый совет. История с университетом — страшный пример не только для города.

— Может быть, главный вопрос: как все это воспринимают студенты?

— Студенты? Они все видят и все понимают. Ни они, ни мы не отчаиваемся. Университет не раз переживал смутные времена и возрождался вновь.