С Григорием Львовичем Тульчинским, заслуженным деятелем науки РФ, доктором философских наук, политологом, профессором кафедры прикладной политологии Санкт-Петербургского филиала Государственного университета Высшей школы экономики мы беседум об общественной жизни, гражданской активности и личной ответственности. Интервью записала корреспондент Когита.ру Евгения Литвинова.

Евгения Литвинова: Расскажите, пожалуйста, для начала о своих студентах.

Григорий Тульчинский: Студенты у нас замечательные. Мне особенно нравится, что среди них очень много иногородних. Питерских мало.

Хотят учиться?

Хотят, особенно вначале. Потом начинают понимать, что от их образования в их будущей жизни ничего, к сожалению, не зависит.

В любом случае они во время учебы расширят кругозор, повысят общий уровень культуры...

Конечно. Мы с Вами знаем такие вузы, где мальчики «пересиживают» армию, а девочки в приличном обществе ждут замужества. А есть вузы, в которых учатся. Но таких вузов, за чьими выпускниками гонялся бы работодатель, в настоящее время в России, к сожалению, нет. Наша кафедра молодая. Мы готовим первый выпуск на следующий год. Но и наши ребята, и другие выпускники сталкиваются с проблемой: их на рынке труда никто не ждет. Они об этом начинают догадываться примерно со второго курса. И главной задачей становится не столько учеба, сколько определение будущего места работы.

А на какое место работы может рассчитывать будущий политолог?

Таких мест много. Это места, связанные с журналистикой, с PR, с политической деятельностью.

Задумываясь о работе в политической сфере, студенты, видимо, скоро понимают, что их ждут проблемы на этом поприще?

Да, они это быстро понимают. К этому вопросу они подходят весьма цинично. Друзья могут оказаться в разных партиях: один в «Справедливой России», другой в КПРФ, третий в «Единой России». Работают. Приобретают опыт. Приобретают личные связи.

Можно ли говорить о том, что, работая в политических партиях, ребята входят в «общественную жизнь», занимаются общественными проблемами?

Нет, это никакая не общественная жизнь. Это суррогат. Сами политические партии являются суррогатом. Партий – носительниц определенной идеологии всего две: КПРФ и «Яблоко». Все остальное – проекты, к настоящей общественной деятельности это отношения не имеет. Правда, за рубежом политические партии тоже все более являются лишь аппаратом для мобилизации электората на выборы вокруг неких лидеров. И идеи тут играют весьма малую роль.

Но мы видим активность граждан европейских стран при выборах на местном уровне.

Да, это очень важно. У нас президента готовы выбирать все, а на муниципальные выборы никто не ходит. В Питере на прошлых выборах многие округа остались без Советов. Избиратели не пришли, и выборы не состоялись. Это связано с тем, что люди не видят связи между своими действиями и политическими решениями и событиями.

Может быть, дело в том, что муниципальные органы власти у нас очень скромно финансируются и отодвинуты от принятия решений?

Наоборот, те люди, которые понимают «что к чему», знают, что именно на местном уровне решаются самые важные вещи: где поставить киоск, где скамейку, где открыть магазин. Люди, занятые реальным делом, реальным бизнесом это прекрасно понимают. Обыватели под воздействием телевизора считают, что их проблемы могут быть решены только первым лицом государства. Каков истинный механизм принятия решений они не видят и не знают. Власти именно в поддержании этого заблуждения и заинтересованы.

Но последние выборы в муниципальные Советы шли очень напряженно. Конфликты возникали и в момент регистрации, и в ходе избирательной кампании, и при подсчете голосов. Можно предположить, что местные органы власти приобретают авторитет в глазах населения?

Ну, и слава Богу! Когда-то такой момент должен был наступить. Солженицын говорил о том, что все нужно начинать снизу. Нужно начинать с возрождения земства, с возрождения общественных организаций. Но никто не слушал. Это всем было скучно. Людям хочется участвовать в выборах в Думу, в выборах президента, а в местных выборах – не хочется. Это говорит об очень медленном развитии политической культуры в нашей стране, об инерции мысли. Нескоро мы выйдем на какой-то оптимальный режим общественной самоорганизации и гражданского общества.

Недавно отмечалась круглая дата: 20 лет назад был избран Верховный Совет СССР. В связи с этим вспоминалось и настроение, которое царило тогда: воодушевление, надежды на радикальные перемены. От этого настроения не осталось ничего. Почему?

С одной стороны, это неплохо: начались будни. Реальные дела, заботы о своей жизни. С другой стороны, мы понимаем, что все наши стояния (в августе 1991года), все наше чтение того, что не могли прочесть ранее, все наши усилия и надежды - все ушло в свисток. Сухого остатка в виде реальной политической культуры все это не дало. В какой-то степени мы оказались в еще более неудачной ситуации, чем та, что была в советское время. Отсюда апатия, которая охватила общество.

А почему надежды не сбылись? Как Вам кажется?

Рассмотрим причины этого по нарастающей. Мы живем в обществе массовой культуры. Это означает определенный образ жизни, характерный для определенного уровня цивилизации. Это буквальная реализация гуманизма Просвещения: «Все для человека, все во имя человека». И мы знаем имя этого человека. Это мы сами. Любая потребность подлежит удовлетворению, если она выражена. Как в магазине «Буквоед». Приходишь и спрашиваешь: «У Вас есть книга о том, как построить дом?» - «Это здесь». «А про любовь у Вас есть?» - «Про какую именно любовь?» Про одну любовь на этой полке, про другую – на другой. Любая потребность должна быть удовлетворена. Это достижение, с одной стороны. Массовая культура несет в себе позитивные ценности: достаток, любовь, дом, семья, дети, здоровье. С другой стороны, массовая культура работает на понижение. Ценностная вертикаль уплощается. Нет иерархии ценностей. Мы оказываемся в плоском мире, ориентацию в котором могут дать только три вещи. Это гражданское общество (когда человек, выйдя в мир и объединившись с другими людьми, может решать какие-то свои проблемы, вне зависимости от того, с какой ноги встал президент и на кого нахмурил бровки премьер). У нас этого нет. Второе условие – это полноценная элита. Элита – это не те ребята, которые в «ящике». Элита – это те, кто может задать нравственные, интеллектуальные, поведенческие образцы. Полноценной элиты в России нет. Третье условие – внятная культурная политика, при которой людям ясно, что важно, что неважно, что поддерживаем, что не поддерживаем. Вследствие отсутствия всего этого мы живем в удивительно дисперсном, неструктурированном обществе. В обществе, которым легко манипулировать, и которое ориентируется, прежде всего, на потребление. Для России это уход в тупик политического развития.

Есть еще одна проблема. В России отсутствует средний класс. Но этот фактор вторичен. В России не решен вопрос о собственности. Собственность – это то, что наделяет человека свободой и ответственностью. Человек, обладающий собственностью, выстраивает некую линию поведения. С кем-то он объединяется для отстаивания своих интересов. Так появляется механизм структурирования общества. Так и появляется общественная жизнь. Если же у человека границы свободы и ответственности совпадают с границами кожно-волосяного покрова, такой человек становится игрушкой в руках любых популистов. У нас таких 84%. Эти люди не могут решать собственные проблемы. Они обездоленные в буквальном смысле слова. У них нет доли. Они не хозяева своей жизни. Если они при этом думают, что являются собственниками приватизированных квартир, то они глубоко заблуждаются. Они являются собственниками лишь того, что находится между обоями. Если они не члены ТСЖ, то их могут выселить, признав, что земля, на которой стоит дом, нужна для чего-то другого. Им предложат жилье вместо их квартиры. Но считать будут не по рыночной стоимости. Переделы собственности влекут за собой еще одну проблему: в России собственников не уважают. На протяжении последних 200 лет в России 5 раз радикально менялись собственники. Традиции уважения к собственнику нет: «Как это твое? Я хорошо помню, как оно было не твоим, как оно стало твоим». И вопрос о собственности решается у нас только с помощью власти. Отсюда то, о чем говорил Бердяев: «В России не произошло священного брака между обществом и властью».

Можно ли говорить об искусственном сдерживании развития общества со стороны власти?

Конечно. При этом нет механизмов смены нынешнего руководства страны. Окно возможностей открылось очень не надолго. Они воспользовались им сполна. Потом оно закрылось. А людям из спецслужб нельзя давать власть. Это понимали и Сталин, и Хрущев, и Брежнев. Они умеют решать задачи, но не могут ставить цели. Кроме того, это люди, привыкшие работать во вражеском окружении, «на холоде», за рамками закона. Сейчас мы переживаем реванш спецслужб, которые отыгрались и за Сталина, и за Хрущева. Они занимаются тем, чем только и могут заниматься: проведением спецопераций. Поэтому наша политическая жизнь и есть перманентная спецоперация. И если врагов нет, они их создают. Пока они ищут врагов вокруг страны, когда этот резерв будет исчерпан, будут искать врагов внутри страны. Только так они могут консолидировать общество: перед лицом врага.

Сегодня обществу нечего противопоставить такому подходу?

В России нет общества. Еще одна наша особенность – это тотальное недоверие. Люди не доверяют друг другу, власти, бизнесу, политикам. Экономический кризис усугублен у нас этим недоверием. Экономика же держится на доверии.

А есть выход из этого тупика?

Это действительно тупиковый путь, хотя двигаться по нему можно долго. Столько, насколько хватит ресурсов. Когда ресурсы кончатся, все это, скорее всего, просто рассосется. У нас нет «простого продукта». Страна ничего не производит. Сейчас мы просто воруем у следующих поколений их ресурс.

Молодежь, с которой мы начали разговор, ни хороша, ни плоха. Она -  слепок общества. Это самая адекватная группа населения. И молодежь чувствует, что в стране плохо. А осенью бюджетники почувствуют на себе произошедший секвестр госбюджета. Власть тоже это чувствует и пытается заговаривать, забалтывать людей.

Сложно лозунгами успокоить человека, которому нечего есть.

Легко! Достаточно указать врага, виновного во всех несчастьях. Это самое плохое, что может случиться. Но к этому нужно быть готовым. Новой собственности нет, новых должностей нет. Подходит новое поколение, которому не на что рассчитывать. Есть только три социальных отстойника-накопителя: вузы (даже обсуждается  вопрос о приостановке Болонского процесса – пусть учатся сколько угодно, лишь бы не болтались и вопросов не задавали), второй отстойник – армия, третий – тюрьма. Будут задействованы все три.

Нам нужно будет пережить эту осень и эту зиму. В августе-сентябре предприятия должны будут отдавать банковские кредиты. Денег на это нет. Политика заключалась в сжимании денежной массы. «Длинных денег» нет. Инвесторы ушли. С другими поссорились. Мы остались наедине с рынком низкой платежеспособности. Одна надежда - сидим и ждем, когда цены на нефть поднимутся.
Но все будет хорошо! Никуда мы не денемся. Чем меньше мы будем обижаться на всех, чем раньше мы поймем, что надо самим решать свои проблемы, а не ждать, что их решит кто-то другой, тем лучше.