То, что сегодня россияне находятся в эпицентре информационной войны, кажется очевидной истиной. По одну сторону баррикад – Россия, по другую – США. Что такое информационная война, на кого, в конечном счете, она направлена, и какую роль она может сыграть для сырьевой экономики РФ, рассказал Когита!ру Григорий Тульчинский, профессор Санкт-Петербургского филиала НИУ-ВШЭ, доктор философских наук, автор научных публикаций о феномене информационной войны. Спрашивала практикантка Когита!ру Полина Попова

- Григорий Львович, расскажите, пожалуйста, какие существуют основные признаки информационной войны, и что она из себя представляет.

- Информационная война предполагает как минимум две стороны, воюющие между собой. То есть информационная война это конфликт. Хотя сплошь и рядом под информационной войной понимают некоторые односторонние действия, одностороннюю атаку. В этом смысле, если мы говорим об этом термине и об этой технологии, ее следует отличать от пропагандистского воздействия. Можно различать как минимум два типа информационных войн. Первая – направлена на уничтожение информационных центров оппонента. Например, просто физическое уничтожение центов принятия решений и распространения информации. Собственно говоря, интернет как таковой возник в качестве меры противодействия возможной ядерной атаки со стороны СССР по уничтожению центров принятия решений. Распределение информационных центров и было техническим заданием разработки Интернета. Таким образом, в первый тип информационных войн входит физическое уничтожение центров либо уничтожение программного обеспечения, и железа, и софта, скажем так. Информационная война как уничтожение информационной инфраструктуры. И это очень важный момент, потому что информационная безопасность в данном смысле приобретает все большую актуальность и в международных отношениях, и в бизнесе, и во многих других сферах, вплоть до личной жизни. Но чаще всего под информационной войной понимают то, что Георгий Георгиевич Почепцов удачно назвал смысловыми войнами, то есть, когда происходит влияние на сознание с помощью какого-то контента. И вот тут начинается самое интересное. Потому что не всегда можно определить, кто с кем воюет.

- Почему?

- Потому что сплошь и рядом источник информационно-смысловой атаки неочевиден. Например, в случае с отставкой мэра Москвы Юрия Лужкова, кто с кем воевал? В случаях вокруг арабских стран? В случае вокруг Украины? Разве вы можете всегда идентифицировать актора, его мотивацию и его цели? Более того, если вы можете идентифицировать его цели, то вы можете идентифицировать и результаты. А в информационной войне это всегда возможно?

- Кажется, что вообще невозможно.

- О чем и речь, потому что сплошь и рядом силы, инициирующие ту или иную информационную атаку, не заявляют о себе. Сплошь и рядом в смысловой информационной войне проблема заключается в том, чтобы приписать кому-то цели, приписать кому-то мотивацию, то есть заключается в интерпретации определенных действий. И тогда смысл самой информационной войны переносится на следующий уровень: не кто кого-то в чем-то убедит, это просто пропагандистская атака, а кто кого переинтерпретирует, кто кому припишет какие-то намерения. Вот это, можно сказать, информационные войны второго рода, смысловые информационные войны, в том числе, когда ты приписываешь кому-то пропагандистские цели и намерения. Но тут нужно отдавать себе отчет, что это многосторонняя игра: другие ребята приписывают. Это война экспертов, это война журналистов, война публицистов, война политиков, смысл которой заключается, в том, кто кого переинтерпретирует. События вокруг Грузии, события вокруг Украины показывают, насколько пластичны эти интерпретации. Это первая проблема. Вторая заключается в том, что сплошь и рядом основным объектом воздействия информационной войны является не противник. Это не просто пропагандистская атака. Возьмем, например, ситуацию тем же Юрием Лужковым. Ведь все знали про Лужкова. Все факты были известны. Все было опубликовано. Почему вдруг у президента открылись глаза, и в этих глазах Лужков утратил доверие? Или вокруг Каддафи, вокруг Ливии. Что, никто не знал, кто такой Каддафи? Как он строит внутреннюю политику, как он строит внешнюю политику, что он участвует в террористической деятельности? Все было известно. Почему вдруг у глав европейских государств открылись глаза, и они сказали такие слова, которые уже обратно не берутся, а нужно уже действовать? Ведь фактически в самой Ливии ничего не изменилось. Были раньше и повстанцы, и военные столкновения.

- То есть, это было сделано просто как предлог?

- А предлог для чего?

- Для дальнейших действий.

- И чьих?

- Получается, что европейских стран, которые сказали слова, которые уже обратно не берутся…

- Значит, фактическим адресатом был не оппонент, которого в чем-то обвиняли, не противник, а какая-то третья сила, которая располагает ресурсами, обеспечивающими возможность разрешения той самой конфликтной ситуации. Как в суде участвуют не просто двое, а есть третья инстанция, которая принимает решения. Впрочем, в любом диалоге, который ведут якобы двое, все равно они апеллируют к кому-то третьему, в расчете на то, что этот третий все правильно понимает и рассудит. Об этом писал Сартр, об этом еще раньше писал Флоренский, почти в то же время писал Т.Манн, Э.Левинас, М.Бахтин.

- А диалог не предполагает «четвертого» - авторитета, на который мы всегда ссылаемся?

- Вот этими «третьими» и могут быть: авторитет, суд, Бог, может быть, старший брат. Это то, что Сартр назвал: «человеческое бытие есть бытие под взглядом». Любая коммуникация ведется в расчете на то, что есть какой-то третий, который все правильно понимает. И мы говорим друг с другом в расчете на то, что мы эту третью силу признаем. То ли в качестве научного закона, то ли в качестве правового закона, то ли в качестве еще кого-то. Тогда получается, что целью информационной войны является не только и не столько переинтерпретировать, сколько переинтерпретировать в глазах этой третьей силы, которая располагает какими-то ресурсами к разрешению конфликта.

- Которую мы тоже не можем определить?

- Чаще всего можем. Вот в случае вокруг арабских стран, в том числе вокруг Сирии и Ливии, ею стало европейское сообщество. Более того, возьмем эти разговоры вокруг твиттерной революции в Египте. Если обратиться к конкретным аккаунтам, которые возбуждались, то возбуждались они не в Египте. И не в Тунисе. А возбуждались они в Европе. Это было возбуждение общественного мнения европейского сообщества.

Недавно специально дал своим студентам задание: «Почему мировое сообщество не вмешалась в события конфликта хуту и тутси». Почему Косово возбудило европейское сообщество, почему Ливия и Тунис возбудили европейское сообщество, а уничтожение в Руанде трёх миллионов человек хуту и тутси за пять лет не возбудило. И Америка тут ни при чём. Просто получилось, что в тот момент, во-первых, информационная инфраструктура слабая была, во-вторых, мировое общественное мнение было отвлечено событиями в Сомали, в Косово и в заливе. И поэтому было не до хуту с тутси.

Мы живем в информационном обществе и нужно отдавать себе отчет, что то, что не вошло в повестку дня или не влезает в эту повестку дня, остается вне контекста информационных войн. Информационные войны – феномен информационного общества, когда не столько о событиях сообщается, потому что они произошли, а события происходят для того, чтобы о них сообщалось. И поэтому возбуждение этой третьей силы возможно при одном условии: должно произойти большое событие, которое в повестке дня займет значительное место, которое будет обладать таким паблицитным капиталом, что не среагировать на него будет невозможно. А если эта третья сила не активизируется, например, европейское сообщество не возбуждается – у него свои какие-то проблемы, тогда появляется эта третья сила в виде военной оккупации или каких-то внутренних сил, которые берут на себя данную задачу, и происходит что-то вроде революции, так скажем. Вот такая общая модель.

Если же говорить о ситуации вокруг Украины, то там велось и ведется несколько информационных войн по разным векторам. В торге вокруг газа, вокруг самой Украины, вокруг перспектив восточных регионов, политики Европейского Союза. И каждый раз это отдельная интерпретация.

Если же говорить о внутреннем рынке, о России, то здесь целью является скорее пропагандистское воздействие, главным объектом которого является российское население.

- И это пропаганда возможна, потому что нет второй стороны, нет альтернативных источников информации, доказывающих иную позицию?

- Да, здесь не столько информационная война, сколько пропагандистское воздействие. И причины этого понятны и очевидны: наша страна находится в тяжелой экономической ситуации, в рецессии. Значит, что-то нужно делать, чтобы удержаться у власти. Потому что, если этот политический класс не у власти, то он где?

- Не знаю, нигде?

- Даже можно сказать, где. Поэтому задача проста: удержаться у власти. Это вопрос жизни и смерти. Как удержаться в этой ситуации? Для этого ресурсы нужны? Нужны. А в условиях рецессии как можно наполнить бюджет? При том, что бюджет нужен не только и не столько для исполнения указов, а вообще нужен просто. Как его можно наполнить?

- Ну, он из налогов обычно наполняется…

- Его можно наполнить, и у России один только путь.

- Продавать ресурсы?

- Ну, за счет игры против рубля. Рубль нужно опускать, потому что за счет этого, с помощью экспорта, можно наполнить бюджет. Причем игра против рубля была продекларирована: Эльвира Набиуллина, глава Центрального Банка, еще в конце октября [2013] сказала, что никаких интервенций на рынок не будет. Рубль практически отпускается. Причем это активно стало проявляться уже в ноябре. А если опускается рубль, что получается? - Инфляция.

- Продаем за доллары, а внутри страны бюджет в рублях.

- Да, да. Повестку дня нужно занимать? Нужно. Причем это абсолютно правильно и профессионально подверстывалось под Олимпийские игры: началось все за полтора месяца на волне подъема интереса к Олимпийским играм. Сами Олимпийские игры – замечательная вещь. Полная российская виктория, и виктория тоже сознательная: спасибо американцу за две медали, спасибо корейцу за три медали. Дальше следовали паралимпийские игры и еще большая виктория. Но тут подвернулся тот самый киевский перформанс. Одно событие накладывалось на другое. Майдан же начался с протеста интеллигенции, студентов-гуманитариев, за евроинтеграцию, и он к зиме уже практически рассосался. Но последовал силовой разгон, после чего состав Майдана изменился. Затем последовало противостояние на Грушевского, и состав еще раз изменился. И планка требований поднималась, и поднималась, и поднималась. Грех было этим не воспользоваться. «Враг у ворот». Вообще пошли слова такие замечательные, я даже одно время записывал, потом перестал. «Еврофашизм». «Жидохохлы». Обвинения в бандеровщине и так далее. Сформировался образ врага, который вот, уже у порога. Затем последовали события в Крыму. Совершенно замечательные события. Просто гениальная разводка. Говорят же, что это было спланировано. Значит, должен был быть проведен серьезный анализ и серьезная подготовка. Но подготовка в таком быстром режиме, что больше похожая на импровизацию. Потому что никто не ожидал, и никто не знал. Это блестяще подготовленная операция, потому что грех было не воспользоваться этим. На фоне событий в Киеве и Крыму умы прокомпостированы так, что в троллейбусах люди ничего другого не обсуждают. То есть повестка дня занята вплоть до думских выборов. Людям больше не о чем разговаривать. Никаких проблем в стране больше нет. А то, что денег в стране нет, так это понятно, где они - в Крыму, а «русские своих не бросают».

- Зачем тогда отказались от Донецка, Луганска?

- А это, скажем так, классическая разводка спецопераций. Во-первых, держать в тонусе украинские власти. Дальше начинается торг с Европой, на фоне того, что украинская власть не в состоянии справиться с ситуацией в стране. А потом откуда-то появляются лидеры под кличками, у них почему-то оказываются ракетные комплексы. Недавно у них оказались танки. А украинская власть не в состоянии справиться и, более того, она ведет себя истерически, вплоть до последних событий у посольства.

- И одновременно остается резерв для дальнейших пропагандистских действий внутри страны.

-Да-да. Обновляется свежесть повестки дня. Самолет сбит. Непонятно кем, непонятно как, на встречном курсе. Вот это примерно то же самое, как «кто стрелял на Майдане» в обе стороны. Это же уже не важно, кто стрелял, но выгодно это оказалось и тем, и этим. И с данным самолетом так же начинаются интерпретации. Вплоть до того, что его «сбили львовские солдаты, потому что там летели днепропетровцы». Или наоборот.