Решили пойти с сестрой Ирой в музей блокады и обороны Ленинграда. Заодно, там же - выставка, посвященная Ольге Берггольц.

Соляной переулок - в центре, где повсеместно жив и процветает блокадный антураж. Огромные двери. Типа холл. Невыразительное окошко с надписью "Касса", рядом указатель - "Гардероб". Спускаемся в гардероб. Тут сделан ремонт: стены приобрели нормальный, приятный глазу цвет, вешалки отгорожены светло-деревянными панелями. Сказано же на сайте: "в последние годы музей получает регулярное бюджетное финансирование своей деятельности".

Думали, что будем первыми и единственными. Нет, за спиной гардеробщицы ряды шинелей с пятью палочками на плечах, что означает вроде 5-й курс. Принадлежность войск определять так и не научились. 

Гардеробщица - незапоминающаяся старушка за шестьдесят, возможно, имеющая личной судьбой отношение к блокаде. Мы пришли впустить в свою душу добро и свет, поэтому говорим с преувеличенной радостью: "У вас ремонт сделали! Как хорошо!" (опять же, пусть думает, что мы тут уже были, и не раз, душой болели, а теперь радуемся). "А как вы думали? Всё на моей шее, в мои дежурства! А вы кто?.. Вы что изучаете?.. - Да вот... блокаду изучаем.. - А как изучаете? - Ну, это.. книжки разные читаем... (зря вылезли). - А вот не надо "разные"! Надо - такие, какие надо! Все книжки сейчас исковерканы цензурой. Я храню список книг, не исковерканных. Берите свои фотоаппараты - будете список фотографировать. Чтобы знать, что читать. Вы тут первый раз? Я так и поняла (эх, не вышло пустить пыль в глаза). Пальто потом возьму. 

- Ладно. Давайте ваш список... Вовсе не трясущимися руками, а вполне уверенными в себе достается бумажка с пятью названиями - Гранин, Солсбери, Фролов, чьи-то воспоминания . - Спасибо большое. Мы это всё читали. - Сейчас я говорю!.. Что ты читала? Что? Ты читала издание исковерканное, ты этого не поняла? А Даниил Гранин - а он и сейчас живой, чтоб ты знала - он написал - неисковерканное! И читать надо - неисковерканное! А не то, что ты!.. (Ира покрывается пятнами. Толкаю ногой.) Ладно... теперь будешь знать, какое надо читать. Сейчас будет экскурсия - пойдете за ней. Это наш самый лучший экскурсовод. Вы всё узнаете.

Так нам и надо. Людям свет нести - нервы только тратить.

Поднимаемся наверх, обратно к входу. Навстречу толпа пенсионеров. "Вы не знаете, где тут туалет?" Показываю на объявление: "Туалет - у входа, в фойе". - "Ааа..". Плачу в кассе сто пятьдесят рублей (на сайте написано - сто). Ира уверенно изображает студентку - студенты бесплатно. Идем по лестнице обозревать. 

По дороге нас останавливают еще две женщины "за шестьдесят" и камерно произносят: "Сейчас будет экскурсия. Ведет наш лучший экскурсовод". По стенам, уходящим ввысь (в центре высокие потолки) - огромные картины, нарисованные в семидесятые годы художником Топорковым и большой художественной ценности не представляющие: "Маршал Жуков встречается с маршалом Говоровым"... "Освобождение Тихвина"... "Женщины блокадного Ленинграда уезжают в эвакуацию"... "В солдатской землянке"... "Освободители!"... Маршал Жуков на коне. Конь как будто нарисован отдельно. Маршал вроде Дениса Давыдова. Статуя "Блокадная мадонна" - "изготовлена по личному распоряжению В.И. Матвиенко. Просим оставить отзывы о скульптуре". Скульптура странная. Запоминается обвислая грудь мадонны. 

Под портретам маршалов спрашиваю третью женщину за шестьдесят: как проходит ознакомление с экспонатами? Запоминаю: надо идти по кругу, потом в середине, а лучше всё же присоединиться к экскурсии. "Там будет самый лучший экскурсовод".

Идем по кругу. Это - оборона города. На стенах картины неизвестных художников (может быть, Топоркова - не видно буковок издалека). На витринах - советские и фашистские листовки, карикатуры на Гитлера и прочих ("Геббельс - он не правду нес/ Он всего паршивый пес!!"), мундиры  генералов, личные вещи солдат - пачка папирос "Друг", складной ножик, платок (как у Довлатова, "широко жил партизан Бознюк"),  немецкий мотоцикл Цундап КС600, много небольших карт с красными и черными стрелочками. Ощущение - как в музее райцентра - например, Пскова. На столичный музей с профильным направлением (каким для Петербурга-Ленинграда, несомненно, является блокада) – не похоже. 

Вдруг - одинокая витрина. В ней - игрушки. Целлулоидные голыши. Погремушки. Медведь с оторванной лапой. Их нашли у Кобоны. Там тонули баржи с эвакуированными детьми. Всё, что осталось - улыбающиеся старомодные пупсы. Их не повредила ледяная вода, бомбы и пароходы. Их достали мирные люди после войны и принесли сюда. Больше ведь ничего не осталось.

Стенд "Партизан". Клятва вступающих в партизаны, страница газета "Юный партизан", - желтая, буквы плохо читаются: "Девочка Катя спасла стадо"... "Не вышло!..".. "Они не теряли бдительность". 

Стенд с эваколистками и похоронками. Все слышали слово "похоронки", но вот они - настоящие. Ленин, Сталин - по бокам, в середине в трафаретные буквы "в боях с проклятым врагом... вечно  помнить..." вписано чье-то единственное, когда-то и кому-то дорогое имя.

Мы закончили круг и пошли по нему же - с внутренней стороны. Это уже - про блокаду.

Стенд про культуру. Выцветшие афиши с именами давно забытых актеров. Шостакович не упомянут. Существует известная фотография мужчины, как версия - артиста Филиппова из "Карнавальной ночи" - безумного, старого (в двадцать девять лет), с мокрым хлебом в руке. Она много где есть, включая неисковерканную "Блокадную книгу". Могли бы и здесь поместить, опровергнуть - он, не он. Не поместили. А, еще - у нас есть много знаменитых людей, переживших в детстве блокаду (Вишневская, Фрейндлих, Лихачев etc) - их воспоминания были бы здесь уместны.

Стенд про науку. Фото - лаборанты выращивают шампиньоны. Лаборанты предельно истощены. Вряд ли кто-то из них выжил. Про питание шампиньонами в блокаду я ни разу не слышала. Видимо, опыт выращивания был неудачен.

Стенд про шпионов. "Филимонов ИВ... 1909 г.р... четверо малолетних детей на иждивении... высказывал недовольство Указами... выражал пораженческие настроения... арестован... приговорен. Дата - 28 ноября 1941 года". Четверо малолетних детей остались одни. С чего это Филимонов был недоволен жизнью в конце ноября?

Стенд про больницы. Впечатляющая акушерка явно выраженной еврейской национальности. Принимала роды в блокаду. Организовала Педиатрический институт. Свидетельство о рождении - Тамара какая-то... родилась  в июне 1942 в г. Ленинграде. Рисунки карандашом - хирурги делают операции в полевых условиях (лучше об этом не думать...)... Стенгазета "В нашем госпитале". Написано семьдесят лет назад, от руки, коряво, трогательно: "Мы против курения в палатах - курение вредит нашим легким!!.. Вчера санитарка со второго этажа отказалась помочь моему соседу встать с кровати - возмутительная черствость!.. Мы любим сестер Надю и Аню - они очень заботливые, никогда нам не нахамят!". Фото "Танкист Антипов после операции" - красивый задумчивый парень, волосы зачесаны набок. Кто тебя причесал, солдат? У тебя ампутированы обе руки. И обе ноги. 

Стенд про школы. Список школ, работающих в блокаду, написан мелом от руки на большой грифельной доске. Предполагалось - символично, вышло - коряво. Букварь. Несколько фото - блокадные уроки. 

Стенд про голод. Блокадный хлеб, клей, белковые дрожжи, кусочек ремня. Увы, впечатления не производят. Несколько страниц из детских дневников. Буквально несколько страниц. "25 января. Папа согласен есть трупы, а мама еще сомневается. 29 января - папа умер"... "Мое меню на один день, если я выживу: обед - суп перловый, щи кислые, борщ, грибной суп. Второе - ..." Нет, не выжила. "Тетя Наташа, заберите меня! Мама умерла, и папа, и тетя Лиза, вчера умер Славик. Мне очень скучно здесь!" Таких дневников у нас - много. Они хранятся у внуков, их печатают в книгах, цитируют в газетах. Больше настоящих, неофициальных слов, крупнее шрифт, жирнее буквы - чернила стираются от времени, слова скоро будет не разобрать, как на мрачном письме начальницы перевалочного эвакопункта (блеклые листочки почему-то поместили дважды в разных углах выставки). Если сделать копию с документа хранители музея не считают кощунственным, так надо бы сделать их на хорошей бумаге и с читаемым текстом. Иначе, увы, вскоре не прочесть будет тусклые слова "условия жуткие, все умирают". 

Стенд про дрова и про торф. С интересом читаю распечатку доклада про Ириновские торфоразработки. Стоят санки и корзина для торфа, а также - одежда добытчицы. Как на фотографиях в "Блокадной книге" (из сотни фотографий, представленных в ней, в музее дай бог десяток; распечатать бы их все и повесить вместо Топоркова - убедительнее было бы) - серый платок, черное пальто, валенки.

Инсталляция - комната блокадника. Буфет, этажерка (как у нас дома!), старинный телефон. На стене перед "комнатой" - синий почтовый ящик, "подарено музеем связи". Тихо отстукивает метроном. Вот он, оказывается, где! То, что мы принимали за метроном, пока ходили "по кругу" - это рабочие где-то на просторах Соляного переулка "дробят камень, как будто играют стеклянным молоточком на серебряном ксилофоне" (см. лиричные рассказы Драгунского). 

Стенд про булочные. Весы с гирьками "200" и "50". Сомнительные воспоминания: "Мы всей квартирой выбирали самого сильного и он ходил отоваривать нам карточки". Ну-ну. Всегда обратно-то приходил?

Когда мы заканчиваем еще "внешний", "оборонный", круг - входит толпа пенсионеров во главе с лучшим экскурсоводом. Она привычно вещает театральными интонациями: "А в то время с дровами в Ленинграде было ой как плохо... Что же делать озябшим горожанам?.. Они пошли ломать деревянные постройки, расположенные на территории...". В числе внимающих - не меньше трех настоящих блокадников. Они пытаются вставить свои несколько слов: "Да уж - про дрова-то я помню... А вот коптилка у меня такая же была!" Экскурсовод с улыбкой кивает, но развить тему не дает. Сама, наверное, лучше знает, о чем говорить. Блокадники отстают от экскурсии, трогают витрины, протирают очки, тихо переговариваются. Экскурсовод включает на минуту запись "блокадной музы" Берггольц. Все слушают. Экскурсовод ловким движением прячет магнитофон. Почему не поставить его на видное место, чтобы любой мог подойти и включить и послушать? И не минутную запись, а - стихи Беггольц о блокаде, которые она читала по радио, "Февральский дневник"? А может - рядом еще и экран, где можно было бы поглядеть на исполнение в Ленинграде Седьмой симфонии в 1942 году - запись, кажется, существует. Недорого. Эффектно. Сильно.

Лучшая экскурсовод движется дальше - "Даже в суровые блокадные дни школы принимали в свои стены...", а в зал входит группа пятикурсников. Где они были все это время? Наверное, ценные указания получали. Их экскурсовод - совсем другой стиль. Резкий, сбитый мужчина - либо местный экскурсовод для таких случаев, а скорее - политрук того же училища. Четко и уверенно, тыкая указкой: "Северный фронт под командованием генерал-лейтенанта Попова силами Седьмой и Четырнадцатой армий....". Курсанты обступили, следят за указкой. 

Мы пробираемся к выходу. Женщина гардероба выдает пальто равнодушно, не поинтересовавшись нашими впечатлениями. Видимо, забыла про наш разговор. У входа, в фойе - витрина. Такие стоят у входа в магазины сотовых телефонов. Только там, соответственно - телефоны, а здесь - брошюры "О. Берггольц как голос блокады", "А музы не молчали", "О. Берггольц. Стихи". Серые обтрепанные обложки семидесятых годов. Штук пятнадцать. Рядом - слепок руки и гипсовая посмертная маска. Это, как мы поняли - знаменитая "Выставка", которая выставляется, между прочим, в течение года. М-да. Если бы я была фанаткой Берггольц, и мне приспичило бы в собственной квартире сделать ее выставку... Я бы распечатала большими буквами ее немногие лучшие стихи, сделала копии фотографий, из динамика раздавалася бы ее голос... Воспоминания о ней мужей, коллег, жителей города... Копии дела и следственных материалов... Всё это несложно, недорого, технически осуществимо. 

Ладно. Нажим - приоткрывается огромная дверь. Окультурились. Теперь к "Разорванному кольцу" надо бы съездить.